Волшебное пёрышко 7. Как я был аистом

Глава седьмая
Как я был аистом

А теперь, дети мои, послушайте о том, как я был аистом.

Фундук Кукуевич, по зрелом размышлении, принял предложение лесника, ибо иных вариантов у него, похоже, и не было. Но перед страною капустных людей, как я уже говорил, лежат непроходимые болота и пехом туда не добраться. Следовательно, оставался лишь один путь – воздушный.

Однако, дабы не летели порожняком, нам поручили отнести капустным людям младенцев, ибо у них там ощущался в детях острый дефицит, в то время как в Орехово-Куево их уродило в тот год несметное количество.

Мы, как вы уже, наверное, догадались – это Игорь, Петр Иннокентьевич, и я.

Так вот, вечером, накануне вылета, голова сельсовета привел нас в просторную комнату, в которой висело множество люлек с новорожденными детьми и предложил нам выбирать, кто кого пожелает. Ибо, надобно вам знать, дети мои, выбор младенцев отдаётся на усмотрение аиста.  Я и Петр Иннокентьевич выбрали себе мальчиков, а Игорь – девочку.

– Добро, – произнёс Фундук Кукуевич, почесывая нос указательным пальцем. – Значит, так. Вылетаете затемно, чтобы с рассветом попасть в Капустино. Детей отнесете Голубцовым, Кочанам и Кочерыжкиным. Игорь укажет вам, где их огороды. Затем он возвращается назад, а вы летите дальше, к стране зачарованных невест…

После этого младенцы были перенесены в дом Головы, мы сели за стол, обсудили ещё раз все детали предстоящего дела, отведали кукуи и нас сморил глубокий сон. Проснулись мы уже аистами.

Мы вышли во двор. Было ещё темно, но край неба уже засерелся, и в его вышине появилась утренняя звезда. Фундук Кукуевич стал выносить из хаты люльки с младенцами. Он расставил их перед нами, накинул нам лямки на шеи и произнёс напутственное слово:

– Ну, с Богом! Летите!

Мы замахали крыльями и стали возноситься в небеса. Первым, как мы и условились, шёл Игорь, за ним, клином, двигались Петухов и я.

Вскоре за нашими хвостами стала заниматься заря, и мы уже могли различать под собой поля и перелески. Орехово-Куево осталось позади, и мы взмывали всё выше и выше.

Ох, и красивый же вид, доложу я вам, ребятки мои, открывался с высоты небес! Мы летели под самыми облаками, и под нами простиралась плодородная земля, на которой зеленели нивы и лесные массивы, блестели озёра, струились жемчужные реки. И в эти чудесные пейзажи вплетались людские селения, и под торжественно восходящим солнцем дремали мирные дома.

Да, это было незабываемое зрелище, дети мои. Но по мере того, как мы уходили на запад, я начинал испытывать и всё возрастающую усталость, и, наконец, мне стало уже совсем невмоготу. Силы мои иссякали, и моя ноша тянула меня к земле, и каждый взмах крыльев давался мне всё с большим трудом. Наконец исчезли поселения, поля сменили заросли кустов и жидких перелесков, потянулись необозримые топи…

А мои силы, как я уже сказал, братцы мои, были на исходе! И ведь это было ещё только начало пути, и болотам не было видно ни края, ни конца…

Как же преодолеть это топкое пространство?
 
Я уже больше не смотрел вниз и только методично работал крыльями – как некая машина. Ноша давила шею, тянула к земле. Я летел, словно в тумане, ничего не соображая и ни о чём уже не думая, кроме одного. Только бы не сорваться! Только бы не упасть в трясину! Ведь я несу папе и маме их ребёнка! Он-то в чём виноват?
 
Я думаю, что перелететь аисту эти болота с такой ношей на шее вообще невозможно. И всё-таки мы свершили это. Как? Не спрашивайте у меня, дети мои, я и сам не могу понять этого и по сей день.

Но, так или иначе, топи мы прошли; опять потянулись поля и перелески, и у меня, как говорят спортсмены, открылось второе дыхание; я летел, мерно помахивая крыльями, и, казалось, был готов лететь и лететь так до бесконечности.

Но вот Игорь пошёл на круг над каким-то селом… Капустино, понял я. Он спикировал на огород с капустой и снова взмыл в небеса. Я понял его: малыша следовало оставить в означенном им месте; я снизился и с большою бережностью опустил люльку с дитём меж капустных грядок. Затем, утвердившись лапами на взрыхленной почве, попятился назад и, высвободив шею из лямки, заглянул в люльку. В ней, безмятежно улыбаясь, спал розовощёкий младенец. Порядок!

Я поднял свою журавлиную голову и увидел, как Игорь заходит на другой огород, а за ним в хвосте, словно пришпиленный, следует Петр Иннокентьевич.

Что ж, похоже, наш петух тоже справляется с поставленной задачей.

Возле дома, за которым я оставил ребенка, росло дерево. Я подлетел к нему, уселся на одну из веток и стал ожидать. Ибо, пока не увижу собственными глазами, что ребёнок найден, я не имел права улетать. Это было оговорено ещё в Орехово-Куево.

Ожидание продлилось около получаса. Наконец из дома вышел человек лет двадцати двух, с заспанной ещё физиономией – белокурый, симпатичный, с молодцевато подтянутой фигурой. Он был в длинных трусах, майке и шлепанцах. На плече у него висело полотенце. Человек направился к рукомойнику.
 
По словесному описанию, данному мне Фундуком Кукуевичем, я понял, что это был Илья Голубцов. Значит, всё сработано точно, без ошибки.

Направляясь к рукомойнику, Илья зевнул, потянулся, поднял голову и… увидел меня. Несколько мгновений он стоял, как громом пораженный. Затем круто развернулся и, с криком, «Лёля, Лёля! Аист прилетел!» ринулся в дом.

Через полминуты он снова выскочил во двор. За ним бежала его супруга. Молодожены пребывали в таком возбуждении, как если бы в их доме полыхал пожар. Алёна – босая, простоволосая (спросонья она накинула на себя лишь легкий ситцевый халатик) посмотрела на меня, разинув рот, и глаза её округлились от радостного изумления; она всплеснула руками, и молодые супруги помчались в огород.

Со своей ветки я видел, как они рыскают меж грядок с капустой. Затем Илья вытянул палец в направлении люльки, и я услышал его крик: «Вон! Вон он! Там!»

Молодожёны кинулись к люльке. Каким-то образом Алёна сумела обогнать мужа, подскочила к колыбели первой, наклонилась, подняла малютку и прижала её к своей груди. Действительно ли я услышал, как малыш пролепетал: «Мама?» Или это только мне почудилось?

Лицо женщины просияло нежной материнской улыбкой. Илья заскакивал к ней то с одного бока, то с другого, и всё заглядывал на малыша.

Женщина понесла свою драгоценную ношу к дому, прижимая её к груди, а её супруг всё вытанцовывал около неё, глядя на сына. Я видел, как молодые люди вошли в дом, и как потом Алёна стояла в комнате у открытого окна в лучах рассветного солнца, и как она высвободила из халата свою набухшую белую грудь, и как её сынишка поймал её сосок своими губами и начал сосать материнское молоко. И столько нежности, столько безграничной любви светилось в этот миг на лице матери, так счастливо она улыбалась, что я понял, дети мои: не даром, нет, не даром я молотил воздух крыльями, выбиваясь из сил, и летел над болотными хлябями, ибо ради таких вот бесценных минут и стоит парить под облаками, вкалывать хоть аистом, хоть кем угодно, и тогда жизнь твоя будет не напрасно прожита.

Убедившись в том, что моя миссия выполнена успешно, я снялся с ветки и полетел к пункту нашего сбора – к дубу на околице села. Я сел на одну из его веток и стал поджидать своих товарищей.

Первым явился дядя Петя – я узнал его по пестрому оперению хвоста. Через некоторое время подтянулся и Игорь.

Мы посидели на дереве какое-то время, после чего Игорь поднял крыло, как бы прощаясь с нами, снялся с ветки и полетел на восток – в свое Орехово-Куево.

Жаль мне было расставаться с этим парнем, дети мои. Мы сблизились с ним в том сказочном мире на короткое время и – разлетелись по разным углам. И как подумаю я теперь, ребятки, сколько хороших, верных товарищей мы встречаем на заре нашей жизни, и скольких из них теряем потом... И настает осень нашего бытия, и мы становимся так одиноки… И былое просыпается у нас сквозь пальцы, как холодный песок, и удержать его на этом свете не дано никому ни единой секунды…
Э-хе-хе, дети мои! Эхе-хе…

Ну, так вот, слушайте дальше.

Полетели мы, значит, к стране зачарованных невест. Лететь налегке было, доложу я вам, одно удовольствие. И летели мы без устали трое суток, делая остановки лишь по ночам для сна и приема пиши – а её для аистов в тех краях было предостаточно. И чем дольше я находился в воздухе и смотрел на дольний мир с небес – тем меньше мне хотелось возвращаться на землю. Ибо здесь, в небесах, не было ни мелочных забот, ни интриг, ни никчемной суеты и мещанского лицемерия, присущих нашему миру. Тут я был абсолютно свободен и мог парить на своих крепких крыльях и творить людям добро – приносить младенцев папам и мамам. А что может быть лучше тех минут, дети мои, когда ты, после напряженного перелёта, видишь счастливую улыбку на лице матери, прижимающей к своей груди ребёнка? Какие волны любви, нежности и солнечной радости поднимаются тогда и в груди аиста! Ах, как счастлив становишься ты тогда сам! И – хотите верьте, дети мои, а хотите, нет – но мне уже хотелось остаться птицей навсегда, и никогда больше не опускаться на нашу бренную землю.

Но… меня удерживало чувство долга. Ведь я был должен… нет, я был просто обязан снять колдовские чары с дяди Васи и с тёти Люды. А для этого мне надлежало снова обрести человеческий облик.

А посему, дети мои, на четвертый день нашего перелета, как ни манили меня к себе небеса, мы с дядей Петей опустились в чащобу леса, отыскали нём в кусты священной травы чингиль и стали клевать её зёрна. Разумеется, делали мы это с большими предосторожностями, памятуя и о Козлиных Ушках. Затем мы забылись коротким сном и очнулись уже в прежних своих обликах: я – человеком, а Петр Иннокентьевич – петухом.

Первым делом я ощупал свои уши и подбородок – фу! слава Богу, пронесло! Дядя Петя тоже избег нежелательных метаморфоз, хотя Козлиные Ушки и росли тут в изобилии...

Я стал рассматривать эти зёрна на длинных тонких стебельках, росших вперемешку с Чингилём, и в моей голове каким-то неясным лучиком вдруг стал всплывать образ Бустарда. Что-то в моем сознании связывало его с Козлиными Ушками… Но что? Некая неясная мысль пробивалась в мое сознание, и я никак не мог ухватить её за хвост…

В конце концов, я перестал ломать себе голову над этим и, повинуясь какому-то внутреннему порыву, нарвал Козлиных Ушек полный карман. Пусть будут, подумал я, в хозяйстве пригодятся. А нет – их всегда ведь можно будет выбросить.

А потом, дети мои, произошло и вообще нечто непредставимое…

Продолжение  8. Людка http://proza.ru/2023/01/23/730