Казённые сновидения

На казённой кровати малороссийского гостиничного номера лежала красивая, средних лет женщина и читала книгу. Она щурилась, едва разбирая текст под скудным освещением потолочной люстры. Над кроватью висело бра без лампочки, покрытое толстым слоем пыли. Бра посверкивало пластмассовыми блестяшками и походило на причудливый древесный кап.
Женщина лежала поперёк кровати. Её стройные ноги, как две скульптурные формы, вытесанные из мрамора великим Фидием, касались длинными (мраморными) пальчиками крашеной половицы. Женщина лежала на животе, положив перед собой книгу. Иногда она отрывала глаза от чтения и отвлекалась на рисунок настенных обоев с поблёкшими розмаринами. При этом беззвучно шевелила губами, будто намеревалась что-то сказать. Казалось, в эти минуты она о чём-то думает.
Сошлись «накоротке» ровесники: женщина не самых молодых лет и зачитанная до дыр книга! Початая баночка варенья и пустая фарфоровая чашка указывали на то, что женщина уже удовлетворила житейские прихоти. И теперь, не имея ни перед кем никаких бытовых обязательств (командировочный вечер имеет свои негласные преимущества) она устроилась поудобней, и, как в розовом детстве, взяла – в кой-то веки! – перед сном в руки книгу.
Женщина всё реже перелистывала страницы и всё чаще отрывалась от чтения и рассматривала поблёкшие розмарины. Было заметно, как что-то неловкое томи;т её и не позволяет сосредоточиться на книжной иллюзии. Действительно, не далее, как вчера, она уволила пьющую работницу с четырьмя малолетками на руках. Не пожалела дурёху, не откликнулась сердцем, просто выполнила миссию естественного отбора – я сильная, значит, правая, иначе всё рухнет. Женщина пыталась представить, что сделала уволенная алкоголичка, получив приказ об увольнении? Наверняка в тот же день напилась на последние деньги и пришла домой под утро. Упала на кровать и уснула. А четыре голодных малыша до утра водили вокруг бесчувственной мамки хороводы и плакали…
В гостиничном номере послышались голоса: " Мама обещала принести поесть, но злая тётя обидела нашу маму, она кричала на неё. Поэтому мама теперь такая…"
Женщина отложила книгу. Она решила позвонить уволенной за прогулы работнице и объяснить, что как администратор поступила по закону, однако погорячилась, с кем не бывает. Приказу можно дать обратных ход, и всё полюбовно уладить. «Нет, полюбовно – это слишком! – подумала женщина. – Дать испытательный срок, лишить премии наконец…» Но, покрутив телефон в ладони, поняла, что звонить, собственно, некому – такие люди не бывают недоступны. Раздосадованная собственной жалостью («Это от духоты» – решила она), женщина вышла в коридор и поспешила на улицу. Морозный воздух привёл её в чувство: «Что это я так расколбасилась? А закон на что?..» Подышав минут пять, она вернулась в номер, разобрала постель и, отложив кожно-оздоровительные процедуры до утра, уснула.
                * * *
Ей приснился сон устрицы. Песчаная отмель после вечернего отлива. Какие-то простейшие членистоногие градиенты, оперируя постулатом теории Дарвина «съешь его, пока но не съел тебя», отколупывали одну за другой устричные скорлупы и, немилосердно чавкая, поедали их прозрачное содержимое. «Боже, они доберутся до меня!» – подумала героиня сна. Но что она могла сделать? Ни прятаться, ни звать на помощь устрица не умела в силу своей врождённой примитивности. Однако устрица (как представитель биологического вида)  имела одно неоспоримое преимущество перед прочими простейшими – ощущение боли. Клыки ненасытных градиентов одним своим видом вызывали в героине-устрице болезненные переживания. «Она моя!» – чудился ей через скорлупу голос градиента. Вдруг всё разом смешалось, закружилось…
Женщина проснулась, приподняла голову. Песчаная отмель почему-то превратилась в застенок, а ненасытный градиент, тот, что сказал: «Она моя!», исчез. «Он за стенкой что ли?» – лихорадочно соображала женщина. Она спустила ноги с кровати и прикрыла плечи пеньюаром. Ночная тишина никак не откликнулась на её переживание. Ходики на тумбочке продолжали мерно отсчитывать время: тик-так, тик-так… Бесчисленные «тиктаки», будто песчинки в песочных часах, присыпали женское волнение, скрывая песчаную отмель и застывших за стеной градиентов. «Сон-н…» – успокоилась наконец женщина и вновь попыталась уснуть.
На этот раз ей приснился сон человека. Она, молодая энергичная, получает увольнительное распоряжение только на том основании, что перестала ходить на работу. А в чём, собственно, дело?
Человек встаёт утром, умывается, завтракает и отправляется на службу, потому что так заведено. Работа – так заведено! – основа нашей бытовой организации. А если я люблю жизнь больше, чем работу? Почему я должна ежедневно жертвовать собой ради общепринятой необходимости? Директор, как примитивный градиент, талдычит своё: «Есть определённые правила!..» Да плевала я на ваши правила! Я жить хочу, а не исполнять ваши рекомендации. Бог создал меня не членом коллектива, а просто человеком. Да, я слабая. Вы, господин директор, можете запросто съесть меня. Но, поймите, когда вы и такие же, как вы, перелопаете всех слабых, вы начнёте грызть друг друга! Я ваша подушка безопасности, поймите это наконец!
Женщина проснулась. Она лежала с открытыми глазами, блуждая взглядом по потолку, в то время, как мысль её, опережая органы чувств, приближалась к огромному пространству света и покоя. В её глазах замелькали искорки тревоги – потолочные перекрытия не позволяли взгляду беспрепятственно следовать за мыслью. Женщина встала, накинула на плечи пеньюар и подошла к окну. Над пятиэтажками брезжил тонкий, как беличий волосок, первый утренний лучик света.
– Господи, помоги найти её сегодня же, сейчас!
Женщина оделась, привела себя в порядок, собрала вещи и поспешно вышла на улицу.
– Такси!