ООН в Крыму, гл. 113. Нежданное братание

ВНИМАНИЕ!!! : Только для читателей 18+

ОТПУСК  ОДНОГО  НУДИСТА  В  КРЫМУ
Курортно-познавательный эротический  роман


Глава 113.  КАКИЕ  ГЛАЗА  У  ТЕБЯ...  ЗЕЛЁНЫЕ,  БРАТ!

*   *   *
Когда Алекс с дровами и продуктами пришёл к Роману в бастион, солнце едва начало цепляться за макушку мыса Ильи. А тот будто скукожился и, казалось, всё отпихивал дневное светило – куда-то за мыс Меганом, видимо, или ещё дальше в море.

При постепенном покраснении закатного солнечного диска соответственно менялось освещение местности, и вместе с ней менялся и цвет печальных, всё ещё печальных глаз Алекса. Вначале они приняли оттенок бирюзово-багряного золота, затем стали бездонно синими и прозрачными, неотвратимо затягивающими в свою пугающую темноту.

Омуты, всё же губительной глубины омуты мерцали в глазах Алекса! Видимо, далеко не одно девичье сердце беспомощно потонуло в них. Но, в отличие от Романа, тему своих амурных похождений блондин не затронул, а, памятуя о недавней ссоре этого платиноволосого Аполлона со своей воронёнокудрой Афродитой, задавать вопросы о бывших его пассиях показалось неуместным: зачем бередить свежую сердечную рану?

Когда костёр почти выгорел, и в кострище переменчивой игрой цвета заиграли красноватые угли, оказалось, что на улице стало очень темно. Сумерки на юге совсем короткие: только что бывший светлым день в момент превращается в непроглядную ночь. Так и наблюдалось в последние дни, поскольку заметно пошедшая на убыль Луна была поздней: «просыпалась» за полночь, зато по утрам долго бледнела на небе.

Постепенно Алекс становился другим: спокойным, уверенным, иронично-насмешливым – стал самим собой, каким Роман видел его днём в галерее. Видимо, коньяк потихоньку выветривал в нём горечь сегодняшней ссоры с любимой.

Роман тоже неспешно раздумывал, осознавая, что в течение дня у него очень непростым и странным образом развивались связанные с Алексом события, и менялись впечатления о нём . То в галерее вдруг наступило полное умопомрачение от одного божественного вида этого Аполлона, то дважды вспыхивало страстное желание обладать телом его Земфиры, из-за чего возникло серьёзное напряжение в отношениях с Алексом. И вот теперь наступило время очень тёплого, почти братского их единения.

Роман рос единственным ребёнком в семье, поэтому с раннего детства хотел иметь братишку или сестрёнку, но лучше братика, конечно, с которым можно было бы затевать разные игры. Вдвоём расти значительно интереснее и веселее, как это он видел в других семьях. Хотел – да не судьба была ему заполучить брата. И вот теперь этот парень, значительно моложе него, теплом своего тела так и навевает что-то очень родственное, братское – то самое, чем Роман оказался обделённым по жизни.

Алекс сидел рядом с Романом на надувном матрасике и, судя по всему, был в одних только шортах и лёгких, удобных тапках из пористой резины: в таких что по городу ходить, что на море отдыхать – одно удовольствие.

В слабом отсвете костра на груди его искрился негустой островок золотистых волос, более плотный в рудной ямке. Наверное, волоски эти пока ещё очень приятные и мягкие на ощупь. Остальная грудь было девственно чистой. Так же чуть бликовали золотистые волоски на руках и ногах. Как же: на пляже днём видел Роман всю идеальную красоту этого Аполлона, почти не обременённого волосяным покровом.

Пока Роман не вызывающе, но и не скрываясь, любовался красотой тела Алекса, замечал, что тот искоса и привычно чуть насмешливо наблюдает за ним, не выпуская из поля зрения, даже когда вставал и присаживался перед костром, чтобы подложить в него валежник или ближе придвинуть обгоревшие его концы.

Но под воздействием отнюдь не обильного алкоголя на такое чуть снисходительное поведение Алекса теперь было совершенно наплевать. Самому Роману было очень хорошо и приятно любоваться Красотой, а остальные пусть думают об этом, что хотят: осуждают, насмехаются – это всё равно.

Он убедился, что Роман пришёл в одних только шортах: во время очередного его приседания у костра они приспустились так, что заметно обнажилось седалище, явно не защищённое плавками. Ну, летом по жаре на юге такая форма одежды – привычное дело. Этим здесь никого не удивишь. Но из-за этого полуобнажения какая-то неловкость в Романе всё же возникла. Самому ему, закоренелому нудисту, ходить в одних шортах было не очень комфортно, поэтому под них он обычно поддевал нижнее бельё. Роман в шортах без плавок – это было редким исключением: разве что шорты изначально были со вшитыми плавками из сетчатой ткани.

Впрочем, у южан – свои привычки, так что заморачиваться на этот счёт не стоило. Но когда Алекс снова присел на матрасик, то свободные шорты его ещё более неловко приспустились. И на чём только они теперь держатся? Да известно, на чём...

Далее они ещё о чём-то говорили и говорили, и темы эти бог весть о чём легко находились... Может быть, беседа эта затягивалась ими подсознательно, в осторожных поисках новых точек для осторожного дружеского, но вернее будет сказано, для доброго товарищеского сближения.

Например, и теперь уже не вспомнить, почему в тот поздний вечер всё так сложилось, что довольно обширной темой для их общения стали рассуждения об индийских двенадцати реинкарнациях человеческого тела, только после которых душа его переходит на очередной уровень совершенства.

В беседе не заметили, как общая тема перешла на личности.
Оказывается, в предыдущей жизни Роман жил Бессарабии и почему-то был Ольгой. Это от твёрдо знал, интуитивно чувствовал это, что именно так всё и было в те аремена. Как и то, что та молоденькая Ольга была без ума влюблена как раз в то время сосланного царём в этот богом забытый край молодого русского поэта, сумасбродного повесу и отчаянного дуэлянта Александра Пушкина – Алеко или Алекса в обиходе, и уж не в того ли самого, который сейчас сидит рядом?

На шутку Романа расслабленно сосредоточенно слушавший его Алекс заметил, что полное имя его – Алексей. Он как раз встал, чтобы достать из прогоревших углей картошку. Роман продолжил рассказ о своей реинкарнации – о том, что былая Ольга, душа которой обрела его тело, знала, что они встречались с современным Алексом, вернее с тем, кем он был в той жизни, и они очень сильно полюбили друг друга. Услышав это, Алекс сильно вздрогнул, да так и застыл у костра.

В его странно расширившихся и неподвижных, направленных прямо на Романа глазах теперь с помощью костра играло почему-то кроваво-зеленоватое пламя. Очевидным было, что сейчас он тоже что-то очень напряжённо вспоминает. И это, видимо, тоже связано с реинкарнациями и былой его жизнью. И что слова Романа для него стали тоже чем-то очень важным и значимым, причём, очень близким – настолько резко и сильно вдруг преобразилось его лицо, из насмешливого ставшее тревожным и даже слегка испуганным.
В большом волнении Алекс резко встал у костра и нервно потёр руки.

- Да! – тихо и как-то обречённо заговорил он. – Точно такое же было и в моей какой-то очень давней жизни, как я теперь это понимаю. Я знаю это по своим снам из детства, или когда был уже подростком – не помню точно, давно они снились. Эти сны больше не посещают меня, но сейчас я вспомнил их очень подробно – они как будто высветились во мне... И в тех снах точно была девушка, и да – я, молодой и как всегда красивый, очень сильно полюбил её. Вначале мне, пацану, казалось, что девушка в тех снах это была родная моя сестра, которой никогда у меня не было и нет в этой жизни. И я очень сильно любил её, как теперь понимаю, намного сильнее и глубже, чем брат любит сестру... А сейчас, в этой жизни, наверное, ты стал старше меня потому, что та девушка, моя девушка – я не знал её имени, но пусть это будет Ольга – она умерла очень молодой... И всё это мне точно снилось когда-то... Или же это ты только сейчас как-то подействовал на меня так, что всё снова очень чётко проявилось в памяти. Но теперь я это знаю... да нет: я всегда твёрдо знал это, что всё так оно и было на самом деле. И вот только теперь у меня в голове всё ясно сложилось: да, тогда я очень сильно, долго и горько оплакивал раннюю смерть... Ольги, да? И что сохранил ей верность до конца жизни: я снился себе даже старым, седым и усатым. И что любил её даже после того, как женился... ну, тогда, в те времена женился, причём, довольно поздно женился... Но я не был Алексом, нет. Того своего имени я не помню, потому что во снах всегда был просто самим собой. Мне ни разу не снилось, чтобы в те времена кто-то звал меня по имени.

Когда сильно смятённый Алекс замолк и присел рядом с Романом, тот стал приводить свои примеры ощущений: как неотвратимо возникало у него странное желание побыть одиноким даже в толпе; как иногда никого не хотелось видеть, когда на него вдруг наваливалось какое-то очень большое, но какое-то туманное и неясное томление души из-за непонятной для него, но явно осознаваемой им потери чего-то очень важного или кого-то очень значимого; как вдруг возникало неизъяснимо глубокое сожаление о чём-то очень большом и светлом, так и не свершившемся и ушедшем безвозвратно...

Алекс согласно кивал ему головой: да, и такое с ним тоже бывало. А ещё он сказал, что ему тоже не раз хотелось будто с силой прорваться куда-то высоко наверх, как бы в космос сквозь небо, разорвать какие-то невидимые путы и стать свободным, наконец-то, потому что только там, в той неведомой и недосягаемой выси, как он это точно знал, его ожидало соединение с чем-то настолько светлым и значимым, что только после этого жизнь его обретёт полный смысл и содержание. Но если бы тогда, в отрочестве, он попробовал бы рассказать свои сны, то у него ничего не получилось бы: в то время ему просто не хватило бы слов для объяснения всего того странного, большого и неясного, такого тревожного и желанного, важного и невозможного, чего он ни разу не испытывал и не пережил в реальной жизни
И тут уже Роман согласно кивал ему головой: да, для меня это знакомо, и мне всё такое же тоже ведомо...

Своими рассказами парни как бы восстанавливали в памяти какие-то былые нечёткие ощущения, которые постепенно начинали обретать цельность и завершённость. Это тревожило и даже пугало: это было непостижимо выше их возможности адекватно понимать что-то очень высокое и великое, что так явственно начало вырисовываться перед их глазами. Тем более они не могли принимать за реальность всю эту мистику о событиях и переживаниях очень давних лет...

Сколько времени с тех пор прошло! И вот, наконец-то, в Крыму состоялась их встреча: в наши дни бывшая Ольга стала Романом, а Алеко из её жизни – Алексом, который из детских снов не помнил ни своего, ни её имён. А ведь между ними в той, прошлой жизни была такая большая любовь!..

Парни с большим сомнением смотрели теперь друг другу в глаза, верили и не верили сказанному и услышанному, а еще более – не высказанному, то, что можно только лично почувствовать и пережить, но никак не словами передать.

Да, но ведь никто посторонний не принуждал их к этому взаимному признанию, ставшему таким до боли обнажённым в своей кристальной чистоте, проверенной раздельными снами на большом расстоянии (где Москва, и где Крым!) и в разные годы испытанными парнями переживаниями из-за событий, уведенных ими в этих снах.

И всё же всё, рассказанное парнями насчёт давних сокровенных снов и имевшее отношение как к той поре, так и к современному времени, имело слишком большое временное и пространственное расхождение и даже противоречие: их воспоминания из снов не были чётко совпадающими пазлами, способными составить нечто единое и великое. Поэтому та давняя любовь их никак не могла бы стать реинкарнируемой

Кроме того, между парнями ведь здесь и сейчас всё ещё стоит мощная разделительная стена, составленная из камней Романовой настороженности и плит Алексовой недоверчивой насмешливости. Так что говорить о специально придуманной друг для друга красивой, даже легендарной версии о былой великой их любви не могло быть и речи.

Но, повинуясь какому-то непонятному внутреннему повелению, взявшемуся ниоткуда, и внимательнее всмотревшись в лицо Романа, Алекс вдруг изумленно выдохнул и поражённо застыл после произнесённого собою же:
- Какие глаза у тебя... зелёные!.. и переменчивые... как у той моей Ольги...

*   *   *
Для разрядки излишне накопленного мистического напряжения после всего услышанного, потребовалось выпить конька.
Хлебнули. И молчаливо посидели, недоверчиво переваривая полученную от собеседника информацию и сопоставляя её со своим былым опытом из снов.
Да, туманного и общего в них было много, но конкретного и реального – ничуть.

Роман первым пришёл в себя:
- Ты знаешь, Ром, любовь между парнями всегда бывала, есть и будет. И она очень распространённая, на самом деле. Потому что любовь без секса называется дружбой. И я вот не знаю, могу ли по этому критерию считать друзьями тех парней, которых таковыми считал, но не любил. Да, мы были хорошими приятелями, товарищами по совместным играм и прочим интересам, по тому же спорту, например. Но лишь одного из них, своего одноклассника Витю, я могу назвать всё же другом. Мы с самого детства жили в одном домке в соседних подъездах. Но я точно не любил, да и сейчас не люблю его в том смысле, что любовь – это любовь. Я считаю, что это всего лишь очень давнее и крепкое, наверное, даже большое чувство, которое можно скорее назвать привычкой и привязанностью, чем более возвышенным чувством. Мы ведь по жизни ко всему и ко всем привыкаем, даже к своим родителям. Но отца я всё же люблю, а ведь он мужчина. А к Витьке я ничего подобного даже близко не испытывал. По отношению к нему это примерно то же самое, что чувствуешь к своим двоюродным братьям и сёстрам. Если бы мы с роднё жили поближе и виделись постоянно, может, и сложилось бы что-то более сильное между нами. А так – да, я знаю, что они моя родня и близкие мне люди. Но – и всего лишь. Витька даже ближе мне в этом плане – ну, что я к нему чувствую из-за того, что мы очень многое вместе пережили в детстве и юности. Дружба, проверенная тридцатью годами жизни – это всё же много...

- Тебе уже тридцать? – вдруг сильно удивился Алекс.
- Через месяц с небольшим тридцать три будет.
- Да ладно!.. Ты не выглядишь на так много.
- Ты это к чему? Не сыпь мне соль на рану: на пляже сегодня и так сполна почувствовал себя старичком среди вас.
- Да ну, не выглядишь ты на тридцать три! Я думал, ты года на три старше меня.
- А тебе сколько?
- В мае четвертак разменял.
- Салага!
- А то, знай наших!.. И на сколько ты это... на восемь лет старше меня? Во дела!..
Помолчали, каждый думая о своём: Роман – с сожалением, а Алекс – недоверчиво.

И тут Роман совершенно случайно начал разговор, который впоследствии обрёл очень большое значение для парней, а для Алекса – так вообще в особой особенности.

- Знаешь, я один у своих родителей. И ты тоже один, как я понял? – спросил он у Алекса, и тот, всё ещё пребывая в своём раздумье, согласно кивнул головой. – Ну, вот. И я всегда мечтал о младшем брате. С учётом возраста, когда я это осознал, то у нас была бы как раз восьмилетняя разница в возрасте. А с учётом того, что в прежней жизни, до теперешней реинкарнации, у нас было много общего, ну, если ты веришь в ту нашу разнополую любовь, то теперь я хочу предложить тебе... – и тут Роман нерешительно замялся: - Только ты не смейся, пожалуйста, я говорю очень серьёзно, потому что не хочу, чтобы наше знакомство закончилось завтра – да, уже завтра, потому что время уже за полночь, когда я уеду в Москву.

Алекс смотрел внимательно и выжидательно, не понимая, к чему клонит Роман:
- Я буду адекватным, во всяком случае, так что будь уверен – не посмеюсь.
- Это хорошо, потому что я предлагаю нам побрататься.

Надо отдать должное выдержке Алекса: он сдержал себя в руках, хотя очень сильно удивился и выразил недоумение:
- Брататься? Это как – как викинги на огне и крови?
- Да нет, думаю, нам достаточно будет принять взаимное желание стать братьями. Мне, например, очень хотелось бы при случае позаботиться о своём таком вот красивом братишке, на восемь лет младше меня. Защищать тебя от драчунов я уже не буду, конечно, с этим ты уж сам как-нибудь справляйся. Но вот такое странное возникло у меня желание: просто мне не хочется во второй раз терять своего Алекса – ну, того, каким он когда-то был для Ольги, и каким, как сейчас мне того хочется, чтобы ты стал для меня надёжным и верным братом. Чтобы мы могли в гости приезжать друг к другу. Ты станешь угощать меня морем, а я тебя – Красной площадью.

И только теперь Алекс рассмеялся – последней шутке Романа, но не всей его бредовой, как это могло бы показаться, идее:
- Ты это и, правда, серьёзно говоришь?.. Надо же: старший брат. И сразу на восемь лет. И сразу в Москве... Заманчиво. Но – не знаю. Как-то слишком неожиданно всё это обернулось для меня. Это нужно серьёзно обдумать.
- Да и я сам себе удивляюсь: братика я хотел давно – ну, те же четверть века уже хочу, что и ты прожил. Но ты прав: братство не должно быть экспромтом. К этому серьёзному шагу нужно подготовиться. А времени у нас на всё про всё это всего сутки с хвостиком. Но адресами и телефонами мы с тобой поменяемся обязательно. Как думаешь?
- Я согласен насчёт контактов – и телефонных, и для встреч на Красной плошади. О! А я тебя на свою свадьбу первым делом приглашу. Думаю, к осени мы с Земфирой вполне созреем для этого! – и глаза парня, в тот же миг напрочь забывшего о размолвке с любимой девушкой, азартно заблестели предвкушением от столь приятно предстоящих событий.
- И я обязательно приеду – ты только позови!

Ну, и на радостях парни выпили, совместив неясно обозначенное пока братание с предстоящей свадьбой. Два романтика подняли сосуды с коньяком – бутылку и слегка закопчённую кружку, чокнулись и... Алекс не разрешил Роману пить из бутылки:
- Раз уж мы братья..., ну, собираемся стать ими, то пьём из одной кружки.

Роман согласился с удовольствием: пить из своей кружки вместе с новообретённым братом было здорово! И на радостях он, пригубливая из кружки, подмигнул зачуханной после дневного сна старушке Луне, которая только-только потягивалась у самого горизонта и сонно продирала глаза свои, в очередной раз недоверчиво взирая на этот удивительный мир, распростёртый у неё под ногами, ведь в нём постоянно происходит столько разных событий, что только и поспевай за ними.

Впрочем, добровольное решение двух парней стать более близкими по жизни людьми она сразу одобрила, разулыбалась и принялась всё ярче освещать окрестности Феодосии вместе с восточным склоном совсем невысокого хребта Тепе-Оба, с чьей-то лёгкой руки ставшего вдруг хвостиком в длинной цепи гор, протянувшихся вдоль всего южного побережья Крыма.

(продолжение следует)