Кройщик. начало

****
Посвящается моим родителям.
*
Ах, обмануть меня не трудно!…
Я сам обманываться рад! А.С. Пушкин.
*
«А деньги у людей, это новый бог, которому они готовы служить вечно…»
                Игорь Райбан.
*
В дизайне обложки, использована работа, — Алевтины Пугач.
*
Аннотация:
В романе описывается необычная судьба человека, называющимся, —  «кройщик».
От чего так произошло, рассказывается в отдельных главах, начиная с детства, со школьных годов, молодостью в 90-ых, заканчивая нашим временем.…
*
От автора:
Идея обложки состоит в аллегории, что мир почему-то перевернулся.
Теперь в нём живут не люди, а остались только странные существа.
Наш мир тоже встал на голову, которое, совсем не то место, господа, где я, и наверно вы тоже, хотели бы жить.
Воспоминания «Кройщика» можно писать бесконечно.
Ведь прообразом выступил именно сам.
И знаете, что понял, в процессе печатания текста.
Я понял, что реальность, мир, судьба, жизнь каждого человека, такая хрупкая вещь, что стекло, по сравнению с ними, гранитная глыба.
Любая мелочь в детстве, любое насилие,  любое вмешательство, может исказить нашу жизнь и общество, что мы будем, то есть, вынуждены жить в реальности «1984».
Меня  очень беспокоит, когда утром просыпаюсь, не могу понять, —  в какой реальности очутился: где живу, в каком государстве.
В таком, или не в таком. Как потом жить дальше.
А дальше, только одни вопросы и вопросы…
*
Вступление.
Почему люди всегда врут?
Странный вопрос, на который никто толком не ответил.
Великие мыслители на протяжение веков рассматривали тысячи бесполезных вопросов, а этот обошли вниманием.
Констатация факта такова, что люди всегда врут другим людям.
Особенно взрослые. Всем, и друзьям тоже.
Даже самому себе и то лгут.
Веками, и тысячелетиями.
Какие причины на это? Всегда по-разному. Врут, чтобы не отдавать одолженные деньги, врут, чтобы скрывать измену в отношениях, врут в сфере наук, чтобы присвоить только себе научное открытие, врут на уголовных судах, чтобы посадить невиновного. Да мало ли зачем.
Люди излагают факты, пишут посты, издают книжки, снимают фильмы и сериалы.
Только зачем, если это не правда.
Наверно понимают, что хотят жить, как можно больше.
Хотя наши глаза тоже лгут, как память и воспоминания, окружающая действительность, да и сама жизнь человека нередко обманывает его самого.
Рекламные слоганы, заголовки разных видов, тексты песен, слова из ура-патриотических лозунгов, — разве в них присутствует хоть капля правды?
А ведь они тоже придуманы и разработаны не роботом, а живым человеком. Созданное враньё для одурачивания других людей.
Мир иллюзия: я, ты, он, текст который читаете.
Иллюзия и ничего больше.
Придуманный бог, который ничего не решает и не делает.
К которому люди ходят за покаянием, рассказами о своих грехах.
Только дело не в нем и не в этом.
Нет ничего, кроме пустоты. И там бога нет.
Наверно это баг софта онлайн игры.
Игрок бежит к священнику, тут с неба: «+ 500 очков к карме!»
Зашибись? Конечно зашибись.
В мире, где Мир, сам по себе состоит из глобального обмана.
*
Глава Кройщик.
«Никем незамеченный, он проскользнул в сад с зелёными деревьями, где люди были счастливы и радостны, дети их здоровы, а жены прекрасны и тучны, как спелая дыня…»
С некоторых пор, не интересуюсь политикой.
Для меня это чересчур, с головой окунаться в дерьмо.
И так хватает своего с избытком.
С молодых лет понял: то, что заявляют люди с высоких трибун, одно циничное враньё, которое пронизывает всю жизнь.
Недавно приснился сон.
Там, почему-то захотелось запустить поток (стрим), неважно какой: голосовой, игровой, или с общением.
Мать, бабушка, брат, они были живыми.
Кроме меня. Я был неживой, в их понятии.
Каким-то не таким, как они.
Они это чувствовали и знали.
Это был сон, и это была квартира в том сне.
Всё четко, вплоть до деталей.
Было как во сне, хотя это и был сон.
Сказал брату, чтобы он принес картонный ящик.
В ящике покоились принадлежности для считалки (компьютера).
Он принес, мы принялись раскладывать их по отдельности:
вот зарядки, переходники, здесь паутинные камеры, шнуры, кабели.
Ничего нового, сплошная бутафория.
Наконец, всё было готово, запустил поток.
Ведь все ж таки айлукер, худо-бедно несколько сот тысяч подписоты чело-битных, которые иногда канатять.
Хотя, что тут говорить ведь станет чуть известным айлукер, то начинает, просить копеечку через «Канат», не говоря уж о челах, или чело-битных; те просят, так чуть ли не плачут и канючать: дайте денежку, подайте.
Эх, вот нет, чтобы им идти на заводы работать или в «нос» идти, так нет же, — хочу стать айлукером.
Я же работал на заводе, и ничего, приподнялся.
Да, мне канатять, поэтому эти бабки надо бы иногда отрабатывать.
Но это было во сне, а в жизни таким никогда не занимался.
Считалка, веретено, умник,  «телега» и «вася», — больше ни на что ни способен.
Извините, но в жизни далек от всего современного.
Поток был таким, то есть начало, потом не помню.
Сон прервался, но кое-что осталось в сознании:
«…. и я Демьян Голубь, снова с вами! Да-да, оу-оу, вот мой историс, ловите мои чело-битные…»
Я был богом, был кумиром и идолом для всех. Мог бы мог повелеть облизать мои ботинки (виртуально) И они сделали бы это.
Но так бывает только во снах, а в жизни…
Мой бедняга папашка, по некоторым случайным рассказам матери, был поляком по происхождению, весьма строгого католического вероисповедания.
Хотя оно не мешало ему в мирской жизни пребывать свободным художником, в буквальном смысле, зарабатывая кистью себе на хлеб. Он разрисовывал стены в спортивных залах гимнастками и силачами; оформлял дворцы культуры правильными лозунгами, портретами вождей коммунистической партии.
Кроме таких денежных заказов, брался за работу в церковных приходах, где писал фрески и иконы, конечно на православную тему, но это ему не противоречило внутреннему убеждению, что господь бог один для католиков и для всех остальных верующих.
Ему было пятьдесят лет, с харизматичной внешностью иностранца, а ей всего исполнилось 18, когда они познакомились.
Он работал над оформлением городской выставки, она же в то время была начинающим искусствоведом, готовя ту выставку к первому открытию.
Через полгода они поженились, сходили в ЗАГС, чтобы расписаться, сыграли скромную свадьбу.
От него мне досталась фамилия, — Голанд, что немного смахивает на «Воланда», но в переводе с польского, означает обычного голубя. Также отец настоял на имени, — Дамиан, тут наверно переводить не нужно.
От мамы мне выпала на долю русская внешность и ярко рыжие волосы, которые, начиная с молодости, бесцветил, по мере моего желания.
Через пару лет, в разгар социализма и застоя, отцу пришлось вернуться в Польшу, на историческую родину. Мама оформила развод по настоянию некоторых соответствующих органов.
При этом пришлось сменить фамилию, — я превратился в Голубева, а мама стала Голубевой.
А моё имя в итоге изменилась на Демьяна, так и записали в свидетельстве о рождении, а потом в паспорте.
В школе кличка всталась, соответственно Голубь, она так приросла к моей шкуре и личности, что иногда представлялся так незнакомым людям, — Голубь и всё, она прижилась вроде моего псевдонима.
Перед смертью отец вернулся сюда, под конец перестройки, зарождение новейшего времени лихих перемен.
Но было уже поздно, ведь разбитые отношения нельзя склеить заново.
Ему пришлось переехать и жить в другом городе.
Другая семья, другие дети. У нас тоже.
Поэтому мне в наследство досталась лишь пара пожелтевших фотографий, его несколько писем к маме. Хотя оставалось ещё одно; картина, прямо на стене дома, где он жил перед смертью.
Недавно появилось модное течение уличное искусство, — так называемый стрит-арт, когда люди расписывают баллончиками торцы многоэтажек граффити, или в лучшем виде чем-то абстрактно-модерново мерзко раздражающим глаз.
Отец же, был одним из первых, кто подал такую идею, по облагораживанию городской среды обитания, только он рисовал масляными красками и кистью, баллончики тогда ещё не появились.
И что же там изображено? Голубь? Нет, не совсем так.
Голубь присутствовал, но он был очень маленьким и совсем незаметным на общем фоне, как фамильная подпись художника и божественного творца Дамиана.
Я приехал, после всего и самих похорон.
Был поражён увиденным; на торце, на всю высоту дома, стоял на одной ноге длинноносый фламинго, высились зелёные пальмы, синее море провожало багровое солнце, уходящее в желто-апельсиновый закат.
Только фламинго был не розовым, как в песне, а немного фиолетового цвета.
Отец не рисовал привычные картины на холстах и в деревянных рамах, которые потом висят в музеях и на выставках, покрываясь пылью, как «великое наследие великих мастеров».
Его творчество в ДК потом замазали, в спортзалах сделали русремонты, церкви снесли, взамен построили новые, почти царские дворцы, а не обыкновенные храмы для обычных людей. Потом он стал учителем в детской художественной школе.
Можно сказать, что не осталось ничего эпичного из его творчества, кроме этого напоминания о себе, на торце типичной многоэтажки.
Точнее, будто отец знал, что повидаю, поэтому оставил такое: но не напутствие или послание, а нечто более важное, что крылось в феерическом пейзаже, так выделяющийся из тусклой реальности, серого города. Своего рода, это была почти вечная фреска от папы, сопоставимая с теми фресками, которые некогда писал в соборах Рафаэль.
Повинуясь непонятному чувству, которое возникло после прочтения картины, именно прочтения как прощального письма, тогда подошел к торцу дома, оскальзываясь на мокром снегу, пробираясь среди куч пустых бутылок: внизу, где было густое море, виднелось беловатое пятно, похожее на летящего голубя.
Потом ещё ближе, да так и есть, подпись отца. 
Мне чрезвычайно захотелось это потрогать, до него можно было почти дотянуться рукой, но не хватало немного роста.
Я огляделся: среди выброшенного и наваленного мусора, неподалёку валялась добротная тумбочка, которая вполне заменила подставку.
Когда взобрался на высоту, то дотронувшись до голубя, ощутил тепло, хотя совсем рядом бетонная стена излучала мертвенный безжизненный холод красивой декорации из опустевшего театра.
Нарисованный кистью, вышедший из родственной крови, словно оживший, голубь подсказывал; обернись мной, лети свободной птицей в жизни, будучи даже в воде, не становись человеком!
В своем детстве я существовал  под школьной  кличкой «голубь», но тогда же после соприкосновения с краской, ощутил, что Голубь это не просто Голубь, фамилия или псевдоним, а совсем другое, символично отображающий образ жизни и духа.
Направляющий Тотем, или печать моей судьбы, незримо передавшийся мне от отца.
Кем же мне пришлось стать на самом деле? Не знаю.
Как думаю, кройщиком.
Я обычный кройщик памяти, но разве бывает «обычный», в нормальном понимании вещей? Ещё и памяти. Наверно нет. Хотя, умники говорят, что каждый человек уникален по-своему, но это неправда.
Для себя вывел классификацию, в которой люди мне видятся в образах сторожевых собак или трусливых гиен.
Все они с изуродованными рассудками.
То ли вследствие пропаганды, то ли от повального внушения.
Люди, как псы: кинешь им кость, — будут грызть её.
А дашь им власть, они будут грызть, себе подобных.
Мне это непонятно и совершенно не трогает.
Моя работа как добывать хлеб насущный — кроить чужие, искажённые и так, головы людей. Они для меня вроде зверьков, перепуганных кроликов перед забитием на жаркое. И мне их нисколько не жалко. Почему так?
Это из детства, и ещё от одной приобретённой болезни.
Я прошиваю мозги, назад, или в будущее.
Перекраиваю швы на рубахе, как портной. Больше ничего.
Людям нравится, есть спрос, они платят бабки и всех это устраивает.
Они все довольные после сеанса, хотя некоторых из них приходиться потом водить за руку, а других отвозить в лес. Где они потом тихо умирают.
Потом приезжаю я, и также тихо закапываю их, на полметра в землю.
Приходиться тратится на бензин, на все мелочи: кресла, погреба, на заунывные молебны хора, который состоит из двух девонек, и которых однажды снял за деньги по дороге в Краснодар.
В том числе на одноразовые лопаты, которыми приходиться выкапывать ямы, на всё остальное; черные пластиковые пакеты вместо гроба, деревянные кресты, маленького размера, если отошедший в мир иной, был христианской веры.
Одни расходы, если так дело пойдет так дальше.
В завещание отписанные на моё имя, бывали квартиры, дорогие машины.
Только это слишком палевно, беру деньги сразу авансом, то есть наличными. Честно говоря, тот ещё шарлатан, но мне приходиться.
Вру, и обещаю рай, или сад с гуриями.
Ничего этого нет и в помине, кроме успокоения.
Вру, что им там будет очень хорошо.
Ведь моё ремесло требует врать.
Хотя не всегда. Вот, к примеру, тот случай из Уфы: мать с дочкой.
Ругань, скандал, дочь, фанка одного айлукера, назло всем выбросилась из окна.
Труп, уголовное дело. Мать сходит с ума, все дела.
Со мной вышли на связь, приехал, пообщался.
Ну и перекроил, так чтобы она не помнила из того что было.
Как бы откатил её память на несколько лет назад.
В ту выстроенную мной новую реальность, где она не была беременной, и не было дочки. Жестко, ничего не говорю, но иначе сами понимаете.
Как выглядит сам процесс? Примерно так;
Люди приходят, от некоторых проверенных людей.
Садятся в мое специальное кресло.
Хотя оно вовсе не специальное, а так, для антуража, в том числе для удобства клиентов. И для меня, так они быстрее расслабляются.
Бывает так, что кресло доставляется в точку назначения, или покупается новое с доставкой на дом.
Я нахожусь в черном халате, тоже такой антураж.
Затем одеваю на голову маску, она сделана из папье-маше, в форме голубиной головы, раскрашена также под птичий цвет, и это уже не антураж, а мой магический оберег. Есть ещё переносная маска, для выездов, она изготовлена из резины.
Сажусь перед ними лицом к лицу на другое кресло, или на что придется, и тогда начинается само действо.
Кройщики, они как все люди: с эмоциями, с переживаниями, со своими планидами, представлениями о жизни, и о своем будущем.
Может даже они становятся эгоистами, и индивидуумами.
С полученной способностью, которую они используют только в личных целях.
У меня вот произошло так.
В 14 лет у мальчиков наступал допризывной возраст.
А в шестнадцать лет, к нам домой принесли повестку.
В ней было указано, что: «Демьян Голубев, проживающий по такому-то адресу, обязан явится такого-то числа, к девяти ноль ноль.
В конце повестки дописано: «явка обязательна».
Печать и подпись.
Я и пошел утром в городской военкомат.
Для этого отпросился с работы, предварительно предупредив начальство.
В справочном окошке показал повестку, одна тетка, сидящая там, объяснила.
Оказывается, назначили пройти врачебную комиссию, чтобы установить:
пригоден, или нет, для будущего призыва в СА.
Служить в армии, — такое желание у меня отсутствовало напрочь.
Но что делать? Деваться некуда, стал проходить, точнее, действовать по порядку как втолковала мне тетка в справочном окошке, она даже написала список на листочке.
Сначала надо раздеться до трусов в раздевалке.
Затем зайти в один кабинет, там получить медицинскую карту.
Потом пройти в специальную часть, с кабинетами врачей.
Проходить их по списку: предварительный осмотр, окулист, зубной, ушной, хирург, психиатр, терапевт.
Я стал выполнять: разделся, получил медкарту: она было чистой, и без записей.
Прошел в спецчасть, за железные решетки: это был длинный коридор, по бокам кабинеты с надписями врачей.
А в самом коридоре находилась толпа призывников со всего города.
Их было человек сто, начиная с моего возраста, заканчивая почти взрослыми мужиками, и к каждому кабинету уже выстроились очереди.
Гвалт, голые торсы, накаченные в «качалках», волосатые или с животами, суматоха с беготнёй, крики за место в очереди, ехидные смешки.
Посреди толкотни, кое-как отыскал «предварительный», занял очередь, в конце всех. Прождав, наверно часа три, зашел в кабинет осмотра.
Там фельдшер с медсестрой измерили рост, вес, размер головы, туловища, размер ноги, проверили на плоскостопие, это когда надо наступить на бумагу посыпанную мукой. После этого остается отпечаток, по нему смотрят, есть у тебя плоскостопие, или нет, и какая степень. Тогда с любым плоскостопием не брали в армию.
Никакого плоскостопия у меня не оказалось, к сожалению.
Стал проходить дальше, и думать.
Врач хирург, к которому зашел, после длиннющей очереди, а меня это всё утомило и задолбало вконец, стал оглядывать, спрашивать, записывать.
Он осмотрел пальцы, руки, ноги, заставил присесть, наклониться, раздвинуть ягодицы. Затем стал осматривать и щупать мои яички.
Потом говорит:
— Покажи писю.
— А вот так?
— Покажи головку?
— Не можешь??! В армии научат.
Короче, что получилось:
Особо раздумывать время не было, сплошная импровизация.
— Товарищ доктор, простите меня, но я же, не знаю, как это делается.
Вот мне бы показали, на примере.
— Ладно, счас будет тебе пример!
Врач раздражённо вышел за дверь кабинета, через минуту пригнал какого-то парня, уже прошедшего его кабинет.
А у меня появилось время для сонастройки, и я был готов.
— Ну-ка покажи ему пример, — мужчина в белом халате пальцем указал на меня.
Его палец, как и голова, принималась двоиться в моих глазах, признак, что «оно» скоро начнется. Зашедший парень, тем временем, спустил трусы, задрал член, обнажил красноватую головку.
Эта увиденная картинка, тут же отпечаталась, точнее, скопировалась, мне в мозг.
— Всё, свободен, — какой-то мужчина в белом халате, может врач или нет, отпустил парня.
— Теперь ты, повтори…, — обратился он
— Да, сейчас. Сейчас, всё, будет, ещё, се-ку-ндоч-кууу…
И я обрушил на голову, какого-то мужчины, Крой.
Было легко и нетрудно, даже для меня, тогда совсем неопытного в таких вещах.
Скопированную картинку, полученную от парня, немного усилил, залил потоком в чужие мозги. Я знал, что для «него», это выглядело так:
«Будто пришедший призывник на его осмотр, вываливает из трусов огроменный метровый член с багровой головкой, прямо перед носом, и почему-то спрашивает:
— Ну как? Так что ли?
Теперь мне надо сделать, так чтобы  он стал негоден, негоден, негоден…»
Вшитый «крой» теперь оставался в мозгах  у «него», на некоторое время, может на неделю, может на месяц, как понимал, и я «вышел».
Через пару секунд пришел в себя, тот, какой-то мужчина оказался врачом.
Он тоже приходил в себе, чуть дольше, чем я.
Врач ошарашено молчал, ни о чем не спрашивая.
Стал писать в моей медицинской карте.
Затем вручил мне её в руки, махнул рукой, чтобы уходил.
Я и вышел, уже зная, что он потом поставит штамп «не годен» в моем «личном деле». Ведь штамп будет настоящим, а все остальное нет.
В конце комиссии, все призывники и допризывники проходили дальнейшее распределение, и отбор.
Он проходил в небольшой зале, куда зашел, после очереди.
За столами сидели все врачи, среди них был тот самый хирург, вместе с главным военкомом в кителе, и двумя дядьками в зеленой форме с погонами.
Я представился, в ответ кивнули.
Стоя навытяжку, с голом торсом, мы ещё не одевались, ожидал, что будет дальше.
Военкому передали мои документы, он стал их молчать листать, врачи тихо переговариваться между собой.
Затем одна врачиха, терапевт, перегнулась, она сидела ближе к военкому, стала шептать ему на ухо. Тот молчал и хмурился.
Потом с раздражением отбросил документы в сторону, на край стола.
— Ты причислен в запас. Через неделю заберешь военный билет,  —  сурово обратился он, наконец.
— Свободен! Чё стоишь!— рявкнул на прощание военком.
Я легкою пробкой, вылетел оттуда.
Но не обиделся на злого военкома и не горевал, ведь про армию можно было забыть навсегда.
Возможно, этот случай как-то повлиял на мою судьбу, не знаю.
Но мой путь уже был предопределен заранее, стать настоящим кройщиком памяти других людей, хотя в юности не осознавал этой ответственности в полной мере, однажды открыв «ящик Пандоры», отпуская проклятие.

*