Страсти по Иисусу

                - Вы атеист? - спросил Воланд Ивана Бездомного.
                - Да, мы атеисты, - ответил ему Берлиоз.
                (вольная цитата из М.Булгакова)
Обращение к читателю.
Дорогой читатель! Я уважительно отношусь к верующим и их чувствам. И эта вещь - новелла ниже, которая была написана еще в СССР - не подрывает ни в коем случае религиозных канонов. Наоборот, в несколько фривольной форме показывает, что мы должны понять главные истины этой бренной жизни.
               
                ***
- Кто ты такой? - спросила я у малыша, вылезшего из моего чрева.
Тот  не стал в детском восторге болтать ножками, но вдруг с серьезностью и даже с какой-то озабоченностью изрек:
- Я - Иисус! А что, не похоже?
Тут я сделала круглые глаза и покрутила пальцем у виска. Это мое движение явно означало, что он - идиот, и что, по-видимому, этого сам не понимает.
Но «идиот» со сморщенным личиком только что вылупившегося человеческого детеныша явно не захотел понять моего намека и продолжал все так же гордо, с претензией на богочеловечность:
- Да-а, - протянул он, уставившись на меня и зачем-то заглянув в шкаф, где я хранила деньги, - бедновато живете. Сколько тут у тебя? - он сунул ручонки в желтые бумажки и стал мастерски их пересчитывать, как будто всю свою жизнь был бухгалтером. Послюнявил палец и даже засучил рукава рубашонки, в которой родился.
Пересчитав все наличные деньжата, он ехидно сморщился и смачно сплюнул:
- Закурить есть?
- Зачем? - удивилась я.
- Да, что-то не по себе,- зевнул малыш и опять сплюнул.
......................................
- Дура! - вдруг выкрикнул он и забил кулачком по дощатому полу.
- Всего 25 рублей осталось, а где остальные? - и он зло-вопросительным взглядом врезался в меня.
- Жить не умеешь, и чему тебя только учили?!
- Кстати,- он отвернул свою мордочку от меня и, снисходительно  улыбаясь, снова спросил:
- А сколько ты зарабатываешь?
Я немного помялась, поежилась и как-то наспех ответила:
- Девяносто рублей.
Поперхнувшись от этой цифры, я вышла из комнаты, как вдруг другой вопрос ударил мне в спину:
- Девяносто рублей в неделю? Ну что ж, - сам про себя бормотал маленький кретин, - это вообщем-то неплохо. Хотя вон американцы получают в неделю до 300 долларов. Но, впрочем, для тебя хватит, и   на толкучку может еще останется. Так, на мелочи - губная помада, лифчик, колготки, ну, там, шарфик какой-нибудь.
Малыш все еще продолжал многозначительно рассуждать, пока я возилась на кухне (надо же было его чем-нибудь накормить - все-таки Иисус - молоко, наверное, не очень-то будет есть).
Под мерные рассуждения малыша я готовила ему обед и даже привыкла к этому гулу “пророческого” голоска. Внезапно меня удивила тишина. Из комнаты не было слышно подсчетов и хруста желтых бумажек. После взрыва тишины послышался оглушительный визг и топот ножками:
- Пьяница! - кричал малыш и опять сплевывал на пол. Сигаретка его погасла, а со спичками он еще не мог управляться, так что сидел с погашенной сигаретой и с явно не погашенным ртом.
- Это почему я пьяница? - уже вполне серьезно обозлилась я и намеревалась, в конце концов, плюнуть ему в рожу за клевету.
 - А где же остальные деньги, если ты зарабатываешь 90 р. в неделю? А ну, признавайся, чем балуешься: водочкой или быть может коньячком?
Я остолбенела и чуть не проглотила собственный язык.
Малыш явно чего-то недопонял, и теперь выстраивал какие-то свои грандиозные теории. Я подумала, может и в ту бытность, ну, в этот самый 1 век н.э., он тоже чего-то недопонял, и поэтому-то его и распяли (?):
“Надоело, в конце концов, слушать всю эту чушь!”.
Пока малыш распинался, я попробовала все-таки внушить ему (опираясь на авторитетные источники: сов. законодательство или еще что-то в этом роде), что денежки у нас получают два раза в месяц. И что не два раза по 90, а один раз по 90, два раза по 45. И что мне на эти деньги только  в кооперативные сортиры ходить.
- Сигарету дай! - грозно прокричал Иисус после моих объяснений. - Я думать буду.
По всему его виду я догадывалась, что в его голове зреет какой-то план. Он, по-видимому, даже что-то вспоминал и записывал все это на откуда-то взявшийся клочок бумажки. Ручки у него не было, и он скрипел гусиным пером (откуда, кстати, оно взялось? не понимаю).
И вот поскрипя пером французского Просвещения, он вынул из-под маленькой ладони “Манускрипт”, посмотрел на него благоговейно и каллиграфическим почерком написал сверху:



Нагорная проповедь.
- На,- подозвал он меня,- отпечатаешь в типографии. Все расходы беру на себя.
Он самодовольно хмыкнул, заложил ножку за ножку, уперся своими ручонками в грудь и так и сидел в гордой позе, пока я, обомлевшая и ошарашенная, стояла перед ним.
Этот маленький пророк ясно видел мое состояние и довольно улыбался. Если б у него был достаточный рост, а не рост грудного ребенка, он бы, вероятно, с сочувствием хлопнул меня по плечу.
- Ну что, мать. Надо делать деньги, иначе ты и меня и себя не прокормишь. Мое произведение выдержало тысячу изданий, думаю, что его не откажутся напечатать снова.... Писал по памяти, но чувствую себя в здравом теле и рассудке; думаю, что написал как надо.
- Иди, мать. И возвращайся скорее.
- С богом! - он ткнул меня своей пяткой, указывая на дверь.
Как загипнотизированная, я ему повиновалась и послушно пошла к выходу.



Редактор сидел за столом и через толстые очки в роговой оправе читал рукопись. Я стояла тут же и печально выслушивала нотации умного человека.
Главное, что не понравилось ему - это “явно какой-то религиозный душок” (да, именно так он и сказал). Этот душок заключался в том, что в рукописи опровергались научно-обоснованные концепции перехода от стадии капитализма к социализму и дальше. Великий принцип “Кто не работает - тот не ест” здесь вообще не действовал: люди могли не работать, но питаться “аки птицы небесные” (цитирую).
- Причем тут птицы? - многозначительно и как-то пугливо посмотрел на меня редактор. - Я еще понимаю, “мы люди большого полета”, да-а. Здесь есть ассоциативный ряд с птицами, но не больше!!!
Тут он встал и начал ходить взад и вперед, заложив руки за спину и наизусть цитируя моего малыша:
“Ищите прежде царства божия и правды его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне”.
Он сделал упор именно на последних словах и опять вопросительно уставился в мой лоб.
- Вы, конечно, понимаете, что это бред? “Не заботьтесь о завтрашнем дне”. Это же, это же... - он начал задыхаться, икать, покашливать - все вместе, но уже не мог сказать ни одного слова. Планомерное развитие хозяйства и человека застряло у него в горле, и он чуть не подавился всем этим, если бы не я, вовремя подавшая ему стакан застойной воды.
Наконец-то он очухался, подкатил глаза и просипел:
- Господи, да что же это такое?!
Не могу! Не могу, гражданочка. У нас план. Прежде мы должны выполнить его, а потом уж (если бумаги хватит) ваше пропустим (это вряд ли).
- А что у вас на очереди? - выйдя из сомнамбулического состояния, спросила я с интересом.
- А-а, - как будто что-то вспомнив, проскрипел редактор, - этот, как его. Ну, вообщем, автора не помню, знаю только, что явно атеистическая вещь, разоблачение Библии.
Он поднял палец вверх и победно посмотрел на потолок, как будто кому-то угрожал или хвастался перед кем-то (мол, накось, выкуси).
- Надо Иисусу сказать,- невзначай проговорила я вслух. - Ему будет поучительно.
- Кому?- редактор вытянулся лицом и стал бел.
- А-а,- сконфузилась я, очнувшись. - Да, сыну моему, Иисусу. Он тут много выпендривается, пророком себя считает, вот пусть как раз и поставят его на место. Тоже мне - Мессия!
Редактор два раза  хлопнул ушами и как-то резко сморкнулся в платочек.
- Позвольте, а вы кто такая? Как ваша фамилия?
Я удивленно пожала плечами (зачем это ему?):
- Мария, не то из Галилеи, не то из Сирии, черт его знает.
Черт, наверное, действительно знал. Пока я прохаживалась по редакциям и питалась тупой надеждой, мол, вдруг напечатают да еще за деньги, он, т.е. черт, уже сидел рядом с малышом в квартирке и играл с ним в мышку. Он премило оттягивал ниточку с бантиком (прелестным, кстати говоря, бантиком - розовым и пухленьким, манящим и зовущим), и малыш старался поймать эту игрушку, но черт был достаточно хитер, чтобы так просто отдать эту розовую мечту. Он совал бантик чуть ли не под самые ручонки Иисуса, но как только тот норовил поймать его, черт ловким и резким движение тянул нитку, и - бантик был таков.
Игра захватила обоих. Поэтому, когда я вошла, они едва меня заметили и небрежно кивнули:
- Привет.
- Ловкач! - резко бросила я черту прямо в его свиное рыло. - Думаешь, в 20 веке с этим мессией будет легче совладать?
Тут черт даже как-то растерялся, смутился что ли. “Играет на публику”,- подумала я.
- Знаю вас всех, хитрецов и льстецов. Насулят с три короба, а потом и души потрошат, да так, что святых выноси.
- Мамаша, успокойтесь, - наконец-то сказал обретший дар речи хвостатый. - Вы что же думаете, я его обмануть хочу? Да что с него взять?! Ни славы, ни богатства, - прошептал он мне, уводя меня в сторонку. - Хоть какой бы ранг при небе имел. А то так - проповедник. Думает, что сын божий. (Это он опять сказал в сторонке, чтобы бедный Иисус не слышал. Иначе бы последний поднял такой визг, что уж не то, что весь дом, и небо со всей своей рухлядью загремело бы).
- Вы вот что, мамаша, - предложил черт уже уверенней и беря меня под ручку, прямо как какой-то босс. - Не мешайте проводить политагитацию. Тут я захлопала глазами и тупо уставилась в его бесстыжие чертовские зенки. - Что-о?
- Да, да, - он затараторил быстро-быстро, не давая мне опомниться. - Вы думаете, я с этой мышкой-конфеткой зря? Ничуть. Это ведь имитация иллюзии, а она, как известно, трудно исполнима на практике. Ну-ка, попробуй поймать такую розовую мечту за хвост!
Черт от удовольствия даже цокнул копытом.
- А ведь он-то обманывается, да еще как. (Тут он поднял свой скверный палец вверх, словно  мудрец). - Я насчет людей. Так вот и хочу внушить ему: мол, люди-то и чертей похуже, т.е. нас. Мы-то можем и понять: Иисус все же. А вот они? Поймут ли? Допустим, поймут. Но примут ли?..
- Да чего ж, в конце концов, они должны принять у него? - рассердилась я.
- Капиталов не имеем, раздавать имущество не собираемся. Черт знает, что вы тут такое мне наговорили!
- Да, и имущество, пожалуй, отдаст, злодей, лишь бы поняли они, что надо людьми быть. Ведь - к самопожертвованию готовится. (Я аж руками всплеснула! Не успел родиться, а уж норовит в Мессии, в Иисусы!).
- Вот я и наставляю его на истинный-то путь - пусть не обманывается.

Лицо Матери выражало крайнее умиление. Это был ангельский лик с той небесной чистотой во всем ее образе. Она ласково смотрела с известной картины на людей и так же ласково отдавала на растерзание людям своего младенца. Покровы скрывали ее фигуру, даже святой шестипалый Сикст не догадывался о ее происхождении. А голова-то была подставная! Милое личико и милая головка совсем не сочетались с телом, которое было окутано метрами ниспадающего свободного шелка. Вот бы показать всему миру, что настоящее - только тело амазонки, которое настолько воинственно, что не сулит планете ничего хорошего. Но лицо продолжает источать мягкую улыбку, а ребенок продолжает сопротивляться. Он не хочет идти к нам. Он испуганно, по-старчески, таращит глаза на этих ласковых руках, которые прямо-таки всовывают этого невинного малютку в наш жестокий мир.
Бедный ребенок!
Ужасная мать!
                1989 г.