Шкала низменности. Горячка
Г О Р Я Ч К А
Когда я стал рабом этого напитка, который почему-то именуется исконно русским? Наверное, давно. По крайней мере, тогда я еще не спрашивал себя о том, что являюсь полностью от него зависимым. Еще недавно я выбирал сорта подороже и явно не разбодяженные гастарбайтерами в грязной емкости где-нибудь в подвале. Но шло время, водка становилась все дешевле, все непритязательнее. У нее и так немного вкусовых качеств. А сейчас они, эти качества, для меня значения вообще не имеют. Главное, чтобы жидкость была достаточно крепкой, чтобы побудить мой организм хоть к какой-то жизни, чтобы количества этой жидкости хватило на день, и на вечернее возлияние перед сном. И очень важно, чтобы немного водки оставалось на утро. Утром ее нужно будет употребить в тот момент, когда меня еще не станет ломать от похмельных мук после ночного забытья. Я не то, чтобы спустился из-за этого порока по социальной лестнице. Я с нее просто упал в лестничный пролет, даже не успев опомниться, и оказался на самом дне. Так, наверное, можно обозначить кочегарку одной полузаброшенной воинской части в Ленинградской области, где я работаю в должности кочегара последнее время. Живу я здесь же в кочегарке вместе с моим сменщиком Митькой, который сейчас спит на топчане. Митька тоже, как и я, раб водки. Но он сейчас счастлив, потому что он спит и еще будет несколько часов спать под воздействием своей доли алкоголя, стакан которого выпил несколько часов назад перед уходом в царство Морфея. Я пил вместе с ним. Но мой «завод» от выпитого уже на исходе. Я вынужден бодрствовать и поддерживать огонь в этой чертовой котельной. Сейчас моя смена. И хоть конец ее наступит через два часа, толку от этого никакого… Сменит меня не Митька, а этот козел Борис Иванович, пенсионер, подрабатывающий в нашей котельной. Как он сам говорит, пенсии ему не хватает. А кому в эти чертовы девяностые ее хватает?! Да и зарплата-то в котельной копеечная. Я и Митька торчим здесь из-за возможности как-то перезимовать в тепле до весны. Плюс еще подкорм в столовке солдатской. Весной уже можно искать заработок поприличнее и поближе к Санкт-Петербургу. Сейчас надо как-то перезимовать. А зимы еще долгих полтора месяца. И хотя сдам я вскоре смену пенсионеру, радости от этого никакой. Зарплату вчера выдали смешную, просто слезы! Опять нет денег в военном министерстве. Страна полностью развалилась. На эти зарплатные копейки мы и взяли с Митькой вчера в ближайшем поселковом магазине пару бутылок водки сомнительного разлива, банку кильки и буханку черного хлеба. Сейчас от вчерашнего великолепия остались одни воспоминания. Допивая вторую бутылку, мы решили одолжить денег у Бориса Ивановича. Он перед заступлением на смену зайдет в финчасть и тоже получит свою зарплату, причем ему, как нам сказали, причитается еще и оплата отпуска. Ведь когда-нибудь рассчитается с нами государство! По крайней мере, вчера в финчасти обещали выплатить все задолженности в какое-то «ближайшее» время. Может, и врут, конечно, но человеку свойственно верить.
Митька заворочался на своем топчане, застонал и поднял свою нечесаную голову:
- О-х-х! Что там утро, вечер?
- Утро еще, скоро Борька подойдет. Надо бы раскрутить его на бабки, да в магаз сгонять! Меня уже трусить начинает! – сквозь зубы отвечаю я.
- А что не осталось разве? – мычит он и трясет башкой, чтобы прийти в себя.
- Осталось, как же! Ты ж вчера уговорил вторую добить! Клялся, что достанешь кровь из носу! Я в ауте был и поверил тебе!
Митька трагически затихает. Есть от чего впасть в отчаяние, как говорит известный киногерой. Без лекарства на утро мы в последнее время не оставались. Хоть четвертинка, но была в укромном месте. А сейчас… да еще и без денег! У сельских сшибать медяки около магазина? Не вариант! Да и сельские-то голь перекатная, тащат из дому барахло всякое Клавке –продавщице, та и меняет им на водку или винище. Да до магазина еще и дойти надо! Если идти, то сразу сейчас, пока алкогольная ломка не пригнула к тому же Митькиному топчану. Я раздраженно пнул пустые бутылки под столом. В ответ они, жалобно звякнув, покатились в сторону Митьки, который в отчаянии натянул фуфайку на голову в бесполезной попытке снова уснуть и обмануть надвигающееся похмелье.
Дверь открылась, и в котельную пахнуло морозной уличной стужей.
- Здорово, мазурики! – Борис Иванович как обычно лучился оптимизмом и каким-то не пенсионерским здоровьем.
Вон даже румянец на щеках! До выхода на пенсию он служил в этой же части прапорщиком, женился на местной и поселился в небольшом поселке неподалеку. А сейчас по старым связям и на подработку устроился. И вот чую я, что получает он гораздо больше нас с Митькой. Мы что? Пришли - ушли. А он кадр постоянный! Явно ему подбрасывают зарплату побольше, не в пример нам!
Митька вытащил из фуфайки помятое лицо и тоже поздоровался:
- Здравствуй, Борис Ваныч!
- Опять гуляли вчера?! – Борис Иванович укоризненно покачал головой, поднял раскатившиеся из-под стола бутылки, выкинул их в большое ведро, и не переставая ворчать, снял полушубок и взялся за веник.
- Дык зарплата ж была…,- протянул примирительно Митька и стал мямлить, - Ты это, Ваныч, не сердись. Мы просто убраться не успели. Ты знаешь? Нам и дали то, суки, такую мелочь, только на пожрать и хватило…
- А что в продчасти кормить перестали уж? - Борис Иванович распрямился и, ссыпав мусор с совка, подошел к топке, куда я, занятый мыслями о добыче каждодневного эликсира, давно уже не подбрасывал полагающейся порции угля.
- Ну вот! Драть тебя. Данька, некому! Когда-нибудь застудишь систему! – он взял лопату и принялся энергично закидывать уголь в ненасытное жерло.
Данька это я. Когда-то был Даниилом Богдановичем. Теперь иначе меня не называют, иногда правда имя заменяют прилагательным, вроде «синий» и так далее…
- Опять завелся… - мычу я в ответ, сегодня этот пенсионер раздражает меня больше обычного, - Дай лучше на опохмел, вернем в получку!
- Нет уж, дорогие мои питухи! – Борис Иванович выпрямляется и насмешливо смотрит на меня, - Мне есть куда тратить свои копейки. А вы попробовали ли б водяру не жрать, может деньги и стали бы в карманах водиться! Ты, Данька, прошлый долг сначала верни, а потом уж внове проси!
Он снова энергично заработал лопатой. Как же я его ненавидел! Этого опрятного, крепкого, еще не старого мужика, который не знает, что такое быть рабом водки. Который сегодня будет всю смену вот так махать своей лопатой или гонять чаи с прихваченной из дома снедью. А мы будем с Митькой загибаться на этом вонючем топчане! И ведь не сходит он, не принесет даже капли! А будет также несносно гундеть о праведной жизни! Сука!
Что-то во мне перевернулось. Вся ненависть этому жестокому миру сосредоточилась в этой обтянутой свитером спине, под которым ходили могучие лопатки. Меня просто вынесло из-за стола к склонившемуся к жерлу топки Борису Ивановичу. В руках у меня оказалась чугунная чушка. Одна из тех, что во множестве складированы в котельной. С каким -то удовлетворением опускаю ее на крепкий затылок своего врага…
Митька смотрит на меня, раззявя рот в беззвучном крике. Борис Иванович лежит на полу, неловко подвернув под себя руки, продолжающие сжимать лопату.
- Заткнись! – командую я Митьке, нагибаясь к лежащему телу.
Ощупываю брючные карманы Бориса. Ага, вот и бумажник. Ничего себе! Толи сегодня этот скупердяй принес свои накопления на работу, толи действительно мои подозрения о неравности наших зарплат верны! Отсчитываю на три бутылки водки и говорю Митьке:
- Морду приведи в порядок и дуй в лавку! Возьмешь три бутылки и на зуб!
Митька по-прежнему молча, трясясь, встает, берет деньги. Долго гремит умывальником и наконец уходит. Я пинаю лежащего в бок. Молчит. Даже не пошевельнулся! Может он уже того? Чушка-то увесистая! Но мне как-то это уже все равно. Я решил свою задачу. Через некоторое время мой организм снова вернется к жизни, а тогда и будем думать!
Долгожданная горькая влага, обжигая пищевод, падает в желудок. А оттуда уже начинает теплом распространяться по всему моему телу. Хорошо! Я беру большой кусок черного хлеба, обмакиваю его в открытую банку с тушенкой. Ну вот теперь появился и аппетит! Взглядом, обретающим четкость, вижу, как ходит Митькин кадык, проталкивая в горло ту же живительную горькую влагу. Борис Иванович продолжает лежать около топки. За эти полчаса, что Митька бегал до магазина, он даже не пошевелился.
- Дань, а че с Иванычем-то делать? – Митька, тоже жуя, задает вопрос, который я гнал от себя все это время.
Но теперь я не просто его собутыльник, я теперь главарь нашей маленькой компании. И чтобы быть в этой роли неприкасаемым, нужно сделать вот это… Я наливаю себе еще пол- стакана, киваю Митьке, чтобы он сделал себе тоже самое. Выпив, закуриваю и командую:
- Давай, берем его за руки, за ноги и в топку!
Против моего ожидания Митька не возражает ( видимо пока бегал в магазин, сам пришел к таким же мыслям), только уточняет:
- А он уже того...?
- А ты думал, я тут дыхание ему из рота в рот делал что ли? Не боись, Борис Иваныч нас покинул, завещав все нажитое непосильным трудом!
Я вру, намекая, что добил пенсионера. Так нужно, чтобы моя роль и моя воля в новой преступной шайке была уже непререкаемой. А ,ежели, во время кремации Борис Иванович задергается, чушка у меня наготове. А Митька станет уже полноправным соучастником убийства.
Но мои опасения не сбылись. Тяжелое тело Бориса Ивановича, погруженное нами на каталку, которая без толку стояла в куче старого хлама, подталкиваемое нашими лопатами довольно легко и беззвучно скользнуло в огненное жерло. Туда же отправился и его полушубок. А теперь уже можно с полным правом помянуть новопреставленного, заодно подумав, как же нам быть дальше…
продолжение следует
Свидетельство о публикации №223012201048