Палисадник и коромысла

    В начале переулка на первой улице деревни, у поворота дороги в город жила тетя Шамшельнисса в маленьком деревянном домике с еще меньшим палисадником напротив двух окон, где росли два дерева и трава. А что там еще могло расти, если каждый день палисадник был бесплатным складом для коромысел, кирзовых, резиновых сапог, больших калош и других вещей, которые оставляли, в основном, сельчанки перед поездкой в город на машинах, сверху в кузове, а потом уже и на автобусах по асфальтной дороге.
    Бидоны с молоком женщины несли на плечах, на коромыслах с разных концов деревни к остановке, напротив дома, меся огромными сапогами непролазную грязь. Поднявшись на грейдерную дорогу, уложенную белыми камнями-щебенкой, они переобувались в туфли, сандалии, тапочки, калоши, а сапоги вместе с коромыслами бросали в палисадник, и более культурные ехали в город. После продажи молока своим личным хозяйкам, купив на эти деньги сахар, масло, спички, соль и другое, женщины к обеду возвращались в деревню, и каждая забирала свои вещи из палисадника и, поблагодарив сельчанку, если она в это время была рядом, расходились по домам. Не было случая, чтобы кто-то что-то украл. Так же делала и моя мама, и Нурджиян-апа, моя тетя, с которой я иногда ездила в город продавать молоко, покушать мороженое, поглазеть на городской чистый народ, на красивые витрины магазинов, где красовались манекены в одеждах, куклы, часы, ткани, абажуры, зонтики…
    В середине 90-х годов я приехала в отпуск в родное село Сабакаево из Таджикистана. Таяли счастливые дни. И вот уже надо ехать в город за обратными билетами на самолет. С ночи шёл проливной дождь. Утро было ясным, в воздухе парил лесной аромат, играло солнце, но дороги все раскисли, без сапог – никуда. Что делать? Я нашла в чулане отцовские резиновые сапоги до колен, примерила. Мама засмеялась. В блестящем черном платье и в такой обуви я выглядела нелепо.
   - Наша деревенская грязь кого хочешь сделает некрасивой, это тебе не твой асфальтный город.
    Я пошла задами, прихватив туфли в сумку. Подошла к дому Шамшельниссы-апа. Палисадник был пустой. Постучалась. Дверь открыла пожилая женщина, не узнавшая меня. Мы не виделись лет десять. Я осмотрела двор. О! Все коромысла и сапоги перекочевали сюда, висят ровным рядком вдоль стены забора.
- Апа, неужели вы меня не помните? Я же дочь Надии. Я со своей теткой Нуржиян-апа ездила в город, когда была маленькой, мы оставляли коромысла и сапоги в вашем палисаднике.
- А ты какая по счету дочь: первая или последняя? У Надии же много дочерей!
- Я первая дочь. Я вас помню еще молодой и красивой.
- Улетели молодые да красивые годы, доченька. Тебя не помню, Нурджиян помню.
    Да, летит жизнь, как дым. Уже другие времена. Кругом шпана, ворье. Теперь все закрываем на замки, а не как раньше, в старину: воткнешь в дверной засов палочку или щепочку и уходишь на работу, и никто не войдет, все знают, что в доме никого нет.
    Я сняла сапоги, и поставила их в тот же обувной ряд с краю, переобулась в туфли. Окинула взором ещё раз двор и от воспоминаний на глаза навернулись слезы. Я поблагодарила сельчанку. Её глаза тоже прослезились …
    Надо же, до сих пор живет деревенская традиция, которую помню с детства. Уйдет сельчанка в другой мир, как моя тетя Нурджиян, и найдется ли еще добрая душа, кто будет бесплатно охранять чужие вещи в своем дворе у остановки в город?

Галия Халиуллова.