Ахиллесова пята - 12

   - Слушай, я  устала  наблюдать за тем, как ты себя изводишь. Может у тебя возрастное помешательство?  Я  на одном медицинском сайте читала, что к старости ослабевают тормозные реакции мозга и он  перестает  адекватно реагировать на происходящее.

Мою подругу нужно было слушать через раз. Она любила посещать научные сайты, говорить о прочитанном с апломбом невежды и, порой,  несла полную ахинею. Я собирала внутри себя всю любовь к ней и обычно молчала, чтобы  в ответ не поранить ее  каким-нибудь бестактным  словом.  Может быть, именно она приучила меня к терпению?
 
   Илона  утопала в кресле.  На  ее коленях блаженствовал Кекс, который любил эту холеную  женщину безграничной кошачьей любовью и думаю, что в своих гусарских снах мечтал поменять меня на нее. Он представлял, как невиданная красавица покупает ему самые вкусные кусочки карпа, как гуляет с ним  в лесу, как ласково чешет за ушком по вечерам. Ей не нужна была никакая психотерапия. Она всегда пребывала  в хорошем настроении. Райская кошачья жизнь! Мечта! Кекс мурчал так громко, что в его вожделениях трудно было усомниться.
   
   - Мы с тобой вместе съездим в Поречье и вдвоем разберемся, что там происходит на самом деле. И не возражай. Я даю честное слово, что буду вести себя прилично и не обижу твоего Михаила ничем таким бабским. Ты мне просто объясни, зачем тебе все это нужно?
   
Я понимала, что  подруга  права. Шок первой встречи прошел. И выползающий на волю спасатель снова  думал, чем может помочь Михаилу сегодня. Может быть, он  написал письмо после того, как умерла Клавдия Ивановна? Испугался полного одиночества?  Возможно. Алкоголики хотят, просто жаждут, чтобы их спасали. Но всегда рассказывают, как  это нужно делать. И попробуйте иначе. Тут же в ответ напиваются с горя от того, что их тонкую душу  весь мир не понимает.
 
   - Ты о чем думаешь? – Илона пытливо смотрела мне в лицо.

   - Я думаю о том, что у него была очень серьезная операция на мозге. Потом я думаю, что алкоголь  явно успел сделать  свое  гнусное дело. Шансов достучаться до адекватного Михаила почти ноль. Но бросать его никак нельзя.  И что с этим делать?

   - Знаешь, Ариша, мой жизненный опыт подсказывает мне, что стратегия – вещь нужная.  Но в данном случае нам нужна тактика. А ее без изучения обстоятельств на местности мы выстроить не сможем. Так что вставай, одевайся и трать еще один день своей короткой земной  жизни на бессмысленную спасательную операцию. Кекс, ты остаешься в доме за главного.

Если бы кот мог говорить, то он обязательно пожаловался бы Илоне на то, как ему опостылела  эта ответственная должность дворецкого, и он готов уволиться по собственному желанию, чтобы   переехать к ней на правах компаньона. Но,  увы,  бодливой корове рога не полагаются…

   Часа через  три, поплутав в московских пробках,   мы  подъехали к дому Михаила в Поречье. Молча вышли из машины.  Забор все еще еле держался, но калитка гнилой решеткой  обвалилась в первый тающий снег.  Дверь в дом  приперли  бревном снаружи. Значит, хозяин отлучился по делам.  На веревке, привязанной к стойкам крыльца одиноко висел дырявый носок из овечьей шерсти.
 
   - Версаль, - Илона давно не выглядела  растерянной до такой степени. – Ирина Анатольевна, если вы видели  здесь то же, что сейчас вижу я, то, простите, вы, милочка, умом тронулись. Ты кому тут помогать собралась?

   - Я же тебе рассказывала.

   - Мне казалось, что это было неким  литературным гротеском.
 
   Мы вошли в каморку, которая служила  Михаилу домом. Там оказалось холоднее, чем на улице. Топчан, брошенный на пол, очевидно, заменял ему кровать. На нем было в кучу свалено какое-то грязное, дурно пахнувшее тряпье.  Ящик  от  пива  служил столом. Спил дерева, похожий на пень, очевидно, заменял стул. Печка-буржуйка, холодная, похоже, давно не топленная, ржавая и прогоревшая  в районе соединения с трубой, завершала интерьер этого весьма аскетичного жилища.
 
   У нас за спиной раздалось глухое покашливание. Мы обернулись, как по команде.

   - Будьте здоровы, - степенно сказал старик, одетый в ватные штаны, зимнюю воинскую куртку,  подпоясанную широким офицерским ремнем и белые бурки с галошами. Шапку, сняв с головы, он держал в руке. Седые, длинные волосы были под стать бороде густыми и вьющимися.

   - Здравствуйте, - я нашлась первой, - мы приехали в гости к Михаилу, но его нет дома. Вы не подскажите, когда он вернется?

   - А вы, простите, кем ему доводитесь? – Дед говорил неторопливо, пристально вглядываясь в наши лица, будто   выискивал  на них что-то,  ему одному ведомое.

   - Видите ли, Михаил написал мне письмо с просьбой навестить его. Я не сразу смогла приехать… А где он?

   - Помер Михаил. Третьего дня помер. Селом его похоронили,  в Церкви отпели, поминки справили. Все честь по чести. А  дом с участком бесхозным остался. Если вы ему родня какая – вот вам наследство.
 
   - Нет, что вы, никакого наследства нам не нужно. Спасибо.

Дед повеселел.
 
   - Я сосед Михаила, через забор живу. Сын у меня младший вырос, женить пора. Вот и подумал, если наследники не отыщутся, напишу заявление с просьбой мне землю отдать. Пусть сын строится, я помогу, а к старости будет нам с бабкой опора.

   - Вот и хорошо. А  Михаил  был женат? Дети у него были?

   - Нет, никого у него, кроме матери не было. Она тоже померла.  - Дед потоптался немного, а потом вынул из-за пазухи странный конверт с надписью "АВИО".  – Я думаю, что это письмо он именно для вас оставил. Так и сказал, если придет красивая такая барышня,  ростом маленькая, с темными волосами, да будут Ириной звать, отдай. А не придет, перед своей смертью – сожги. Дотоле сбереги. Вот и ношу с собой, чтобы кто ненароком не выбросил. Вы же – Ирина?

   Сердце колотилось в груди так сильно, что дыхание перехватывало. Я взяла письмо и спрятала его в сумочку.

   - Простите, а вы не смогли бы нам показать могилу Михаила? Мы на машине.

   - Отчего не показать? Поедем. Только там идти метров пятьсот придется пёхом, тропинку протоптали, а  для машины ходу нет.

   - Если вам не тяжело…

   - Я пока здоровый, поедем.

   Сельское кладбище расположилось в рощице.   Тропинка, и правда, была вытоптана. Но наша городская обувь на каблуках постоянно проваливалась в раскисшую глину и снег, поэтому пятьсот метров мы шли  черепашьим шагом. Илона молчала, как и обещала. Я знала, что дома получу от нее сполна за эти приключения.
 
   Почти у дороги была видна свежая могила. На ней сиротливо лежал  маленький веночек из искусственных  красных розочек, и была вкопана дощечка, маленькая, где едва поместилась надпись: Михаил Иванович Андреев,  2 февраля 1970 года  -  27 ноября 2013 года.

   Я остолбенела. Илона с ужасом посмотрела на деда и решилась заговорить, чтобы я не упала в обморок:

   - А почему Андреев?

   - Так фамилия у него такая была. По всем документам. А что?

   - Его фамилия Арсеньев, Михаил Арсеньев.

   - Э, нет, барышня, вы меня не путайте. Они как с матерью приехали сюда, это было в 90 году, так с тех пор никуда и не уезжали, и по документам оба были Андреевыми.

   Мой столбняк поутих.  Я поняла, что случилось что-то несусветное и, открыв сумочку, достала письмо.

« Здравствуй дорогая Ирина. Не отозвалась ты в программе «Жди меня». А и то, зачем тебе такое сокровище? С тех пор, как мы с тобой познакомились в больнице, я тогда с переломом лежал, а ты с нашим инженером квохталась, не мог я забыть, как ты меня в шахматы обставляла. Не люба мне была потом ни одна девчонка. В гору я больше не полез, институт бросил и сел на трактор. Так вот до материной смерти трактористом и работал. Если ты читаешь это письмо, то значит, я уже помер. Не успел тебя разыскать. А искал долго. Только ты часто переезжала. Вот и не догнал. Как там говорят, прости меня, и я тебя прощаю. Остаюсь любящий тебя, Михаил».

И… Я заревела в голос, громко, со стоном. Так плачут простые русские бабы, плачут от настоящей беды-кручины, с подвыванием, словно горе выпускают изнутри  наружу… Илона с испугу принялась было меня утешать, но дед остановил ее и сказал:

   - Ты не мешай, пусть покричит, со слезами все  и выйдет, а мы с тобой пойдем. Нехорошо машину так надолго оставлять. Места у нас, конечно, спокойные. Но береженого – Бог бережет.

   Они пошли по тропинке обратно к трассе, а я плакала, плакала и не могла остановиться. Это были слезы горя, радости, обиды, тоски.  Мне было до боли жалко вихрастого и конопатого парнишку, у которого так  и не сложилась жизнь. А другой    Михаил,  которого я уже  считала покойным, скорее всего,  жив и здоров. Может быть, женился и у него есть дети.  Я не хотела для него одиночества и неприкаянности, какие мучили  его тезку.  Я плакала о Синельникове, который  перевернул мою юность с ног на голову.  Я плакала о своей  пропащей бабьей судьбе:  «Расхватали – даром не берут».  Сколько я так простояла?  Время остановилось, пока  не выплакала все  свои горькие слезы.
 
   К могиле на Калитниковском кладбище  прибавилась теперь еще одна. Поутихнув, я вздохнула и, перекрестившись, прочитала молитву.
   
   - Я скоро приеду к тебе, Михаил. Обещаю.


А потом  медленно пошла назад к машине.



Продолжение следует...