Антарктида

Переход на соседнюю полярную станцию, находящуюся всего в десяти километрах от той заброшенной, куда они сначала прибыли по ошибке, подходил к концу. Правда, они шли не напрямую, в обход небольшой горной гряды, поэтому переход занял весь день, к тому же быстро идти мешали тяжёлая одежда и глубокий снег, по которому даже на широких лыжах передвигаться было трудновато. К счастью, погода начала портиться только в последний час, но всё равно следовало поторопиться, о чём напомнил  только что профессор Кошкин своим спутникам. Спутниками были, кроме Мурзика, аспирант Кошкина Василий Лионов и полярник Пончин - здоровый хряк под два метра, с обветренным, потрескавшимся рылом и маленькими узкими глазками, который за время путешествия не обмолвился с остальными и пятью словами. Теперь он сказал:

- Да, надо бы побыстрее. Как бы буря не застигла...

- А что, буря может налететь внезапно? - мрачно поинтересовался Лионов.

- Да это ж разве внезапно, - Пончин криво усмехнулся (не из презрения, а как будто чтобы не тратить лишние силы на пустяки вроде улыбок). - Вон уж и ветер поднимается... Посмотрите-ка вон на небо-то.

- Мне на небо смотреть без толку, - холодно возразил Лионов. - Я в этом совершенно не разбираюсь, и здесь - в первый раз.

На это Пончин ответил только неуверенной полуухмылкой, и Мурзику стало его жалко.

- Тут разбираться нечего, - сказал он. - Я здесь тоже впервые, а тем не менее, прекрасно вижу, что погода начинает портиться.

- Пусть себе портится, какое мне дело. А снежная буря - это тебе не плохая погода, это для нас - катастрофа: занесёт в пять секунд, а искать нас некому. Так и останемся тут, как мамонты.

Никто ему возражать не стал.

Тут Мурзик, ехавший вслед за Кошкиным, впереди Лионова, неожиданно свернул в сторону. Его внимание привлёк какой-то непонятный шум.

- Мурзик, ради бога, ты куда?! - закричал на него Лионов.

- Да сейчас!.. Я догоню, - бросил ему Мурзик через плечо, и Лионов преувеличенно тяжело вздохнул.

Пончин остановился и посмотрел вслед молодому коту, за которым устремился и профессор.

- Там эти... пингвины, - спокойно сказал Пончин.

- Пингвины, - раздражённо повторил Лионов. - Разумеется! Побывать в Антарктиде и не увидеть пингвинов?

Тут он подозрительно оглядел хряка с ног до головы.

- А вам что, это уже не интересно?

Пончин только неопределённо качнул головой.

- Что, вы каждый день, что ли, видите стада пингвинов?

- А я не люблю пингвинов, - объяснил полярник.

Мурзик тем временем достиг края плато, по которому они ехали, и увидел внизу бухточку. На берегу толпилось множество пингвинов. Они расхаживали туда-сюда, прыгали в воду, выпрыгивали из воды на берег.

- Пингвины! - воскликнул подъехавший сзади Кошкин.

Лишь минут через пятнадцать Мурзик с профессором вернулись к своим спутникам, и Лионов высказал предположение, что, вполне вероятно, именно этих пятнадцати минут им и не хватит, чтобы доехать до станции прежде, чем начнётся страшная буря, которая погубит их всех, в отличие от пингвинов.

Когда они снова тронулись в путь, Мурзик с сожалением спросил у Пончина, почему тот не поехал с ними понаблюдать за пингвинами. Пончин, по обыкновению, мотнул головой, а Лионов злорадно усмехнулся:

- А он не любит пингвинов.

Мурзик улыбнулся, потом ответил:

- Они, по-моему, вели себя довольно беспокойно. Может быть, чувствуют приближение бури?

- Кто их разберёт, - угрюмо пробормотал Пончин.

- Вы же здесь несколько лет живёте, - сказал Лионов, - и до сих пор не знаете пингвиньих повадок?

- Я их повадки не изучал. Я на станции работаю... И станция моя - с другой стороны, вообще.

- А что приближается буря, видно и без пингвинов, - заметил Кошкин.

- Я что и говорю, - подтвердил Лионов. - Надвигается буря. а мы задерживаемся. Хотя мы, кстати, как и коллега Пончин, тоже не пингвинов изучать приехали... Ну, разумеется! Побывать в Антарктиде и не увидеть пингвинов? - добавил он и сердито посмотрел на Пончина.

...Им действительно не хватило каких-нибудь пятнадцати - двадцати минут. Буря застигла их, когда вдали уже показались низкие строения полярной станции с торчащими над ними антеннами. Но спустя несколько секунд они полностью скрылись из виду. Только что вокруг путников расстилались бескрайние просторы, покрытые искрящимся снегом, а теперь они с трудом различали спину впереди идущего. Лионова, хуже всех ходившего на лыжах, два раза валило с ног порывами ледяного ветра. Мурзик с Кошкиным тоже двигались с большим трудом. Впереди шёл Пончин и, судя по его уверенной поступи, не сомневался, в отличие от остальных, в каком направлении нужно двигаться.

Мурзик шёл последним. Шедший впереди него Лионов вдруг остановился и, обернувшись к Мурзику, что-то прокричал ему, но тот ничего не расслышал сквозь шум ветра и жестом показал, чтобы Лионов шёл дальше. Он испугался, что они могут отстать от Пончина и профессора. Не хватало умереть такой нелепой смертью - в двух шагах от станции!

Они шли как будто сквозь толщу воды, и через полчаса Мурзик почувствовал, что силы его оставляют. Глядя на еле различимый силуэт Лионова, он удивлялся, как это тот всё ещё держится на ногах, и гадал, видит ли Лионов Кошкина или Пончина, или они с ним давно идут наугад в одиночестве, неизвестно в каком направлении. Но догнать Лионова и проверить сил не было, и он так устал, что это его уже не особенно беспокоило. Он больше думал о своей подружке, дожидавшейся его в Кошатинске: наверняка она бы до смерти перепугалась, если бы могла видеть, как он сейчас еле плетётся за Лионовым. Она на самом деле очень его любит, - наверно, обревётся, если с ним случится что-нибудь скверное. Мурзику вспоминалось их нежное расставание в аэропорту, когда Маша смотрела на него снизу вверх широко-широко открытыми большими глазами, а в глазах стояли слёзы. А Кошкин сидел неподалёку, закинув ногу на ногу, и смотрел в противоположную сторону. А Лионов прибежал в последнюю минуту, когда Кошкин уже не знал, что думать, - Лионов обычно отличался пунктуальностью... Сейчас Мурзику стало жалко, что Лионов не увидел его прощания с Машей. Вот бы он позавидовал! - у самого Лионова вряд ли когда-нибудь была такая красивая подружка... что и неудивительно с его характером. Хотя вполне возможно, что и у Мурзика не было бы подружки, обладай он такой неказистой внешностью, как у Лионова... От этой мысли ему стало жалко Лионова, и он разозлился на себя. И ещё он подумал, что нечестно так гордиться, даже про себя, Машиной любовью: ведь сам-то он, говоря по правде, её не любит. Это наверняка так, потому что он же знал, что не любит, даже во время их первого секса, - может быть, именно поэтому всё прошло так гладко, хотя у обоих не было ни капли опыта, просто он не очень волновался. Маша ночь напролёт твердила, что любит его, а он этого ни разу не сказал, хотя ему ужасно хотелось. Так что понятно, что он не любит её и, увы, не полюбит в будущем.

Мурзик совсем было расстроился от всех этих жалостных мыслей, но тут он вспомнил ту, которую, скорее всего, мог бы полюбить, если бы не разделявшее их огромное расстояние. Это была, конечно же, австралийка Мурри - не такая красавица, как Маша, зато с характером точно таким же, как у самого Мурзика. Он до сих пор совершенно отчётливо помнил её фигурку на пристани, когда она медленно отдалялась от него вместе с австралийским берегом, - ноги широко расставлены, руки - в карманах. Она никогда не плакала... Мурзик попробовал во всех подробностях вспомнить, как они с Мурри целовались, но эти воспоминание почему-то ускользали и расплывались, - странно, отчего бы это... Первый раз они поцеловались возле здания почтамта.

Мощный порыв ветра неожиданно ударил Мурзика спереди. Задохнувшийся и ослеплённый снегом, Мурзик взмахнул руками и неуклюже повалился на спину, на рюкзак. Ему показалось, что его мгновенно засыплет снегом, что ему уже не выбраться. Он отчаянно забарахтался и через каких-нибудь двадцать секунд был уже на ногах. Правая лыжа была сломана прямо посередине, у заднего конца крепления. Спина Лионова исчезла из виду. Мурзик как можно скорее заковылял вперёд, стараясь не проваливаться в снег правой ногой.

Прошла минута, и Мурзик понял, что заблудился. И почувствовал не столько страх, сколько злобу на самого себя, - хорош путешественник! Оказался хуже подготовленным, чем слабосильный Лионов, который вечно ноет, что устал и со всех сторон грозит опасность, пусть даже он старше на несколько лет.

- Э-эй!!. - безо всякой надежды заорал Мурзик. - Лионов!..

И внезапно где-то со всем близко отозвались голоса всех трёх его спутников: "Мурзик! Мурзик!!! Э-эй!" Только тут, по охватившей его радости, Мурзик осознал, как же он перепугался, и бросился на голоса.

- Мурзик!! - вопил Лионов. - Что случилось?!

- Фу... чуть не потерялся... - объяснял запыхавшийся Мурзик, радуясь, что если голос у него и подрагивает, сейчас это всё равно никто не услышит. - Лыжа сломалась... Я тут грохнулся...

- Что же ты мне не крикнул?!! А?!. Откуда мне знать, идёшь ты там сзади или нет?!

- Да успокойся... - Мурзика смутил ужас Лионова, намного превосходивший испуг Кошкина и Пончина, да и его собственный, - разорался, как будто малое дитя потерял. - Лучше пойдёмте дальше, пока буря не усилилась.

- А мы пришли, - радостно сообщил ему Пончин.

В самом деле, в нескольких шагах впереди можно было различить серую стену строения.

Вскоре их ждала радушная встреча на станции, - как любых здешних гостей, уж очень они были редки здесь, на пустынном континенте. К тому же Пончина здесь все знали.

Через полчаса после того, как путешественники укрылись за стенами центрального, самого большого, корпуса антарктической станции "Кошкин дом", и Мурзик смешно рассказывал о своём приключении с лыжей, началась уже настоящая буря.