Звезда пленительной судьбы

Среди следственных дел декабристов дело Кавалергардского полка поручика Анненкова выглядит вполне заурядным. А вообще, можно вот так отзываться о декабристах?!
Но, тем не менее, на фоне дел других участников восстания 14 декабря 1825 «дело» Анненкова выглядит простовато: в «общество» вроде как был принят, но в деятельности оного не участвовал; помнится, были какие-то разговоры, но как только услышал об умыслах покуситься на священную особу государя, то так сразу и прекратил посещать те собрания; ну да – был накануне выступления на сходке у руководства «общества», но зашёл по недоразумению – затем, чтобы уточнить, отрекся на самом деле цесаревич Константин Павлович или же нет; а вот присягу новому императору принял вместе с товарищами по полку и крест целовал; а на Сенатской площади был не в каре со смутьянами, а среди своих же друзей-кавалергардов выдвинувшегося туда по указанию Николая Павловича лейб-гвардии полка.
Да и вообще, в своих показаниях Иван Александрович упирал на то, что был он человеком компанейским и примыкал к смутьянам отнюдь не по убеждению, а за компанию с товарищами-однополчанами. Правда, как следует из материалов следствия, числящихся в строю кавалергардов, попавшихся на сочувственном отношении к идеям "общества", было всего несколько сослуживцев Анненкова: один, так же как он, поручик, да четыре корнета. Пятый же корнет, с говорящей фамилией Свистунов, за пару дней до восстания благоразумно отписался в командировку «за ремонтом» - закупкой лошадей для полка. По дороге корнет Свистунов был настигнут генерал-адъютантом Комаровским, спешившим в Москву известить губернатора Первопрестольной о необходимости присягнуть новому государю Николаю I (смотри «А.С. Пушкин о глобальном потеплении»). Корнету Свистунову тогда удалось «насвистеть» генералу о служебной надобности  своего вояжа.
Сам же поручик Анненков во время «стояния» на Сенатской площади «отличился» тем, что в составе своего эскадрона был в охранении тех злосчастных пушек, залп которых решил судьбу восстания в столице империи(смотри «Оговорка командира гвардейской артиллерии»). С точки зрения полевого устава русской армии того времени нет ничего более комичного, чем использование кавалергардов для боевого охранения легких орудий. «Носить гроб кавалергардам, а не иному кому», - это из черновой записи завещания императрицы Екатерины II. Для того и определяли в кавалергарды высоких красавцев, коим был Иван Анненков, чтобы служить им в церемониальной охране государя. Но тогда, утром 14 декабря, именно кавалергарды, уже принесшие присягу внуку Императрицы, оказались у Николая под рукой и были назначены занять ту позицию.

Да и сам Анненков в своих показаниях следственному Комитету указывал: «… в день присяги, прочтя отречение (цесаревича Константина от престола) и манифест, я вместе с полком присягнул и потом во фронте с оным находился. По истине всё показал».
Однако же именно кавалергарду Анненкову на первом,  Его Императорским Величеством самолично произведённом, допросе кричал в лицо Николай Павлович своё историческое: «Я вас в крепости сгною!». А ведь не просто так, зная мелочную злобность Николая - которую, впрочем, знало всё гвардейское офицерство, - пытался Анненков покончить с собой в этой самой крепости – не хотел сгнить заживо …

Но, как известно, Анненков не сгнил в крепости, а надолго пережил Николая I, прожив жизнь достойную и насыщенную событиями после осуждения по 2-му – т.е. не к высшей мере, – разряду. Но был он, скорее всего, в своей кавалергардской молодости, да и после, по всей видимости, человеком не то чтобы слабым, но, по крайней мере, ведомым. Но так что же с того?! Зато с душой доброй и сам по себе симпатичный…

Следует заметить, что в показаниях Анненкова, скорее всего, была допущена ошибка (а, может быть, последующая опечатка): оправдывая своё недоносительство о намерениях товарищей - членов «общества», он указывал: «Я в 1824 году, тотчас после пасхи, отправился за ремонтом …». Пристрастие кавалергардов - вспомним его однополчанина Свистунова, - в критические моменты отправляться «за ремонтом» наводит на мысль о том, что «командировка» для пополнения полка подходящими лошадьми была для них своего рода попыткой обмануть судьбу.
Однако, видимо, поручик выхлопотал себе командировку не в 1824 году, а годом позже.
В мемуарах современницы мы можем прочитать: «В 1825 году, за шесть месяцев до происшествий 14 декабря, я познакомилась с Иваном Александровичем Анненковым. … Анненков приехал за ремонтом лошадей для кавалергардского полка, в котором он служил». И далее: «… он был чрезвычайно красив собой, необыкновенно симпатичен, умен и пользовался большим успехом в обществе», - это из «Рассказов Прасковьи Егоровны Анненковой, рожденной Гебль».

Именно Прасковья Егоровна, а в лютеранском крещении Жанетта-Полина, была той звездой, которая вела Ивана Александровича по жизни и судьбе. Причем судьбе человека, проведшего 35 лет в фактическом плену у самодержавия за «только разговоры». Да при этом и сама она была пленницей …