Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как однажды летом ко мне подошёл странный старик. И дело вовсе не в том, что я плохо считаю или память у меня плохая. Думаю, вы бы тоже сбились со счёта, если угодили в мою ситуацию. Сначала было похоже на какую-то игру, сказку, квест, где надо пройти путь при определённых условиях и суметь вернуться… А потом всё стало реальностью, которая затягивает тебя всё больше и больше…
Но давайте расскажу всё по порядку. Тогда, может, вы поймёте, что я хочу сказать и не сочтёте, что я с возрастом просто сошёл с ума… Хотя, какой мой возраст? Я ещё молод. В общем, если я сейчас продолжу в том же духе или начну что-то доказывать и оправдываться, то только запутаю и вас, и себя… Итак, начну с начала, то есть с фразы: «Однажды летом ко мне подошёл старик…».
***
Однажды летом ко мне подошёл старик. Вполне себе такой приличный, хорошо одетый, с седыми, подстриженными волосами, приятной улыбкой, которая витала не столько в уголках его губ, сколько в голубых ясных глазах.
Дело было в парке, в середине дня. Народу почти никого. Я там один тоже, можно сказать, оказался случайно. Мои дворовые друзья поразъехались на каникулах по югам, бабушкам, дедушкам, каким-то лагерям отдыха. В общем, позвать в парк поиграть можно было только разве Мишку Крюкова. Но его мама по утрам заставляла читать и решать задачи, надеясь на то, что в следующем классе Мишка станет таки если не отличником, то хорошистом. Я свистнул пару раз под его окном на втором этаже, но выглянула Мишкина мать. Увидев меня, что-то пробурчала. Сквозь стёкла слов не разобрать, но и так понятно… В общем, в парк я пришёл один, надеясь, что Мишка скоро тоже объявится здесь.
В парке, присев на скамейку, от нечего делать я достал из кармана брюк перочинный ножик и стал срезать кору с подобранной веточки. Лучше бы, конечно, поиграть в телефоне или посидеть в чате у знакомого блогера, но родители контролировали всё это через какую-то программу и отключали её лишь на пару часов в день. Сейчас для меня было «время тишины», поэтому телефон бесполезным грузом валялся в джинсовом кармане.
Честно говоря, от родительской опёки меня уже иногда бесило: ну, сколько можно?! Отец вообще достал. Видимо, многолетняя служба в армии сказывалась… Поэтому вечером он усаживал меня перед телевизором и говорил: «Смотри, что в стране и мире творится!». Ок! А потом можно я буду смотреть то, что хочу в телефоне? «Нет. Там тебя ничему хорошему не научат твои «блохеры»!». И при этом его любимая фраза: «Да я в своё время в твоём возрасте…». Ну, вот у меня сейчас «своё время», так отвяжитесь уже от меня… Дайте вздохнуть свободно, чтобы и я когда-то смог вспомнить из детства что-то интересное и также сказать своим детям: «Да я в своё время в твоём возрасте…».
И тут подошёл старик.
- Здравствуй, Витя, - сказал он сходу.
Я насторожился. Как не насторожиться, когда незнакомый человек называет тебя по имени. Значит, он тебя знает, а ты его нет? И я ничего не ответил.
Старик то ли не обратил на это внимания, то ли сделал вид, что не обиделся и продолжил, как ни в чём не бывало:
- Скучно без пацанов? Я тоже в детстве не мог и шагу ступить без друзей. Сейчас другое дело. Одиночество даже радует. Во всяком случае, радует чаще, чем прежде. Ну, ладно… Это ты потом поймёшь.
- Что вам надо? - Наконец, пролепетал я.
- О, это интересный вопрос, - оживился старик. – Давай познакомимся сначала. Я знаю, что тебя зовут Витя. И меня зовут Витя. Точнее, если полностью, то нас обоих зовут Виктор Сергеевич. А вот фамилии у нас разные. Но это не важно. Главное – мы друг друга не забудем по имени и отчеству. Очень надеюсь, что не забудем… Так вот, кроме твоего имени я ещё кое-что знаю о тебе. Например, ты хочешь поскорее стать взрослым. Не хочешь учиться. Круглый год одно и то же…
- Откуда вы это знаете? Вы кто, фокусник, шаман? Мысли умеете читать? – Почему-то заикаясь проговорил я.
- Да нет, я обычный человек. Просто прожил больше твоего и кое-что стал понимать в людях… Ты тоже так сможешь… Со временем. Дак, ты хочешь поскорее стать взрослым?
- Хочу, - ответил я уже смелее. – Все хотят. Но так не бывает…
- Бывает, - оборвал меня старик. – Можешь стать взрослым прямо сейчас!
- Это как? – не поверил я и улыбнулся…
Старик заметил это:
- Правильно, что ты улыбаешься. Надо с улыбкой встречать новое и неизвестное. Тогда оно улыбнётся тебе в ответ. Итак. Ты сейчас перешёл в седьмой класс, тебе 13 лет…
- Осенью будет, - вставил я.
- Хорошо, пусть так. А сколько ты хочешь чтобы тебе было? 20, 25, 30, а может, 40 лет? Или больше?
- Нет. Мне бы хватило лет 20, наверное… Уже большой, уже всё можно…
- Отлично. Значит тебе надо перескочить восемь лет. Я готов каждый этот год купить у тебя за полцены.
- Как это? Почему за полцены? А какая цена у моих лет? – Ничего не понимая проговорил я.
- Тише, тише… Я всё тебе объясню. Слушай. Тебе надо перескочить через восемь лет. То есть тебе эти восемь лет ни к чему, лишние. И я готов их у тебя купить. Почему за полцены? Потому что жизнь твоя делится сейчас 50 на 50. Ну, посуди сам. Тебе не нравится школа, а она сейчас занимает у тебя много времени, не меньше, чем полгода. Каникулы и выходные дни займут максимум месяцев пять. Ещё наброшу месяц на всякие неожиданности в виде больничного с насморком. Хотя лучше, конечно, вообще не болеть. Закончишь школу и надо опять учиться, чтобы специальность получить. И не где попало, а в вузе. Так родители решат. А иначе в армию призовут. Ты готов служить?
- Нет… Не знаю ещё… Отец говорит, что надо, что каждый должен…
- Ну, вот. А в 20 лет ты, а не отец, решишь, как жить… Итак, покупаю год за полцены.
- Это за сколько?
- Давай прибросим… Тебе в 20 лет для самостоятельной жизни понадобится квартира, компьютер, смартфон, вещи… И банковская карточка, где будет достаточно денег, чтобы ты смог спокойно определиться с любимым занятием. В общем, всё, что человеку надо в 20 лет, у тебя будет. Главное - ты сможешь осуществить свою мечту, если не забудешь про неё. Обычно взрослые забывают то, о чём мечтали в детстве. Вот о чём ты мечтаешь?
- Про мечту нельзя говорить, иначе она не сбудется.
- Хорошо, не говори. Но надо обязательно что-то делать, чтобы мечта осуществилась. Представь, что произойдёт с твоей мечтой за восемь лет. Ты её можешь потерять или заменишь на другую мечту. Но в итоге и ту, скорее всего, потеряешь. По себе знаю. А сейчас я тебе предлагаю вмиг оказаться двадцатилетним, у которого всё та же мечта, что и сейчас. Ну, как?
- Не знаю…
- Что ты не знаешь?
- Не знаю, какая у меня мечта. Раньше, помню, я хотел стать пожарным, в общем, спасателем. А сейчас я просто хочу, чтобы одна девочка пошла со мной в кино или парк… Но она даже не смотрит на меня.
- Когда тебе будет 20 лет, многие девочки захотят с тобой пойти хоть куда. Поверь мне.
- А зачем мне квартира и прочее, если я живу с мамой и папой? – не сдавался я.
- Какие мама с папой? – Опять улыбнулся старик. – Тебе придётся жить самостоятельно. Мама и папа мне своё время не продавали. Они останутся здесь, то есть в своём возрасте.
- А как же… - Хотел я задать очередной вопрос, но старик меня перебил:
- Послушай, Витя. Если ты не хочешь или боишься, то и говорить нам больше не о чем. Но имей ввиду, что даже согласившись и начав новую самостоятельную жизнь, ты всегда сможешь вернуться обратно, то есть в свои 13 лет.
- Мне пока 12, - ещё раз напомнил я старику.
- Хорошо, в свои 12 лет. Для этого будет достаточно, если тебя обнимет папа и поцелует мама.
- И всё?
- И всё! Более того, если тебе не понравится жить двадцатилетним, ты всегда можешь изменить свои годы, так как я в любой момент готов их купить у тебя. По цене, думаю, мы всегда договоримся. Только пожелай, и я появлюсь. Ну, как?
- А это не больно, взрослеть? – Тянул я с ответом.
- Нет, не больно. Больно бывает потом, во взрослой жизни, но тут уж ничего не поделаешь… Так там всё устроено. Вот станешь взрослым и поймёшь. А взрослеть не больно. Возьми и накинь мой пиджак, и готово… Кстати, в нём ты найдёшь всё, что тебе понадобится, о чём мы договорились.
- Мы ещё ни о чём не договорились, - сказал я. – Если вы такой умный и всемогущий, то, может, всё же расскажете, что меня там ждёт, что я потеряю, что найду…
- Конечно, я могу тебе рассказать об этом, но боюсь, что ты многого пока не поймёшь, а главное – потом не воспользуешься тем, что услышишь. Об этом написано много трудов очень умных людей, но ещё никто не прожил свою жизнь по книгам или рассказам своих мам и пап, бабушек и дедушек. И ты проживёшь свою жизнь, а не чью-то… И точно не мою…
- В общем, не хотите, как хотите, - и я отвернулся, сделав вид, что обиделся, мол, разговор, закончен.
- Ну, почему… Слушай, если есть желание. Рано или поздно ты поймёшь, что всё в этом мире крутится вокруг любви. Любовь – сила и слабость человека. И я сейчас говорю не про девочку, которая тебе нравится. Не про маму с папой, которых ты, конечно, любишь. Я про человеческое чувство, без которого люди не умеют жить, как не умеют жить без воздуха… Такими нас сотворил Бог. Знаешь, когда Бог работал над сотворением мира в один прекрасный момент Он остановился, как бы упёрся в тупик, не видя продолжения. И тут Ему явилась необъясниямая всесильная и прекрасная энергия. Это и была Любовь. С ней Господь быстро завершил начатое дело. В общем, Бог есть любовь. И всё сущее на земле рождается и умирает в любви. Без любви люди не умеют ненавидеть, страдать, побеждать и погибать, обретать богатства и нищать… Ничего этого невозможно сделать без любви. И ты сможешь реально чего-то добиться только тогда, когда полюбишь. Прежде всего – себя. Но это приходит обычно слишком поздно. Человек всю жизнь не живёт, а… Чтобы тебе было понятнее, скажем – зарабатывает. Для чего? Чтобы, наконец, как ему кажется, пожить, то есть заняться тем, о чём всю жизнь мечтал, но не решался достать из самого дальнего ящика своей души… Вижу, ты слушаешь. Это хорошо. Но понимаешь ли о чём я говорю?
- Не очень… Про Бога вообще не понял. Вы что, в церкви работаете?
- Нет, в церкви я не работаю…
- Но я и про любовь у вас ничего не понял. Любовь – это всё-таки радость или зло?
- Это потому что ты маленький. Вот станешь большим и поймёшь. Не сразу, но поймёшь. Жизнь подскажет.
- Ладно. И это всё?
- Нет, дорогой, это только начало. Но я уж и не знаю, стоит ли мне продолжать такой разговор с мальчиком. Вот если бы ты стал старше… Мы бы смогли с тобой поговорить на эту тему более серьёзно. Ты готов?
- Нет… Не знаю… Не знаю, смогу ли…
- Хорошо. Я скажу тебе некоторые простые вещи, которые ты поймёшь и которые тебе предстоит ощутить на себе уже завтра. Всегда оставайся сами собой и ни под кого не подстраивайся. Тем более не старайся переделать кого-то под себя. Это невозможно, напрасная трата времени. Цени людей такими, какие они есть. Здесь и сейчас, а не потом. Если они тебя не понимают, уходи. Это не те люди, которые тебе нужны. И не стесняйся своих чувств, не бойся быть смешным, только эмоции делают нас людьми. И именно так ты не останешься один. Потому что одиночество – это несчастье, которое ты сам выбрал, отказавшись от любви, той любви, о которой я говорил тебе… И да, живи, словно этот день – последний. Так ты больше сможешь. А главное – он – этот день, действительно, может оказаться последним. И у тебя, и у того, кого ты любишь, кто тебе дорог. Вот, пожалуй, и всё, что я хотел тебе сказать. Не знаю, поможет тебе это или нет, когда ты согласишься накинуть мой пиджак…
Не знаю, о чём я тогда думал, и думал ли вообще. Но я взял пиджак, который он мне протянул.
- Он мне большой… - Промямлил я.
- Это пока. Но как только ты его наденешь, он станет тебе впору. Смелее!
И я напялил на себя этот чёртов пиджак.
Много позже я вспоминал тот день, первую встречу со стариком и наш разговор. Почему так же не говорят с нами наши родители? Почему незнакомцы говорят с нами, как с равными себе, как со взрослыми? И отвечал себе словами старика: любовь! Любовь мешает родителям понять, что нельзя с нами вечно сюсюкать. Уси-пуси, чмоки-чмоки!
***
Вдали, на парковой аллее, показался Мишка Крюков. Он, явно, искал меня и озирался по сторонам. Наконец, поравнялся со скамейкой, на которой я сидел.
- Вы пацана здесь такого же рыжего, как вы, не видели? – Спросил Мишка.
Я, честно, ошалел от вопроса и стал себя разглядывать. Руки, ноги, туфли, костюм… Какого всё это размера?
- А где вы взяли Витькин ножик? – Вдруг спросил Мишка.
Действительно, я держал в руке ножик и машинально продолжал строгать им веточку.
- Нигде… - Ляпнул я. – Он тут на скамейке лежал.
- Это Витькин… Я его узнал…
- Хорошо, возьми, передай другу, - ответил я и отдал нож Мишке.
- Спасибо, - буркнул Мишка, отошёл подальше от меня и достал телефон. Он кому-то позвонил – раз, другой… Потом сунул телефон в карман и пошёл.
Странное чувство овладело мной. Мишка меня не узнал. А мама? А папа?
Телефон! Мишка точно звонил мне, а мой телефон молчал… Я сунул руку в карман брюк – нет ничего! Потом во внутренний карман своего… нет не своего пиджака и достал свой… нет не свой, а новый, совершенно классный смартфон и открыл в нём телефонную книгу. Пусто. Нет ни одного номера. Ни маминого, ни папиного…
Я встал и пошёл по аллее, не понимая, что делать дальше.
Уже у выхода из парка вспомнил: документы! Залез в другой внутренний карман пиджака и достал… Паспорт… Ключ от квартиры лежал в боковом кармане… Карта Сбербанка…
Развернул паспорт. На фото – я и не я. На странице с пропиской значилась моя улица, но совершенно другой номер дома и квартиры… И обрывок тетрадного листа, на котором написаны от руки четыре цифры. Код от карты, догадался я.
Дом, что значился в паспорте, как и мой, стоял недалеко от парка. Но это была новостройка, которая поднялась здесь совсем недавно на месте старых трёх- и четырёхэтажных домов советской постройки. Точнее – немецкой постройки, так как их возводили пленные немцы после войны. Мама с папой что-то мне про это говорили, а может, бабушка с дедушкой, но их не стало уже несколько лет назад. Сейчас я бы послушал их… Хотя… Зачем мне их прошлое? Зачем мне пленные немцы? Я вот хотел стать взрослым и стал. Пора жить своим умом. Как там говорил старик? Буду себя любить, буду делать, что хочу. Ладно, посмотрим, что у меня за хоромы.
Только вставил ключ в замочную скважину своей квартиры на третьем этаже, как открылась соседская дверь, и из квартиры на против вышла девушка.
- О, вот и новый сосед, - проговорила она. – Давно заселились?
Но не дав мне открыть рот, продолжила:
- Если что, то я Лиза. Обращайтесь. Хотя что мы будем на «вы», давай сразу на «ты». Тебя как звать?
Я, наконец, вставил два слова:
- Я Витя, Виктор…
- Ладно, я побежала. Заскочила перекусить. Вообще - журналист, работаю в редакции «Про город». А ты? Впрочем, потом поговорим, если захочешь.
И она быстро побежала вниз по ступенькам, не вызывая лифт.
Я замер, глядя на неё. Да что там, я просто влюбился, как в Светку из 7 «Г». Нет, по другому. Как? Не понимал и не мог себе объяснить. Но эти тёмно-русые волосы до плеч, живые серо-зелёные глаза, маленький, чуть вздёрнутый носик, губы… Какие у неё были губы? Пухлые? Нет. И не узкие. Словом, красивые… И точно без всякого силикона. Да вся она была какая-то реальная, открытая, без понтов и закидонов, как говорит папа про людей, которые ему нравятся. Сколько ей лет? Мы, наверное, ровесники. Но она, как девчонка, только что выпорхнувшая из школьного класса.
Я закончил играть в игру «Замри» и вошёл в свою квартиру. Во всяком случае, в паспорте значилось так, что это моя квартира. Большая студия. На стойке, отделявшей кухню от зала, лежали ноутбук и пульт, на котором были разные кнопки с символами. «Кровать». Я нажал на эту кнопку, и вдали студии, там, где до потолка высились книжные полки, от стены отделилась часть этих полок и медленно легла на пол, превратившись в довольно широкую кровать… Бутафория, а не книги, подумал я и подошёл к оставшимся книжным полкам. Нет, все остальные книги были реальностью. Были авторы из школьной программы, но многих я не знал. Интересно, как старик подбирал их для меня? Надо будет почитать.
Открыл холодильник… Молодец старик, всё, как я люблю: мандарины, мороженое, лимонад. Есть, конечно, и колбаса с сыром, но никакой каши, творога и прочего, чем меня каждый день пичкала мама.
Я нашёл на пульте кнопку с символом «Телевизор», и плазма на стене, напротив кровати и стоящего рядом с ней кресла, вспыхнула какой-то фантастикой. Нормально. Жить можно. И я бухнулся в кресло.
Ближе к вечеру на меня накатила тревога. Как там мама с папой? Наверное, меня потеряли? Что теперь будет? Мне до жути захотелось вернуться домой. И я пошёл туда.
Во дворе нашего дома ещё издали я заметил маму и папу, которые говорили с Мишкой. О чем? Я не слышал. Хорошо, пройду мимо, как посторонний. Узнают или нет?
Узнал меня Мишка:
- Вот, у этого мужика был его ножик! – Громко сказал он, указывая на меня пальцем.
- Постойте! – Окликнул меня папа. – Вы видели нашего мальчика?
- Нет, - ответил я, - я нашёл ножик на скамейке в парке. А что случилось?
- Сын пропал, - почти плача сказала мама, пристально всматриваясь в моё лицо.
- Не может быть, - проговорил я, - он, наверняка, где-то заигрался, он вернётся… Обязательно!
- Что нам делать, Серёжа? - Не дослушав меня, сказала мама, обращаясь к отцу. – Пойдём в полицию!
- Там скажут, что надо ждать три дня, - ответил папа.
- Знаете, если парень не придёт до завтра, надо обратиться в редакцию агентства «Про город»… У меня там есть знакомая, корреспондент… Но он обязательно вернётся… Или даст о себе знать.
- Серёжа, давай всё же пройдём в полицию. Может, возьмут на заметку наше обращение, - сказала мама и потянула отца за собой, взяв его за руку.
Не узнали. Как я о них не подумал раньше! Точнее, мне казалось, куда они денутся, они рядом, и так будет всегда! Папа, если надо, обнимет, мама всегда поцелует! А как иначе?! А вот так – они меня не узнали! Я чужой! А чужого не обнимают и не целуют…
Сейчас-то что делать!? Надо их хоть как-то успокоить. Я не хочу, чтобы мама плакала… А молчаливый и хмурый отец – это самое плохое, что я видел в своей жизни…
Я вернулся домой и не придумал ничего лучше, чем написать родителям записку от себя, то есть от того двенадцатилетнего Вити, который днём исчез в парке…
«Дорогие мама и папа! Не волнуйтесь, я жив и здоров! Ни полиция, ни волонтёры меня не найдут, потому что я уехал. Мне очень надо побывать в одном месте. Так получилось. Мама, не беспокойся, я сыт. Папа, меня никто не обижает. Что вам ещё сказать, чтобы успокоить? Я скоро вернусь. Обнимаю вас и целую».
Осталось только передать записку. Как, с кем?
И тут звякнул дверной звонок.
На пороге стояла она. Я застыл, как истукан.
- Привет! – Весело сказала Лиза. – Я права, что ты живёшь здесь один? Я тоже одна. Ты не подумай, что я набиваюсь к тебе в девушки… Но если честно, ты мне понравился… Такой забавный, рыжий… Говорят, рыжие – хитрые, а у тебя нет ни какой хитрости в глазах, только какая-то не понятная грусть…
Казалось её не остановить. Но я и не хотел останавливать. Пусть говорит, говорит, говорит… Это лучше всяких песен, всякой музыки…
- Дак, отчего ты грустишь, Вить? – Она была уже в квартире, дверь за ней захлопнулась.
- Я не грущу. Я мечтаю.
- О чём?
- Мне очень хочется тебя поцеловать…
- Ну, поцелуй…
Я приблизился к ней и, кажется, неумело, как семиклассник, закрыл глаза и поцеловал её в губы. Каким-то жаром обдало всё моё тело.
- Как давно я не целовалась, - сказала Лиза.
Я открыл глаза. Она стояла с закрытыми и продолжала говорить:
- Кажется со школы… Да, на выпускном поцеловалась с парнем из нашего класса. Он сказал, что я ему нравлюсь, давно… А ты?
- Открой глаза, - сказал я. – Я хочу видеть твои глаза…
- Нет. Ответь, ты когда в последний раз целовался? Вчера, позавчера? Сколько девушек ты поцеловал?
- Да не целовался я…
- Что, даже в школе не целовался? – Лиза улыбнулась и широко открыла глаза.
- Не успел… Как-то быстро школа закончилась.
- Тогда поцелуй меня ещё раз…
Я осмелел и уже сильнее поцеловал, обхватив её голову руками, запутавшись в её волосах, от которых исходил аромат, круживший мою голову ещё сильнее.
- Стоп, стоп, стоп… - Она не оттолкнула меня, а как-то ловко выскользнула из моих рук. – Мы так далеко зайдём. А я ведь совсем не знаю тебя, мой рыжий необычный сосед…
- Я готов тебе всё рассказать, - проговорил я.
Я на самом деле готов был ей рассказать всё, что произошло со мной за последнее время. Но начал с того, что меня сейчас больше всего волновало:
- Знаешь, я хотел тебя попросить поучаствовать в одном деле. Сегодня я узнал людей, у которых потерялся мальчик, сын лет двенадцати… Я уверен, что с ним ничего плохого не случилось. Всё будет хорошо. Но они, конечно, беспокоятся… Как им помочь? Как к вам попадают разные сообщения, письма, заявки?
- По электронной почте. Даже видео… Можно и просто от руки написать и бросить письмо в ящик на дверях нашего офиса.
- Я им скажу. Завтра… А сейчас давай ещё поцелуемся…
- Ишь ты какой быстрый. Давай лучше немного сладкого оставим на завтра. А то съедим всё разом, и что потом? – Она засмеялась и открыла дверь, чтобы выйти. – Спокойной ночи! Увидимся завтра?
- Обязательно! Не думаю, что ночь будет спокойной…
Лиза опять засмеялась и захлопнула за собой дверь.
Ночь, действительно, была не спокойной. После ухода Лизы я всё думал про неё, про папу и маму.
Первый прожитый день двадцатилетним мне понравился. Хотя, может, только потому, что появилась Лиза. Лиза… Удивительная девушка. Как мне с ней хорошо и спокойно! А с другой стороны папа и мама, которые ужасно переживают моё исчезновение. Мне очень хотелось их хоть как-то успокоить, а главное – заставить поверить, что всё будет хорошо. Завтра я обязательно постараюсь это сделать.
Вот с этой мешаниной в голове под утро мне всё же удалось заснуть…
***
Наутро, как я и наметил, ещё раз перечитал записку. По дороге к редакции агентства «Про город» купил конверт, куда записку и сунул, заклеил и, дойдя до редакционного офиса, опустил письмо в почтовый ящик с надписью «Для ваших писем», висящий рядом с входной дверью.
Довольный я отправился в зоопарк, потом в парк аттракционов, кафе-мороженое. В общем прожил день в собственное удовольствие. А вечер обещал быть ещё приятнее, ведь я увижусь с Лизой…
Она позвонила в мою дверь примерно в то же время, что и вчера. Я схватил из вазы цветы, которые купил для неё, и кинулся ей на встречу.
Открыл дверь, протянул цветы и с блаженной улыбкой ляпнул:
- Давай уже скорее съедим то сладкое, что оставили вчера!
Лиза взяла цветы. Но взгляд её был другой, не вчерашний, не весёлый.
- Привет, - тихо сказала она. – Витя, ты кто? Почему ты принёс письмо пропавшего мальчика? Я попросила главного редактора пока это не афишировать, но… Может, ты мне что-то пояснишь…
- Ты что, меня видела?
- Нет. Днём мне передали письмо, и я поняла, о чём ты вчера говорил. На письме – адрес. Я сходила к родителям мальчика. И они сказали, что это почерк похож на Витин. Конечно, чтобы исключить ошибку, надо бы провести почерковедческую экспертизу. Но я думаю, что родители не ошибаются. После этого я попросила посмотреть запись с видеокамеры у входа в офис. Письма сегодня положили только два человека. Пожилая женщина и ты. Ты, Витя! Кстати, ты, наверняка, хорошо знаешь, что мальчика тоже зовут Витя. Дак, что тебя с ним связывает? Где ты взял его письмо?
- Лиза, я всё объясню…
- Да уж постарайся. Мне очень хочется, чтобы ты в этой истории был добрым ангелом, который принёс благую весть. Понимаешь? Потому что я не увидела в тебе ничего плохого. Ты – хороший. И если тебя заберут в армию, я буду тебя ждать…
- Почему меня должны забрать в армию?
- Потому что так надо. Ты – мужчина, защитник… А раз так, то кому же ещё защищать нас, когда идёт война.
- Какая война?
- Ну, ладно, можешь не называть это войной, а специальной военной операцией, но суть происходящего не меняется. И твоя суть не меняется – мужик, не косой, не хромой… В общем, сегодня я опять заскочила днём домой, чтобы перекусить, а тут люди из военкомата с повестками, спросили: есть ли новосёлы? Я сказала, что есть. Просили тебя завтра к ним подойти для сверки документов. Ты, кстати, военнообязанный?
- Я не помню, что там написано в моих документах… Хорошо, завтра разберусь. В общем, надо поискать эти самые документы. А то как-то не хорошо может получиться… Лиза, прости… Можно я тебя всё же поцелую, а потом уже займусь документами… Найду – не найду, но я всё обязательно решу. Я – добрый ангел. Я буду рядом. Я никуда от тебя не улечу. Я не хочу тебя терять!
- Хорошо, хорошо… - Лиза подошла и сама поцеловала меня. Крепко, сладко… Слаще ничего в этой жизни нет…
Я был готов всё вывалить ей про то, как за полцены продал свои годы, только бы она не уходила никогда и никуда, как мама… Господи, при чём тут мама? Она не мама. Она Лиза… Моя Лиза.
- Проходи, садись… Я сейчас сделаю чай и мы с тобой обо всём поговорим, - сказал я и уже начал подбирать слова для своего необычного признания.
- Не могу. Извини. У меня ещё сегодня дела в волонтёрском центре. Завтра. Давай обо всём поговорим завтра. Мне это важно, так как предстоят непростые дела…
И только когда за ней захлопнулась дверь, я осознал весь ужас своего положения. И главное – я ей врал, что всё решу, что я какой-то добрый ангел, который никуда не денется… Что я ей должен сказать про мальчика Витю, чтобы она поверила?! Поверила настолько, что смогла бы вместе со мной, а, может, лучше сначала одна всё объяснить маме и папе, и чтобы они тоже ей или нам поверили?!
А что мне делать с военкоматом?! У меня нет ни одного документа от этой организации… Потерял? За утерю ещё посадят. Или не посадят? У кого спросить? Старик, наверняка, всё знает. Да где его взять. Что он там говорил про новую встречу? Только пожелай? Ну, желаю! И что?!
В дверь опять позвонили. Лиза? Из военкомата? Я подошёл к двери и взглянул в дверной глазок. Там стоял старик. Тот ли? Уж больно хорошо выглядит. Я открыл дверь.
Старик не просто хорошо выглядел в лёгком спортивном костюме и отличных кроссовках, он, вроде, помолодел.
- Чему ты удивляешься, - заговорил старик с порога, - я же скинул восемь лет, которые у тебя прикупил. Начал бегать в парке. Иногда утром, иногда вечером. Полезно в моём возрасте. Мне же не 20 лет, как тебе. Кстати, мне показалось или ты захотел видеть меня? Готов продать ещё несколько лет? Что стряслось?
Я коротко и сбивчиво пересказал ему всё, что произошло со мной за последние пару дней. Умолчал только про свои поцелуи с Лизой и вообще старался про Лизу рассказывать поменьше, только по делу – про письмо родителям, про военкомат. Но старика не проведёшь.
- Да, с девушкой тебе повезло. Не жалко расставаться? – Спросил старик.
- А что, нельзя как-то решить мои вопросы так, чтобы мы не расставались, остались вместе?
- Ну, почему, - загадочно проговорил старик. - Вместе – не вместе, не знаю, это всё будет зависеть от тебя. Но можно сделать так, что вновь окажетесь рядом. Например, будете работать в одном агентстве. Это тебе будет ещё одна отмазка от армии. Работников СМИ велено не трогать. Ты же не хочешь в армию?
- В армию? Или туда? – переспросил я.
- Не знаю. Как придётся… Может, и туда. Боишься?
- Честно? Боюсь… А что вы от меня хотите? Мне ещё позавчера было 12 лет!
- Витя, я знаю много примеров, когда мальчики в 12-13 лет становились героями. Понимаешь, тут дело не в возрасте…
- Не надо мне про это рассказывать. Нам что-то такое в школе уже пытались говорить… Да и отец… В общем, нет, не хочу! Хочу быть с Лизой. Хочу с ней жить нормально. Это вы можете сделать?
- Могу. Однако во многом тебе придётся начать всё сначала. Но это же пустяк, если любишь… И, что важно, никакого военкомата. Пусть другие воюют. Родители, конечно, никогда не перестанут тебя искать. Но… - Старик на секунду замолк и тут же продолжил: - В общем, клин клином вышибается. То есть одна проблема другой. И с родителями как-то порешаем. А если опять тебя что-то не устроит, ты знаешь, как всё вернуть – пусть отец тебя обнимет, а мама поцелует. Так сколько лет ты мне продашь за спокойную жизнь?
- Года два-три, максимум пять, - выпалил я, не думая.
- Нет, здесь пятью годами не обойтись. Тебе должно быть сейчас лет 40… Не меньше. Сам подумай. Не служивший, не призывной, накопивший кое-каких болячек. Всё это отразится в документах, которые ты, как обычно, найдёшь в кармане своего пиджака. Военный билет, трудовая книжка… Я думал, ты подольше побудешь двадцатилетним. Начнёшь где-то работать… Да, мы с тобой как-то оба не обратили внимание, что времена изменились. Хотя что с тебя пацана спрашивать… Мой грех. Короче, продай мне 20 лет за полцены. Потому что в жизни есть хорошая половина и плохая половина, чёрное и белое, по другому не бывает.
- Но Лизе всего 23.
- Поверь, годы никогда не мешали настоящей любви. Вот тебе сейчас 20, а она старше тебя. Но тебе же всё равно… Вот такая она любовь… Но по хорошему мужчина в этом вопросе должен быть старше женщины. Как сейчас смотрела на тебя Лиза? Как на пацана. Весело, без обязательств, но и без надежды, без желания спрятаться за крепкой мужской спиной, в общем, без доверия. А доверие для женщины важная вещь, даже если она очень и очень влюблена. Поверь мне, мой мальчик. К тому же у неё закрались сомнения – кто ты? Что ты завтра ей скажешь, оставшись практически таким же, как сейчас? В общем, пять лет тебя не спасут.
- Нет, отдать 20 лет – это много! Так я всю жизнь разбазарю. Что самому останется?
- Ерунда! Ты просто не понимаешь, что значит взрослая жизнь, когда ты всё решаешь сам. И никто другой. Здесь и сейчас! Потом - не будет. Нет, конечно, можешь ничего не решать, можешь лежать целыми днями на диване или ходить для вида на работу… Опять же пиво, телевизор… Тебе это надо? Или ты чего-то хочешь достичь, сделать? Чтобы Лиза тебя любила, гордилась тобой… Чтобы дети тебя любили и тоже гордились… Мне кажется, за эти два дня ты уже начал понимать, что каждое наше решение отражается и на других людях. По разному отражается. И год достойной жизни очень не прост. Так что тебе хватит лет, чтобы выяснить - кто ты и зачем здесь. Ну, что, торгуемся или не торгуемся? Я предлагаю тебе избежать новых проблем. 40! Только 40!
- Стоп. Я продам тебе эти годы, но сделай так, чтобы мы с Лизой оказались где-то далеко-далеко… Ни проблем, ни забот. Может, на острове в океане?
- Ну, с тобой я бы что-то ещё придумал, но Лиза… Она другая. Ты разве не понял?
- Ну, не знаю, - обречённо пробормотал я.
Старик внимательно посмотрел на меня:
- О, да ты разучился за пару дней весело смотреть в будущее! Так у тебя ничего не получится.
– Хорошо, - уже твёрже сказал я. - Мне что, опять надо надеть твой пиджак?
- Не обязательно сейчас. Ты можешь надеть его завтра с утра… Я оставлю его здесь на вешалке. И не забудь проверить карманы. Там будет всё, что надо. И да, не удивляйся переменам. Всё-таки ты будешь уже не двадцатилетний парень, а мужчина. Главное - живи, как подобает настоящему мужчине.
- Это как… Слушать своё сердце, как говорит мама? Или включать мозги, как говорит папа?
- Я расскажу тебе притчу… У одного человека не было сердца, но был разум. Он прожил долгую жизнь. А когда умер, то в последний путь его провожали жена и любовница, дети похожие на отца и другие чужие, но некогда нужные люди.
У другого человека не было разума, но было сердце. Оно быстро подвело своего непутевого хозяина. Но, может быть, это и к лучшему. Все равно в жизни человек не встретил ни кого, кто бы понял его. Лишь рассказывают, что у могилы человека несколько дней выл, а затем смолк низкорослый лохматый пес с умными и преданными глазами.
У третьего человека были разум и сердце. Он слыл отличным столяром-краснодеревщиком и прилично зарабатывал. У него была большая семья. Он любил жену, детей и даже тещу. Он любил цветы и с удовольствием продавал их на базаре. Он делал добро: своим за просто так, чужим за деньги. Это было нормально, и поэтому все его уважали. Когда он умер, о нем было кому плакать. Но плакали недолго. Теплица с цветами требовала внимания. И скоро все забылись в работе.
- Что это за притча, если всё плохо. Я так ничего и не понял…
- Почему всё плохо? Вовсе нет. Просто жизнь. Каждый выбирает свой путь, где есть, обязательно будет и чёрное, и белое. Ты должен выбрать свой путь. Ошибаться, спотыкаться и продолжать идти. Вот ты пожелал стать взрослым. Для чего? Чтобы сбежать от школы, от того, что каждый свой шаг ты должен был согласовать с мамой и папой, что не мог делать то, что хочешь. Теперь – пожалуйста, делай! Но ты опять бежишь. А когда что-то начнёшь делать? Мечта хотя бы у тебя появилась, про которую нельзя говорить, а то не сбудется? Она вообще есть у тебя есть или нет? Мой пиджак стирает время, но не приближает тебя к твоей мечте. Это только твоё дело. Может, останешься, и пусть будет, что будет…
- Не может! Я не хочу… Я боюсь…
- А ты думаешь, те, кто сейчас там, хотели? Ты думаешь, они не боятся? Все боятся. Но делают своё дело.
- Меня этому делу никто не научил! Ты понимаешь, что я гожусь только для мишени!? Ни отец, ни школа меня к этому не готовили!
- К этому не подготовишь только уроками и тренировками… К этому готовит всё та же любовь. Я тебе уже говорил о её силе. Папа и мама любят тебя, ты любишь папу и маму. Лиза любит тебя, ты любишь Лизу… В общем, ты с пелёнок живёшь в любви и любишь такую жизнь. И эта любовь рано или поздно приведёт тебя к тому, что в критический момент ты преодолеешь страх ради любимых, ради себя самого.
На этих словах старик вышел. На вешалке в прихожей остался только его пиджак.
Я подошёл к окну, чтобы увидеть, куда он пойдёт, но никого так и не увидел выходящим из подъезда. Странно. Но разве только это было странно в моей жизни в последние дни. А что будет завтра?
***
Я открыл глаза. Солнце освещало всё ту же квартиру. Ах, да, я же не надевал пиджак. Надеть сейчас или потом… Будь, что будет! Встал и пошёл в прихожую, снял с вешалки пиджак и надел. Закрыл глаза и так повернулся к зеркалу.
На меня смотрел симпатичный рыжий мужик, с аккуратной бородкой и усами. Правда кое-где в бороде и на висках волосы были уже не рыжими, а какими-то выцветшими… «Седина?» - подумал я. Так, и пиджак, вроде, уже не тот. И трусы… И… В не моём зеркале отражалась не моя прихожая! Я оглянулся. Ничего себе!
В общем, когда я всё облазил и вышел во двор, чтобы и снаружи всё разглядеть, то оказалось, что старик на сей раз приподнёс мне шикарный двухэтажный дом в ближайшем к нашему городу посёлке. Я знал этот посёлок.
Так, а что в карманах? Паспорт – Виктор Сергеевич, но фамилия опять другая, прописка новая. Документы о купле-продаже дома, значит, здесь уже кто-то жил. Но видно, что в доме новый ремонт и вообще всё новое. Кроме прочих документов был военный билет, где чёрным по белому было написано, что я не призывной. И – пропуск в агентство «Про город»: спецкор. А ещё трудовая книжка. Что ж, я не «летун», жил и работал в одном городе за тысячу вёрст отсюда редактором информагентства, наверное, такого же, как «Про город». Чтобы проверить правдивость этой информации, я достал смартфон, набрал в поисковике город и название агентства, а потом позвонил по номеру указанного там телефона. Мне откликнулся женский голос и во всех подробностях рассказал, что Виктор Сергеевич недавно уволился, им всем жаль, он был классный - и как мужик, и как редактор новостей.
Успокоившись, я потопал в офис агентства «Про город», но думал уже не столько о работе, сколько о Лизе. Как она там? Что думает про Витьку из соседней квартиры?
Главным редактором агентства оказалась дама моих лет. Лана. Невероятная красавица, супер стильная блондинка с шоколадными глазами. Даже не спрашивая разрешения, она перешла на «ты», как только я переступил порог её кабинета за стеклянной перегородкой в конце большого зала, где работали корреспонденты.
- Привет! Давно приехал?
- Да нет, только сегодня.
- Хочешь с городом познакомиться, обжиться?
- Думаю, по ходу разберусь…
- Отлично! Мне нужен на спецпроектах такой человек, как ты. У меня там был один замечательный человечек, но она что-то чудить стала и просится волонтёром и одновременно корреспондентом на Донбасс. А сегодня вообще какая-то потерянная пришла… И опять мне давай про Донбасс петь. Придётся отпустить, а то потеряю ценный кадр, перебежит к конкурентам. В общем, примешь у неё дела. Если она поделится…
Лана взяла со стола смартфон и позвонила: «Лиза, ты здесь? Тогда зайди ко мне».
У меня ноги стали ватные и в висках застучало. Я это всё почувствовал, хотя сидел в уютном кресле напротив главреда.
Девочка моя впорхнула в кабинет и застыла.
- Лиза, познакомься, - сказала Лана и зачем-то полностью назвала мою фамилию, имя и отчество. Позже я понял зачем. Она с первых минут положила на меня глаз и таким вот официозом пыталась отогнать своих более молодых конкуренток. Мол, этот взрослый мужик не для вас – шустрых малолеток. Да, когда сороковник на носу, приходится думать, а не просто жить одними эмоциями в таких делах.
Лиза, не отводя от меня взгляда, уселась в соседнее кресло.
- Лиза, - продолжила Лана, - с появлением Виктора Сергеевича я готова пойти тебе на встречу. Но ты передай ему те дела, что не закончила. Есть такие?
- Только одно, - очнулась Лиза, - с пропавшим мальчиком. Его пока так и не нашли. Более того, там пропал ещё один человек…
- Ну, вот и введи Виктора Сергеевича в курс дела…
Я не выдержал и, глядя то на Лану, то на Лизу, произнёс:
- Думаю, всем будет проще, если обойдёмся без Сергеевича. Просто Виктор.
- Как угодно, Виктор. Сейчас пообщайся с Лизой, а ближе к вечеру зайди ко мне, поговорим о других делах. Лиза, покажи Виктору его рабочее место.
Мы прошли с Лизой через весь зал и остановились перед стеклянными отсеками без дверей. Три были заняты. Один пустой, но видно, что обжитой. Лиза указала на него и сказала: «Это моё временное пристанище. А ваше рядом. У нас пять спецкоров».
- Не ваше, а твоё. Давай на «ты», если не возражаешь. И вообще, пошли выпьем сок, поедим мороженое…
- Пошли, - быстро согласилась она, - а то всё чаще на кофе приглашают.
Хорошо, что до кафе-мороженое было два шага, а то бы наше молчание неприлично затянулось. Когда мы выбрали всё, что хотели и уселись за дальний столик, я рискнул:
- Ты знаешь, у меня была девушка очень похожая на тебя.
- И что с ней стало?
- Ничего, она уехала в другой город, и время съело нас.
- Я тебе тоже признаюсь. Я встретила парня и сразу его потеряла. И ты не поверишь, но он очень похож на тебя, только молодой… Ему, наверное, лет 20… Хотя сейчас не знаю…
- Что значит – потеряла?
- Ну, вчера он был, а сегодня нет… Я с утра позвонила в его дверь, а там женщина из клининговой компании уборку делает, говорит, что жильцы съехали… Странно. Понимаешь, этот парень был как-то связан с пропавшим мальчиком…
И она начала рассказывать мне мою историю. Конечно, то, что знала. Я не слушал суть, я слушал её голос. Я готов был слушать его бесконечно…
- Вот и всё, - Лиза посмотрела на меня внимательно и спросила, - ты меня понял?
- Понял. Думаю, ни родители, ни ты своих Вить не потеряли… Они найдутся. Если любишь и ждёшь. Лучше ответь, куда ты рвёшься, зачем тебе это? В конце-концов, это опасно.
- Это не главное. Понимаешь, я с детства мечтала учить детей… Ну, быть учительницей. А потом поняла, что их надо сначала защитить. Последние пять лет я изучала всё, что творится с детьми на Донбассе, знаю каждое имя погибшего ребёнка, что выбито на гранитной плите на аллее Ангелов в Донецке, переписывалась с детдомами, где жили осиротевшие ребята, чьи родители погибли, отправляла им посылки… Сейчас хочу увидеть всё своими глазами. Завтра через наш город пройдёт очередной гуманитарный конвой из Москвы. Они, наконец, согласились взять меня с собой.
- Как? Уже завтра!? Я думал, ты мне поможешь на первых порах… Ты мне нужна… Мы даже не успели с тобой поговорить толком, узнать друг друга…
- Успеем… Я же не на передовую еду. Если честно, мне бы сейчас хотелось с Витей поговорить… С соседом, который промелькнул, как сон…
- Скажи мне, я передам… Если встречу…
- Где? Ты же его даже не знаешь.
- Ну, может, он тоже зайдёт к родителям маленького Вити-потеряшки… В жизни всякое бывает…
Она грустно улыбнулась:
- Скажи ему, что мы похожи. Он поймёт. Должен понять.
- Я не думаю, что он бы тебя поддержал. Скорее, он бы тебя удержал от этого шага.
- Нееет, - протянула она, - он понимал, что удержать меня нельзя ни от этого шага, ни от какого другого… Я чувствую, что он бы просто сказал: мне очень хочется тебя поцеловать…
- Мне тоже…
В первую секунду она посмотрела на меня, как тогда, когда произнесла: «Ну, поцелуй…», но тут же смутилась и произнесла:
- Нам пора. У каждого свои дела. И у меня ещё будет одна просьба. Завтра не приходи меня провожать. Я и ребятам из агентства запретила. Не люблю прощаться с людьми, которые, скажем так, мне не безразличны… Я бы и с Витей не стала прощаться. Он же со мной тоже не стал прощаться. Видишь, как мы с ним похожи… И не только в этом.
Я ничего не ответил. Главное – я ей не безразличен. И мы с ней – похожи. В чём? Ладно, потом подумаю…
В агентстве я уселся на своё рабочее место и включил для вида компьютер, а сам всё смотрел сквозь стеклянную перегородку на Лизу, которая перебирала бумаги на столе и в ящиках стола, какие-то складывала в свой рюкзачок, бегала по офису, оформляла документы на командировку. Она тоже бросала взгляд на меня, улыбалась… В итоге заглянула в мой отсек и сказала:
- Ну, пока. Ты хоть не исчезай. Я чувствую, что мы о чём-то так и не поговорили…
- Да… Я буду ждать. Я очень тебя… - я осекся. – Я очень тебя буду ждать. Ты вернёшься, недеюсь, скоро, и я о многом расскажу тебе, и ты решишь, что будет дальше…
- Дальше будет жизнь, - засмеялась она и пошла, накинув на плечи свой розовый рюкзачок.
Я выключил компьютер и собрался уходить из офиса, но вспомнил, что должен зайти к Лане.
- Ну, как первый день? Как тебе Лиза? – увидев меня на пороге своего «аквариума» заговорила Лана.
- Всё хорошо, Лиза замечательная…
- Да, здесь много замечательных девушек. Лиза, Таня, Кристина… Глаза разбегаются. У тебя как с этим?
- Не знаю, как дальше будет, но пока глаза на месте… - мне хотелось перевести начавшийся разговор в шутку, но Лана даже шутку возвращала на ту стезю, которую наметила для меня.
- Ну, раз они на месте, то, может, что-то и про меня скажешь? Мол, ты тоже замечательная… Или как-то ещё. Просто скажи и всё… Мы ведь не дети.
- Это как посмотреть.
- На что посмотреть? То есть, обо мне и сказать нечего? Ну, хотя бы на первый взгляд…
- Я про детей… Все мы дети, по крайней мере, для своих родителей…
- Витя, не уходи от ответа. А давай что-нибудь закажем и поедем к тебе? Ты же живёшь один, я выяснила.
- Хорошо, я скажу, как есть. Ты не просто красивая, ты – красавица. Я тебя обязательно приглашу к себе, но… не сегодня. Не обижайся.
- Ладно. Я запомню. – Она оборвала тему так же резко, как и начала. – До свидания. До завтра.
Лана отвернулась к монитору компьютера и стала быстро стучать своими длинными пальцами с красивым маникюром по клавиатуре.
Я тихо вышел из кабинета. Что она запомнит? Моё обещание или свою обиду? А то, что она обиделась, это точно. И что будет дальше? «Дальше будет жизнь», - пришли на ум слова Лизы.
***
Как и обещал Лизе, я не пошёл её провожать, но позвонил ей во второй половине дня. Лиза спокойным голосом ответила, что конвой уже на подъезде к Донецкой области. Ещё сказала, чтобы я не беспокоился и без дела не звонил, когда вернётся, сама всё расскажет.
А ещё я вспомнил, что прошло три дня, как я пропал. Значит, полиция должна была принять заявление от моих родителей о пропаже сына. Интересно, что они смогли найти? Поэтому, как спецкор агентства, я решил навестить папу и маму. Впрочем, я просто соскучился…
В нашем старом, послевоенной советской постройки доме дверь в квартиру мне открыла мама. Она долго смотрела на меня и ничего не говорила.
- Здравствуйте, - сказал я. – Я из агентства «Про город», вместо Лизы. Она уехала на Донбасс, а дела передала мне. Я Виктор.
- Здравствуйте, - тихо ответила мама. – Проходите. Не снимайте обувь, так проходите. У нас тут сборы… Проводы…
Я прошёл в большую комнату и увидел отца. Он отложил в сторону рюкзак, с которым мы с ним обычно ездили на рыбалку. Сейчас из рюкзака торчали его вещи, а на столе лежали ещё не сложенные зубная щётка и паста, мыло…
Сейчас мы были с отцом примерно одного возраста. Но всё равно для меня он оставался старше, сильнее и мужественнее. А я, как был пацаном, так и... стоял и переминался с ноги на ногу перед ним.
- Здравствуйте, - ещё раз сказал я.
- Здравствуйте, - ответил отец. – У вас есть какие-то вести о сыне?
- Нет. Но я уверен, что они будут. И только хорошие.
- Но пока ничего хорошего. Кстати, вам Лиза не говорила, что вы похожи на того Виктора, что принёс записку в агентство от нашего сына? Точнее, тот Виктор похож на вас… Он же моложе. Лиза звонила, сказала, что он куда-то делся.
- Нет, мне никто не говорил, что я здесь на кого-то похож. Я только вчера начал работать в агентстве. Раньше жил в другом городе… А что говорит полиция? Там приняли, наконец, ваше заявление?
- Ничего они пока не говорят… И волонтёры, что подключились к поискам, тоже ничего не говорят.
- А теперь вот Серёжа уходит служить, - произнесла мама.
- Как? Ты же… Извините, вы же своё отслужили.
- Нет ещё. Ещё надо послужить. Сам знаешь какое время. И хватит выкать.
Я знал, что отец только три года назад закончил контрактную службу в местной части, был прапорщиком, заместителем командира танкового взвода. Служил долго, наверное, с тех пор, как призвали на службу в армию в 18 лет. Я не интересовался подробностями. Кто из нас интересуется такими неважными вещами… Неважными – пока человек с тобой, пока он рядом.
Мне привычнее был другой его образ. Может, на это наложил отпечаток его небольшой бизнес – цветочный магазин, где они работали вместе с мамой. В общем, дарить радость людям… Ладно, пусть не дарить, а продавать радость из роз, гербер, тюльпанов, хризантем и прочих живых прелестей нельзя с кислой миной. И шлейф этого настроения всегда витал в нашем доме. Разве тут будешь думать о танках?
А сейчас мы стояли и смотрели друг на друга. У меня никогда не будет той веры и решительности, что я видел в глазах отца. Пусть. Но мне хотелось, чтобы он прочитал в моих глазах «Папа!» и почувствовал, как крепко я его обнимаю. А ещё лучше, если бы он обнял меня, а потом подошла мама и поцеловала! И всё бы закончилось.
А Лиза? Нет, я должен дождаться Лизы и всё рассказать ей. И как она решит, так и будет. В конце-концов, мы с ней потом можем всё рассказать папе и маме. Да, так всё и будет. Поверят – не поверят, но так и будет!
- Не прощаюсь, - сказал я. – Мы ещё увидимся. Обязательно. Всё будет хорошо! – И двинулся к выходу, не смотря в глаза ни папе, ни маме. Они молчали.
Дома я вспомнил, о чём говорил старик. Одно горе в семье, то есть мою пропажу, он заменил другим – уходом отца на фронт. Отец, может, и переключит мозги под свист пуль, а как же мама перенесёт два горя? Что-то напутал старик. Да что с него взять – торговца временем. Маклауд недоделанный!
***
Наутро Лана вела себя как шеф, словно и не было вчерашнего вечернего разговора. Сильная женщина, отметил я про себя. Ничем особым она не стала меня загружать и посоветовала пообщаться с коллегами, вжиться, так сказать в коллектив и его атмосферу.
Конечно, люди здесь были разные. С кем-то хотелось поговорить подольше, с кем-то вообще не хотелось, но кто бы за что ни отвечал – новости, аналитику, культуру, экономику, спорт и прочее – все так или иначе скатывались в разговорах к событиям на Украине и их влиянию на жизнь, на общество в целом и каждого в отдельности. Прежде я не знал этого и не жил этим. А тут оказывается, что украинские снаряды уже прилетают в приграничные районы нашей области. И вообще, наш город можно считать прифронтовым… Да неужели? На днях в пригородном посёлке прямо в доме культуры прошла панихида по погибшему добровольцу. У кого-то сосед ездил в село под Донецк и вернулся без ноги – наступил на мину-липесток. В местный детдом привезли мариупольских ребят, оставшихся без родителей.
К вечеру я уже не мог переварить всё, что узнал за этот день. В душе сидела одна тревога. За Лизу? Да, и за неё. Но и в целом я бродил, словно, скованный депрессией. Я чувствовал, что мне надо это кому-то высказать, выплеснуть. Но так, чтобы не выглядеть идиотом и слюнтяем. Лана! А почему нет? Женщина… Мужику в жилетку с этим настроением не поплачешься.
- Хочешь вернуться к вчерашнему разговору? – без предисловий спросила она, как только я показался на пороге её кабинета и начал что-то мямлить про внутренний дискомфорт и душевный раздрай.
- Я хочу тебя спросить о другом, - ответил я как можно спокойнее, словно речь пойдёт не о моих, а чужих мыслях. – Ты умная женщина…
- Так себе комплемент. Но продолжай...
- Как ты и советовала, я переговорил сегодня со многими в нашем агентстве. И понял, что есть нечто общее – тревога, душевная тревога. Это же не нормально, так нельзя жить. Надо что-то делать с этой войной. Надо как-то прекращать её. Любыми способами.
- Стоп, стоп, стоп… Что значит, любыми способами? Сдаться что ли? Снова лечь под милый Запад, как в 90-х? Мы-то с тобой помним, что было. Или тебе без разницы? И ты только сейчас, в нашей редакции ощутил тревогу? А в твоей сибирской редакции нет тревоги? Там как-то по другому люди живут? Тревога есть везде! И это правильно, это хорошо, когда идёт война. Я бы больше беспокоилась, если в стране царил пофигизм, если бы люди не менялись и перестали искать сводки о событиях на Украине, переживать за тех, кто там сейчас воюет, за их семьи, оставшиеся без мужа, сына…
- Без отца, - вставил я.
- Да, уходят отцы сегодняшних пацанов. И не все вернутся… А что будет с пацанами, как они вырастут, кем они вырастут? Всё это тоже тревожно, Витя! Знаешь, ребята в агентстве тебе всего не расскажут. Но у каждого с 2014 года что-то есть, связанное с этой войной. Я уже молчу про последние год-полтора. Вот Димка из службы новостей недавно друга встретил, который уже восем в луганском ополчении…
Лана говорила, а я слушал и думал: «Сопляк… Какой же ты ещё по сути сопляк… Какой взрослой жизни захотел? Такой? Другой? Какой? Взрослая жизнь бывает у взрослых. А ты взрослый или только по паспорту и поседевшей бороде? Вот перед тобой красавица на лабутенах. И она взрослая. Она может не только переспать с мужиком, но и отвечать за себя, за коллектив, за многое, что происходит в этом взрослом мире. В общем, она свои 40 лет прожила, а я свои 40 выпросил у старика, не желая ни учиться, ни служить, в общем, убегая от любых проблем. Даже от первой любви отказался ради спокойной жизни, в которой всё как-то утрясётся, устроится».
Мои мысли прервал зуммер смартфона на столе Ланы. Она ответила:
- Да. Да, это я. А с кем говорю? Здравствуйте… Что?... Как?... Когда?... Это не возможно… Я хотела сказать, это не может быть… это точно? Это проверено? Я поняла…
Она отключилась. В полном смысле этого слова. Её взгляд застыл, устремлённый сквозь меня в полумрак офиса за моей спиной. Я понял, что произошло что-то из ряда вон…
- Лана, - окликнул я её, - что происходит, что случилось?
- Лиза, - очнулась и произнесла Лана. – Лиза погибла…
- Лиза не может погибнуть… Она же с гуманитарным конвоем… Она сказала... Она обещала…
Я встал и пошёл.
- Стой. Нам нельзя сейчас по одиночке. По одиночке вообще нельзя. Поехали…
Она быстро вышла из-за стола, подошла, взяла меня за руку и буквально потащила на выход, как мама, когда я не хотел куда-то идти.
Я не помню, как мы ехали на её машине, только, как сквозь вату, слышал голос Ланы: в центре Донецка… у самого офиса благотворительного фонда… есть ещё жертвы…
В моём доме она тоже вела себя по-хозяйски:
- Что у тебя есть в баре?
- Я не знаю…
- О, хорошо живёшь, - сказала она открыв бар. – Я буду мартини. Нет, сегодня - виски. Ты любишь виски?
- Я не знаю, - снова ответил я.
В голове была одна Лиза. Точнее то, что Лизы нет. Лизы нет. Лизы нет…
Лана разлила виски по стаканам и один протянула мне.
- Выпей. Я вижу, что тебе надо выпить.
- Я не пью… То есть я никогда не пил виски.
- А что ты пьёшь?
- Вино…
Я, правда, как-то раз - год назад, когда мне было 11 лет, попробовал вино, которое осталось на праздничном столе после того, как родители пошли проводить друзей. Налил в фужер и выпил из любопытства… Что такое пьют взрослые? Мне хотелось быть взрослым… Вино мне не понравилось. Через пять минут немного закружилась голова. Я посидел ещё чуть-чуть, подождал других ощущений, но ничего хорошего не ощутил и пошёл спать.
Лана пошла к бару и налила мне вина. Я взял бокал из её рук и выпил залпом, как воду.
- Ну, вот, так-то лучше… Давай ещё, а то тебя этот компот не вернёт к жизни, - и она налила мне ещё вина. И я опять выпил всё до дна. Мне было всё равно. Лизы нет… Лизы нет… Лизы нет…
- Виктор, ты кончай это… Встряхнись, мужик ты или нет…
- Нет…
- Ого, заявочки однако… Ты этот что ли?
- Не этот… Нормальный я. Только до мужиков мне далеко. Они сейчас там, где Лиза, где мой отец.
- Твой отец на фронте? В его-то годы? Ему же, наверное, за 60…
- Он – доброволец. Бывший военный, вот и поехал, - пришлось немного соврать мне.
- Может, напишешь о нём? Это, мне кажется, будет многим интересно.
- Я подумаю. Мне надо с ним связаться. А лучше, наверное, там побывать… Да, наверное, так…
- Витя, не надо тебе никуда ездить. Хватит с нас Лизы. И вообще, за тобой долг - ты мне так и не ответил: я тебе нравлюсь?
- При чём тут это? Сейчас, когда Лизы нет…
- Да, Лизы нет. Но ты с ней один день был знаком. Что, любовь с первого взгляда? Впрочем, почему нет? Я же вот, как дура, тебя практически с порога… - Она замолчала, но тут же добавила: - Ну, не нравлюсь, так не нравлюсь…
- Нравишься, очень нравишься… В тебе столько несочетаемого… Тебя можно разгадывать бесконечно… На иных глянешь, и сразу понятно – что на уме, то и на языке, как у пьяных, но это не откровенность, а глупость. Впрочем, я сейчас, наверное, похож на такого… Лана, а что будет завтра? Лизы нет…
Лана приблизилась, присела рядом со мной на диван, провела своей прохладной ладонью по моей щеке и поцеловала.
- Будет жизнь. Только нам не надо дальше тащить её груз по одиночке.
- Я тоже не хотел дальше оставаться один… Лизы нет. Послушай, ты, действительно, невероятная женщина. Я не представляю, как ты умудрилась до сих пор оставаться одна. Но меня это не интересует, поверь.
- Я верю, верю, - прошептала мне на ухо Лана и опять захотела поцеловать. Но я встал и пошёл к бару, якобы налить вина, но на самом деле мне нужны были эти шаги, чтобы выдохнуть и набраться решимости.
- Я очень хотел, чтобы моё одиночество закончилось рядом с Лизой.
- Да ладно… Значит, всё-таки любовь с первого взгляда…
- Нет. Я знал её раньше. Где и как – теперь это не имеет значения. Лизы нет…
- А я есть! – Сказала Лана, поднялась и направилась к выходу. – Проводишь?
- Конечно, - и я пошёл с ней до машины.
Уже у машины Лана ещё раз обняла меня и поцеловала в щёку:
- Мне тоже жаль Лизу, не меньше твоего. Хотела с тобой забыться. Да не получилось. Дурак ты, Виктор Сергеевич…
- Я вот о чём подумал… Надо же её родным сообщить… Или уже сообщили, как ты думаешь?
- У неё нет ни папы, ни мамы. Детдомовская она…
Утром я уже чётко понимал, чего хочу. Поэтому мне срочно нужен был старик. Почти Хоттабыч, но с навыками торгаша.
Просто так его не вызвать. Надо опять взрослеть…
Старик появился в виде моего ровесника.
- Привет, - сказал он, - что, тебя и этот возраст разочаровал, беспечным пенсионером хочешь быть?
- Привет… Идиотская шутка. Ты же всё знаешь, поэтому давай сразу к делу. Сколько возьмёшь за то, чтобы я оказался на фронте в качестве военкора от нашего агентства? Мне самому это не пробить, даже если очень захочу. Там же сито очень мелкое, не проскочишь. И да, мне надо в тот район, где будет отец. Для тебя это – мелочь. Могу отдать за это год или два.
- Пять, - сказал старик, который был уже совсем не старик. – Я, честно сказать, не могу понять – зачем тебе всё это? Лизу не вернуть. Но есть Лана, очень интересная и главное – умная женщина, которая к тебе, как минимум, не равнодушна. Кроме того, помогай, чем можешь, маме, она вообще одна осталась. Куда ты рвёшься? Даже если бы Лиза вернулась, не понятно, как бы сложились ваши отношения.
Он был во многом прав. И я понимал, что останься я с подобными мыслями здесь, уже через неделю, максимум месяц я бы, наверное, остыл и не рвался туда, где всё может для меня закончиться одним выстрелом или взрывом. Как для Лизы. Но сейчас я хотел… нет, не смерти. Мной овладело непреодолимое желание встать в один ряд с Лизой, отцом и такими же, как они, а не с теми, кто здесь ходит, работает, пьёт кофе, смотрит кино, копается на грядках, в общем, живёт так, как-будто в стране и в целом мире покой и благоденствие.
- Мне хочется сейчас махнуть рукой и сказать: чёрт с тобой, пусть будет пять. Но я не скажу. Если тебе не надо два года за какие-то бумаги, я сам доберусь на фронт, любой ценой и в любом виде. Тут каждый день, как в детстве год, когда тебя ото всего оберегают папа с мамой.
- О, в мальчике проснулся муж? Хорошо, как говорится, ни вашим – ни нашим, три года, - ответил старик. – Остальное я не меняю, всё остаётся, как есть. В качестве бонуса вместо пиджака подарю тебе куртку под камуфляж.
- Хорошо, три отдам…
Старик посмотрел на меня чуть внимательнее и сказал:
- Мне, по большому счёту, твои года уже ни к чему. Ты получил, что хотел, и я тоже.
И он ушёл, как испарился. Я не успел ничего больше ему сказать и даже подумать, о чём это он тут сейчас говорил: что он такого хотел и получил?
В прихожей на вешалке, действительно, висела куртка. Пошарил по карманам, но никаких новых бумаг и документов не нашёл. Старик обмануть не должен, ведь в паспорте стояли уже другие даты рождения. Ладно, посмотрим. А сейчас - в агентство.
…Ещё при входе мне сообщили, что меня разыскивала Лана.
- Заходи, - сказала она, как только я появился, - на тебя пришли из Москвы документы. И когда успел? Ещё в Сибири всё продумал, а здесь ничего не сказал. Ладно, военкор нам тоже нужен. Хотя я хотела, чтобы ты остался… А что это с тобой? Мне кажется, ты ещё больше поседел. Ты что, из-за Лизы так? Уезжай…
Сказала, как обрезала, и я понял, что сейчас говорить о чём-то с ней бесполезно. Подошёл, взял со стола конверт с документами и вышел.
***
Я был прикомандирован к батальону «Народное ополчение». Значит, там должен быть отец. Надо пойти к маме и рассказать ей, что уезжаю и скоро увижу отца.
Господи, как всё перемешалось… Помоги мне!
Господи? Я сказал: Господи?! Почему, как это происходит? Я же понятия не имею ни о Господе, ни о церкви, вообще ни о чём, что с ними связано!
А с кем мне ещё поделиться своими мыслями, у кого попросить помощи и поддержки… Я сам ушёл от родителей. У меня отобрали Лизу. От Ланы я отказался. Вырос и постарел за несколько дней и не успел завести друзей. Мишка сейчас, наверное, сидит вместо меня в парке и моим ножичком строгает ветку… Старик может многое объяснить, но возьмёт за это ещё часть моей жизни… Господи, что происходит, что я натворил? Разве за это может отец обнять меня, а мама поцеловать?
Мама… Да, надо к ней, прежде чем уеду…
Гроза? Или нет… В небе раздались какие-то взрывы. Что это? На окраине города поднялся дым. Это там, куда я шёл…
Зазвонил смартфон. Лана.
- Витя, можешь напоследок помочь? Наше ПВО сбило ракету с украинской стороны, но говорят какая-то часть упала на окраину города. Мне срочно нужны подробности…
- Да, я скоро буду там!
Я прекратил свою неспешную прогулку, остановил какого-то частника на «Жигулях» и уговорил его отвезти меня туда, откуда шёл дым.
Чем ближе мы подъезжали, тем больше я понимал, что всё произошло где-то рядом с родительским домом. Вот уже наш старый двор.
Обломки ракеты снесли пол-крыши и угол дома с той стороны, где была наша квартира. Мама!?
Вокруг – человеческий хаос, крики, кровь, слёзы… Погиб сосед. Несколько человек ранены. Где мама?
Примчались машины МЧС, скорая помощь, полиция…
Где мама?
Она приехала на такси. Наверное, кто-то позвонил ей в цветочный магазин, где она работала. Стала бегать от одного знакомого к другому, что-то спрашивать… Но у каждого своё горе. Она направилась к ещё дымящемуся дому.
- Здравствуйте, - подбежав к ней, сказал я. – Туда не надо ходить, там ничего не осталось. Как хорошо, что вы живы. Я как раз шёл к вам, чтобы сказать, что буквально завтра уезжаю на фронт. И именно в ту часть, где служит папа… Извините… Папа Вити, ваш муж…
Это известие немного отвлекло её от происходящего.
- Я не знаю, что вы можете передать ему от меня, от нас… Сами видите. Надо ли ему про это говорить… Я даже не знаю, куда теперь идти… Наверное, в магазин… Там пока побуду…
- Нет, нет! Мы сейчас с вами едем ко мне. У меня дом. Я живу один. К тому же уезжаю.
- Это не удобно. Это не правильно…
- Правильно. И не спорьте. Не знаю, смогу ли я как-то поддержать вас, но вы и ваш муж мне очень нужны… Лиза погибла…
- Та девочка, с которой вы приходили к нам?! Но как?!
- Да… Моя Лиза… Потом, потом всё вам расскажу, а сейчас поехали.
И вечером я, действительно, рассказал маме всё, что знал о Лизе, как рассказывает сын о своей первой любви. А в реальной жизни я бы стал это делать? Впрочем, разве сейчас моя жизнь не реальная? Все эти люди, их жизни и смерти не реальные?
Утром я сказал маме, чтобы она сегодня не ходила в свой магазин, просто отдохнула и пришла в себя после вчерашнего. А после обеда заехал попрощаться и передать дарственную на дом. Она замахала руками и ни в какую не хотела брать бумаги.
- На всякий случай… Ведь случай всякий бывает, - сказал я как можно веселее.
- Не сейчас и не с вами… Вы с Серёжей обязательно вернётесь. Я знаю.
Я стоял, топтался с ноги на ногу и мысленно говорил: «Ну, поцелуй меня на прощание… Мне так нужен мамин поцелуй». Но она не решилась. Всё же я был не особо знакомый ей мужик практически её же возраста. Ладно, это подождёт. Сейчас туда, где погибла Лиза, где воюет отец.
В Донецке я нашёл фонд, рядом с которым погибла Лиза. Он был закрыт. На небольшом крылечке перед дверями лежали цветы и игрушки. Люди тогда пришли сюда за гуманитарной помощью вместе с детьми… Лиза так любила детей.
Лана, когда я зашёл к ней перед отъездом, спросила: «Что, не останешься даже попрощаться с ней?». Я ничего не ответил, развернулся и ушёл. Я не хотел и не хочу прощаться с Лизой. Она для меня не умерла, не погибла, не пропала… Мы с ней ещё увидимся. Она вообще не любила прощаться с людьми, которые ей не безразличны.
Подошёл старик. С первого взгляда лицо мне показалось знакомым. Тот? Да нет… И в рясе. Не тот. Другой. Но почему мне кажется, что мы с ним знакомы? Глаза? Или всё же тот? Он же умеет удивить.
- С кем прощаешься? – Спросил сухо старик.
- С любимой… - Ответил я.
- Сколько ей было?
- 23…
- А моим любимым 4 и 72… Жена с внучкой за гуманитаркой пришли… Сын наш восьмой год воюет… Мы со снохой остались. А у тебя есть кто?
- Есть… Далеко. Не знаю, когда увижу. Я сейчас на передовую еду.
- Ну, храни тебя Господь. А как любимую-то звать? В церковь сейчас пойду… Каждый день молюсь за упокой своих… Вот и за твою помолюсь, - произнёс старик.
- Лиза…
- Елизавета, значит… Вот и ладно. Удачи тебе, сынок, - старик похлопал меня по плечу и пошёл.
Эх, какой же из меня сынок? Сынок твой восемь лет воюет, чтобы люди могли жить по своему, как хотят… Внучка твоя на войне родилась, на войне погибла… А я взял и сначала восемь лет просто выкинул из жизни. Ради чего? А потом ещё двадцать три выкинул… Двадцать три – это вся жизнь Лизы. Мне уже 43, а что я сделал, кому помог, кого полюбил, спас или уберёг?
- Постойте, - окликнул я его. – Можно я с вами?
- Почему же нельзя, пойдем.
С пол-квартала мы прошли молча, а потом старик спросил:
- В церкви-то бывал?
- Нет, не довелось.
- А сейчас, значит, захотелось…
- Не знаю. Скорее, не хочу сейчас один оставаться.
- Это правильно. Одному – беда нынче. Я вот, кажется, не один, всю жизнь рядом с Богом, а и то сиротство своё земное тяжело переношу. Ты с родными связь не рви. Ну, и про Бога не забывай. Хотя, если на передовую едешь, часто про него вспоминать будешь и имя его произносить в уме.
- Извитите, но я вот об этом и хотел вас спросить. Как так, я ведь про Бога ни в школе, ни дома практически ничего не слышал и в церковь не ходил, а как беда пришла сказал «Господи!»? Это просто так, потому что все так говорят или сидит в нас что-то такое не объяснимое, которое само сабой вырывается наружу, когда нам больно и страшно, особенно когда ты один на один с самим собой?
- Если я тебе скажу, что это естественно, так как мы с тобой и все прочие и есть Божественные создания, то ты мне вряд ли поверишь, как человек современный и далёкий от веры и церкви. Давай так, ты сейчас проходи в нашу церковь, постой со свечой у образов, поговори с ними и теми, кого любишь, помолись о них – живых и мёртвых, а потом иди с Богом по своим делам. Надумаешь вернуться сюда или потянет тебя душа в какую другую церковь потом – вот и начнёшь приближаться к ответам на свои вопросы. Сам и с Божьей помощью.
- А как же мне сейчас молиться?
- Как со мной говоришь – просто, смиренно, от чистого сердца. Ну, ступай. А мне с братьями поговорить надо…
Мы, действительно, подошли к небольшой церкви. Это был не старинный храм, а новодел из дерева. Красивая, ладная церквушка среди жилого массива. Потом, много позже, я узнал, что люди построили её на месте, где стоял дом, полностью разрушенный украинской, а точнее – американской ракетой. Дом, в котором жили мирные люди – старики, дети…
Внутри было тихо. По стенам весели иконы с образами, против них стояли золочёные подсвечники. Из одного такого единственная в этом зале бабушка в платочке убирала оплавившиеся свечи. Я подошёл к ней и спросил, где мне постоять, чтобы помолиться за отца. Она попросила назвать его имя, а потом указала на одну из икон: «Пройди к российскому ангелу-хранителю». Это был образ Сергия Радонежского.
- Бабушка, - обратился я к ней ещё раз шёпотом. – Дело в том, что не занаю, крещенный ли отец, и вообще, какой он веры. Православный, наверное…
- Это ничего, - тоже тихохонько проговорила она мне в ответ. – Сергия-то нашего все почитают – и православные, и староверы, и католики, так что ступай смело.
И пошёл сын говорить с отцом, уповая на святого духа.
Если бы не золотистый ореол святости, то я бы принял обаз преподобного Сергия за картину в музее, а не церкви. На столько он не походил на все прочие иконы. Что-то простое, земное, светское было во всём этом. И вообще, в первый момент мне показалось, что это всё тот же мой не ведомо откуда взявшийся старик, переиначивший всю мою жизнь. Или вот только что встретившийся донецкий… Может, это с него и писали образ? Да нет, не может такого быть. Вот только глаза… Да, глаза, определённо, у них у всех одинаковые – голубые, умные и совсем не грустные. Точно, не грустные! Хотя вокруг столько всего…
Так. А мне сейчас надо говорить с отцом, а Сергий донесёт до него мои слова? Или мне надо говорить с Сергием и просить его о чём-то? Не спрашивать же опять у бабушки. Ладно, как получится…
Отец, прости меня за всё. Главное – за то, что совсем не думал о вас с мамой, когда решился на авантюру, которую предложил мне старик, по сути – случайный человек. Как так? Это я от рождения такой или это вы с мамой вырастили такого эгоиста? Нет, извини, я не то хотел сказать. Вы с мамой самые лучшие, самые мои любимые люди на свете. Папа, я опять вру. Кроме вас есть ещё Лиза. Была… Папа, ты веришь в любовь с первого взгляда? Как у вас с мамой было? Сейчас я бы поговорил с тобой об этом и вообще обо всём на свете. Хотя, нет, сейчас, когда мне за сорок, ты бы, наверное, просто посмеялся надо мной, начни я задавать тебе подобные вопросы. А будь мне 12 лет, ты бы что ответил? Да я бы и не спросил… Извини, отец, что стою перед святым образом и несу всякую чушь, ведь говорить хотел совсем о другом. Знаешь, я не знаю, как к вам вернуться. Я постараюсь. Ну, а там – как получится. Сейчас я иду к тебе. Ты меня не узнаешь, но это не важно. Я буду рядом. Мама сказала, что ты там ради таких пацанов, как я. А у меня сейчас есть возможность самому постоять за себя. И за тебя с мамой. И за Мишку Крюкова. И за Лану со всей её редакцией. И за всех тех, кто ходит сейчас по улицам нашего города… Пусть ходят. И за Лизу отомстить.
Святой отец, передай, пожалуйста, Лизе, что я её очень люблю и никогда не забуду. И ещё попрошу – пусть небеса не отнимают больше у меня никого. Мне очень нужны мама и папа. Я их очень люблю, а потому обязательно должен вернуться. И да, помогите мне, все небесные святые, вернуться! А если… Нет, всё! Больше ни о чём не прошу. Только об этом.
***
…В штабе батальона «Народное ополчение» меня встретили без особой радости, а как-то по деловому, буднично. Критично осмотрели камуфляж и выложили передо мной потрёпанные броник и каску: «Без этого здесь нечего делать». Я догадался, что это досталось мне от погибшего бойца, но ничего не сказал. У меня была одна цель – отец. Всё остальное не важно.
С отцом мне сразу встретиться не пришлось. Комбат с позывным «Старик» сказал, что танк бати задействован в операции, которая скоро начнётся.
Старик… Опять старик… Ещё один. Этот «Старик» был в звании подполковника.
- Первый раз здесь? – Спросил он.
- Да.
- Адреналина не хватает? Или ещё что?
- Девушка моя в Донецке погибла под бомбёжкой… Но не только это, - замялся я и не стал говорить про отца. – В общем, жизнь привела…
- Ну, что ж, одно могу сказать, жизнь тебя привела туда, где смерть. Тут все рядом с ней ходят. Привыкнуть не возможно. Но и бояться не стоит.
- Я не боюсь.
- Конечно, не боишься. Ты её ещё не видел… Ладно, не пугаю. Что делать будешь, с кем связаться хочешь?
Не знаю как, но я упросил полковника, чтобы меня взяли на готовящуюся операцию, в котором участвовали танковый взвод и взвод мотопехоты – штурмовики, которые шли на прорыв украинских траншей в районе ближнего села.
Вместе вышли из штаба. «Старик» подвёл меня к невысокого роста сержанту и не приказал, а попросил:
- Пресса с нами пойдёт. Присмотри за ним.
- Присмотрим, - буркнул сержант.
По говору все они были и не русские, и не украинцы. Как мама говорила, глядя в мою тетрадь по русскому языку: «Да ты смесь французского с нижегородским». Но я решил уточнить.
- Извини, если что. Но вот ты кто по национальности? – Спросил я сержанта.
- Украинец. У меня все в родне украинцы.
- Дак, здесь, вроде, все русские. А украинцы там.
- Неее, - протянул он, - здесь кого только нет. Советский союз.
- А родственники твои здесь или там?
- Все там. Под Киевом… Я сюда в 2014 пришёл. Перессорился там со всеми.
- И что, к своим не тянет?
- Очень тянет. Но не могу.
- Не примут?
- Конечно не примут. Посмеются надо мной. А ещё хуже – СБУ сдадут. Скорее – точно сдадут.
- Как же вы в глаза друг другу будете смотреть, когда всё закончится?
- Нормально. Если вернусь к ним победителем, то расцелуют, обласкают, скажут, что век за меня молились, а власть свою ненавидели.
- Ты уверен?
- Да не они одни такие. Все там такие. Здесь другие. Поэтому я здесь сейчас. Ладно, поживём – увидим… А пока держись меня. Шаг вправо, шаг влево – расстрел. Шучу. Но нацики шутить не будут.
…Танки сходу начали «карусель». Один стреляет – уходит в ближайшие лесопосадки, другой стреляет – уходит… И так по кругу.
В это время мотопехотный взвод подтянулся и рассредоточился в лесочке. Мы практически без оптики видели, как танковые снаряды равняли окопы с землёй.
Вот батин Т-72 пошёл на третий круг. Я не мог его спутать с другими, так как мне ещё до боя в него ткнули пальцем: кроме буквы «Z» на боковой броне кто-то из экипажа написал аэрографом на листовой броне спереди «Тагил рулит!». Батя отстрелялся. Но вместо того, чтобы уехать, танк рванул на противника, продолжая вести огонь из пушки и пулемёта. Шок был не только у врага, но и у нас. Сержант рядом со мной произнёс: «Это приказ или самодеятельность? В любом случае мужики – герои…».
В окопах противника творилось невообразимое – солдаты разбегались, как тараканы. Но издалека уже летели украинские мины и накрывали всё вокруг нашего танка, в том числе и своих. Вот и батю зацепило – слетела гусеница. Танк крутанулся и застыл.
- Чего сидим, - крикнул я сержанту, - надо их вытаскивать!
- Не ори… Здесь есть кому командовать.
И в это время я, не услышав никакого «Ура!», понял, что взвод пошёл вперёд, короткими перебежками по краю негустого леса. Бойцы, огибая батин танк, занимали то, что осталось от окопов противника. Мины ещё летели. Сержант крикнул, чтобы я не отставал от него. Но я, мешая страх и совесть в своей душе, то на полусогнутых, то ползком двинулся к танку отца.
Открылся люк, из него выскочил боец, увидел меня:
- Слушай, командира контузило. Можешь дотащить его до лесочка?
- Конечно…
Он опять заскочил на броню и гаркнул в открытый люк:
- Димон, давай Серёгу!
Отец шевелил руками и ногами, но скорее бессознательно. Когда мужики его стащили на землю, он даже пытался встать, но опять упал. Я подставил ему плечо, на него закинул его руку и под тяжестью батиного тела кое-как поковылял к лесочку. Ноги отца заплетались, иногда просто волочились по земле. Мы падали вместе с ним, как только слышался свист мин.
Почти у леса на нас выскочил БТРс буквой «Z» и надписью «Катюша»:
- Давай сюда, - гаркнул водитель, и я понял, что жить будем.
… На следующий день я зашёл в медицинскую палатку, где лежал отец. Его ещё вчера хотели отвезти подальше, в госпиталь, но он отказался, промычав что-то не членораздельное, однако вполне понятное и однозначное. Он и сейчас с трудом объяснил мне, что плохо слышит, голова – кружится, и поболтать со мной он не очень-то может.
Но он улыбался. Потом взял мою руку и, притянув меня к себе, постарался обнять, как мог, не очень сильно, но обнять. И я услышал рядом со своим ухом его мычание, которое не означало ничего иного, как «Спасибо, брат!». И я крепко обнял его в ответ. Так, обнявшись, мы, наверное, простояли целую минуту. Нет – вечность.
Как в этот момент мне хотелось с ним поговорить, всё рассказать и снова обнять. Но я лишь сказал, что скоро должен быть уже в нашем городе, что обязательно встречусь с его женой и передам от него привет. Я даже не стал говорить, что их дом разрушен, что жена его живёт в моём коттедже. Потом, всё потом. Это ему сейчас ни к чему. Там, в тылу, всё должно быть хорошо. Его Витю ищут и обязательно найдут! Я лично этим занимаюсь.
***
Город жил обычной жизнью. И теперь это больше всего меня поражало и раздражало. Как такое может быть? Там – за полдня на машине – такие же города, такие же люди, там батя и такие, как он, мужики… И каждый миг – горе, слёзы, смерть… Отец контужен, Лиза погибла, убиты дети… А сколько таких же – мёртвых и покалеченных оказалось там, где какие-то долбаные окопы были стёрты с земли?! Ради чего их рыли?! Ради чего их расстреливали наши танки и, превозмогая страх и боль, брали наши солдаты?! Ради чего?! Вот ради этого и этих?!
Я не мог задать эти вопросы в материале, который лёг на стол Ланы. Но они сидели у меня в голове, когда я шёл домой по цветущему городу, мимо магазинов, кафе и ресторанов, где на летних верандах сидели беспечные люди.
Лана в этот раз говорила только о работе, о материале, который я ей отдал, о новых задачах. С одной стороны, я был ей благодарен за это. Но с другой, всё же ждал чего-то. Привык или её личная откровенность со мной были мне не безразличны? И дождался. Перед моим уходом Лана задержала меня у переговорной комнаты, взяла за руку и произнесла:
- А ты изменился за эти несколько дней. Старше что ли стал, спокойнее, увереннее… В общем, настоящий мужик. Я прошу тебя об одном: знай, что ты не одинок, у тебя есть я, хочешь ты этого или нет. Целовать не буду. Обойдёшься.
И пошла своей красивой походкой по стеклянному лабиринту агентства.
Город и Лана сбили меня с толку и я не сразу понял, что иду к своему старому дому, который уже разрушен. Мой дом, в котором я родился и вырос, разрушен. Это - прошлая жизнь... А новая какая? Кто я вообще? Бородатый пацан или мужик с душой ребёнка, боящийся взрослой жизни?
Я посмотрел на табличку с названием улицы и номером дома, возле которого остановился, и вызвал по этому адресу такси. Мысли путались, но я точно знал, что очень хочу побыстрее увидеть маму.
…Она возилась с чем-то на кухне, откуда по дому разносился вкусный запах, хорошо знакомый мне по прошлой жизни. Она не слышала, как я вошёл и тихо сел в кресло, наблюдая за ней. Я не хотел её ни отвлекать, ни пугать. Через минуту она подошла к распахнутому окну и крикнула в сад: «Лиза, иди ужинать!».
Я вжался в кресло. Лиза? Какая Лиза? Моя Лиза?
Хлопнула входная дверь и в комнату вбежала девочка, такая же примерно по возрасту, как и я. То есть, как прежний я, как двенадцатилетний Витька. Она сразу заметила меня.
- Тётя Вера, у нас гости?
Мама оглянулась, а я быстро встал.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте! – Ответила мама. – Лиза, это Виктор. Виктор Сергеевич.
- Прямо как ваш, - почти прошептала девочка.
- Да… Вы когда вернулись?
- Сегодня утром.
- Я говорила с Сергеем. Говорит, что всё хорошо. Но я же чувствую, что что-то не так. Он и говорил-то с трудом…
- Всё хорошо. Теперь уже всё хорошо. А Лиза… Кто, откуда?
- К детдомовским из Мариуполя ходила в санаторий, где их разместили. Лиза оттуда… Отец у неё на фронте погиб, мама под бомбёжку попала, когда с работы возвращалась… Дом разбомбили, как наш… Разговорились… Потом спросила: хочешь со мной жить, вместе Витю искать будем пока Серёжа воюет…
Она замолчала и подошла ко мне.
- Спасибо вам за Сергея, он мне всё рассказал… Можно я вас обниму и поцелую?
Я замер. Она нежно обняла меня и поцеловала в щёку.
- Спасибо, - пролепетал я, - мне пора… мне срочно… я сейчас…
И я пулей выскочил из дома, слыша вслед мамины слова:
- Что случилось? Лиза, беги за ним, верни его…
Лиза быстро напялила в прихожей свои кроссовки и открыла дверь… На пороге стоял мальчик.
- Привет! Ты кто? Ты к кому? - Выпалила девочка.
- Я - Витя. А ты кто?
- Я – Лиза… Тётя Вера, здесь какой-то Витя пришёл… Может, ваш?
Мама долго обнимала меня, целовала и плакала, причитая:
- Ну, где ты был… Где ты был…
- Прости меня… Я на войну ездил… Я больше не буду… Меня поймали в Донецке. Хотели с гуманитарным конвоем обратно отправить, там девушка из нашего города была. Её попросили за мной следить и родителям сообщить… Но конвой попал под бомбёжку. Девушка погибла… И мы из-за этого задержались… Наверное, все думали, что девушка вам всё успела сообщить. И я вот только сегодня, только сейчас…
Уже за ужином Лиза сказала:
- Тётя Вера, Витя нашёлся… Я, наверное, пойду в санаторий…
- Никуда ты не пойдёшь! – Обрезала мама. – Ты с нами будешь жить. Ты наша.
- Конечно, - добавил я.
Лиза смотрела на нас и улыбалась. На кого же она похожа?
На следующий день мама и Лиза решили пойти в агентство, чтобы встретиться с Виктором Сергеевичем, который так внезапно убежал. А ведь он так и не рассказал об отце и что там с ним произошло.
В агентстве нас проводили в кабинет редактора, которая очень не весело поведала:
- Уехал. Опять туда, на фронт.
- Это точно? - Переспросила мама.
- Точно, я с ним говорила сегодня по телефону. Говорит, что он там нужнее, а материалы будет присылать. Вот что человеку надо, чего ему здесь не хватало… Когда вернётся? Не знает. Сказал: может, никогда… В общем, хочет быть рядом с отцом и Лизой… Большой идиот.
- У него и отец там? – Удивилась мама.
- Да, так он сказал.
Мы решили погулять по городу. Купили мороженое и зашли в наш парк. А вот и наша с Мишкой скамейка.
Ах, да, семья Мишки Крюкова после того, как разбомбили наш дом, уехала в другой город. Мне было жаль терять друга. Мы с ним так классно играли в парке в войнушку… Сейчас парк далеко от моего дома. Но теперь рядом лес. И вообще, у меня сейчас есть Лиза. Скоро вместе пойдём в школу. И когда эта школа только закончится? Так хочется побыстрее стать взрослым.
***
Виктор сидел в штабе «Народного ополчения» и готовил очередной материал для агентства «Про город», а также для ряда московских агентств. Он теперь был популярен. Ему доверяли. А ещё он всё никак не мог закончить рассказ о своей собственной жизни. Рассказ начинался с фразы: «Однажды летом ко мне подошёл старик…».
Сейчас Виктор думал: старик за полцены скупал его годы, а сколько он сам заплатил за всё, что случилось? Тогда в парке разве об этом он мечтал? Боже, как давно это было… Давно ли? Сложно судить. Тут, ведь, как каждый день будет прожит и куда любовь тебя приведёт…
Виктор улыбнулся. Он и не думал, но оказался здесь. А старик, оказывается, тоже здесь оказался, потому что и думал, и мечтал об этом… Вот как так? И Виктор ещё раз прокрутил в голове их последнюю встречу.
…Фронт так засосал, что про старика он практически забыл. Тратить свои года тем более за полцены на то, чтобы жить спокойнее, не думая, вернётся ли он из очередной вылазки с бойцами батальона на «передок» - глупо и смешно. Его место было здесь. А старик пусть бегает по парку – такой бодрячок. Каждому своё. Так Виктор рассуждал, если всё же возвращался мысленно к прошлому.
Но однажды к нему подошёл старик. Да-да, подошёл, как тогда: «Здравствуй, Витя…».
Если не брать в расчёт черты лица, то во всём остальном они были, как близнецы-братья. Оба в камуфляжных костюмах, касках, берцах…
- Ты как здесь? – оторопел Виктор. – Я, вроде, тебя не звал, у меня нет нужды, чтобы что-то тебе продать за полцены…
- А мне, Витя, больше ничего и не надо. Ты уже всё мне дал… Для того, чтобы я был здесь. Без тебя у меня бы ничего не вышло. Мало кто хочет за просто так перескочить из пацанов во взрослую жизнь. А ты был готов. Кстати, потому, что тебя хорошо воспитали родители – с любовью к жизни и при этом смелым, добрым, честным. Я когда предлагал тебе продать свои годы, знал, что ты не пропадёшь, чувствовал это. Но всё остальное ты сам себе придумал.
- Что значит, придумал?
- А то и значит… Лизу, любовь… Лану. Да, Лану ты тоже, думаю, не можешь забыть. И как там у вас дальше будет, ты сам решишь, придумаешь, одним словом… Помнишь, любовь нас ведёт по жизни?
- Ладно, я с этим сам разберусь. А ты, значит, за мой счёт хотел своих годков скинуть? Зачем? Зачем тебе эта война? Жил бы спокойно на старости лет.
- Витя, ты уже большой мальчик. Целый Виктор Сергеевич… И позывной у тебя есть. Поэтому, думаю, пора понимать, что война никого не спрашивает, а просто приходит и меняет жизнь каждого. Каждого, Витя! Если кто-то думает, что война пройдёт мимо него, - наивный идиот. Она зацепит всех – и тех, кто здесь, и тех, кто трусливо сбежал за бугор. По разному зацепит. Но обязательно больно. Если не лично, то через родных и близких. Вот как тебя. Потому что война – это тоже жизнь, только другая. И поведёт нас по ней всё та же любовь. И победим мы, потому что любим. С той стороны в окопах сидят те, кто тоже любит. Но любят они убивать, нас с тобой убивать любят. Если мы полюбим их убивать, то такая война надолго затянется. А мы не любим их убивать, мы любим тех, кто за нашими спинами, мы любим тех, кого они убили, мы себя любим, потому что без нас любимые жить не смогут… В общем, меня, как и всех прочих, сюда любовь привела. Да, мне было столько лет, что можно с их высоты спокойно взирать на войну. Но это оказалось не так легко и просто? У меня в душе столько желаний война вызвала, что я готов был пешком сюда двинуть, потому что появилась возможность разом прекратить то, что с нами творили в последние годы! Сил уже не было смотреть на это, знать это и ничего не делать! А на ответ силы были! Но на меня, на старика, все смотрели либо с улыбкой и жалостью, либо прямо отправляли в больницу, голову подлечить. А тут ты… Ладно. Надеюсь, ты меня понял, а то будем ходить по кругу. Лишь добавлю, что нет нам с тобой дороги назад. Только вперёд. И главное – жить не бойся. И другим людям жить дай. Они тебя любят…
- Не знаю… Как они меня могут любить, если спокойно живут, сидят в кафе, пьют, гуляют в парке, целуются… Я же недавно всё это видел в своём городе. И этого здесь многие ребята не понимают.
- А что здесь понимать? Они там за каждого из вас трясутся. Всё время. С ума сойти можно. А они не хотят сходить с ума. Ты маму помнишь? Маленькую Лизу, маленького Витю? Как они должны там жить? Траурные платочки повязать? Работа-дом, работа-дом? Нет! Праздников, конечно, каждый день не надо, обойдёмся… А в остальном – пусть хорошо живут. Они хотят вас всех дождаться. Меня вот никто не ждёт, никто за меня не трясётся. Но я не жалуюсь, Витя. Я говорю, что ты счастливый человек. Тебя любят и ждут…
«Когда это было? Месяц назад? Да нет, больше… - Думал Виктор, глядя в планшет, где на главной странице он выложил фото своего старого дома, которого уже нет. - Интересно, где сейчас старик… Увидимся ли мы с ним когда-нибудь… А зачем? Он же приходил, когда у меня в голове что-то было не так, меня мучили какие-то вопросы, которые я не мог себе объяснить… А сейчас я сам могу многое объяснить людям, что, собственно, и делаю в своих репортажах. В общем, скорее всего, старик приходил просто попрощаться… Но очень хочется снова встретиться с отцом и мамой, с ними поговорить… И с Ланой. Да, с Ланой. Интересная она женщина. И говорит со мной по телефону таким же языком, как мама… Она, конечно, не Лиза. Но ей и не надо быть Лизой. Лиза – это… Лиза. А Лана – это Лана. Всё, как положено, всё, как должно быть!».
- Эй, пресса, - прервал раздумья Виктора голос дежурного офицера, - к тебе гости!
Виктор отложил планшет и оглянулся. По коридору шла Лана.
- Привет, - махнула она ему рукой. – Если гора не идёт к Магомету…
Подошла и с нежностью провела ладонью по его исхудалому не бритому лицу.
- Значит, у тебя позывной «Пресса»?
- Так всем проще…
- А почему глаза такие грустные, Вить?
- Я не грущу. Я мечтаю.
- О чём? Может, и мне там найдётся место?
- Найдётся…
И Виктор обнял Лану.
- А что дальше? – Прошептала она ему на ухо.
- Дальше будет жизнь… - Прошептал он ей в ответ.
Год за полцены
© Copyright: Александр Мосунов, 2023
Свидетельство о публикации №223012301079
Свидетельство о публикации №223012301079
Рецензии