Лиловое чудо

    Я несколько раз в своей жизни видел северное сияние, но такого восхитительного, как сегодня, – никогда! В ночном небе на невидимой веточке сидела лиловая бабочка. Ко мне она была расположена своим левым крылом. Она то слегка подрагивала, то плавно покачивалась, как будто на неё наплывали невидимые волны ночного ветерка.  Казалось, что она где-то долго  летала, устала и вот теперь опустилась на ветку передохнуть и набраться сил для нового полета.

Крылья были не  сплошь лиловыми – сначала шла полоса бледно-лимонного цвета, затем лилового, дальше – узкая  полоса ультрамарина, а в самом верху крылышка – глубокий изумруд. Но так как лиловая полоса была самой широкой и яркой, я и назвал эту небесную странницу – лиловое чудо. Одна полоса цвета  с плавной нежностью переходила в другую, местами приглушённо искрясь и переливаясь. Я смотрел, затаив дыхание, на это чудо и очень не хотел, чтобы оно вдруг исчезло.

Но настоящие чудеса, как правило, не бывают долговечными. Они на то и чудеса, чтобы внезапно предстать перед нами во  всей своей изумительной, неповторимой красоте и  вдруг, так же внезапно, исчезнуть. Исчезнуть навсегда, оставшись только в нашей памяти и в душе. Исчезнуть, чтобы мы потом, по прошествии  некоторого времени,  стали сомневаться: а было ли  чудо вообще?  Может,  это  был мираж или  сон? Вот и здесь, сейчас,  недолговечность чуда проявилась во всей своей неотвратимости.

Какая-то неведомая сила резко сорвала  чудесницу с места и безо всякого сожаления стала разрушать эту чарующую красоту, превращая её в лилово-лимонное облако. Созданный образ пришёлся не по нраву небесному художнику, и он, неудовлетворённый, стал создавать на небесном  мглистом холсте новый творческий замысел.

На  моих глазах в небе стали появляться очертания какой-то таинственной птицы, которая,  раскинув широко  крылья, хочет стремительно взмыть в  бесконечные высоты  ночного неба. Лиловый цвет совсем исчез – сказочная  птица получилась  лимонно-изумрудного цвета. Она была прекрасна – райская ночная пташка. Как завораживающе переливаются её крылья лимонно-изумрудным очарованием! Сказка наяву – да и только! Сказочность  сейчас царит ещё и оттого, что райская птица отражается в глади большого, ещё не замёрзшего круглого  озера. Наверняка она  любуется  своей  пленительной красотой и поэтому пока не улетает в неизвестность ночи.

Похоже, что  вселенский художник сегодня  не в духе – птица тоже стала расплываться в длинную зигзагообразную цветную полосу. Она  то медленно, то быстро  покачивалась в небе, вокруг неё то с одной стороны, то с другой возникали всполохи. И вдруг, к моему  изумлению, через минуту она превратилась в грандиозный небесный замок невиданной красоты. Он был огромен – в полнеба. Обитель владыки мира  то мерно покачивалась, то вдруг начинала колебаться из стороны в сторону. Казалось, что  следующее колебание может повергнуть это неповторимое архитектурное чудо в руины. Но нет! Видно, автор этой небесной сказки сам очаровался своим неожиданным успехом и сдерживает  порывы своего неуемного нрава, чтобы не уничтожить невзначай рождённое в порыве вдохновения чудо. Таинственный замок живёт, и я  счастлив сейчас, что его создатель сам изумился своему творческому изыску.

Я сейчас мчался на нартах и не верил своему счастью, что мне  удалось в своей жизни увидеть такое восхитительное таинство небес, их высшее непостижимое  откровение. Я ехал и мысленно просил творца этой восхитительности продлить жизнь своему творению, не уничтожать его по прихоти внезапно нахлынувшего чувства. И может быть, поэтому замок всё ещё  продолжал жить в бездонности ночного  северного неба. «Живи, не разрушайся!» –  шептал я каким-то затаённым, сокровенным шёпотом, надеясь, что  эта просьба будет услышана. Но мои заклинания были истолкованы там, наверху, своеобразным образом: сказочный замок вдруг  стал постепенно превращаться в огромный вопросительный знак. Как будто там, наверху, не могли взять в толк, что мне, простому смертному, нужно.

И когда я увидел этот  огромный пульсирующий  вопросительный знак, я как-то даже внутренне оробел: значит, там, наверху, я как на ладони? Значит, там мои мысли читают и обсуждают, дают им оценку? Значит, там я значим как живое существо этого мира? Невероятно! Но ведь это так приятно! Со мной считаются, меня пытаются понять – разве это не счастье?!

Надо им, или ему, просто дать знать, что мне искренне жаль, что исчезают неповторимые шедевры таинственного  небесного гения. Остановись, мгновение, – ты прекрасно!

Вот так вот всё просто?! Да как бы не так! Я тут сужу со своей колокольни, а там, наверху, мир видится совсем по-другому.  Там другие ценности!

Не надо рациональности, не надо логики, не надо целесообразности – не надо развенчивать чудеса! Их и так мало в этом мире, а ты тут ещё  вдруг пытаешься мудрствовать лукаво. Остановись! Разве красоту нужно понимать? Красота – это счастье человеческой души. Вот и всё! Вот и вся бесконечная истина – данная тебе как Человеку. От этой мысли мне как-то сразу стало  тепло на душе и спокойно. Миг нравственного просветления так неповторим и светел, что вся прожитая жизнь вдруг начинает разворачиваться в другом ракурсе, в другом откровении. И всё, что  ещё вчера было значимым и незаменимым, вдруг бледнеет и становится никчёмным, пустым, несуразным, нарочитым и лживым.

Сейчас я мчусь по тундре на нартах с моим другом ненцем-оленеводом Якля-ко. Он вчера пригласил меня поохотиться на писца и я, конечно же,  охотно согласился, тем более, что у меня ещё осталось  четыре дня отпуска.

Охота уже позади, и мы едем  обратно в сторону Воркуты, где я и живу. Договорились, что Якля-ко довезёт меня  до своего брата Романа, и уже тот  домчит меня до моего места проживания. А вон уже  стал вдали виден чум Романа, вернее, стоянка из пяти чумов. Роман тоже оленевод-охотник, и он гостеприимный хозяин – да, собственно, почему только он? Все ненцы – очень гостеприимный народ. Новому гостю на просторах тундры всегда рады.

Ну, вот мы и в гостях у Романа.  Он и его жена Пуйне нас  радушно встретили, накрыли стол. Да, стол сейчас был прям кстати. После такой  продолжительной поездки по тундре присесть в  тёплом уютном чуме к столу – особое  счастье. О, на столе моя любимая запечённая оленина, вот жареная рыба и ещё достаточно всякой вкусности. Завязался неспешный разговор об охоте, оленях и всяких других больших и не очень эпизодах жизни на Севере.

Я восторженно стал рассказывать, какое   необычное северное сияние я сегодня видел, но мои слова не вызывали улыбки на лице Якля-ко. Он почему-то нахмурился и стал задумчивым. После моих восторгов он вдруг тихо сказал:
- Красивое-то оно красивое, но иногда и может проявлять свой коварный нрав. Я, например, болезненно реагирую на эту небесную красоту. Меня часто начинает от неё штормить, и я впадаю в уныние. Не знаю, как это объяснить, но такое ощущение, что ты в чем-то ужасно виноват, и это ужасное не завершилось, оно только начинается, и совсем скоро оно к тебе придёт со всей своей  ужасной неотвратимостью.

Начинаешь думать, от чего  это состояние вдруг появилось, но реального объяснения этой грызни души  не находишь. Ты не знаешь, куда себя деть. Начинаешь заниматься разными делами – бесполезно. Пробуешь делать тяжёлую физическую работу – да, немного легче становится, но ненадолго. И как только ты остановился, минут через тридцать этот гнёт возвращается к тебе.

Начинаешь себя убеждать, что всё вокруг хорошо – и у тебя, и у родственников, и причин для гнетущей тревоги нет, но эти уговоры самого себя почти не помогают. А когда ты остаёшься один, начинает возникать  необъяснимое паническое состояние. Хочется куда-то бежать и почему-то именно в сторону севера. Эту возникающую дурь мы меж собой зовём – «Зов Полярной звезды». Сразу возникает  сильное желание сесть на нарты  и что есть сил помчаться  на оленях  на север. Ну, а вы же знаете, что у нас на севере – ледяное  море.
 
Мой двоюродный брат Николай тоже страдал этой  загадочной болезнью. И вот как-то однажды вечером я вижу, что с ним что-то неладное творится. Я его об этом спросил, но он только отмахнулся и сказал, что сейчас выйдет на воздух из чума, и сразу полегчает. Он вышел, а я сразу почувствовал, что сейчас что-то непоправимое может произойти. Я выскочилследом за ним минут через пять, но было уже поздно – олени стремительно уносили нарты с моим братом в сторону  моря. С тех пор  его больше никто не видел. Это было пять лет назад, в 1947 году.

Поэтому  здесь главное – с собой  совладать, не поддаться злому духу, который испытывает твою душу. Не поддаться навязчивому желанию сесть на нарты и помчаться  на север. Эту болезнь ещё называют меряченьем.

У меня один раз было такое же похожее гнетущее состояние, когда я был в гостях у знакомого шамана. Он был другом моего отца. Отец уже давно в мире ином, и я вот тогда, по случаю, заехал навестить его  старого друга.  Он ведь меня ещё мальчишкой сопливым знал. Ну, и как водится, завели разговор о том, о сём. Он всё моего отца вспоминал – говорил, что очень душевный был человек, настоящий друг. Ну, а я тут вдруг, по своему недомыслию и наивности, его спрашиваю:
- А Вы действительно на небе можете облака  развести, чтобы солнце  согрело землю? А говорят, что Вы можете  вызвать в солнечный день дождь.

Он на меня внимательно, пристально посмотрел, и я вдруг  стал чувствовать, что всё тело охватывает сильная слабость и ломота, а на душе стало так же, как на небе в грозовой день. Было такое состояние, как будто я тяжело болен и сил для сопротивления у меня почти нет.

Ещё через минуту шаман улыбнулся и добродушно сказал:
– Вот видишь, я ещё даже не шелохнулся, а тебе, как я вижу, сильно поплохело, но ты не пугайся – сейчас пройдёт. Это ответ  на твой вопрос. Если  ты носишь в себе дар небес – тебе многое подвластно.
Вот такая  запоминающаяся встреча была у меня с шаманом.

Но, Юр, могу тебе сказать, что я нашёл способ бороться с меряченьем. У меня есть друг Сатако, и он живёт в посёлке. Так вот он на зиму  запасает  разную ягоду. У него  десятилитровые стеклянные  бутыли. Вот в них он засыпает клюкву и бруснику вместе с сахаром. Ягода даёт сок и получается сироп.  Он несколько месяцев настаивается. Я беру у друга  три литра  этого концентрированного сока, и когда  меня  начинает  сводить с ума северное сияние, я приготавливаю  эликсир жизни. Половина кружки сока клюквы, половина – сок брусники и три столовые ложки спиртовой настойки на пантах молодого оленя. Выпиваю залпом этот напиток – и через несколько минут начинаю чувствовать, как меня внутри всего начинает продирать, сердце начинает бешено колотиться и всё тело быстро наполняется бодростью и силой. Возникает ощущение, что  молодеешь изнутри. Гнетущая тревога быстро исчезает и на душе становится легко и спокойно.

Жена Романа Пуйне, улыбнувшись от услышанного,  задумчиво сказала:
– Сейчас меряченьем уже редко кто страдает, а в былые времена этот странный недуг был  сильно распространен.  В основном  им болели женщины, и у них эта болезнь проходила часто в тяжёлой форме. Они истерили, кричали  нечленораздельные фразы,  бились в конвульсиях и никого не узнавали вокруг. В большинстве случаев эти припадки как-то сами собой и проходили, а женщины, с которыми это происходило, не могли вспомнить, что с ними  только недавно было.

Допив крепкий горячий чай, я и Роман вышли из чума. Теперь  настала его очередь везти меня  до Воркуты. До неё  уже не так и далеко – на оленях от силы час.Ну, вот мы снова мчимся на нартах, а вокруг  до горизонта ночная тундра. Я посмотрел на ночное небо и обомлел. Полнеба было во власти северного сияния, а вдалеке я опять увидел ту самую чудесную бабочку. Только сейчас она как бы улетала от меня в даль,  медленно взмахивая крыльями. Как же она изумительно красива! Лети, лети, лиловое чудо, в дальние дали и радуй своей неземной красотой таких же счастливчиков, как я!