Пермский этап. В белую ночь

       Барсуков собирался в гарнизонный наряд: влез в сапоги, натянул портупею, привесил кобуру с пистолетом.  Сегодня вечером он будет патрулировать улицы города и следить чтобы военнослужащие не нарушали порядок. Патрулирование Барсуков не любил. В патруле он чувствовал  себя каким-то лягавым, досаждающим солдатикам, вырвавшимся из казармы на волю. Ну подумаешь пуговица расстёгнута или фуражка не на голове, а в руках. Так жарко же. Конечно, если на улицу вываливал вдрызг пьяный военнослужащий, меры принимать было необходимо.  Но такое случалось редко. Барсуков собирался на службу и мечтал,  чтобы ему достался спокойный маршрут патрулирования. А то пошлют в Балатово, в  район женских общежитий и всё – там спокойного патрулирования не жди.

      Барсуков собирался в наряд под аккомпанемент соседей. Дом был насквозь звукопроницаемым. Справа,  через стенку, девочка терзала пианино, наверху пацанчики гоняли шайбу, внизу что-то заколачивали. И только за стенкой слева было беззвучие и спокойствие, хотя жили там два  парня, но в квартире никаких, вечеринок, оргий, никаких других шумных мероприятий не происходило. Работали они на Свердловском заводе, в испытательном цехе.  Жили одни, их мама умерла в прошлом году.  Барсуков представлял: были бы все соседи такими умиротворёнными как эти молодые люди, вот была бы лепота.  Парней жалел весь дом и люди по возможности помогал им, пока они не устроились на работу. Молодые люди были уж очень  хорошие, вежливые, приветливые, добрые.
       Пермь блаженствовала под сенью белой ночи. На Комсомольском гулял народ. Молодёжь вывалила на набережную Камы. В парке им. Горького работали аттракционы, с американских горок неслись визги.  На танцевальной площадке звучала музыка, там начались танцы. Барсукову повезло. Ему для патрулирования  достался спокойный маршрут: парк им. Горького.  И верно. Что делать солдату в парке? На каруселях что ли кататься?  Солдат, вырвавшись из казармы, спешил в какое-нибудь женское общежитие, которых было много в Перми. Там можно было и бабца наколоть и водочкой побаловаться.

        Барсуков с двумя подчинёнными ему солдатами-патрульными сидел на садовой скамейке, наслаждаясь летним вечером и  танцевальными ритмами. Внезапно музыка замолкла. Но танцплощадке раздался какой-то шум. «Наверное, драка», -- подумал Барсуков. Но это была не драка.
         К Барсукову подбежал молодой мужчина с выпученными глазами: «Товарищ майор, на танцплощадке солдата зарезали!» Барсуков вскочил и  помчался на танцплощадку.  На ходу мужчина сообщил, что милиция и медики уже вызваны.

        Солдат лежал на спине в дальнем углу танцплощадки. Рукоятка, профессионально загнанного под ложечку ножа, торчала из нижней части груди . Возле солдата расплылась не лужа крови, а большая тёмно-красная лепёха. По всему было видно,  что служивому никакая медицинская помощь уже не нужна. Из кабины диджея Барсуков позвонил в комендатуру и сообщил дежурному по гарнизону о событии на танцплощадке с тем, чтобы тот оповестил коменданта.

        Первой прибыла милиция. Милицейские изъяли нож из тела, -- документы из кармана и приступили к осмотру места преступления и выявлению возможных очевидцев преступления. Очевидцев практически не было,  лишь одна девушка видела как из дальнего угла танцплощадки выбегали  два парня, которые туту же исчезли. Её немедленно  взяли в оборот на предмет составления словесных- портретов возможных преступников. После того, как труп был тщательно осмотрен и сфотографирован, медики вынесли его с танцплощадки.

     Окончив патрулирование, Барсуков поздно вечером в расстроенных чувствах вернулся домой. Жена и дети уже спали. Соседи тоже угомонились Он прошёл на кухню и включил электрочайник. Пока чайник закипал, он достал из холодильника початую бутылку «Столичной», налили в фужер граммов 120 и под сало, знатно сдобренное чесноком и красным перцем,    опрокинул содержимое фужера в себя для, по его мнению,  душевного успокоения.  Однако, успокоения не произошло, а наоборот, новая докука овладела Барсуковым.

      Вскоре чайник вскипел и Барсуков  стал чаёвничать. В процессе чаепития он  был удивлён тем, что  спокойные парни в квартире слева  не спят и не просто не спят, а ведут себя необычно бурно. Громко играла музыка. Очевидно был включён магнитофон, а братья то ли выясняли отношения, то ли жёстко спорили о чём-то.  Слов было не разобрать, но отдельные вскрики были понятны. Когда он различил такие слова как «парк», «перо», «военный» , то очень забеспокоился. Ему остро захотелось узнать о чем братья базарят.

        Барсуков взял из шкафчика алюминиевую миску и приложил её к соседской стене, а своё ухо приложил к донышку миски.  Разговор с трудом, но можно было понять. Там один парень распекал другого за то, что тот оставил перо в теле военного .  Нож, по мнению первого парня нужно было взять с собой и выкинуть в реку. И концы в воду. А так теперь у ментов имеется неотразимая улика. Второй парень отбивался от нападок брата, уверяя, что нож – это бесполезная улика. Не будут же менты снимать отпечатки пальцев к всех мужчин города.
Первый парень обозвал второго мудаком и пояснил, что у ментов масса приёмов и возможностей эффективно использовать такую улику как орудие убийства. Они продолжали пикировку, но Барсукову уже всё было ясно.   Он отпрянул от стены ошеломлённым.   Он нечаянно узнал кто  убил солдата

          Гражданский долг требовал, чтобы он немедленно обратился с заявлением о сделанном им открытии в правоохранительные органы. Ум же, исходя из интересов своего хозяина, не рекомендовал этого делать: начнутся допросы, опознания, очные ставки. Себе дороже. Но и оставлять преступника на свободе – тоже не дело. Решил Барсуков написать анонимку. К анонимкам, если это не ложный донос, не клевета, он относился ровно. Совсем не обязательно выпячивать своё имя  по любому поводу.

       Утром следующего дня он уселся за пишущую машинку и отстукал следующий текст: «Прошу обратить внимание на двух жильцов квартиры 24 в доме №77 по проспекту Орджоникидзе. Скорее всего один из них убил солдата в парке Горького.»

        Анонимку он запечатал в конверт с адресом районного отделения милиции, вышел на улицу и опустил конверт в почтовой ящик.  Вскоре вежливые парни были арестованы.        Вот такие  неординарные молодые люди проживали рядом с Барсуковым. И никому из окружающих даже в голову не могло прийти заподозрить их в чём-нибудь нехорошем.

        Через два дня братьев выпустили, потому как милиция,  тоже на могла заподозрить их в чём-нибудь нехорошем. Оба подозреваемых имели железное алиби. Они в тот злосчастный  вечер, когда убили солдата, находились в Доме культуры Свердловского завода. Они были членами драматического коллектива, который проводил генеральную репетицию детективной пьесы драматурга  Аркадьева.
      Придя поздно домой, они решили ещё раз прогнать один сценический кусок, который  у них не очень получался.  Вот их эмоциональный театральный диалог и принял простодыра  Барсуков за бандитский базар.

       В советское время убийство было таким громким ЧП, что на уши ставилась вся милиция и обычно преступника находили.  Нашли и подонка порешившего солдата, который оказывается приехал в отпуск. Преступник сумел доказать, что военнослужащий первым напал на него и ему пришлось принять оборонительные меры. Тем самым он избежал «вышки», но свою двадцатку получил.
      А Барсуков радовался , что он своё заявление в милиция не подписал и теперь никто не знает как он глупо обмишурился.