Почитаем, дети

      В советские годы идеологи так старались напичкать детей идеологией, что зачастую сами  давали обоюдоострое оружие.

      Например - нужно было твердо знать, кто такие Герцен, Добролюбов и Чернышевский и знать их работы. Ну, Герцена принуждали читать лишь пару глав. А вот Чернышевский... Кто поумнее - делал правильные выводы. Главное тут - картина ужасающего маразма, поразившего "прогрессивных"  людей в России.  Атмосфера превосходно воссоздана.

      Вот почему тех же "Бесов Достоевского дети понимали гораздо лучше. Во-первых, они не были в школьной программе, во-вторых - именно благодаря усиленному изучению различных деструктивных процессов и организаций делалось понятно, что именно описывает автор. В-третьих... они жили в этой самой, созданной бесноватыми, реальности.

      Так что, увы, Чернышевский необходим.

      Имя его в топонимике еще присутствует. Да, в Петербурге нет уже многих убийц и кровопийц - Перовской, Желябова, Халтурина. Правда, декабристов еще не убрали. но подождем.

    

Достоевский, как и многие  другие, в юности подпал под деструктивное влияние революционных идей. Однако после смертного приговора, каторги и царского помилования осознал - что  есть Царь, Бог и Россия. Этим же путем прошли в свое время Пушкин, Тихомиров и некоторые другие.

Его роман «Бесы» имеет одним из эпиграфов евангельскую притчу о бесах, которым Господь позволил выйти из бесноватого и войти в стадо свиней. Потому что им очень не хотелось возвращаться туда, откуда пришли.
 
Революционные бесы, которые как  раз недавно потерпели поражение во Франции, двинулись в Россию. После успешного дебюта с декабристами они стали вселяться в людей помельче.

    В сущности, очти каждый герой «Бесов» - одержимый.  Для   нормального человека почитание Бога, Царя, отца и матери – так же естественно как воздух. В героях Достоевского мы видим обратное. 

Даже люди, которые вроде бы обладают набором положительных человеческих качеств – непременно управляются демоническим началом. Вот Кириллов – бессребреник, безобидный, любящий детей чудак. Но он один из самых страшных персонажей. Поскольку его идея человекобожия вместо богочеловечества – несет  разрушение и смерть. Ибо человекобожие – это демонопоклонничество. Человек не может обожествиться кроме как во Христе. Следовательно, отрицание приводит Кириллова к демонизму и самоубийству. Таким путем прошли многие социалисты и анархисты.  Среди них были и духовные лица.

Ставрогин, в котором критики в единственном разглядели что-то  сатанинское – вовсе не так  ужасен. Ибо он все же мучается совестью.

Петр Степанович, чьим прообразом служил маниакальный убийца Нечаев - тот уже практически воплощенный бес.  У него практически не осталось человеческих качеств. кроме потребности в еде.

Степан Трофимович и Петр Степанович, которые как бы иллюстрируют уже поднятую Тургеневым тему отцов и детей –  блестяще подтверждают библейские слова «отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина».

Степан Трофимович и его поколение  комфортно поругивали Россию (лежа на диване), а их сыновья уже готов разрушать ее.

Его идеи сбылись в полной мере.

В каждом произведении  имеется несколько ключевых строк.  Есть они и «Бесах».

«Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут, да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их Богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! С другой стороны, послушание школьников и дурачков достигло высшей черты; у наставников раздавлен пузырь с желчью; везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный… Знаете ли, знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмём? Я поехал — свирепствовал тезис Littr?, что преступление есть помешательство;{89} приезжаю — и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест. «Ну как развитому убийце не убить, если ему денег надо!» Но это лишь ягодки. Русский Бог уже спасовал пред «дешовкой». Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «двести розог, или тащи ведро». О, дайте взрасти поколению. Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они ещё попьянее стали! Ах как жаль, что нет пролетариев! Но будут, будут, к этому идёт…

Но надо, чтоб и народ уверовал, что мы знаем, чего хотим, а что те только «машут дубиной и бьют по своим». Эх, кабы время! Одна беда — времени нет. Мы провозгласим разрушение… почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна! Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… Тут каждая шелудивая «кучка» пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да ещё за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнётся смута! Раскачка такая пойдёт, какой ещё мир не видал… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам… Ну-с, тут-то мы и пустим… Кого?
— Кого?
— Ивана-Царевича.
— Кого-о?
— Ивана-Царевича; вас, вас!
Ставрогин подумал с минуту.
— Самозванца? — вдруг спросил он, в глубоком удивлении смотря на исступлённого. — Э! так вот наконец ваш план.
— Мы скажем, что он «скрывается», — тихо, каким-то любовным шёпотом проговорил Верховенский, в самом деле как будто пьяный. — Знаете ли вы, что? значит это словцо: «он скрывается»? Но он явится, явится. Мы пустим легенду получше чем у скопцов.{90} Он есть, но никто не видал его. О, какую легенду можно пустить! А главное — новая сила идёт. А её-то и надо, по ней-то и плачут. Ну что? в социализме: старые силы разрушил, а новых не внёс. А тут сила, да ещё какая, неслыханная! Нам ведь только на раз рычаг, чтобы землю поднять. Всё подымется!»

Или вот что кричит бедный, испугавшийся разбуженного зверя Степан Трофимович – «Помилуй, кричу ему, да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь? »

Наконец, то, что и по сей день очень нравится делать всевозможным предателям и «оппозиционерам» --

«Неистовый вопль раздался со всех сторон, грянул оглушительный аплодисман. Аплодировала уже чуть не половина залы; увлекались невиннейше: бесчестилась Россия всенародно, публично, и разве можно было не реветь от восторга?»  Разве нет сейчас таких настроений? Может. Таких подлецов и мало, но ведь они торчат на телевидении и их все видят и слышат.

     Достоевскому было относительно легко вернуться на путь правды. В детстве он жил с очень благочестивой матерью, которая любила ездить на богомолье по монастырям и маленький ее сын тоже очень это любил.

Однако, кроме «Братьев Карамазовых» у него нигде нет благочестивых людей. Помните, в «Идиоте». Генеральша Лизавета Прокофьевна возмущается, что дочки никогда не знает, какой сейчас день.  Ведь это означает, что они не постятся. В среду и пятницу  едят скоромное. И это приличная семья в 19 веке! Даже сейчас народ и то богобоязненнее.

Можно было бы перейти к основной загадке «Бесов». Но это в другой раз.