Рерих и Горький

Подвижники (Рерих и Горький)

Давно ли в школе перестали учить наизусть «Песню о Соколе» и «Песню о Буревестнике»? По историческим меркам совсем недавно. Ныне современный исследователь творчества А. М. Горького размышляет:
«Горький знал, что «найти» Бога нельзя. Но можно ли его «построить»? Скорее всего, внутренне он сомневался в этом, как сомневался во всём в этом мире.
И тогда Горький решился на трюк с «иллюзией».
Это была самая страшная и роковая ошибка на его духовном пути!
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не сумеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Эти стихи Бомарше в переводе В. С. Курочкина, шатаясь и держась руками за косяки, декламирует пьяный Актёр в «На дне» незадолго до того, как повеситься. По сути, это и стало «самоубийственной» религией Горького»1.
Новые времена, «новые песни о главном». Но горьковеду наверняка известно, что в стихотворении П. Ж. Беранже (а вовсе не Бомарше), сторонника «утопического социализма», грань между «безумием» и прорывом к новому знанию не столь очевидна, как кажется. Далее в стихотворении «Безумцы» следуют строки:
«По безумным блуждая дорогам,
Нам безумец открыл Новый свет.
Нам безумец дал Новый Завет,
Ибо этот безумец был Богом.
Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло –
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого–нибудь!»2.
Кто из двух героев предлагаемой статьи был ближе к такому пониманию «безумцев»? Ответить на этот вопрос предоставим читателям.
…Более полвека назад вышла статья Павла Фёдоровича Беликова «Рерих и Горький»3. В приложении была опубликована «Библиография произведений Н. К. Рериха» – выдающийся труд, заложивший фундамент изучения литературного творчества Н. К. Рериха.
Собственно статья была написана для того, чтобы облегчить попадание «Библиографии» в научный сборник. «…Эту статью, – писал П. Ф. Беликов Гунте Рихардовне Рудзите 17 августа 1966 года, – необходимо было составить таким образом, чтобы она вызвала интерес к литературному наследию Н. К. и послужила бы поводом к публикации «Литературного наследия» в научных трудах Тартуского университета… В виду того, что очередной том трудов будет посвящён Горьковским материалам, потребовалась и соответствующим образом составленная статья…»4.
Именно публикацию «Библиографии», которой П. Ф. Беликов отдал много лет труда, он считал очень важной для дальнейшего изучения рериховского наследия. И по праву гордился своей работой.
Тем не менее, статья, носившая в конкретном случае вспомогательный характер, убедительно демонстрирует, спустя десятилетия, глубину и масштабность знаний П. Ф. Беликова, как биографа великого русского художника и мыслителя. Несмотря на довольно узкие рамки исследования, Павлу Фёдоровичу удалось с максимально возможной полнотой осветить многие неизвестные на тот период обстоятельства жизни Рериха. И если его предшественник, автор статьи «Горький и Рерих» («Москва», 1960, №9) А. Примаковский в названии определил свои приоритеты, то и Павел Фёдорович указал  свои – «Рерих и Горький».
Перечитывая сейчас эту первую статью П. Ф. Беликова, опубликованную в советское время, убеждаешься, что ни содержание, ни выводы её не устарели. И это было бы удивительно – всё–таки коренным образом поменялись идеологические установки в обществе, изменился подход к этим двум выдающимся фигурам русской истории – если бы не было известно о том, насколько ответственно подходил П. Ф. Беликов к публикации своих исследований. Его исследовательская позиция была чёткой – «написать так, чтобы впоследствии к написанному пришлось бы только добавлять, но ничего не надо было бы зачёркивать»5. Статья «Рерих и Горький» по сей день является  основополагающей на обозначенную тему.
Однако, за прошедшие десятилетия появилось много нового документального материала. В первую очередь, интересовали те обстоятельства, которые касались параллелей в жизни и творчестве этих выдающихся людей. Представляется, что это позволит осветить новые грани и, главное, послужит увеличению глубины нашего понимания жизненного пути Н. К. Рериха.
Методологической основой данного исследования являлась мысль Лихтенберга о своеобразном диалоге, где «автор предлагает слова, а читатель – смысл». Авторской задачей является «не зачёркивать», а «только добавлять». Отдельные аспекты темы представляют особый интерес, их и коснемся: начало творческого пути, отношение к революционным переменам в России,  мировоззренческие поиски.

«МЕЧТАМ ПОСЛУШНЫЙ…»

В качестве отправной точки могут послужить две статьи из «Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона» (1909), отражающие взгляд просвещённых современников (С. А. Венгерова и А. И. Сомова) на А. М. Горького и Н. К. Рериха в начале XX века.
«ГОРЬКИЙ Максим, лит. имя изв. писателя Алексея Максимовича Пешкова, р. 1868. В 7 лет Г. остался сиротой, и начались для него борьба за существование и постоянная смена занятий и профессий. Пешком он исходил весь юг России, не брезгуя никакой работой. Нач. лит. деятельности Г. относится к 1892. Горький в то время был в Тифлисе. Он снес в редакцию «Кавказа» полусказочный очерк из цыганской жизни «Макар Чудра». В 1895–97 появились рассказы: «Ошибка», «Тоска», «Коновал», «Бывшие люди», «Мальва», «Озорник», «Челкаш» и др. Позже опубликованы рассказы Г. «Старуха Изергиль», «Однажды осенью», «Песня о Соколе». Впервые за все время сущ. русск. книжной торговли томики Г. стали расходиться в десятках тыс. экз., скоро достигнув колоссальной цифры 100 тыс. Каждое появление Горького в публике возбуждало наст. сенсацию. Из России интерес к Г. быстро перебросился за границу. С 1898 Г. становится сотрудником марксистского журн. «Жизнь». Журн. закрыт весной 1901 из–за изв. аллегории «Буревестник». Вскоре Г. был арестован, ему запретили жить в столицах и унив. городах. С начала 1900–х Г. посвятил себя театру. «Мещане» (1901) и «На дне» (1902), поставленные театром Станиславского, обошли все сцены мира. Накануне 9 янв. 1905 Г. принял участие в известной писательской депутации к князю Святополку–Мирскому просить его не допустить кровопролития. Почти все члены её были схвачены и посажены в крепость. Г. освобожден после неск. недель заключения, очень дурно повлиявших на его шаткое здоровье. В нач. 1906 Г. отправился за границу, поселился на о–ве Капри и тесно примкнул к партийной работе русск. социал–демократии. За время своего изгнанничества он написал, кроме пьес («Враги», «Васса Железнова», «Чудаки», «Встреча»), ряд вещей, кот. знач. уступая его прежним произв., все же привлекли внимание (напр., роман «Мать»)».
«РЕРИХ Николай Константинович, р. 1874, живописец истор. жанра и пейзажист. Учился в СПб унив. по юрид. факультету и в Акад. художеств, где его гл. руководителем был профессор А. Куинджи. В 1898–1900 читал лекции в СПб. археолог. институте. Состоял директором рисовальной школы при Императорском Общ. поощрения художеств. Важнейшие из его картин: «Гонец», «Город строят», «Заморские гости», «Зловещие», «Заповедное место»».
Ещё Иван Бунин в 1936 году опубликовал сведения, что знаменитый пролетарский писатель, основоположник социалистического реализма в литературе, «родился в среде вполне буржуазной: отец – управляющий большой пароходной  конторы; мать – дочь богатого купца–красильщика…». Современные исследователи сходятся во мнении, что реальные обстоятельства жизни А. М. Горького до его литературной славы различаются с описанием в собственных литературных трудах и даже «автобиографиях». Однако, как замечает Павел Басинский: «Развенчивая действительный миф о Горьком–пролетарии, Бунин почему–то «забывал» о его действительно трудовом раннем детстве»6.
Горький познал тяжкий физический труд с детства, в молодые годы исколесил всю Россию, причём не как путешественник, а как работник, менявший одну профессию за другой в поисках заработка, прошёл искус «толстовства» (в 1889 году даже просил у Л. Н. Толстого земли и денег на первичное обустройство), собирался поступить в Казанский  университет. И читал, читал… А затем начал писать… И проявился как один из умнейших и образованнейших людей своего времени.
У Рериха обстоятельства жизни гораздо комфортнее. Обеспеченная семья, окружение образованных людей, атмосфера столичного города. Он на шесть лет младше Горького. Но печататься начал раньше. Первые публикации Н. К. Рериха и А. М. Горького  близки по времени – 1889 и 1892 годы. Наверное, оба испытывали общее ощущение, о котором писал Георгий Адамович: «В девяностые годы Россия изнывала от «безвременья», от тишины и покоя: единственный значительный духовный факт тех лет – проповедь Толстого – не мог её удовлетворить. Нужна была пища погрубее, попроще, пища, на иной возраст рассчитанная, – и в это затишье, полное «грозовых» предчувствий, Горький со своими соколами и буревестниками ворвался как желанный гость. Что нёс он с собою? Никто в точности не знал, – да и до того ли было?»7.
Романтический рассказ «Старуха Изергиль» написан в 1895 году. В канву этого произведения вплетены легенды о гордом и жестоком юноше Ларре, отвергнутым даже самой смертью, и благородном Данко, вырвавшем из собственной груди сердце во имя спасения других людей:
«– Что сделаю я для людей?! – сильнее грома крикнул Данко.
И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из неё своё сердце и высоко поднял его над головой.
Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещённый этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота. Люди же, изумлённые, стали как камни.
– Идём! – крикнул Данко и бросился вперёд на своё место, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям…»
Рерих в 1893 году написал «Детскую сказку» о певце. Искусство  для него высший дар, который он может принести людям:
«– Вижу я – не сочтут за врага меня люди и не оторвусь я от мира, ибо пою я, а песня живёт в мире, и мир живёт песней; без песни не будет мира… Царь, человек, уместивший любовь ко всей природе, не найдёт разве в себе любви – к человеку?»
Характерно, что в этом раннем произведении Рерих затрагивает  тему самоценности творчества. «Я верю в себя в песне моей; в песне моей – все для меня, песню же я пою для всех! В песне люблю лишь себя одного, песней же я всех люблю!»8.
Несомненно большое влияние, которое оказало на Горького творчество Артура Шопенгауэра и Фридриха Ницше. Даже усы он отпустил, как у немецкого философа. Ницше посмел провозгласить: «Старый Бог умер, Новый Бог ещё не родился, поэтому да здравствует сверхчеловек!»
«Чело–век! Это великолепно! Это звучит… гордо!», – говорит герой Горького в пьесе «На дне». Идея Человека с большой буквы, Сверхчеловека, была одной из самых популярных в общественном сознании того времени.
Образованные люди зачитывались Ницше:
«Великий полдень – когда человек стоит посреди своего пути между животным и сверхчеловеком и празднует свой путь к закату как свою высшую надежду; ибо это есть путь к новому утру.
И тогда заходящий сам благословит себя за то, что был он переходящий; и солнце его познания будет стоять у него на полдне.
“Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек” – такова должна быть в великий полдень наша последняя воля! –
Так говорил Заратустра»9.
Большое впечатление произвели произведения Фридриха Ницше на Николая Рериха. П. Ф. Беликов писал в книге «Рерих (Опыт духовной биографии): «О Ницше, как о потрясателе морали мещанского благополучия и певце сильной, восставшей против предрассудков личности, Н. К. всегда отзывался позитивно. Конечно, силу личности или, по его выражению, «идеальный эгоизм», Н. К. даже в молодости понимал не по–ницшеански…»10
26 августа 1900 года Николай Рерих пишет своей невесте Елене Шапошниковой: «…Опять думал о нашем заграничном житье (предполагалась совместная поездка – А.А.) и всё более восторгаюсь им. Мы на покое укрепим нашу технику, совместно проштудируем всю историю живописи и музыки, а также наиболее важные философии (Прочти у Ницше «вторая плясовая песнь» – не правда ли прелесть – это в конце Заратустры. Какие у него глубокие символы!). И таким образом проработав год, мы вернёмся домой во всеоружии…»11
К сожалению, неизвестны письма Е. И. Рерих этого периода. Но в тридцатые годы Елена Ивановна Рерих пишет своим сотрудникам о том, какое впечатление получала она от чтения произведений Фридриха Ницше: «Много радости доставил мне этот мыслитель–поэт! Читала я его и раньше, но сейчас передо мною раскрылась вся глубина мысли этого, так несправедливо оклеветанного Мыслителя!»12
Она неоднократно цитирует его: «Сейчас зачитываюсь «Так говорил Заратустра». Великий мыслитель хорошо знал человеческую природу, ибо восчувствовал всю силу её на себе. “Трудно жить с людьми, ибо трудно хранить молчание” – так говорил Заратустра. Также: “Ты стал выше, но чем выше ты, тем меньшим кажешься ты в глазах зависти. Но больше всех ненавидят того, кто летает”… Как правильны слова Заратустры: “Бесплодны вы, потому и недостаёт вам веры. Но кто должен был созидать, у того были всегда свои вещие сны и свои звёздные знамения – и верил он в веру!”… И этого–то мыслителя, который поёт о созидании, о радости и красоте творчества и принесения подвига и об отдании своей жизни за истину, который говорит: “Уж лучше хочу я быть столпником, чем вихрем мщения!”, обвиняли и называли антихристом, да и посейчас продолжают называть так! Остаётся сказать – “истинно, рождённое ползать не может летать!” Великий мыслитель, сколько радости доставил он мне своим творением! Этим отзвуком знакомого нам Голоса… »13
Примечательно, что в этом письме Елена Ивановна соединяет два имени – Ницше и Горького. Крылатое изречение «Рождённый ползать – летать не может!» из «Песни о Соколе» Горького, написанной в 1895 году. Эти слова относятся к Ужу, олицетворяющему мещанское самодовольство в противоположность умирающему отважному Соколу, который побеждён, но не сломлен:
«Безумство храбрых – вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истёк ты кровью... Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!».
Не раз в семье Рерихов вспоминали другое произведение – «Песню о Буревестнике». К духовному раскрепощению и обновлению звал Горький:
«Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике – жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, – стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, – им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утёсах... Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!..
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.
– Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:
– Пусть сильнее грянет буря!..»
Впоследствии брали только узкий социальный контекст «Песни» «буреглашатая», якобы предвидение революции 1905 года. Но на самом деле, в тот момент – в 1901 году – это произведение воспринималось гораздо более широко – как символ очищения и раскрепощения сознания, духовного подвига. В очерке «Горький» Рерих говорит о «его вмещении и широком сознании»: «Да, автор «Буревестника» и не мог не быть большим поэтом. Через все уклоны жизни, всеми путями своего разностороннего таланта Горький шёл путём русского народа, вмещая всю многогранность и богатство души народной…»14
Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов, что, как замечает современный автор, был и непосредственный призыв: «Максим Горький шёл путём, отличным от всех русских писателей–интеллигентов. Он посвятил себя ордену революционеров. Роковая связь с Лениным и большевистской партией лишь укрепляла в нём мечту о всеобщем равенстве и братстве, и вот тут Буревестник и крякнул: «Буря! Скоро грянет буря!»15
И всё–таки даже такие тонкие литературные ценители, как Алексей Ремизов, видели большее: «Суть очарования Горького именно в том, что в кругу бестий, бесчеловечья заговорил он голосом громким и в новых образах о самом нужном для человеческой жизни – о достоинстве человека…»16
Уместно вспомнить здесь стихотворение Николая Константиновича «К ним». Оно написано в 1902 году, и отражает близость его к творческим исканиям Ницше и Горького.
«Я выше вас, глупцы слепые!
Всегда в грязи ползёте вы,
На своды неба голубые
Поднять не смея головы.
И вечно жалуясь, страдая
Самими созданной тоской,
Со страхом гибель ожидая,
Вы все согнулись под сумой.
Я выше вас! Мечтам послушный,
Я видел небо, рай и ад –
И горе жизни равнодушной
И смерть меня не устрашат.
Я не копил сокровищ груду –
И этим горд! Вы не могли
Подняться с ними от земли
А я без них парю повсюду!»17
Рерих писал Елене Шапошниковой в 1900 году:
«Ты пишешь, что мы самые обыденные люди; будем скромны и скажем, что и все люди обыкновенные, едят, пьют, болтают все на один манер. Но для наших успехов мы сами не должны считать себя заурядными людьми, – тогда пропадет смелость и уверенность, а без этих качеств никакого города не возьмёшь.
В момент творчества, а творчество проявляется, как известно, во всём, до малейшего жеста и интонации включительно, всякий человек считает себя выше всех (это чувство вполне инстинктивно), считает всё своим и винить его за это (скверное) чувствование не приходится, ибо иначе не было бы и творческого порыва, а всякий творческий порыв, конечно, даёт больше счастья людям (вызывает ли он улыбку, смех, радость, сознание добра и зла), чем любая рассчитанная методическая деятельность. Этот же творческий момент важен не только для воспринимающих результат его, но и для самого автора, который очищается духовно, на миг сбрасывая всю пыль и грязь, наложенную на человечество вековою, как её называют культурою нашей, так изломавшею и унизившею наше основное человеческое достоинство и превратившею людей в какие–то чернильные бланки с ярлыками.
За эти моменты и ценится так высоко искусство! Стали бы люди так почитать его представителей, которые со стороны экономической являются язвами государства!»
«По счастью, – убеждён Рерих, – дух ещё царит над практикой, и до той поры и думать не смей о своей обыденности, а думай, сколько разнообразных счастливых чувствований можешь ты дать человечеству и среди общей радости создать и свою»18.
В том же 1900 году, Горький в частном письме поясняет: «Какая вообще задача у литературы, у искусства? Запечатлевать в красках, в словах, в звуках, в формах то, что есть в человеке наилучшего, красивого, честного – благородного. Так ведь? В частности, моя задача – пробуждать в человеке гордость самим собой, говорить ему о том, что он в жизни – самое лучшее, самое значительное, самое дорогое, святое и что кроме его – нет ничего достойного внимания…»19
Нельзя не заметить общее понимание назначения искусства, но и тонкие различия во взглядах двух деятелей культуры.
Близкие отношения Рериха с Горьким установились в самом начале XX века. «Случалось так, – вспоминал художник, – что Горький, Андреев, Блок, Врубель и другие приходили вечерами поодиночке, и эти беседы бывали особенно содержательны. Никто не знал об этих беседах при спущенном зелёном абажуре. Они были нужны, иначе люди и не стремились бы к ним. Стоило кому–то войти, и ритм обмена нарушался, наступало молчанье и торопились по домам. Жаль, что беседы во нощи нигде не записаны. Столько бывало затронуто, чего ни в собраниях, ни в писаниях никогда не было отмечено…»20
Несомненно, что в этих беседах с Горьким обсуждались и проблемы «интеллигенции и революции». Как известно, здесь их мнения различались. Горький писал в 1908 году: «Художник – герольд своего народа, его боевая труба и первый меч, художник всегда и ненасытно жаждет свободы – в ней красота и правда! Он должен знать, кто враг народа, он должен знать, какими цепями скована его страна и как разбить его цепи, – он это знает, если слышит биение своей страны – своей матери…»21
На взгляд Рериха, не дело художника искать «врагов народа». Даже в годы первой мировой войны он подчёркивает деятельную роль искусства «в подготовке высоких путей». «Если искусство служит Родине, – писал он в разгар войны в статье «Слово напутственное», – то, конечно, перед ним нужно поклониться. А служение это, конечно, не в служебных изображениях, но в возвеличивании вкуса, в росте самопознания, в подъёме духа»22. Он утверждал, что «проникновение искусством лежит в основе великих порывов». «Держава Рериха», которую он «оживотворял» в своих картинах, – страна, где человек свободен от цепей повседневности, где нужны «осмысленность, подвиг и знание».
Но важно отметить, что Рерих имел представление о взглядах социал–демократов не понаслышке, а практически из первых уст. Причём не только от Горького. В эти же годы чрезвычайно близок к большевикам был и другой его хороший знакомый Леонид Андреев. Тот даже предоставлял свою московскую квартиру для заседания большевистской фракции ЦК РСДРП. Правда, революционная эйфория Андреева прошла быстро.
В начале века дружеские отношения связывали Рериха также с молодым поэтом и собирателем произведений искусства Леонидом Семёновым–Тянь–Шанским (1886–1959), в 1905 году выпустившем книгу «Леонид Семенов. Собрание стихотворений» в санкт–петербургском издательстве «Гриф». В начале Русско–японской войны Леонид Семёнов–Тянь–Шанский возглавлял ура–патриотическую демонстрацию студентов. 9 января, вместе с рабочими, он шёл в первых рядах, и спасся от расстрела только тем, что упал, вместе с убитыми и раненными, лицом в снег.
Это событие привело к тому, что он буквально переродился. Раньше убеждал, что царя нужно спасать от крамольников, а тут заговорил во всеуслышание, что расстрел мирной демонстрации – «это такая гнусность, которой и имени нет». Поэт стал утверждать: «Царю верить нельзя. Старый режим должен погибнуть. Наша обязанность – бороться с ним до последнего издыхания». В письмах к Блоку он пишет о своём восхищении чтением марксистской и демократической литературы. Изменившиеся взгляды поэта привели его к революционной деятельности. Известно, что «летом 1906 года он был схвачен за революционную агитацию среди крестьян, бежал, был пойман, избит до полусмерти, посажен в курскую тюрьму». Его невеста, Маша Добролюбова, красавица, смолянка, была членом боевой организации эсеров, но не найдя решимости на совершение террористического акта, покончила с собой за неделю до того, как в декабре 1906 года Семёнова–Тянь–Шанского выпустили из тюрьмы23.
Нет оснований предполагать значительное влияние молодого поэта на Н. К. Рериха, но сам факт взаимоотношений свидетельствует о разговорах, где Семёнов–Тянь–Шанский утверждал, что «царю верить нельзя», в которых шли споры по социальным проблемам современности, обсуждались идеи марксизма и революционных демократов.
Известно, что Рерих придерживался иных взглядов на общественное развитие. Однако, отношения с поэтом не прерывались. В 1910 году Николай Константинович написал картину «Кони Световита». «Идея белых величественных коней, пасущихся в священных дубравах Литвы, давно меня привлекала, – писал он в очерке «Литва» в 1936 году. – Кони, готовые на помощь человечеству! Молниеносные вестники, уже посёдланные, уже ждущие клич! О такой идее я говорил моему другу Леониду Семёнову–Тян–Шанскому, и он загорелся, как отзывчивый поэт, этим образом. Скоро, придя ко мне, он принёс стихотворение «Белые кони»24.
Общеизвестно, что Рерих всегда придерживался самостоятельного пути. И хотя он мог обсуждать любые проблемы с самыми разными людьми, не приветствовал ситуации, в которых его имя использовалось в публичных спорах. И если надо, то находил остроумные решения.             Николай Константинович вспоминал в своём очерке «Наскоки»: «Нововременский Буренин как–то повадился в нескольких фельетонах в связи с Горьким и Андреевым ругать и меня. Мы, конечно, не обращали внимания на этот лай. Но Куинджи был иного мнения. Он сохранял своего рода пиетет к печатному слову и считал, что буренинская ругань мне должна быть чрезвычайно неприятна. Как я его не убеждал в противном, он всё–таки твердил: «Что ни говорите, а это очень нехорошо. А главное в том, что если уж Буренин начал, то уж не отстанет». Я предложил Куинджи, что остановлю эти наскоки, но Куинджи только качал головой. В скором времени мне посчастливилось в театре встретить Буренина. На его традиционное «Как поживаете?» я ответил: «Живу–то хорошо, но уж больно злы люди». «А в чём дело?» – осведомился Буренин. «Да Вы меня сейчас часто поминаете, а люди ко мне пристают с вопросами, сколько я Вам заплатил». Буренин даже глазами заморгал и с той поры никогда даже не упоминал меня. Куинджи много смеялся, узнав о происшедшем…»25
Несмотря на то, что Горький многие годы был увлечён «религией социализма» в её практическом применении, дружеские отношения между ними не прерывались. Их объединяло многое. И прежде всего любовь к русской культуре, стремление к её сохранению и совершенствованию. Конечно, Рерих высоко ценил литературный талант Горького и стремился заручиться его поддержкой. «Дорогой Алексей Максимович! – пишет художник 4 ноября 1916 года. – Посылаю Вам корректуру. За все замечания Ваши буду искренне, признателен. Хорошо бы повидаться: в словах Ваших так много озона и глаза Ваши смотрят далеко. Глубокий привет мой Марии Фёдоровне. Сердечно Вам преданный Рерих»26.
Многое связывало их и в духовных поисках.
В журнале «Вопросы философии», в 1991 году (№8, с. 54-74), была опубликована статья М. Агурского «Великий еретик. Горький как религиозный мыслитель», в которой показаны те грани писателя и мыслителя, которые раньше были скрыты:
«Горький был знаком с теософией уже в девяностых годах, но в 1912 году интерес к ней у него усилился. Он стал изучать и средневековую теософию, алхимию и другие эзотерические учения. Его очень интересовали розенкрейцеры… Из теософии Горький воспринимает её центральное понятие – представление о человеке как о микрокосме. Из позднейших теософов Горький очень ценил Фабра Д'Оливе и Эдуарда Шюре. Книга Шюре "Великие посвящённые" была одним из любимых чтений Горького. Взгляд Шюре на конец мира как на конец космического развития, как на победу духа под материей должен был быть дорог Горькому. Рассказывая, например, о дне Брамы (т.е. конце мира в индийском эзотеризме), Шюре говорит, что это будет означать полное поглощение материи духом. Горький мог также искать в теософии Шюре оправдания своей обычной скрытности. Ведь, согласно Шюре, крайне важно, чтобы сокровенная истина не открывалась тем, кто к ней ещё не подготовлен. Откровение истины – это процесс во времени. Он начинается от Рамы и доводится Шюре до Христа. Горький был знаком с таким крупным теософом, как Рерих, но гораздо больше связей было у него среди антропософов, а чёткой грани между теософами и антропософами не было, тем более, что сам основатель антропософии доктор Штейнер был вначале генеральным секретарем лиги теософов. Русский журнал "Вестник теософии" часто печатал Штейнера. Наиболее тесные связи из антропософов Горький поддерживал с Белым и Волошиным…»
В статье М. Агурского есть раздел под названием «Парапсихология». Поскольку там идёт речь о времени, в котором творили оба героя статьи, думаю, не будет лишним привести его подробно:
«…Горький рано обнаружил глубокий интерес к литературе по оккультизму, который ныне предпочитают называть парапсихологией. По словам Рериха, Горький рассказывал, что ещё путешествуя по Кавказу (где–то в 1892 году) он видел живые изображения индийских городов на чистых листах альбома, который показывал ему на ярмарке бродячий индус. Со всем присущим ему реализмом, рассказывает Рерих, Горький был абсолютно уверен в жизненности изображений, показанных ему тогда27.
Для Горького оккультные явления были неотъемлемой частью природных явлений, но ещё неизученных и непонятных. Горький должен был очень рано познакомиться с интерпретацией оккультных явлений Шопенгауэром. Тот доказывал, что поскольку, согласно Канту, время, пространство и причинность лишь категории рассудка, любая физическая активность мозга, при которой эти категории каким–то образом исключаются, может совмещать события, обычно разделённые в пространстве и времени и не связанные причинно. Так, во сне, когда внешние сигналы в мозг не поступают, кантовские категории исключены. То же происходит и тогда, когда мозг изолирован от внешнего возбуждения даже в состоянии бодрствования, как, например, в полной темноте или тишине. В этом случае психическая активность, порождающая сновидения, может порождать и видения наяву. Горький хорошо знал и сочинения крупнейшего немецкого оккультиста Карла Дю Преля ещё в девяностых годах.
Интерес Горького к оккультным явлениям виден в "Детях солнца". Лиза Протасова испытывает предчувствие несчастья в тот самый момент, когда её жених кончает самоубийством, находясь далеко от неё. Этот интерес резко усилился у Горького в 1908 году, когда он столкнулся с убедительной для него научной гипотезой, согласно которой человеческая мысль может непосредственно передаваться на расстояние и бессознательно восприниматься другими людьми. Надо сказать, что в этот период убеждение в непосредственной передаче мысли были очень широко распространено и на Западе, и в России. Горький, например, хорошо знал Гюйо, в труде которого "Искусство с социологической точки зрения" прямо говорилось: "Передача нервных колебаний и соотносительных душевных состояний постоянно существует между всеми живыми существами, в особенности между такими, которые сгруппировались в обществе или в семействе и которые составляют таким образом особый организм... Бессознательная и прямая передача на расстоянии движений и психических состояний организма при помощи простых нервных токов, кажется, несомненна при некоторых условиях, например, во время сомнамбулизма и даже при простом возбуждении нервной системы». Такой антагонист Горького, как нововременский публицист Михаил Меньшиков, был убеждён, что есть некое мыслительное поле, создаваемое человеческим обществом, по крайней мере, в городах. Это поле, как полагал Меньшиков, оказывает огромное влияние на социальные процессы и объясняет так называемую массовую психологию. В возможности передачи мысли на расстояние были убеждены такие крупные русские психиатры, как Сикорский и Бехтерев. Никто, однако, не мог предложить удовлетворительной гипотезы, каков этот механизм.
Горький нашёл удовлетворительной гипотезу московского психиатра Наума Котика о механизме передачи мысли на расстояние. Опыты Котика были впервые опубликованы ещё в 1904 году, но брались под сомнение даже Бехтеревым. Так или иначе Котик, который упоминается сейчас во многих трактатах по парапсихологии (он умер в 1920 году), оказал огромное влияние на Горького, который считал его опыты одним из величайших научных достижений. У него он и заимствовал термин "психофизические процессы", который был для него синонимом слова "оккультные".
В 1908 году Котик опубликовал работу "Эманация психофизической энергии", переведённую вскоре на немецкий и французский языки, а сам Котик был приглашён работать в парижскую лабораторию П. Кюри.
Котик пришёл к следующим выводам:
1. Мышление сопровождается излучением особого вида энергии;
2. Эта энергия имеет психические и физические свойства;
3. Как психическое явление, она непосредственно воспринимается мозгом других людей и производит там те же образы, что и в мозгу излучателя;
4. Как физическое явление, она обладает следующими качествами: а) циркулирует внутри тела от мозга к конечностям и наоборот; б) накапливается на поверхности тела; в) с трудом проникает через воздух; г) ещё с большим трудом проникает через препятствия; д) циркулирует от тела с большим психическим зарядом к телу с меньшим психическим зарядом.
Гипотеза Котика была особенно привлекательна для Горького тем, что психофизические процессы, по Котику, сопровождались превращением материи в энергию. Впервые Горький упоминает Котика в письме к Пятницкому в 1908 году: "Есть маленькая книжка д–ра Котика "Эманация психофизической энергии" – если б Вы нашли время посмотреть её, Вы увидели бы в ней удивительные опыты передачи мысли. Опыты эти – нечто чудесное, они доказывают, что мысль и воля – едино суть!
Интересно, будут ли произведены контрольные опыты и каковы их результаты".
Горький неоднократно упоминает Котика в письмах и записных книжках до 1926 года, но никогда публично. Вероятно, это объясняется тем, что гипотеза Котика так и не получила полного признания. Однако его термином "психофизические процессы" Горький пользуется до конца жизни.
Было бы ошибкой смотреть на Котика как на мистика. Он был учёным и считал, что энергия, о которой он говорил, является неизвестной ещё природной силой. Тем более, что были те, как, например, Константин Кудрявцев, которые бросали упрёк Котику именно за его позитивизм.
Так или иначе, после 1908 года "психофизические" процессы, обусловливающие социальные процессы в мире, занимают центральное место в мышлении Горького. Прогресс человечества начинает им пониматься как процесс накопления мозгового вещества у людей, которые преодолели в себе животную зоологическую индивидуальность. Эти люди, по существу, элита человечества, которая с помощью прямой передачи психофизической энергии остальному человечеству включает его в процесс активной трансформации природы.
В письме Горького Кондурушкину (1908 г.) говорится: "Чем дальше – тем более активной становится жизнь его (человечества), ибо растёт количественно, развивается качественно психическая энергия человечества".
Этот медленный и мучительный процесс показан в символическом романе "Жизнь Матвея Кожемякина", где под видом городка Окурова показано исходное зоологическое состояние человечества, в которое постепенно проникает капля по капле психофизическая энергия активной элиты: "Чтобы разорвать прочные петли безысходной скуки, которая сначала раздражает человека, – говорит Горький, – будя в нём зверя, потом тихонько умертвив душу его, превращает в тупого скота, чтоб не задохнулся в тугих сетях городка Окурова, потребно непрерывное напряжение всей силы духа, необходима устойчивая вера в человеческий разум. Но её даёт только причащение к великой жизни мира, и нужно, чтобы, как звёзды в небе, человеку всегда были ясно видимы огни всех надежд и желаний, неугасимо пылающие на земле". Психофизические процессы происходят в народе, а не в случайном сборище людей – толпе. Огромное влияние на прогресс человечества оказывают настроения, причем пессимизм и оптимизм – это не просто преходящее настроение того или иного человека. Это определённое психофизическое состояние. При этом проповедь оптимизма или же пессимизма – это противоборствующие психофизические процессы.
Прогресс человечества становится функцией накопления мозгового вещества, которое излучает энергию, положительно и активно воздействующую на весь мир. С этой точки зрения, война не просто уничтожает человеческие жизни, но и уничтожает ценнейшее мозговое вещество, от которого зависит спасение мира от зла…
Огромную роль приобретают литература и искусство, которые наиболее активно меняют психофизическое состояние мира, но они могут быть силой как прогресса, так и реакции. На писателе, художнике лежит огромная ответственность. Они становятся творцами новой жизни, как и учёные…
В русской культуре начала XX века существовало течение теургистов, которые верили, что каждая духовно сильная личность может влиять на процесс преображения мира. Среди них были Андрей Белый, Флоренский, Волошин, Чулков, Ольга Форш. Горький знал этих христианских теургистов, сочувствовал им, но лишь в том, что касалось их активного отношения к жизни и попытке её изменить…».
Все то, что пишет М. Агурский здесь о Горьком, в определенной степени приложимо и к исканиям Рериха.  Если мы вспомним о встречах с Горьким наедине, то, конечно, они обсуждали эти темы. Позднее Рерих вспоминал: «Когда в одной большой литературной организации нужно было найти спешное решение, я спросил Горького о его мнении. Он же улыбнулся и ответил: «Да о чём тут рассуждать, вот лучше Вы как художник почувствуйте, что и как надо. Да, да, именно почувствуйте, ведь Вы интуитивист. Иногда поверх рассудка нужно хватить самой сущностью…»28
Тот, кто даже поверхностно знаком с книгами учения Живой этики, изданными Николаем и Еленой Рерихами в 1920–1930–е годы, найдет несомненное идейное сходство с постулатами Наума Котика. «Психическая энергия», энергия мысли – это краеугольные понятия книг.  В очерке «Борьба с невежеством» Рерих приводит его имя в ряду светочей просвещенного мира:
«Конечно, несмотря на все ярые попытки невежества, светлое познавание продвигается по всему миру. Вспомним хотя бы недавние сведения, порадовавшие просвещенный мир. Вспомним все замечательные достижения великого биолога Боше о жизни растений. Профессор Комптон заявляет, что мысль человека является самым важным фактором мира. Профессор Метальников дает исследования об иммунитете и о бессмертии одноклеточных. Доктор Котик исследует перенос чувствительности. Профессор Мюнстерского университета В. Стемпель доказывает существование незримых излучений от всех живых существ… Профессора Харвардского университета Иосиф Раин и Вильям Макдуггал достигают замечательных результатов по передаче мысли на расстоянии. Сколько прекрасных достижений! И так в каждой стране имеются светлые искатели, неутомимо и бесстрашно приоткрывающие завесы знания...» 
Н. К. Рерих раз за разом повторял в своих произведениях: «Когда мы вызываем из пространства слова и звуки, разве не идут с ними и все сопровождающие свойства энергии мысли? На огромнейшие расстояния ясно звучит человеческий голос, посланный мыслью.
Несомненно, через все эти огромные пространства, вместе с внешними звуками, протягиваются и внутренние струны мощнейшей энергии. Кто–то их почувствует очень ясно, кто–то даже и чувствуя их будет пытаться отрицать. В таком отрицании опять же будет значительный элемент и страха. Ведь боязливое сознание содрогается от одного намека, что оно окружено какими–то энергиями, воздействиями. Именно то, что казалось бы должно окрылять людей, то самое повергает слабовольных в ужас. Именно в ужас, который является следствием чего–то неопределенного, хаотического. Но ужасом не спастись от хаоса. Ужас и есть врата к нему.
Прекрасно, облегшись во все мужество, признать величие мысли и всех приводимых ею в действие энергий. Хотя бы мерами механическими, все же пусть спешно подходят люди к мысли о мысли во всем ее мощном значении. И вместо хаотического ужаса, многие, казалось бы, такие сложные проблемы жизни просветлятся от одного осознания всех возможностей мысли. Недаром говорится: «Совершай не только телом, но и мыслью».
Разве не увлекательно: «мысль в Беспредельности»?!» (Н. К. Рерих. Следы мысли. 12 января 1935 года).

«БЛИЗКОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ УЧЕНИЕ…»

Сразу же после Февральской революции Горький и Рерих, вместе с другими известными деятелями, организуют «Комиссию по делам искусства». Совещание состоялось 4 марта 1917 года в квартире Максима Горького, председательствовал Рерих. Через день появилось сообщение: «Временное правительство вполне согласилось с необходимостью принять меры к охране художественных ценностей и образовало комиссариат для охраны художественных ценностей в составе члена Гос. думы П. Неклюдова, Ф. Шаляпина, М. Горького, А. Бенуа, К. Петрова–Водкина, М. Добужинского, Н. Рериха, И. Фомина. В художественных кругах возник вопрос об образовании вместо императорского двора министерства изящных искусств»29.
Рерих вспоминал: «…Началась работа с Горьким. Мелькнуло приглашение быть министром Изящных Искусств»30.
1 апреля 1917 года было опубликовано письмо Особого совещания по делам искусства, подписанное его председателем М. Горьким и двумя товарищами председателя – А. Н. Бенуа и Н. К. Рерихом...
Не зря, вспоминая о тех днях, Рерих выбрал слово «мелькнуло». В ноябре 1918 года в газете «Русский листок» (Гельсингфорс) была опубликована статья о Н. К. Рерихе. «В первые дни революции, – писал автор со слов Рериха, – он почти случайно попал в комитет по охране искусства, где был и Бенуа, и Щуко, и Шаляпин, а во главе… М. Горький.
Об этом комитете почтенный художник вспоминает без увлечения…
– Так вышло, привезли в автомобиле, вокруг все друзья и товарищи… ничего не вышло…»
Далее Рерих упоминает о «Союзе деятелей искусства», в котором принимал участие, но заключает – «должен признаться, что шума и разговоров и тут было больше, чем настоящего дела…»31
Надо признать, что Рерих слишком требователен. Дело всё–таки было. «Невозможно назвать другую организацию, которая с первых же дней нового строя начала бы столь государственно проявлять заботу о самых различных сторонах общественной жизни искусства», – пишет современный исследователь деятельности «Комиссии Горького»32. Но, как известно, Рериха всегда отличала неудовлетворённость достигнутым, он всегда был нацелен на ещё более масштабные рубежи.
Статья вышла накануне открытия выставки картин Н. К. Рериха в Стокгольме. Ноябрь 1918 года. Не случайно грамматическое недоумение журналиста перед упоминанием фамилии М. Горького. Горький – там, с большевиками, а Рерих – здесь, «с нами», за границей.
Через несколько дней выходит статья о Рерихе в шведской газете «Выставка всемирно известного русского художника в Стокгольме. Профессор Рерих о современном русском искусстве»:
«Профессор Рерих прибыл в Стокгольм последним пароходом из Финляндии, где он проживает в течение года или можно считать с начала большевистской революции… Его выставка будет состоять более чем из сотни работ, часть уже известных в Мальмё, часть только что доставленных из Финляндии. Профессор мог бы показать намного больше, если бы не положение в России, заставившее его отправиться в изгнание, покинуть свой дом в Петрограде со всеми ценными предметами искусства, о судьбе которых ему ничего не известно… Многие художники и писатели находятся в изгнании; они относятся к интеллигенции, которая должна быть уничтожена. Каждый, кто остался, должен вступить на большевистский путь: писатель Максим Горький и великий певец Шаляпин. Многие же были убиты или бежали…»33
После совместного участия в «Комиссии» и «Особом совещании» по делам искусств, жизненные пути Горького и Рериха разошлись.
«Художник работал в этом совещании до 19 мая, – пишет его биограф Нина Селиванова, – пока вместе с семьей не поехал в Финляндию, под Сердоболь, в имение Реландера, с которым была договоренность ещё в декабре 1916 года…»34 Горький в мае 1917 года начал выпускать газету «Новая жизнь», где в полной мере мог поведать «граду и миру»: кто «враг народа», «какими цепями скована его страна и как разбить его цепи…». Редактор и главный публицист в цикле «Несвоевременные мысли» вёл борьбу за новую, демократическую Россию, за развитие культуры, просвещения, науки; с необыкновенной искренностью и мучительной болью выступал с критикой некоторых действий вначале Временного правительства, а затем правительства своего друга Ленина.
Н. К. Рерих внимательно читает «Новую жизнь», посылаемую из Петрограда. Его беспокоит положение, в котором оказалась культура великой страны. 17 июля 1917 года он пишет из Сердоболя А. Н. Бенуа: «Каждый день приносит ужасные вести. Помни, что живу я на Yhin–lahti, а в переводе: на заливе Единения. Само слово напоминает о том, что нужно, чтобы спасти культуру, спасти сердце народа. Неужели опять вернуться к культурному безразличию. Неужели можно думать о свободной жизни без знания, без радости искусства. Спуститься ли искусству до толпы, или же властно поднять толпу до найденных пределов искусства? Скоро ли искусство будет нужно толпам? Я верю человечеству, но всегда боюсь толпы. Сколько над толпой противоречивых эманаций. Так много вредного нечеловеческого…».
И при этом, вспоминая «Комиссию Горького», замечает: «Творим картины, но, может быть, надо сидеть в Комиссиях? Кто знает? Письмо твоё много мне напомнило из наших сидений…».
В этом же письме упомянут и Горький. Непростая проблема вывоза художественных ценностей за границу обсуждалась на страницах «Новой жизни» в июне 1917 года. В споре между Горьким и Бенуа, Рерих на стороне последнего: «Горький, выступив против твоего взгляда, опять не попал…». Опасаясь, тем не менее, что частный случай угрожает единству, он призывает: «Надо сплотиться всеми силами за культуру и искусство. Какое бы отношение мы ни встретили, мы должны сказать друг другу, что поклянёмся защищать наше дело, ради которого мы вообще существуем…»35
Справедливости ради надо сказать, что Горький в это время находится в гуще событий. Особенно, после того, как к власти пришли большевики. Сбылась его мечта – герои повести «Мать» получили возможность устроить ту жизнь, к торжеству которой он призывал в своих произведениях. Однако, реальность оказалась весьма отличающейся от мечты. И на него, человека, близкого к власти, обрушился поток критики, просьб и упований. Часть этого потока выплескивается на страницы «Новой жизни». Когда официальная «Правда» выдвигает обвинение: «Горький заговорил языком врагов рабочего класса», писатель отвечает: «В чьих бы руках ни была власть, – за мною остаётся моё человеческое право отнестись к ней критически. И я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, – недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего…»36 Своеобразная перекличка с мыслью Рериха о власти толпы…
Художник в это время в письме А. Н. Бенуа 5 декабря 1917 года сообщает, что отправил в Петроград проект Свободной Академии, которая должна прийти на смену Школе Общества  поощрения художеств. Добавляет: «Когда проклятые боли и температура не выводят меня из строя – я работаю. Несколько вещей удалось… Удалось прочесть и несколько нужных книг. Когда будешь в тишине, советую тебе их прочесть. Особенно нужно «Провозвестие Рамакришны», очень серьёзное, а главное – близкое человечеству учение…»37
К нездоровью добавляются переживания о судьбе Школы. Необходимость спасения Школы в это время становится для него первоочередной. В письмах ему сообщают, что «некий Брик» из Союза деятелей искусств с «одним футуро–поэзописом», «какие–то современные типы (может быть, Маяковский, и ещё кого–то называли) хотели самочинно занять Школу для занятий кубистов, считая, что Школа устарела…». Секретарь ОПХ И. М. Степанов жалуется в письме 14 декабря 1917 года: «Жизнь здесь идёт кувырком, и сегодняшний день не похож на вчерашний, и так каждый день, и этому не видно конца…»38
В конце декабря 1917 года Рерих приезжает из Финляндии в Петроград для обсуждения и принятия решения по его проекту Свободной Академии. По словам Нины Селивановой: «Ученики школы и некоторые художники говорили ему, что если он встретится с Луначарским, тот выделит ему нелимитированный кредит для финансирования любых начинаний…»39 Не будем гадать, почему он также не обратился к Горькому, весьма влиятельному человеку в это время, которого осаждали просители по порой ничтожным поводам, но нельзя не отметить этот факт.
Ситуацию в Школе удалось урегулировать, но осуществление проекта Свободной Академии откладывалось до лучших времён. Вернувшись в Финляндию, Рерих вскоре оказался вне зоны доступа для своих коллег по Школе. Сообщение с Петроградом было прервано. В этих условиях Рерих стал рассматривать варианты дальнейшего жизнеустройства. Как известно, с ноября 1918 года начались выставки его картин  в скандинавских странах…
В это же время среди северных просторов Ладоги и карельских голубых озёр он создаёт, кроме очень значительных картин, целый ряд литературных произведений – циклы стихов, впоследствии опубликованных в книге «Цветы Мории», пьесы, повесть «Пламя», ряд статей. В подготовительных материалах сохранились строки: «У меня есть работа. Я люблю искусство. В нём опора моя. И в жизнях будущих хочу быть художником. Верю, что творчество нужно на всех путях человечества»; «И вещие сны вели нас. И друг моей жизни, жена моя Лада, прозревала на всех путях наших. Нашла она водительство духа. И укрепила она путь наш»; «Настроения, рождённые жизнью, дали притчи: Священные Знаки, Друзьям, Мальчику»40.
В самом начале статьи «Единство», написанной осенью 1917 года, строки – «Несостоявшееся равенство. Искалеченное братство. Неосознанная великая свобода, не сочетанная с великим знанием…»
И далее: «Что общего с социализмом имеют дикие орды «большевиков» и им присных с ярким тяготением к грабежу и насилию?.. Большевики русские могут неотъемлемо гордиться одним, что ими нанесён смертельный удар социализму. Пусть сменит мёртвую букву будущее единство знания и духа. Пусть человечество очистится и твёрдо уничтожит негодяев и глупцов им верящих. Глупость надо искоренить.
И тот, кто вписал бы в исторические исследования геройские страницы большевизма, тот скажет отвратительнейшую ложь. Мы поражены бессмысленностью и некультурностью происходящего. Позорное самоуничтожение! Бездарная, кровавая [трагедия] с грабежами. Настоящий бунт рабов против знания. Неужели высокие принципы единства так безмерно далеки от этих дикарей?.. Во имя единства, во имя созидательной свободы, во имя законности пусть торопится народ убрать большевиков и тех предателей, которые с ними…»41
«С ними» – Горький. Здесь не место давать развёрнутый анализ причин, приведших Горького к сотрудничеству с большевиками. Достаточно того, что как честный человек и писатель, пророчествовавший о приходе к власти пролетариата, работавший в печатных органах большевиков и друживший с лидерами, он однозначно не мог уклониться от этого сотрудничества. У Рериха, в отличие от Горького, не было никаких моральных обязательств перед новым правительством.
Горький фактически стал заложником собственных призывов к социальной «буре», своих прежних отношений с Лениным, да и в целом своего творчества. Рерих мог оказаться в такой ситуации, позволим себе улыбку, если бы возродилось древнеславянское государство «поморян» и к власти пришли бы герои его живописной «Державы»…
«Буреглашатай», надо признать, проявил себя в этой нелегкой ситуации героически. Он не уподобился тем, о ком метафорически писал: «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утёсах...». Христианский мыслитель, историк культуры Георгий Федотов откликнулся в 1936 году на смерть М. Горького примечательными словами: «Горький эпохи Октябрьской революции (1917 – 1922) – это апогей человека. Никто не вправе забыть того, что сделал в эти годы Горький для России и для интеллигенции…»42 Не здесь перечислять многочисленные его добрые дела. Обратимся всего лишь к его страстной публицистике того времени. Также беспощадно, как он критиковал Временное правительство, Горький обрушился на те действия своих друзей, которые противоречили его убеждениям.
Он публикует «Несвоевременные мысли» в своей газете «Новая жизнь» о «безумной деятельности народных комиссаров»:
«Реформаторам из Смольного нет дела до России, они хладнокровно обрекают её в жертву своей грёзе о всемирной или европейской революции…
Народные комиссары относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них – та лошадь, которой учёные–бактериологи прививают тиф для того, чтоб лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обречённый на неудачу опыт производят комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадка может издохнуть…»43
«Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чём свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия.
Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся якобы по пути к «социальной революции» – на самом деле это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции… Не так же ли Ленинская власть хватает и тащит в тюрьму всех несогласномыслящих, как это делала власть Романовых?.. Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России – русский народ заплатит за это озёрами крови…»44
В чём же видит выход Горький? Он обращается к своим героям–рабочим: «Мне безразлично, как меня назовут за это моё мнение о «правительстве» экспериментаторов и фантазёров, но судьбы рабочего класса в России – не безразличны для меня.
И пока я могу, я буду твердить русскому пролетарию:
– Тебя ведут на гибель, тобою пользуются как материалом для бесчеловечного опыта, в глазах твоих вождей ты всё ещё не человек!»45
Нельзя не вспомнить при этом знаменитое провозвестие  героя Горького «Человек – это звучит гордо!». И его горькое понимание  – так не получается.
Сходство мыслей Рериха и Горького о культурной политике новой власти было налицо, хотя один находится среди просторов финской природы, а другой – в кипении общественной жизни Петрограда. Но надо отметить, что приход большевиков к власти, их действия, вызвали в тот момент всеобщее осуждение – от ближайших соратников, социал–демократов, до монархистов.
Рерих в это время воодушевлённо изучает произведения Рамакришны, Вивекананды, читает «Бхагавадгиту». И, видимо, вспоминает разговоры с Горьким.
«За последние дни учителя напомнили нам о путях духа, – пишет он в статье «Единство». – Учителя знали, что наступает время великих исканий. Это время должно быть возглавлено выявление духа…»
Рерих напоминает:
«Проповеди пророков, осмеянные «здравыми» людьми, всегда казались мечтами. Но не бытовые собрания, не выдуманные решения толпы, а вещания избранных всегда строили главные пути жизни.
Мнящие себя уже готовыми носителями всемирного единства должны помнить, что вся грязь жизни, клевета и личные счёты безмерно далеки от светлой мечты о единстве. А между тем, глубокие философские учения, которые единственно могут приблизить торжество сознательной правды и единства, встречаются малознающими людьми без всякого внимания. И если сами проповедники крайнего социализма сами лично так нечутки, так далеки от основных начал единства, то значит человечество ещё не организовано для восприятия великой идеи…»46
…Конечно, газету Горького закрывают уже в июле 1918 года. Но не прекращается его культурная деятельность, его размышления над судьбой человечества, которую пытаются решить социальные реформаторы в России. Он многое переосмыслил.
Примечателен в этом отношении его разговор с А. А. Блоком во время их совместной работы в редакции «Всемирной литературы». Уместно предварительно вспомнить небольшой эпизод. Когда Блок перестал ходить на Религиозно–философские собрания, то он объяснил это Рериху словами: «Там говорят о Несказуемом» (интересно, что на медали, которую вручают лауреатам Премии имени Александра Блока (журнал «Наше наследие») выгравированы слова поэта: «Я вам поведал Неземное»).
Блок поинтересовался мнением писателя о своей статье «Крушение гуманизма». Горький осторожно высказал несколько суждений. И неожиданно поэт спросил: «Что думаете Вы о бессмертии, о возможности бессмертия?»
Горький сослался на Ламенне, французского публициста и философа первой половины девятнадцатого века. В этот период ожесточённой полемики с Лениным, его интерес к «христианскому социалисту» был не случаен. Блоку он сказал, что «может быть, прав Ламенне: так как количество материи во вселенной ограничено, то следует допустить, что комбинации её повторяются в бесконечности времени бесконечное количество раз. С этой точки зрения возможно. что через несколько миллионов лет, в хмурый вечер петербургской весны, Блок и Горький снова будут говорить о бессмертии, сидя на скамье в Летнем саду…»
Блок потребовал, чтобы Горький не ссылался на чужую точку зрения, а высказал свою.
«Лично мне, – сказал Горький, – больше нравится представлять человека аппаратом, который претворяет в себе так называемую «мёртвую материю» в психическую энергию и когда–то, в неизмеримо отдалённом будущем, превратит весь «мир» в чистую психику.
– Не понимаю – панпсихизм, что ли?
– Нет. Ибо ничего, кроме мысли, не будет, всё исчезнет, претворённое в чистую мысль; будет существовать только она, воплощая в себе всё мышление человечества от первых проблесков сознания до момента последнего взрыва мысли.
– Не понимаю, – повторил Блок, качнув головой.
Я предложил ему представить мир как непрерывный процесс диссоциации материи. Материя, распадаясь, постоянно выделяет такие виды энергии, как свет, электромагнитные волны, волны Герца и так далее, сюда же, конечно, относятся явления радиоактивности. Мысль – результат диссоциации атомов мозга, мозг создаётся из элементов «мёртвой», неорганической материи. В мозговом веществе человека эта материя непрерывно превращается в психическую энергию. Я разрешаю себе думать, что когда–то вся «материя», поглощённая человеком, претворится мозгом его в единую энергию – психическую. Она в себе самой найдёт гармонию и замрёт в самосозерцании – в созерцании скрытых в ней, безгранично разнообразных творческих возможностей.
– Мрачная фантазия, – сказал Блок и усмехнулся. – Приятно вспомнить, что закон сохранения вещества против неё.
– А мне приятно думать, что законы, создаваемые в лабораториях, не всегда совпадают с неведомыми нам законами вселенной. Убеждён, что, если б время от времени мы могли бы взвешивать нашу планету, мы увидали бы, что вес её последовательно уменьшается.
– Всё это – скучно, – сказал Блок, качая головою. – Дело – проще; дело в том, что мы стали слишком умны для того, чтобы верить в Бога, и недостаточно сильны, чтоб верить только в себя. Как опора жизни и веры существуют только Бог и я. Человечество? Но разве можно верить в разумность человечества после этой войны и накануне неизбежных, ещё более жестоких войн? Нет, эта Ваша фантазия… жутко!»47
«На самом деле, – пишет нынешний ведущий исследователь жизни и творчества А. М. Горького Павел Басинский, – «фантазия» Горького предваряла философские открытия двадцатого века: В. И. Вернадского и Тейяра де Шардена. А вполне религиозная мысль Блока следовала в русле «метафизического эгоизма» Константина Леонтьева…»48

ПУТИ ПРЕТВОРЕНИЯ

Рериха в тот период размышляет в статье «Единство»:
«Перед нами путь претворения культуры механического, материалистического интеллекта в культуру духа. В светлую жизнь благословенного, могучего, просвещённого духа… Духотворчество должно прийти. Иными путями не прийти. Надо восстановить духотворчество. Вспомнить о водительстве духа…»49 Наверное, Рерих вспоминает при этом своё стихотворение «Поможет» (1916 год) из сюиты «Мальчику»:
«…Ты улыбнулся.
Ты замолчал. Ты не ответил.
Мальчик, водительство духа
чаще ты призывай,
оно тебе в жизни
поможет»50.
Эти темы глубоко волновали Рериха, что засвидетельствовал его сердобольский собеседник 1918 года Иосиф Владимирович Гессен, впоследствии редактор берлинской эмигрантской газеты «Руль» и издатель многотомного «Архива русской революции». Правда, изложил он их в упрощённом варианте, это были не близкие ему, общественному деятелю, вопросы.
«Когда мы ближе познакомились, – писал впоследствии И. В. Гессен, кстати, издавший стихи Н. К. Рериха «Цветы Мории» в 1921 году, – он всё чаще стал заговаривать о таинственных силах, неосновательно отвергаемых цивилизацией, о многих достижениях древних культур, бесследно исчезнувших, о телепатии, случаи которой, как нарочно, обнаружились и в наших отношениях, и, наконец, признался в своей глубокой привязанности к теософии и заявил, что, если бы не дети, он с женою охотно переехал бы в Индию, в Теософскую общину. Я не очень этому поверил, а оказалось, что он действительно направился в Индию, побывал в Тибете, и взял с собой и сыновей, тогда прелестных многообещающих мальчиков, преклоняющихся перед отцом. Его художественное творчество, необычайно плодовитое, явственно отражало теософскую устремлённость…»51
Несомненно, что эти темы были затронуты и в разговорах Рериха с Леонидом Андреевым, жившим в Финляндии неподалёку от Рериха. Однако, основное, что волновало тогда знаменитого писателя – борьба с большевизмом. Самым известным и широко печатаемым воззванием против большевиков стала статья Леонида Андреева «S.O.S.» 1919 года. Картину Н. К. Рериха «Меч мужества» Андреев выбрал для обложки отдельной брошюры. Конечно же, в их разговорах не раз возникало имя Горького.
Сохранились письма, где Андреев рассказывает о финне, приходившем к нему и размахивавшем револьвером – «грозя убить М. Горького», осуждает действия своего бывшего друга. Андреев категоричен: «Что значит работать совсем против совести, показывает Горький. В последнем № «Либератора», большевистского американского журнальчика, почему–то мне присылаемого, есть его статья «Следуйте за нами», т.е. за советской Россией и её мудростью – и что это за жалкая, убого–бездарная, ничтожная статья! Когда поэт и пророк начинает лгать, Бог карает его бессилием, – таков закон вечной справедливости…»52
В марте 1919 года в гельсингфорской эмигрантской газете «Русская жизнь» Рерих печатает статью «Ко времени». Само название говорит, что размышления вызваны переживаемыми событиями. Рерих пишет:
«Вот скажу не общее место, не пустое слово. Скажу убеждённое устремление подвига: единственная опора в жизни – знание и искусство. Именно в наши трудные дни, в наше тяжкое время будем твёрдо помнить об этих светлых двигателях…
А теперь обращусь я к вам, которые остались во граде обречённом; к тем из вас, которые имеют международное значение (несомненно, что А. М. Горький – один из первых среди них – А.А.)! И к вам, друзьям, в рассеянии сущим!
Вы, что–то сохраняющие и затворяющие. Не затворите и совести вашей и не прикройте значением вашим убийц и предателей.
Поймите, что есть настолько злые вещи, что и приближаться к ним нельзя. Помните, что цель не освящает средства. Знание и искусство не живут на этих вредных корнях. Отличите же, наконец, признаки от сущности. Неужели же затворилась и совесть?
Пусть мой зов просочится к вам, и пусть сердце ваше подскажет вам, где истинный народ и где та ваша Родина, во имя которой вы должны принести ваши силы и знания.
А вы, друзья в рассеянии сущие! Пусть и к вам через все наваждения просочится зов мой. Соединимся невидимыми проводами духа. К вам обращаюсь, вас зову: во имя знания и красоты, для борьбы и труда соединимся…»53
Осенью 1919 года в Лондоне вышла датированная днём смерти Андреева (12 сентября 1919) брошюра: Roerich N. Violators of Art. London, 191954. Именно страстное обличение культурной политики большевиков сближало Горького и Рериха, несмотря на различные жизненные ситуации, в которых они находились. Однако, было и существенное различие. Если Горький в этот период призывал «Следуйте за нами», то Рерих предостерегал: «Мы ещё элементарно не вооружены для новой, мирной, светлой жизни. Но надо спешить. Надо закалять и поднимать дух. Надо создать людей, которые могут породить человечество, способное взглянуть в ослепительное лицо солнца единства…»
Поэтому в статье «Ко времени» он писал: «Не входите в ряды прародителей большевизма. Оттуда нет возврата. Ведь светлой работы так много. Каждый человек на счету, и мало, безмерно мало людей. А строение храма велико, и близко, и непреложно…».
И следом цитирует «Бхагавадгиту»:
«Знай, что То, Которым проникнуто всё сущее, неразрушимо. Никто не может привести к уничтожению То Единое, Незыблемое». «Здесь нет ни затраты сил, ни нарушения; даже и неполное знание спасает от великого страха».
«Этот греховный великий страх надо изгнать», – заключает он55.
Пути «духотворчества» повели Рериха в Индию. Ни о каком изгнании не могло быть и речи. Это было продуманное решение художника. Не исключено, что на него произвело впечатление  положение, в котором оказался М. Горький после революции.
После выставок в Скандинавии, Англии и в Америке, Рерих  отправился на родину создателей «Бхавагадгиты», Рамакришны, Вивекананады, Тагора, Ауробиндо Гхоша.
Если бы он не сделал этого, примкнул к новой власти, его бы, возможно, ждала судьба Валерия Брюсова, назвавшего Октябрь «торжественнейшим днём земли». Большевики предоставили поэту и писателю, основателю русского символизма, автору книг «Огненный ангел», «Учителя учителей», ряд постов, он заседал и председательствовал, но творческий человек в нём погиб. И Брюсов, ровесник Рериха, умер 9 октября 1924 года, не дожив двух месяцев до 51 года…
В 1921 году умер Блок, написавший честную статью об ответственности «Интеллигенция и революция», которого Совнарком на своём заседании отказался выпустить в Финляндию на лечение. Несмотря на многократные просьбы Горького.
Осенью того же 1921 года Горький уехал за границу. Если раньше это подавалось как отъезд на лечение по «дружеской просьбе» Ленина, то теперь исследователи приходят к выводу – Горький «не смог договориться с Лениным о своём месте в революции», «Горького с его «социальным идеализмом» «народная власть» выдворила…». Да и сам он испытывал гнетущее чувство и разочарование...
Эмиграция была расколота на непримиримых, лояльных, идейно–сочувствующих и элементарно работавших на Москву. В определённом смысле за границей и Рерих, и Горький оказались в сходном положении – они сторонились всяких группировок. Оба испытали творческий взлёт.
В 1924 году Рерих из Индии пишет В. А. Шибаеву о своей книге «Пути Благословения»: «Пошлите два экземпляра книги (в русском новом правописании) Горькому в Берлин с приложенным письмом (адрес в издательстве Гржебина)»56. В издательском предисловии к книге «Пути Благословения» выражены основные стремления художника:
«Н. К. Рерих через бури разрушения, через тьму непонимания и через стены вражеских препятствий приносит в Будущее не расплёсканною чашу Красоты и Мудрости. И тем самым он становится одним из величайших духовных вождей современности, к голосу которого с особой чуткостью должны прислушиваться молодые поколения.
Именно к молодым и новым людям направлены благия мысли автора – Путей Благословения. Убедительно и бодро, к истинному пониманию красоты, к подвигу весёлого труда зовёт Рерих. И слова свои он первый обращает в действие примером собственной редчайшей самодеятельности, неустанного труда и подвига, любви и поисков тех сокровищ духа, которые быть может скоро откроют врата в небывало–новую и радостную жизнь, Благословенную.
Н. К. Рерих не только верит в это, но он несомненно знает многое такое, чего ещё не знает мир при всей своей научной прогрессивности, но что рано или поздно должны будут знать все жаждущие истинного созидающего знания…»57
Многое хотелось, видимо, обсудить с Максимом Горьким.
15 августа 1924 года Рерих писал Шибаеву: «…Встречайте меня в Париже около 20 декабря… Не узнаете ли, там ли Горький?»58
Конечно, Рерих хотел не только поделиться мыслями, но и узнать о положении в отечестве из первых уст. Сведений о такой встрече пока нет…
А вот встреча с родиной состоялась летом 1926 года. Н. К. Рерих проявил максимум дипломатического искусства, позволивший, в частности, побывать на Алтае. Именно там он планировал организовать центр, университет или Город Знания.
В рамках же темы статьи нельзя не упомянуть о факте беседы с наркомом просвещения А. В. Луначарским, давним знакомым А. М. Горького. В начале века (1908) большевистский нарком вместе с М. Горьким, А. А. Богдановым, В. А. Базаровым выпустил книгу «Очерки философии коллективизма». Книга подверглась резкой критике Ленина за «богостроительство», за интерпретацию идей австрийского физика и философа Э. Маха, считавшего, что исходные понятия классической физики (пространство, время, движение) субъективны по своему происхождению, задача науки – их описать. Споры вызвала и повесть М. Горького «Исповедь» (1908). Богостроитель там – это народ, а самое выдающего достижение народного богостроительства – раннее христианство, до того, как оно было извращено церковью, которую Горький ненавидит. Тему богостроительства М. Горький с А. В. Луначарским и А. А. Богдановым проповедовал в каприйской партийной школе для рабочих, что вызвало его расхождения с Лениным, проклинавшим «заигрывание с боженькой».
В те же годы вышла программная вещь Горького – поэма, или рассказ в ритмической прозе, под названием «Человек»:
« – Мое оружье – Мысль, а твердая  уверенность  в  свободе  Мысли,  в  ее бессмертии и вечном росте творчества ее – неисчерпаемый источник моей силы!
– Мысль для меня есть вечный и единственно  не  ложный  маяк  во  мраке жизни, огонь во тьме ее позорных заблуждений; я вижу, что все ярче он горит, все глубже освещает бездны тайн, и я иду в лучах бессмертной  Мысли,  вослед за ней, все – выше! и – вперед!
– Для Мысли нет твердынь несокрушимых, и нет святынь незыблемых  ни  на земле, ни в небе! Все создается ею, и это ей дает святое, неотъемлемое право разрушить все, что может помешать свободе ее роста…»
Поэма вызвала шквал отрицательной критики. Там был представлен апофеоз гордого человека, который не просто один во Вселенной, «на маленьком куске земли, несущемся с неуловимой быстротою куда–то в глубь безмерного пространства», не просто «мужественно движется – вперёд! и – выше!», но и обязательно придёт «к победам над всеми тайнами земли и неба».
«Аргументы против материализма, – пишет М. Агурский, – Горький мог почерпнуть, прежде всего, из философии природы немецкого философа и химика Оствальда, а также у французского философа и физика Ле Бона. Оба утверждали, что причиной всех природных явлений является не материя, а энергия, рассматривавшаяся ими как неразрушимая субстанция, способная на бесконечные превращения, а не как некий атрибут материи. Оствальд распространил понятие энергии на все психические и социальные явления и измерял прогресс человечества мерой энергии, накопленной в данном обществе. Согласно Оствальду, понятие энергии снимало противоположность между материей и духом
Горький, конечно, знал энергетизм непосредственно по работам Оствальда, но влияние энергетизма на него резко усилилось благодаря его тогдашнему другу, выдающемуся левому большевику Богданову. Богданов также сделал энергетизм частью своей философской программы и полагал, что снимает само противоречие между материализмом и идеализмом. Для Богданова имело значение лишь различие между физическим и духовным опытом, а понятия материи и духа он считал ошибочными…»59
Несомненно, что в лице А. В. Луначарского Н. К. Рерих встретил просвещённого большевика. В Москве Н. К. Рерих оставил серию картин «Майтрейя (Красный всадник)». «Случайно» об этом рериховском даре узнал приехавший из Сорренто Горький. Он прожил за границей семь лет – до 27 июля 1928 года, когда вновь ступил на советскую землю.
Горького встретили «по–царски»: «подарили» особняк Рябушинского, дачи в Горках и в Крыму. После того, как в 1931 году он окончательно перебрался на родину, стены столовой в Горках украсили картины его давнего друга: «Конь счастья», «Твердыня стен (Монастырь Бон–по)», «Знамя грядущего», «Мощь пещер», «Шепоты пустыни (Сказ о Новой Эре)», «Майтрейя Победитель», «Красные кони (Кони счастья)», «Явление срока».
Вспоминает В. М. Ходасевич: «В один из приездов в 1935 году в Горки, в столовой я увидела развешанными на стенах восемь картин Н. Рериха. Они озарили довольно неуютную большую столовую и поражали (как всегда рериховские вещи) каким–то свечением красок. Эти картины в основном запомнились по цвету – золотисто–лимонному, оранжевому и багряному. Как мне сказали, Рерих был проездом через СССР из Гималаев в Америку и оставил эти вещи в Москве. Картины эти нравились Алексею Максимовичу. Правда, он говорил про них лишь: «любопытные вещи». Более ранние работы Рериха Горький больше ценил и отдавал ему должное, как одному из крупнейших самобытных русских художников»60.
Николай Константинович долгое время не знал о том, где находится живописная сюита, оставленная им в Москве. Не знал также, что зрителями его картин стали многочисленные гости Горького. Только малую часть их перечисляет Валентина Ходасевич: «Сталин, Калинин, Молотов, Куйбышев, Радек, Жданов, Киров, Микоян, Булганин, Ягода, Погребинский, Авербах, Киршон, И. Минц, Е. Малиновская, Бубнов, Ольга Бубнова, Стецкий, Ворошилов, Будённый, Щербаков, А. Н. Толстой, Вс. Иванов, Фадеев, Федин, Леонов, А. А. Игнатьев, Буренин, Пинкевич, Немирович–Данченко, Р. Симонов, М. Кольцов, И. Ильин, Маршак, Михоэлс, Бабель, Халатов, Ионов, Чагин, Сейфуллина, Ладыжников, Кукрыниксы, П. Д. и А. Д. Корины, Ирина Щеглова, Н. Альтман, В. Яковлев, Богородский, С. Уранова, Форш, Малаховский, А. Тихонов, Оборин, Шостакович, А. Д. Сперанский, Л. Н. Фёдоров, Ирма Яунзем, Юдина, Ромен Роллан, Уэллс, Мальро, Эльза Триоле, Арагон, Е. П. Пешкова, М. Ф. Андреева…»61 Такой состав зрителей мог бы доставить честь любому художнику. Тем более, что не рядовые люди смотрели не проходные эскизы, а программные вещи художника–мыслителя. К сожалению, Николай Константинович узнал, что картины были у Горького только в годы войны из письма Игоря Грабаря.
А в очерке, написанном после смерти А. М. Горького в 1936 году, он упоминает: «Он очень хотел иметь мою картину. Из бывших тогда у меня он выбрал не реалистический пейзаж, но именно одну из так называемой «предвоенной» серии – «Город осуждённый», именно такую, которая ответила бы прежде всего поэту. Да, автор «Буревестника» и не мог не быть большим поэтом…»
Н. К. Рерих писал это в 1936 году. К этому времени были опубликованы его книги «Пути Благословения», «Держава Света», «Твердыня Пламенная», «Священный Дозор»… Очерк «Горький» вошёл в книгу «Нерушимое».
Вышли книги, в которых было опубликовано учение Живой Этики. Пока нет сведений о том, знал Горький о них или нет. Известно, что в личной библиотеке А. В. Луначарского, с которым они, конечно, возобновили общение, находились рериховские издания, вышедшие в 1920–х годах, в том числе книга «Община» (монгольское издание 1927 года)62.
Письмо А.М. Горького, написанное журналисту Борису Агапову за полтора месяца до смерти, показывает, что он сохранил верность концепции психофизического преобразования мира. Комментируя книгу Агапова "Материя для сотворения мира", Горький пишет: "Вещество превращается посредством включения в него человеческой энергии... Вы берёте вещество как нечто непрерывно оплодотворяемое энергией людей, трудом их мысли и фантазии"63.
В те же годы Н. К. Рерих написал очерк «Парапсихология», в котором кратко изложил свои размышления об «изучении энергии мысли».
Приведя различные примеры из области изучения «тончайших энергий, постепенно улавливаемых человечеством», Рерих заключает: «Завершительным куполом всех этих исканий будет та основная область, которая сейчас идёт под наименованием парапсихологии, ибо в основе её лежит всё та же великая всеначальная, или психическая энергия. Мечта о мысли уже оформилась в науку о мысли. Мысль человеческая, предвосхищающая все открытия, уже носится в пространстве и достигает человеческое сознание именно «из голубого неба». Мозговая деятельность человека приравнивается к электрическим феноменам; ещё недавно биолог Г. Лаховский утверждал, что все этические учения имеют определённо биологическую основу. И таким порядком труд Ляховского подтверждает опыты д–ра Аниты Мьюль с электрическим аппаратом, наглядно отмечающим качество мысли. Даже миф о шапке–невидимке получает научное подтверждение в открытых лучах, делающих предметы невидимыми. Итак, повсюду вместо недавних отрицаний и глумлений возникает новое безграничное знание. Всем отрицателям можно лишь посоветовать – «знайте больше и не затыкайте ушей ваших ватою преступного невежества». Издревле было сказано, что невежество есть прародитель всех преступлений и бедствий.
Будет ли парапсихология, будет ли наука о мысли, будет ли психическая или всеначальная энергия открыта, но ясно одно, что эволюция повелительно устремляет человечество к нахождению тончайших энергий.
Непредубеждённая наука устремляется в поисках за новыми энергиями в пространство, этот беспредельный источник всех сил и всего познания. Наш век есть эпоха энергетического мировоззрения»64.
В письме к одному из сотрудников в 1940 году Рерих писал: «Древние народы гораздо лучше понимали смысл перемены бытия, нежели современные цивилизационные мудрецы. Сколько раз повторено в древних учениях о том, что смерти не существует, но есть лишь смена оболочки. «Мы не умрём, но изменимся». В этой краткой формуле всё сказано, но люди как–то не обращают внимания на это основное утверждение закона бытия… Именно в сферах духа притяжение особенно остро действует. Ведь дух, прежде всего – магнит. Прекрасное сердце, как выразитель духа, является лучшим проводником или мостом среди сфер. Мысль, как тончайшая энергия, является основою Тонкого Мира, и добрая мысль есть крепчайшая творческая сила. Там всё творится мыслью и мыслью же разрушается. И земные мысли имеют такое же назначение, потому можно себе представить, как важно посылать в пространство мысли созидательные и прекрасные. Эти добрые мысли сплетутся с прекрасными тончайшими мыслями («оттуда»), и получится контакт сильный. Воздействия «оттуда» непрестанны, а люди вместо того, чтобы принять их благодарно, стараются отмахнуться, как от мух назойливых. Помните, «как внизу, так и наверху», и эта аксиома вечной непрерывной жизни должна быть всеми твёрдо усвоена. Жизнь продолжается в тонких формах и, увы, часто даже слишком отражающих наше земное пребывание. Всё это аксиома, но столько в земном быту нагромоздилось всяких искажений и самых диких представлений, что прекрасный смысл непререкаемых труизмов и аксиом затемнился. Человек, переходя, не проваливается в «хладную бездну», но продолжает свой путь, применяя свои накопления…»65
Жизнь Н. К. Рериха свидетельствует, что он всегда ощущал взаимосвязь своей деятельности с космическим творчеством. Видимо, был близок к такому пониманию и А. М. Горький. Очерк Н. К. Рериха о М. Горьком заканчивается вдохновенными словами признания: «Нерасплёсканной он пронёс свою чашу служения человечеству. От имени «Лиги Культуры» принесём наши искренние чувства памяти Горького, которая прочно и ярко утвердится в Пантеоне Всемирной славы».
Их объединяло многое – это были великие труженики, и великие романтики. Там, где прагматик задумается и отступит, романтик, воодушевлённый высокой идеей, идёт вперёд.
«По безумным блуждая дорогам,
Нам безумец открыл Новый свет.
Нам безумец дал Новый Завет,
Ибо этот безумец был Богом.
Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло –
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого–нибудь!»
Романтики и художественные натуры, они проявили себя в жизни духовными лидерами, рассматривавшими наши земные вопросы в космическом масштабе. Судьба человечества – и не меньше – вот над чем бился их просвещенный разум и беспокойный дух. У них были разные взгляды на пути достижения справедливого общественного устройства, но мы видим личностей, которые влияли на эпоху. Если мы отбросим иронический оттенок в слове «культуртрегер», появившийся по отношению к «империалистам–колонизаторам», то они были великими культуртрегерами в подлинном значении немецкого понятия о носителях культуры, а в русском языке о подвижниках культуры. Думая о них, на память приходит и известное выражение Ю. Олеши–И. Сталина – «инженеры человеческих душ».
Четыре десятилетия А. М. Горький стоял в центре культурной жизни России. До конца жизни он ощущал горячую любовь своих почитателей, к нему тянулись артисты, писатели, художники, научные работники. Многим он помог, многих спас от репрессий. Благодаря ему получили жизнь многие культурно–просветительские программы.
Чувствовал ли себя Горький буревестником в «золотой клетке», в «Граде обречённом»? Понимал ли соратник мифотворцев идеи построения Человека с большой буквы с помощью социальной революции, что потерпел поражение?
Видел ли рыцарь гуманизма, певец Человека будущего скрытые пружины нового строя, когда он писал статью «Если враг не сдаётся – его уничтожают»? Карл Радек двусмысленно шутил: «Предлагаю назвать нашу жизнь Максимально Горькой». Как  его разум оправдывал действия большевистских вождей? Душа его протестовала. Недвусмысленный заказ на очерк о «лучшем друге советских писателей» он не выполнил.
В те же самые годы Рерих испытал сильнейшую трагедию. На вершине всемирного признания, вначале против его планов выступили влиятельные силы, а затем – предали американские ученики. Те, с кем начинал проводить в жизнь учение Живой Этики, на кого надеялся, с кем делился самыми сокровенными мечтами. Но это нисколько не повлияло на убеждённость Н. К. Рериха в жизненности провозглашаемых им идей.
Его страстная мечта последних лет – вернуться на Родину. Известно, например, что последователи Рериха в Латвии, впоследствии вошедшей в состав СССР, которым было поручены переговоры, не смогли добиться положительного решения. В дневнике Р. Я. Рудзитиса появляется запись, в которой приведены слова Михаила Ветрова, секретаря советского полпредства и чекиста: «У вас тут всё старое, а если так, то пусть ваш Рерих сидит в своих Гималаях»66.
…Признание на родине пришло через годы.
Идея о высоком назначении культуры, которая воодушевляла  Горького и Рериха, по–прежнему востребована. Многие годы государственные деятели, вспоминая о культуре, ссылались на авторитет А. М. Горького. Времена изменились.
Симптоматично, в связи с этим, высказывание на «злобу дня» председателя Комиссии Совета Федерации по культуре Александра Дзасохова в интервью газете «Культура» под заголовком «Культура имеет излечивающее значение»:
«…Главное – не уменьшать финансирование культуры даже сейчас во время финансового кризиса. Напомню, когда была Великая депрессия в Соединённых Штатах, и её влияние распространялось на весь мир, наш великий соотечественник, Николай Рерих написал книгу. Она до сих пор является достаточно известной и в Северной Америке, и в Европе, и среди нашей интеллигенции тоже, где он философски и логично объяснил, что как раз в кризисные периоды культура может помочь людям пройти трудный период – своим духом, своей красотой, своим искусством…».
«Как политик, – пояснил этот государственный деятель, ухвативший не букву, а дух прочитанной им книги Н. К. Рериха, – я отдаю культуре приоритетное внимание: она имеет излечивающее значение. Иначе люди бросаются в другое пространство жизни – отнюдь не созидательное. Я вообще всегда считал, что через культуру можно решить многие вопросы…»67
Возникает законный вопрос, так что же мешает? Один из ответов на этот вопрос мы находим в книге П. Ф. Беликова «Рерих. Опыт духовной биографии», которую он писал до конца жизни. Современная научная мысль, пишет он, приближается к признанию тонких понятий, но есть одна проблема:
«Хуже обстоит дело с самим человеком. Мы по–прежнему находим на Земле множество «униженных и оскорблённых», множество непримиримо враждующих между собой сторон, столько «мещан», не желающих видеть дальше своего носа, что показаться в Космосе и протянуть кому–то руку со словами: «Мы твои собратья по разуму», – будет величайшей ложью и обманом. Скорее мы – «собратья по неразумию», а таковым в Космосе нечего делать. Неслучайно некоторые фантасты иначе не представляют себе проникновение в Космическое пространство, как «космической войны» с инопланетянами...
Новое время приоткрывает новые дали, и основные положения Бытия должны быть повторены в соответствии с новой, Космической эпохой жизни на Земле…
Мало, очень мало ещё людей, для которых земной план является обязательным, равноправным и равнозначащим Тонким Мирам, планом Бытия. Все они тесно связаны друг с другом, и трагедия не в том, что кто–то признаёт только материальный план, а кто–то – полный приоритет духовного над материальным. Трагедия заключена в том, что потеряна гармоничная связь между ними, и Мирам Тонким мы приписываем наши земные законы, а материальный план делаем зависимым от Тонких проявлений «потустороннего». Между тем, в разнообразии Бытия часть законов идентична для всех состояний, часть познаваема по аналогии, а часть присуща лишь отдельным планам Бытия и никогда не вторгается в другие планы. Это обстоятельство труднее всего постигается человечеством в его общей массе, потому что она сама по себе очень разнообразна.
И в новую, Космическую эпоху разница сознаний человеческих будет давать о себе знать особенно остро. Ведь для сознания «каменного века» прежде необходимо освоить сознание «бронзового века», а затем уже позаботиться об усвоении понятий «века железного» и, наконец, века Космического. Поэтому–то, если в каменный век было достаточно на один вопрос иметь один ответ, то теперь на один и тот же вопрос необходимо иметь в запасе тысячу ответов. Соизмеримость должна подсказать, какой из тысячи в данном случае будет правильным… Без общины, без единства человечества Космос будет для нас закрыт…»68
Вспомним, в заключение, пророческие слова Н. К. Рериха: «Перед нами путь претворения культуры механического, материалистического интеллекта в культуру духа. В светлую жизнь благословенного, могучего, просвещённого духа…».

Примечания:
1 Павел Басинский. Страсти по Максиму. Документальный роман о Максиме Горьком. М., 2007, с. 112.
2 Пьер–Жан Беранже. Песни. Огюст Барбье. Стихотворения. Пьер Дюпон. Песни. М., 1976, с. 236.
3 П. Ф. Беликов. Рерих и Горький. – Ученые записки Тартуского государственного университета, 217 выпуск. Труды по русской и славянской филологии. XIII. Горьковский сборник. Тарту, 1968, с. 251 – 265.
4 Непрерывное восхождение. Сб. к 90–летию со дня рождения Павла Федоровича Беликова (1911 – 1982). Том I. М., с. 290.
5 П. Ф. Беликов. Рерих (Опыт духовной биографии) – Новосибирск, 1994, с. 8.
6 Павел Басинский, там же, с. 23.
7 Цит. по: Юрий Безелянский. 99 имен Серебряного века. М., 2008, с. 145.
8 Н. К. Рерих. Сказки. Л., 1991, с. 17–20.
9 Цит. по: Н. М. Калинина. Оправдание синергетики. Синтез науки, философии и религии. Часть 1. Проблемы становления целостного мышления. Бишкек, 2003, с. 39. В книге имеется содержательный раздел «По ту сторону добра и зла. Анатомия кризиса Фридриха Ницше».
10 П. Ф. Беликов. Рерих (Опыт духовной биографии) – Новосибирск, 1994, с. 58.
11 Цит. по: П. Ф. Беликов. Рерих (Опыт духовной биографии) – Новосибирск, 1994, с. 38–39.
12 Елена Ивановна Рерих. Письма. Т. III. М., 2001, с. 408.
13 Там же, с. 399.
14 Николай Рерих. Листы дневника. Том II. М., 1995, с. 33.
15 Цит. по: Юрий Безелянский, указ. соч., с.145.
16 Там же, с. 145.
17 Цит. по: П. Ф. Беликов. Рерих (Опыт духовной биографии) – Новосибирск, 1994, с. 58.
18 Там же, с. 39–40.
19 Письмо А. М. Горького к К. П. Пятницкому. – Русская литература XX века. Дооктябрьский период. М., 1980, с. 24.
20 Николай Рерих. Листы дневника. Том II. М., 1995, с. 346.
21 Письмо А. М. Горького к Г. Сенкевичу. – Русская литература XX века. Дооктябрьский период. М., 1980, с. 25.
22 Н. К. Рерих. Из литературного наследия. М., 1974, с. 303.
23 См.: Вл. Орлов. Гамаюн. Страницы жизни Александра Блока. – «Дружба народов», 1977, № 10, с. 111–112.
24 Н. К. Рерих. Из литературного наследия. М., 1974, с. 101.
25 Николай Рерих. Листы дневника. Том II. М., 1995, с.109.
26 Цит. по: Валентин Сидоров. На вершинах. М., 1977, с. 32.
27 Ранее Рерих упоминал о нём в книге «Алтай–Гималаи», в разговоре с Д. Д. Бурлюком в 1929 году. Поскольку в то время, когда вышла статья П. Ф. Беликова, «такой» Горький не укладывался в каноны, эпизод не был опубликован. Теперь он известен, но напомним его:
«...В дружеском кругу Горький проявил ещё одну, неожиданную для многих, сторону. Говорили о йогах, о всяких необычных явлениях, родиной которых была Индия. Многие из присутствующих поглядывали на молчавшего Горького, очевидно, ожидая, что он как–нибудь очень сурово резюмирует беседу. Но его заключение было для многих совсем неожиданным. Он сказал, внутренне осветившись: «А всё–таки замечательные люди эти индусы. Говорю о том, что сам видел. Однажды, на Кавказе, пришлось мне встретиться с приезжим индусом, о котором рассказывалось много таинственного. В то время я не прочь был и в свою очередь пожать плечами о многом. И вот мы, наконец, встретились, и то, что я увидал, я увидал своими глазами. Размотал он катушку ниток и бросил нитку вверх. Смотрю, а нитка–то стоит на воздухе и не падает. Затем он спросил меня, хочу ли я посмотреть в его альбоме и что именно. Я сказал, что хотел бы посмотреть виды индусских городов. Он достал откуда–то альбом и, посмотрев на меня, сказал: «Вот и посмотрите индусские города». Альбом оказался состоящим из гладких медных листов, на которых были прекрасно воспроизведены виды городов, храмов и прочих видов Индии. Я перелистал весь альбом, внимательно рассматривал воспроизведения. Кончив, я закрыл альбом и передал его индусу. Он, улыбнувшись, сказал мне: «Вот вы видели города Индии», дунул на альбом и опять передал мне его в руки, предлагая посмотреть ещё. Я открыл альбом, и он казался состоящим из чистых, полированных медных листов, без всякого следа изображений. Замечательные люди эти индусы»…» – Николай Рерих. Листы дневника. Том II. М., 1995, с. 32.
28 Там же, с. 31.
29 В. П. Лапшин. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М., 1983, с. 76.
30 Николай Рерих. Листы дневника. Том II. М., 1995, с. 352.
31 Н. К. Рерих. 1917 – 1919. Материалы к биографии. – СПб, 2008, с. 383.
32 В. П. Лапшин. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М., 1983, с. 84.
33 Н. К. Рерих. 1917 – 1919. Материалы к биографии. – СПб, 2008, с. 389–90.
34 Selivanova N. The World of Roerich: A Biography. New York: Corona Mundi, International Art Center, 1922, p. 74.
35 Н. К. Рерих. Письма к А. Н. Бенуа. Вып. 4. СПб, 1993, с. 11.
36 М. Горький. Несвоевременные мысли (Заметки о революции и культуре). Рассказы. М., 1991, с. 81–82.
37 Н. К. Рерих. Письма к А. Н. Бенуа. Вып. 4. СПб, 1993, с. 13–14.
38 Н. К. Рерих. 1917 – 1919. Материалы к биографии. – СПб, 2008, с. 128,133.
39 Selivanova N. The World of Roerich: A Biography. New York: Corona Mundi, International Art Center, 1922, p. 74.
40 Цит по: П. Ф. Беликов. Рерих (Опыт духовной биографии) – Новосибирск, 1994, с.129.
41 Н. К. Рерих. 1917 – 1919. Материалы к биографии. – СПб, 2008, с. 316.
42 Цит. по: Юрий Безелянский. 99 имен Серебряного века. М., 2008, с. 148.
43 М. Горький. Несвоевременные мысли (Заметки о революции и культуре). Рассказы. М., 1991, с. 87.
44 Максим Горький. Книга о русских людях. М., 2000, с. 507, 509.
45 М. Горький. Несвоевременные мысли (Заметки о революции и культуре). Рассказы. М., 1991, с. 88.
46 Н. К. Рерих. 1917 – 1919. Материалы к биографии. – СПб, 2008, с. 320, 314.
47 Максим Горький. Книга о русских людях. М., 2000, с. 205–206.
48 Павел Басинский. Страсти по Максиму. Документальный роман о Максиме Горьком. М., 2007, с. 116.
49 Н. К. Рерих. 1917 – 1919. Материалы к биографии. – СПб, 2008, с. 318, 321.
50 Н. К. Рерих. Цветы Мории. Берлин, 1921, с. 89–90.
51 Цит. по: М. Л. Дубаев. Рерих. М., 2003,с. 179–180.
52 Н. К. Рерих. 1917 – 1919. Материалы к биографии. – СПб, 2008, с. 199.
53 Там же, с. 330.
54 Там же, прим. на с. 188.
55 Там же, с. 328.
56 Цит. по: П. Ф. Беликов. Рерих и Горький. – Ученые записки Тартуского государственного университета, 217 выпуск. Труды по русской и славянской филологии. XIII. Горьковский сборник. Тарту, 1968, с. 263.
57 Н. К. Рерих. Пути Благословения. New York, Paris, Riga, Harbin: Alatas, 1924, с. 5–6.
58 Цит. по: П. Ф. Беликов. Рерих и Горький. – Ученые записки Тартуского государственного университета, 217 выпуск. Труды по русской и славянской филологии. XIII. Горьковский сборник. Тарту, 1968, с. 263.
59 М. Агурский. Великий еретик. Горький как религиозный мыслитель. – «Вопросы философии», 1991, №8, с. 64.
60 Цит. по: Валентин Сидоров. На вершинах. М., 1977, с. 33–34.
61 Валентина Ходасевич. Портреты словами. Очерки. М. 1987, с. 251.
62 См.: В. А. Росов. Николай Рерих. Вестник Звенигорода. Книга 1. Великий план. СПб, 2002, с. 152.
63 Цит. по: М. Агурский. Великий еретик. Горький как религиозный мыслитель. – «Вопросы философии», 1991, №8, с. 68.
64 Н. К. Рерих. Обитель Света. М., 1992, с. 51–52.
65 Там же, с. 55–57.
66 Рихард Рудзитис. Дневник. Зрелые годы (1930 – 1960). Минск, 2003, с. 491.
67 Газета «Культура», 9–15 апреля 2009 года.
68 П. Ф. Беликов. Рерих (Опыт духовной биографии) – Новосибирск, 1994, с. 299–305.

Опубликовано: Подвижники (Рерих и Горький) // Анненко Алексей. Посох Рериха. - М.: Издательство АСТ, 2022. - С. 20-59


Рецензии