Ито Эйносукэ - Камышовка - 01

К вечеру ветер стих, пыль улеглась, а старушка с котомочкой за плечами медленно брела вверх по улице, еле волоча ноги и то и дело поправляя солому, вылезающую из обтрепанных задников варадзи*. через каждые три дзё** она останавливалась немного передохнуть, делала несколько шагов и буравила взглядом очередную парадную дверь магазина или его вывеску. Внешне она производила впечатление человека, изумляющегося переменам, которые время сотворило с некогда знакомым городком, или же того, кто ищет для ночлега неизвестный дом. Подойдя к зданию Инспектората сельхозпродукции, фасад которого украшали широченные стеклянные двери и весьма внушительная вывеска, она надолго замерла – так ястреб зависает над болотом – а потом, видимо, решившись, быстро подошла ко входу и толкнула стеклянную дверь.

«Я из Акадзавы, - чиновник в черной униформе, оторвавшись от давно надоевшего ему созерцания улицы, ожидал продолжения. – Господин, я хочу, чтобы вы помогли мне найти, где живет моя дочь». Чиновник подался вперед, не уверенный, не ослышался ли он? Когда женщина продолжила: «Мне сказали, что она в гостинице “Сейфу”, и вот, я пришла, а ее там нет, так что не могли бы вы помочь мне найти ее, пожалуйста?» Чиновник оборвал ее на полуслове: «Знаете ли, поиск людей – такого рода вещами мы не занимаемся. Если это то, что вас интересует, вам лучше обратиться в полицейский участок». И он продолжил осмотр улицы.

«А, так это не полиция? – старушка медленно обвела глазами стены и всю обстановку. На лице ее отразилось острое разочарование. Полицейский участок располагался всего в двух-трех кварталах далее по улице, но войдя туда, женщина обнаружила всех полицейских, отвернувшимися от входной двери. Потешаясь, они разглядывали парочку, прибывшую прежде, так что прошло несколько времени, пока кто-то обратил на нее внимание. Парочка, о которой зашла речь, представляла собой женщину под пятьдесят с обострившимися чертами лица и большеглазую пухлощекую девицу. Понуро склонив головы, они стояли перед офицером с полысевшими на манер двух скошенных крыльев висками. Обе были в рабочих шароварах, причем у молодой через боковой вырез виднелся ярко красный нижний пояс.

«А теперь покажи нам деньги, что ты украла. - Следуя приказу лейтенанта, девица сунула руку в складки своего пояса, и, основательно покопавшись в нем, извлекла замызганный тряпичный кошелек в полосочку. Лейтенант изучил его содержимое.

– Ага, вот они. Не потратила еще ничего. Десять иен, пятьдесят сэн – так ведь?

Он адресовал свой вопрос пожилой женщине, которая кивком подтвердила его правоту. На ее лице отобразилась крайняя степень облегчения. «Хорошие же у нас творятся дела, - продолжил полицейский. – Дочь обкрадывает собственную мать. Ты, девушка, далеко зашла. Ну, а вы, - обратился он к матери, - не пора ли вам перестать выпроваживать мужей вашей дочери из дома, а?

Он умолк, ожидая ответа, однако мамаша молчала, всем своим видом давая понять, что у нее есть свои резоны. Тогда в разговор вступил дежурный полицейский, сидевший за регистрационной стойкой. Он крутанулся на стуле, поворотив свое багровое лицо, чтобы видеть происходящее.

«Эй, - крикнул он, - скольких зятьев ту уже вышвырнула?» Не получив в ответ ни полслова, а только затянувшееся молчание, он адресовал свой вопрос дочери: «Скольких мужей ты потеряла из-за нее?» Девушка на секунду взглянула на мать, но быстро опустила глаза, уставившись в пол. «Последний был пятым», - еле выговорила она.

«Как, уже пять? И это в твоем-то возрасте! Тут не до шуток, скажу я вам». Взгляд полицейского поплыл вдоль помещения, возвратившись в исходную точку, и остановился на лице старушки, стоящей прямо перед его стойкой. И тут же, словно припомнив нечто срочное, он принялся что-то выводить на листе бумаги.

«Выдворила пять зятьёв, вот, значит, как – подвел итог первый, лысеющий полицейский.- Какого рожна ты так себя ведешь? Если ты собираешься и дальше поступать так, мы, разумеется, не сможем позволить твоей дочери просто взять и вернуться с тобой домой. Украла кошелек – дело дурное, не спорю, но кто знает, что ей придет в голову вытворить в следующий раз? Дом поджечь, к примеру. Что тогда будешь делать? Ну, так как: по-прежнему будешь издеваться над ними и вышвыривать, а? Будешь или нет?»

Мать явно не ожидала такой издевки от служителя закона и начала нервно протирать руки куском влажной тряпки. Ее ладони были черны от въевшейся грязи, как если бы она пришла сюда прямо с работы в поле. «Да, господин. Понимаю, господин, - отвечала она. – Вряд ли я вновь так поступлю», - нерешительно пробормотала она, не отрывая взгляда от половиц.

«Ах, вряд ли? Это не сулит много хорошего», - отозвался стоящий рядом патрульный, который и привел обеих женщин в участок. «Если это все, что вы можете сказать, то, когда дело дойдет до следующего раза, вы опять поступите точно так же». После этого замечания он обратился к дочери: «А теперь, ты. Что ты чувствуешь по отношению к мужу? Так ли уж он тебе нужен?»

Девица ничего не ответила, только покраснела. Тогда полицейский повторил вопрос: «Ну, так он нужен тебе или нет?» На этот раз девушка едва заметно кивнула, и он переключился на мать: «Вопрос с деньгами улажен, но не это главное. Вам придется вернуть зятя, договорились? Так что, по рукам..?»

«Да, понятно» - кратко ответила женщина, но полицейский, видя на ее лице следы сдерживаемых бурных эмоций, означающих, что убедить ее вовсе не так-то просто, резко сменил тон и раздраженно заорал: «Слушай сюда! Достаточно уже болтовни! Только оттого, что ты вдова, ты не можешь и дальше продолжать выкидывать своих зятьев прочь из дома! Тебе уже достаточно лет, чтобы понимать это. Чудесно, конечно, молодого к рукам прибрать, но всему есть предел. Скажи правду, ты действительно собираешься помириться с последним мужем твоей дочери?»

При этих словах молодка, на глаза которой от нахлынувших воспоминаний о выгнанных мужьях навернулись слезы, разразилась громкими безудержными рыданиями. Все присутствующие обернулись, глядя на нее с удивлением. Ни на кого не обращая внимания, она рыдала взахлёб. Очень скоро все ее лицо покрылось слезами, нескончаемыми потоками изливавшимися из глаз. Казалось, этому не будет конца.

«А теперь-то что случилось, черт подери?» - ведущий расследование офицер встал со стула и, повернувшись спиной к девушке, перебросился парой слов со все еще занятым своей писаниной дежурным за стойкой, а затем от нечего делать прогулялся до дальнего конца комнаты с недовольной миной.

«Дочки ли, матери, не такая уж большая разница. Послушай-ка, вот ты! – он приблизился к девушке и хлопнул ее по плечу. – Полагаю, муж много для тебя значил, но все-таки с этими рыданиями и кражей кошельков можно далеко зайти!»

Однако молодая женщина продолжала рыдать навзрыд. Ее мать, задумавшаяся было о том, что вся любовь ее единственной дочери достается мужу, вроде бы наконец впервые пришла в себя и погладила дочь по руке. «Что с тобой, моя радость? – сказала она умиротворяюще. – Ты все-таки здесь не одна, кругом столько господ…»

Районный патрульный, вызванный в дом этой женщины для расследования пропажи кошелька с десятью иенами из секретера, не обнаружил следов проникновения со взломом. При этом ему было известно, что хозяйка, потеряв мужа в расцвете лет, страдала от жестоких приступов ревности к дочери и выгнала из своего дома полдесятка зятьёв, последний из которых, Наомура, был на редкость уравновешенным и уважаемым молодым человеком. Поэтому полицейский решил сперва расспросить дочь. Он нашел ее работающей в поле. На все вопросы она отвечала уклончиво, поэтому он доставил в участок обеих женщин. Расследование доказало правоту его подозрений. Воришкой оказалась дочь. Она пошла на это, чтобы показать матери незащищенность дома без мужчины и добиться возвращения Наомуры.

Дверь с шумом распахнулась, и вошел начальник участка. Он намеревался закончить смену. Будто приподнятые невидимыми струнами, полицейские вскочили и дружно отдали честь. «Что это за рёв тут? Раз поговорили с ними, отправьте их домой», - сказал начальник. Он собирался подойти к плачущей, но, передумав, вышел на улицу. Все сразу расслабились. Полицейские, смена которых закончилась, начали одеваться, болтая по-свойски.

«Ну, теперь-то, мамаша, вы понимаете? – спросил лысеющий полисмен, ведающий криминальными делами. – К вам, девушка, это тоже относится. Как бы вы не скучали по мужу, воровство и все такое надо прекращать. Если вам ясно, можете идти».

Опустив головы, женщины направились к выходу. Лейтенант Вакамацу, инспектирующий офицер, проводил их ленивым взглядом. «Хотел бы я иметь подход к женщинам, - сказал он, поправляя бумаги на своем столе. – Похоже, муженек этой девицы его знает». Это вызвало спор о том, кто из личного состава пользуется наибольшим успехом у слабого пола.

«Что ни говори, - заметил лейтенант Миёси, отвечающий за призыв в армию, - а Тангё Садзэн – вот сорвиголова, от которого девки без ума». Левую бровь и веко Миёси пересекал шрам. Прошлым летом, когда он ловил форель, то поскользнулся на гладком, покрытом мхом валуне, разбил очки и заполучил багровый шрам – своего рода тавро, возвещающее о чрезмерном увлечении рыбалкой. После этого коллеги за глаза прозвали его Тангё Садзэн, как и известного убийцу. Своей репликой он хотел дать понять окружающим, что ему известно о своем прозвище.

«А что толку? – произнес лысеющий криминалист. – У людей вроде тебя и меня нету шансов против молодежи. Он повернулся с выражением ироничного восхищения на лице в сторону поручика Кобаяси, молодого парня, только что пришедшего из спортзала. – Теперь осталось только убрать «ко» из его имени, и Кобаяси Чоджиро станет нашим секс-символом номер один», - громко порадовался он своей шутке***.

/Продолжение следует/

*Варадзи – сандалии из рисовой соломы.
**Дзё – мера длины, равная 3 метра 3 сантиметра.
*** Игра слов: кобаяси означает «малый лес, роща», а баяси – «лес».