Этюд о мечте и баллада о синем цвете

               
                1.
 

     Если вы, любезный читатель, имели несчастье хотя бы раз задуматься, почему в нашей родимой земной жизни никогда «концы с концами не сводятся», в чем причина того, что нам всегда – тайно или явно – чего-то в жизни не хватает и как же так получилось, что, на словах постоянно сетуя на отсутствие покоя, мы на деле только и нарушаем его на каждом шагу : пусть незаметно и понемногу, ибо серьезное и большое беспокойство нам действительно не по душе, –
     итак, как следует, то есть и умом и сердцем вместе, задумавшись об этом главном, быть может, противоречии земной жизни, вы невольно вспомните знаменитую сцену из самого лучшего фильма нашей юности – говорю о людях моего поколения – а именно, той, где главный герой плывет на прирученном им дельфине, трубя в громадную раковину, –
     сцена эта хороша еще и тем, что ее, к великому сожалению, нет в том фильме, а она есть в романе, который был экранизирован, а значит, она поневоле вдвойне символизирует человеческую мечту, которая, как читатель уже догадался, и является универсальной причиной субтильного беспокойства, пронизывающего нас «насквозь и глубже», –
     о чем, собственно, это беспокойство? вот вопрос, который столь же важен и столь же безответен, как и вопрос о суициде : более важные вопросы человеческого существования мне пока не приходят в голову, –
     и вот синева : морская и небесная в их волнующе-монументальном слитии, адекватно воплощая ту самую «первородную мечту», которая, как мне почему-то кажется, и является скрытым perpetuum mobile закона перерождения, заодно и попутно вполне удовлетворительно объясняет корни вышеозначенного беспокойства, –
     да, не столько наши мирские желания и привязанности – на чем настаиваем буддизм – сколько именно попытка оторваться от них, преодолеть их : вот что снова и снова магически притягивает нас к этой жизни, –
     ибо в астрале, как утверждают знающие люди, любая мечта тотчас становится действительностью, –
     о, этот безумно-прекрасный, подобно скольжению чайки над морем, полет юношеской мечты! рядом с ним не уживаются ни привычные человеческие чувства, ни даже настроенность на бога... разве что женская любовь... но и она в конечном счете поглощается всеобъемлющей бездонной синевой, не желающей признавать смерть, а значит и любую форму жизни, зиждущуюся на неизбежности смерти, –
     в сущности, синева эта есть также и первооснова любого искусства, но прежде всего, конечно, романтического, –
     недаром на «том свете», как полагают те же знатоки, нет места искусству как таковому, –
     о, эти единственные в своем роде глаза молодого Владимира Коренева!.. их волшебный взгляд исчез у него бесповоротно с возрастом... когда это случилось? не знаю, не могу судить... не так ли уходят от нас и наши мечты? или мы сами покидаем их, не в силах простить им их иллюзионную природу? кто знает...

               
                2.
            

                На умном верхом дельфине,
                в раковину трубя,
                забыв обо всем на свете,
                только мечту любя :

                мечту о большой свободе,
                места в которой нет
                ни для людей, ни для бога,
                где в синей гамме свет
 
                морем зовется и небом,
                узких где нет страстей,
                в темный туннель уводящих,
                мелких нет и сетей,

                в быте бессмертном держащих,
                демиург где отец –
                не лучший для нас ли самый? –
                где и любви конец

                прекрасней, чем у Шекспира,
                главное ж, где финал
                не знает привычной смерти :
                море ведь как астрал, –   
               
                эта прекрасная сцена               
                близкая нам давно :
                жаль, что по повести только,
                лучше бы по кино, –

                она и рождает чувство :
                что-то у нас не так,
                а что, если взять конкретно,
                мы не поймем никак,

                и сколько бы с ностальгией
                книгу в руки ни брать,
                сцена «верхом на дельфине»
                будет одолевать

                все наши смыслы о жизни,
                в коих искусства нет –
                и будет душа стремиться
                в синий проникнуть свет.