Рассказы 2022 года

 СТАРАЯ  ВОДОКАЧКА

Почему люди путешествуют? Из любопытства! Им хочется увидеть чудеса и прекрасности новых мест, других поселений.  Поверьте,  нашей огромной стране есть чем похвалиться. Кроме достопримечательностей «больших форм» ауру привлекательности создают порой и маломерные проявления, формы, казусы природы или увлечения местного населения, такие, например, как Синий камень Плещеева озера, Провал в Пятигорске, Современная Мстёрская икона, написанная по мотивам повести Стругацких «Пикник на обочине» или искусство сухого букета в Музее Можайского в сельце Орехово. Об одном таком «объекте» я и хочу вам рассказать.
Иногда путешествия бывают вынужденные, например – эвакуация. С началом войны, которая тогда ещё не называлась Великой и Отечественной, нашу семью эвакуировали (выбора, естественно, не предоставлялось) куда-то в Приполярный Урал, в горняцкий посёлок Турьинские рудники. С нашей тогдашней точки зрения это был медвежий угол, а по мнению старожилов – вполне обжитое и достаточно цивилизованное место.
Надо сказать, что недра уральской земли чрезвычайно богаты разнообразными полезностями. Первопроходцев привлекали сюда богатые медные и железные руды, самоцветы, бокситы, одна из самых богатых россыпей золота. Меня, ещё ребёнка тогда, потрясло, что когда строили первую в городке трамвайную линию, насыпь под неё и между шпал засыпали щебнем, в котором щедро проблескивали прожилки руды!
 Рудники (первый из которых возник в 1768 году) множились, укрупнялись и объединялись.  Уже в 1800 году название этого объединения обнаружилось на одной из первых карт Пермской губернии в Атласе известного русского математика, географа, картографа и астронома Александра Михайловича Вильбрехта. В сороковые годы прошлого века это местечко, названное так по имени речки Турьи, давшей кров первопоселенцам, стало обрастать бурно развивающимися разномастными поселениями.
К концу войны этот переросток села сильно разбух  населением. Он и до этого регулярно пополнялся стремящимися к обособленности староверами, ссыльными времён первых пятилеток, страдальцами огромного Богословлага, высланными приволжскими немцами, эвакуированными и, по мере строительства мощного алюминиевого завода, прибывшими трудармейцами, рабочими, инженерным и прочим служилым людом. Он ещё не стал городом Краснотурьинском, но всё шло к тому, что и произошло в 1944 г., когда на берегу речки Турьи появилась новая жилая застройка, названная Соцгородом.

Жизнь есть жизнь: люди «плодились и размножались», и вскоре возникла  неотложная задача строительства новых школ.
Одну из них, первую в соцгороде, построили пленные немцы. Получилась она аккуратненькой, с металлическим решётчатым ограждением по красной линии вдоль улицы Металлургов и широким двором, предназначенным для спортплощадки (впрочем, недостроенной и недооборудованной),
До появления школы ни водопровода, ни канализации в окрестных домах не было, водой обеспечивала поставленная над артезианской скважиной избушка-водокачка, притулившаяся в одном из лицевых углов школьного двора так, что одна из её глухих стен была частью бокового забора. В задней стенке избушки  была входная дверь, а из другой боковой стены торчали три железные трубы с крючками для навески вёдер, под ними располагалась  сливная колода. Над трубами зиял разруб-форточка, только чтоб руку просунуть, через который меняли малую денежку на налив воды.
В сливной колоде всегда стояла вода, которую можно было черпнуть, чтобы что-нибудь помыть, умыться нетребовательному люду или напоить лошадь. Лошади на воду не набрасывались, сначала нюхали её, смакуя запах, и фыркали удовлетворённо, предвкушая предстоящее наслаждение. Потом, не торопясь, пили, прикрывая от удовольствия глаза. Пили не враз, а в несколько приёмов, отдыхая от процесса и отдуваясь. Светлые капли  капали с их волосатых губ, следить за которыми нам, ребятне, было почему-то приятно. Последний припад к воде был скорее ритуальным, чем необходимым: лошадиные губы едва касались поверхности воды, будто целовали её, воды в рот не набирали, фыркали, стряхивая последние капли, и, удовлетворённо вздыхая, отходили.
С лицевой стороны избушка имела довольно широкое окно, над которым на шарнире крепилась труба с брезентовой наливной кишкой для наполнения водовозок. Бочки на лошадиной тяге подавались под кишку, водовоз-возница ловил верёвку, привязанную к трубе, поворачивал её поперёк улицы, направлял кишку в прорезь водовозной бочки и кричал разливщикам: «Открывай!». По этой команде из кишки низвергался поток, с которым не всегда справлялось бочковое жерло: большая часть воды хлестала мимо, сливаясь по выстланному лиственичными плахами помосту в канаву. Этот перерасход воды не оплачивался: водовозы платили «за бочку», также отчитывались и сидящие в будке водосмотры.
Вода из труб текла такая прозрачная, что взгляд через неё  искажал картину лишь боками струи да местом столкновения её с клёпками бочки. В крутые зимние морозы, пока возница рассчитывался с наливщиками, наполненная и облитая бочка мгновенно обмерзала сверкающим льдом, становясь похожей на сказочную карету Золушки. Возницы имели особую привилегию – заходить при оплате внутрь избушки и, если очередная бочка не подпирала, задерживались в ней на перекур, баловали себя чайком или просто судачили с водоливами о неприятностях бытия.
Эта возможность представлялась такой уютной, что у меня не раз возникало желание попасть с очередным счастливчиком вовнутрь. Мечталось посидеть в тепле с замёрзшими мужиками, потягивая обжигающий морковный «чай» из облупленной эмалированной кружки, и послушать взрослые разговоры бывалых людей о случившихся удачах и славных прошедших временах.
Ещё одно наблюдение вспоминается в связи с водокачкой. Видимо звук низвергающейся в бочку воды вызывал в организме лошади определённые ассоциации: почти всегда во время налива лошадь в упряжке начинала мочиться, продолжительно добавляя мощную жёлтую струю в стекающие с боков бочки хрустальные потоки. Именно поэтому лёд на помосте всегда имел разнообразные оттенки жёлтого цвета. Оправившись без всякого стыда, лошадь опять совала морду в торбу с сеном, повешенную ей на голову, и продолжала хрумкать им  в ожидании своего повелителя.
В те суровые времена пятачок у водокачки, где кучковались в очереди жаждущие, играл роль ещё и некоего информационно-просветительского центра. Случившиеся здесь сябры (а случались они здесь постоянно) задирали прохожих, обменивались новостями, обсуждали сводки Совинформбюро, просили в долги и отдавали их, знакомились, ссорились по пустякам и замирялись «на всю жисть». Главное, здесь узнавали совершенно точные неточные прогнозы «где дают», «куда привезут» и «по каким талонам и что будут отоваривать» в ближайшие сутки.
Удивительную особенность я осознал гораздо позже: от водокачки никогда не носили воду в вёдрах на коромысле. Их всегда несли в руках, причём мужики, редкие гости у водоразбора, почему-то всегда являлись с одним ведром, часто появляясь дважды, видимо желая продлить время общения с постоянно обновляющейся вблизи воды публикой.
Надо признать, что раздаваемая вода была изумительно вкусной. Даже когда вдоль улицы проложили водопровод, водокачку не снесли, и ещё долгие годы она исправно поила обе её стороны вкусной водой. Порой её закрывали, вешая на старенькой двери огромный замок: то ли трудно было найти на мизерную зарплату разливателей, то ли расход электричества не покрывался мизерными сборами, но водокачка открывалась вновь, правда всегда на непродолжительное время. Водовозы к ней больше не подъезжали. Видимо поэтому обыватели собирались всё реже, но, как учреждение стратегического резерва, это небольшое коммунальное учреждение находилось в строю ещё долгое время.
Периодически висячий замок исчезал, и жили в покинутом теремке непонятные люди, порой ночевали пилигримы, разыскивающие своих арестованных (и порой давно расстрелянных) родственников по многочисленным «Отрядам» Богословлага, но традиция вечерних посиделок на обсохшей колоде с соседями и случайными приятелями продолжалась. Кстати, ни разу я не видел, чтобы здесь распивали что-либо спиртное: видимо аура этого места к такому занятию не располагала.
Кстати, о золоте. Ещё один, потрясший меня в то время, эпизод вспоминается до сих пор. Канавы под водопровод тогда копали вручную, подряжая для этого частные артели. Зарывались глубоко – зимы в Приполярье серьёзные, земля – вечная мерзлота, и трубы надо закапывать ниже уровня возможных промерзаний.
Когда копали вдоль школьного забора, я заметил, что бригада, выполнив дневной урок, не расходится, а  начинает перелопачивать вынутую землю, промывая её на каком то примитивном устройстве. Оказалось, что артельщики мыли вынутую из траншеи землю «на золото». Я сам был свидетелем конечной операции, когда «бугор» гонял в ковше лужицу ртути, собирая из промытого шлиха золотые частицы. В старой части города долгое время существовал магазин со сказочными товарами, о которых знали и говорили  лишь в прошлом «мирном» времени. Главное удивление было в том, что торговал магазин без карточек, но – в обмен на добытое старателями золото. Думаю, что водопроводные копальщики не стали бы заниматься такой трудоёмкой и грязной работой, если бы конечный продукт не оправдывал бы их дополнительного труда.
Новый городок, получивший в 1944 году название Краснотурьинск, конечно имел свою славную историю и свои достопримечательности. Ещё до появления Соцгорода предметами гордости турьинских аборигенов слыли родившиеся  здесь изобретатель радио Александр Степанович Попов, Александр Петрович Карпинский – первый выборный Президент  нашей Академии наук, лётчик-герой испанской войны Анатолий Константинович Серов и многие другие всесоюзно известные люди. В городе функционировали богатейший Федоровский (по имени основателя - гения кристаллографии Евграфа Степановича Фёдорова) геологический музей – «Третьяковка» уральской минералогии, и скромный музей-квартира А.С. Попова.  Никакими архитектурными изысками поселение не отличалось. Его когда-то величественный Храм Святого Преподобного Максима Исповедника, 1851 г. постройки, был обезглавлен и запущен, местный колхоз  использовал его как склад. А часовня Александра Невского, воздвигнутая в 1870 году в честь отмены крепостного права в России, была заброшена и затеряна в бытовых постройках так, что мне на глаза она не попалась, хотя я прожил в тех местах более 10 лет.
К счастью, кроме материальных свидетелей культуры, существуют ещё и её духовные (литературные и музыкальные) носители, к которым я бы отнёс и особый их род – память места, в частности – предмет данного рассказа. Пусть не смущает нас их «точечный» масштаб – их аура также благотворна, незаметно и плодотворно воспитывая наши души, и требует сохранения и ухода.
Подмечаю, что такие благостные места часто связаны с текущей водой. В том же Краснотурьинске подобное воздействие на душевное людское притяжение я наблюдал ещё в двух местах: в маленькой улочке старого города с чудесным именем «Ключик» и около (пока он не был облагорожен и забетонирован) водосброса плотины, в котором безумствовал поток при  сезонных  сбросах воды.
Кстати, упоминаемый термин «память места» требует, по моему убеждению, повышенного внимания и уважения и при любых топонимических преобразованиях. Надо уважать память и заслуги наших предков и не присваивать таким местам скоропреходящие имена и названия.

                31.05.2022