Как два пальца об асфальт

               
                Рассказ.
          Все, кто знал Ивана Ивановича – именно знал, а не был просто знаком с ним-считали  его за весьма везучего человека. Да и как не считать, если еще во внедавние времена дефицита «всего и вся» он мог за год находить в разных местах – а иногда и в таких, про которые и подумать-то не подумается!- по 6 штук наручных часов, да еще и очень приличных фирм, купить которые можно было либо за границей, либо в «комиссионке». Носить найденные раритеты все враз он не мог, поэтому и начал коллекционировать их, причем   пополнял  свою коллекцию строго найденными образцами. Иногда мог подарить какой-нибудь из них родственнику или хорошему знакомому на памятную дату, самолично отгравировав дарственную надпись приобретенным для таких случаев «гравером», которым он научился пользоваться самостоятельно.
         Кроме часов, находил он и разные другие вещи, и всем придумывал дальнейшее назначение в жизни. Редко что из найденного ему не пригождалось в хозяйстве, но и бесполезные вещи он не выбрасывал просто так, на улицу, а собирал и после сдавал в металлолом.
    Доводилось ему находить и изделия из золота и серебра, и даже колечко с осколком бриллианта. По взаимному уговору с женой они не сразу искали, как можно использовать найденную вещь, а вначале давали объявления в местной газете( там их можно было размещать бесплатно) и на сайте «потеряшек». Если в течении недели-двух хозяин не находился – у вещи начиналась другая жизнь и появлялись новые хозяева.
        Иван Иванович за свою жизнь настолько свыкся с тем, что имел какое-то особое чутье, благодаря которому ноги и приводили его к находке, что ни сколько не удивился, обнаружив какой-то сверток из вощеной коричневатой бумаги в зарослях лопухов недалеко от слабо приметной тропки в тайге, куда он наконец-то сподобился выбраться со своим псом Темкой.
         Капли воды после недавно прошедшего летнего дождя уже подсохли на широких листьях лопухов,для грибов было еще не время,клюква с брусникой тоже еще только набирали силу ,и Иван Иваныч просто не спеша прогуливался по знакомым местам невдалеке от их городка, а Темка с удовольствием сновал между поваленных ураганом стволов елей и кедров, нюхал все вокруг и возбужденно и радостно лаял, преданно глядя на хозяина, словно благодарил того за эту вылазку на природу.
      Вначале Иван Иваныч боковым зрением зафиксировал, что справа от него что-то не так с растущими там лопухами и травой, и, доверяя своему чувству, воспитанному давно, еще в армейской учебке, он внимательно присмотрелся и к хаотично переплетенным стеблям травы, и к наваленной явно не природой кучке разномастного хвороста, которую эта трава прикрывала собой. В кучке этой были как и сухие, легкие в ломке веточки деревьев явно не этого года выпуска, так и свеже- наломанные ветки ельника, стволики-тельца которых еще ярко белели из-под надорванной неаккуратно коры. Он пошевелил палкой, служившей ему посохом, эту явно рукотворную кучку веток и увидел этот загадочный сверток бумаги. На нем явственно проступала цифра «3», некрасиво и коряво написанная химическим карандашом. Был он крест-накрест перетянут обычной бельевой веревкой, завязанной на два бантика.
    Иван Иваныч упал в «упор лежа» на руки и прислушался к свертку. Тиканья таймера слышно не было, да и кому могло понадобиться закладывать бомбу здесь, в лесной глуши, вдали от города и каких-бы то ни было объектов?      Иван Иваныч пораздумывал недолго и взял пакет в руки. На ощупь в нем находилось что-то мягкое. Он аккуратно развязал бантики, похожие на заячьи уши, и развернул пакет. Бумага еще хрустела, следовательно, под дождь он не попал. Он развернул вощеную, скользкую на ощупь бумагу и в руках у него оказалось… Знамя воинской части. Чтобы получше все разглядеть, он, выбрав рядом лужайку поровнее, постелил этот армейский атрибут. Знамя было без древка и на траве заняло не так уж и много места. Так и есть, вот и нанесенный на ярко-алое полотнище «золотой» краской номер воинской части, и присвоенные этой части почетные наименования за успехи в Отечественной войне 1941-1945 г.г., и вышитые «золотыми» же нитками ордена, которыми эта часть была награждена. А неплохо же оно сохранилось не смотря на свой возраст… Но как оно могла здесь оказаться? Боевое Знамя любой части – это пост номер 1! Иван Иваныч и сам за время своей службы пару раз охранял именно знамя своей части и помнил, как непривычно трудно было стоять возле него по стойке «Смирно» два часа, как ныла спина и чесалось то в одном, то в другом месте. Как оно оказалось в сибирской тайге? Здесь ведь до ближайшей части не одна сотня километров.
         Иван Иваныч вспомнил, как давно, еще когда он служил свои «срочные» два года в рядах СА, во время очередных учений, которых у него за два года было немало, ему с напарником и другом Мишкой Каракуловым командир их разведроты капитан Славин дал особое задание: добыть и доставить в штаб боевое Знамя их условного соперника – мотострелкового полка из соседней дивизии. Инструктаж их начальник штаба майор Михайлюков и капитан проводили с ними наедине, закрывшись в штабной палатке и строго-настрого приказав караульным не подпускать к ней никого ближе чем на 20 метров. Решение офицеров было простым и авантюрным одновременно: пока основные силы их полка ведут наступление на различных участках, отвлекая условного противника ложными атаками и передвижениями, наша разведрота должна расчистить путь для прорыва к штабу «неприятеля», потом по команде начать якобы отступление, заманив защитников штаба за собой, а в это время они вдвоем должны проникнуть в штабной блиндаж и захватить Знамя воинской части  своего условного противника. Для нашего полка это означало бы моментальную «Викторию», оценку «отлично» от проверяющих и конец учениям, а для нашего противника – позор на командирские и солдатские головы, оргвыводы и расформирование части. Конечно, до последнего пункта бы дело не дошло, но в реальности, а не во время учений, командиров бы и остальных виновных в таком позоре однозначно отдали бы под трибунал, а при военных действиях их бы попросту расстреляли.
             Надо сказать, что про подобные операции во время учений мало кто слышал, а наши отцы-командиры были отчаянными и рисковыми ребятами, и нач.штаба убедил нашего «полкана» в успехе подобных действий. Им всем, конечно же, хотелось иметь «грудь в крестах», а то, что голова может «оказаться в кустах» их не пугало нисколько, и по итогам учений каждый из нас получил свое: «полкан» стал полковником, нач.штаба – подполковником, наш ротный – майором и вскоре отбыл с новым назначением в ГСВГ – командовать штурмовым батальоном. А нам с Мишкой дали по 10-ти дневному отпуску домой и еще ротный пообещал, что увольнительные у нас будут гарантированно каждые выходные до самого «дембеля».
     Веселое и хорошее было то время для нас, двадцатилетних, сильных, красивых парней, казалось – мы держим в ладонях весь мир и все у нас впереди… Странно, я знаю, что есть и те улицы, по которым мы бегали в детстве, и те сады, по которым мы воровали яблоки, и те колодцы, воды из которых не было в детстве вкуснее и чище,  и я уверен, что есть еще тот плац, на котором я преклонял колено, давая Присягу на верность и с трепетом и благоговением прикасался губами к алому полотнищу, но одновременно нет уже ничего – ни той страны, в которой мы родились и выросли, ни того духа, который жил в нас, и многие наши командиры , да и просто наши погодки-сослуживцы уже покинули этот мир, унеся все это с собой. Нет чего-то главного для каждого человека, для мужчины, хотя, может быть, в нас, в нашем поколении это, главное, еще и осталось, тлеет где-то в уголочке,  а у нынешней молодежи пропала уверенность в будущем, и видится оно им как сквозь мутное стекло, а понятие «Родина» для них просто набор из 6 букв, за которым не стоит ничего… Ладно, прекращаю это брюзжание…Но тут же, словно после небольшого перерыва для титров, вспомнилось одно из воскресений, которые считались в армии праздничным днем. А в армии  праздничный день это: и расширенные в этот день спортивные мероприятия, и усиленное питание, и увольнительные в город, и кино в клубе и, конечно же, вынос Знамени части.  Как красиво выглядел выход знаменосцев со Знаменем части !  «Комендачи» тянут ножку, печатают шаг, словно забивая стальные гвозди в плац, офицеры части, наши отцы-командиры, стройные, осанистые, с прямыми спинами, чисто выбритые до синевы, сплошь красавцы,  четко держат в приветствии руки у козырьков щегольски «подбитых» фуражек, и мы, рядовые, ефрейторы, сержанты и старшины, солдаты своей страны, вытянувшиеся по команде «На Знамя – смирна!», враз посерьезневшие, повзрослевшие. А ведь многим из тех, кто воевал в Отечественную, совершал подвиги и становился Героем Советского Союза, было тогда по столько же лет, сколько и нам…                И чтобы в груди у тебя вновь тренькнуло струной то чувство… внутри тебя звенит непонятное волнение, оно тебе понятно, но словами ты его выразить не можешь…Нет их, слов, не хватает просто, а те, которые могут придти в голову – какие-то куцые, не объясняющие важность и суть момента. Ты просто и ясно вдруг понимаешь, что за твоей спиной твоя Родина, и она видится тебе обычными пыльными проселочными дорогами, темными и невзрачными ссутулившимися стогами мокнущего под дождем сена, тетями Дашами и дядями Колями на знакомых с детства улицах, мамой, с зажатым в натруженной руке смятым платочком , вглядывающейся в столб пыли, поднятой в другом конце улицы кем-то – возможно, это сыночка отпустили из армии на побывку и он бежит домой…
          У кого-то, вполне возможно, Родина ассоциируется с чем-то или кем-то другим, но ставить знак равенства между тем, о чем  написано выше и яхтой, виллой, дорогой машиной или счетом в банке у меня рука не поднимается. Это же сколько монет, яхт, машин и дворцов надо положить на вторую чашу весов для того, чтобы она встала вровень с первой?  У нас, «голодранцев», на все это свой взгляд, и другим он может быть непонятен…
                Иван Иваныч огляделся вокруг, места все сплошь знакомые. «Надо же, всего только Знамя увидел да в руках подержал, а какие мысли в голову набежали…- ухмыльнулся он. – Надо с этой находкой что-то делать. А вдруг его того, украли в какой-то части, привезли сюда и решили спрятать? Командир, может быть, уже собрался под трибунал идти или и того хуже – пулю себе в лоб пустить от такого позора? А как я его преподнесу властям? Первый же и попаду под подозрение,- вспомнил он сюжеты многочисленных сериалов про работу нашей милиции-полиции.- Нет, сделаю-ка я вот так…»
                Он аккуратно, по сохранившимся на шелке следам, сложил Знамя, вновь упаковал его в бумагу и постарался запрятать на том же месте, где и нашел сверток. Потом отошел от этого места на несколько шагов, достал из кармана телефон, недавно подаренный дочерью, и дефилирующей поход-кой отпускника на отдыхе в тайге пошел по едва заметной  тропинке, одновременно снимая это все на камеру и ведя прямой репортаж с места событий. Он захватывал в кадр и летнее светлое небо с прозрачными тучками, и стаю летевших птиц, и весело носящегося по зарослям Темку. Ему нужна была достоверность и непредвзятость в кадре.. Так он неспешно дошел и до знакомого уже тайника. Не прерывая съемки и не забывая комментировать голосом все свои действия, он опять «обнаружил» сверток, аккуратно развернул его и заснял все это на камеру. Он был вроде бы как-бы ни при чем, и оказался в этом месте случайно ( хотя так оно и было на самом деле), так что алиби он себе на всякий случай сконструировал. Собрав под запись находку и сложив ее в полиэтиленовый пакет, в котором у него были взятые из дому бутерброды ( Темка им очень обрадовался и съел с аппетитом), он пошел обратно к машине. Он решил поехать в полицию и там сдать находку.
               
                Часть 2.
        Приехав в город, Иван Иваныч вместо полиции решил обратиться в военкомат. Все-таки Знамя части больше по их части – даже скаламбурил он.   Военком оказался на месте. Высокий и крупный мужчина в черном морском кителе, с иконостасом орденских колодок на широкой груди, с погонами полковника. « По морскому это будет капитан первого ранга,- вспомнил Иван Иваныч и немного сбивчиво объяснил цель своего визита в этот кабинет.
      Военком слушал его, не перебивая и хмуря клочковатые брови. Он иногда поглядывал на Ивана Иваныча, словно соизмеряя услышанную информацию с тем, кто ее принес. Повертев в своих больших  пальцах заламинированный прямоугольничек автомобильных прав, которые Иван Иваныч подал ему как единственный имеющийся у него на руках документ, военком вдруг непроизвольно, словно это происходило у него само по себе, встал «во фрунт», сделав ровной спину, отчего грудь его приняла почти необъятную ширину, чуть слышно щелкнул каблуками(или это Ивану Иванычу показалось?) и представился по полной форме:
 - Капитан первого ранга Шамаль Виктор Сергеевич, военком. Он не сказал «в отставке», видимо, до сих пор считал себя действующим офицером. Они крепко пожали друг другу руки и Иван Иваныч, присев на жесткий диван, уже не спеша, старясь не пропустить ни малейшей подробности, рассказал военкому все о своей сегодняшней находке.
      Тот, как и ожидал Иван Иваныч, отнесся к сообщению с полной серьезностью, как к значительному и важному факту. Попросив Ивана Иваныча на ви-севшей у него на стене карте показать место, где было обнаружено Знамя, он сделал на ней пометку простым, но ярким карандашом и записал на полях время находки. Потом предложил Ивану Иванычу написать рапорт( граждан-ское слово «заявление» он, видимо, совсем не признавал) и принял находку под роспись. Пообещав, что лично и сейчас же он займется расследованием этого неординарного случая и о результатах доложит Ивану Ивановичу, он тут же начал куда-то названивать и искать каких-то знакомых ему людей. Они обменялись телефонами и Иван Иваныч отбыл домой со спокойным сердцем и уверенностью, что так оно и будет, что он обратился к нужному человеку.
    Дома за ужином он, опуская кое-какие подробности, могущие отяготить рассказ, пересказал все жене. Она, как человек, и близко никогда не стоявший возле армейских дел, восприняла его рассказ как небольшое приключение с его очередной находкой.
        Ночью Ивану Иванычу снилось, как он пробирается сквозь линию фронта к нашим, туда, где временами были видны всполохи канонады. Или , на худой конец, он хотел бы попасть к партизанам, которых в этих местах было достаточно. Под гимнастеркой, прямо на сердце, у него было спрятано Боевое Знамя их воинской части, от которой осталось всего несколько десятков бойцов, да и те бродили где-то разрозненными кучками, пытаясь, как и он, добраться до своих. Иван Иваныч знал, что, пока у него есть Знамя – их часть считается живой и действующей. Его сморило от усталости под кустом дикой малины, который он с голодухи «объел» дочиста. Вдруг он услышал немецкую речь и резко открыл глаза. Над ним стояли кольцом 5 или 6 солдат в форме СС и о чем-то переговаривались, поглядывая на него. Увидев, что он проснулся, один из них потянулся к нему, чтобы схватить за грудки и приподнять. «Хрен вам, а не знамя,- с веселой злостью подумал Иван Иваныч и сорвал чеку с последней, припасенной для подобного случая, «лимонки», лежащей в кармане галифе. - Будет вам сейчас и » хенде хох», будет и «капут». Несколько секунд до взрыва тянулись так долго, что, казалось, не кончатся никогда.  – Интересно, а о чем думают солдаты за несколько секунд до взрыва?- словно не о себе подумал он. Ему совсем не было страшно, он не боялся погибнуть вот так, самым страшным для него было бы, если бы фашисты обнаружили то, что он прятал на груди и взяли бы Знамя  в плен. Наконец в глаза ему плескануло невыносимо яркой и болючей волной света и он проснулся.
                - Ваня, ты чего так кричишь, да еще и материшься во сне?- спросила сонная жена, разбуженная его неожиданным криком. Иван Иванович маши-нально ощупывал себя, словно хотел убедиться, что Знамя по-прежнему у него на груди. Но под пижамой ничего не было, и он, окончательно придя в себя, нервно засмеялся.
      - У тебя что, сердце болит?- взволнованно выспрашивала жена, заметив, как он мял и гладил под пижамой свою грудь.
- Да нет,  не волнуйся, все нормально, ничего не болит,- пытался он успокоить жену. – Сон просто такой нехороший приснился. Спи,- поцеловал он ее, потом погладил по теплому плечу. – Спи, моя родная, все хорошо.
Скорее для проформы, чем по надобности,  он сходил в туалет, спустил там воду, специально для жены приоткрыв дверь, и пошел на кухню. Там он взял кружку недопитого с вечера чая, ставшего к утру холодным и сладким – как он и любил- и сел у окна, прихлебывая помаленьку из кружки.
           « Надо же, как история с найденным Знаменем зацепила меня, аж сны такие вот снятся. Давно у меня ничего похожего не было.»
        Иногда ему снились военные сны, в которых он и ползал по – пластунски, и ликвидировал огневые точки врага, и даже подбивал гранатой фашистские танки. В них самым страшным для него был момент, когда ты лежишь в танковой колее и пережидаешь, когда эта стальная махина проедет над тобой, а ты потом сможешь запулить ей вдогонку гранату. Снились ему еще почему-то сны про красивых болгарских партизан, именно так их там называли. Но вот такие, подробные, с явно услышанной немецкой речью, с последней гранатой в кармане и Знаменем части за пазухой- такое было впервые. И как это можно было объяснить Иван Иваныч не знал.
 Он допил холодный чай и пошел досыпать. В эту ночь он больше не воевал.

                Часть 3.
             Ближе к обеду позвонил военком, четко сообщил, что есть новости и попросил приехать к нему в кабинет для разговора. Иван Иванович был уверен, что полковник раздобудет нужную информацию, но то, что он сделает это так быстро, приятно удивило его и вызвало уважение.
            Выйдя из-за стола и встретив его у дверей кабинета, Виктор Сергеевич крепко пожал ему руку и без раскачки начал удивлять Ивана Ивановича обилием информации:
   - Первое,- словно загибая пальцы начал он,- указанные на Знамени воинские части действующие до сих пор и имеют ровно такие же награды, какие вышиты на Знамени;
   - Второе:- Это разные воинские части и расположены они в разных военных округах за многие тысячи километров друг от друга, соответственно, Знамя не может одновременно принадлежать обеим частям; Не может оно принадлежать и какой-то из них, так как боевые награды, указанные на Знамени, как раз принадлежат разным частям;
 - Третье: - Знамя это, как бы помягче сказать, бутафорское, т.е. изготовлено одной из рекламных фирм нашего города специально для проведения у нас военно-патриотической игры «Зарница». Какой-то умник у них взял из интернета данные но, видимо, не имея опыта армейской службы и подойдя к вопросу не достаточно серьезно, напутал с атрибутикой и ввел в компьютер неправильные данные, а тот и изготовил это ,- он немного помолчал, подбирая название- творение, так сказать, которое вы и обнаружили в тайге, на месте проведения этой самой игры. Поисковый маршрут у них там проходит, команды должны на время обнаружить «закладки», пользуясь картой и компасом. Соревнования, кстати, через час там начнутся, в тире они уже отстрелялись, мы можем поехать на место и посмотреть, что они, ребятишки наши, умеют, в чьи руки, так сказать, передаем…- военком вопросительно взглянул на Ивана Ивановича.
 - И Знамя, кстати, успеем на место определить, никто ведь, кроме начальника ГУО и главного судьи, не в курсе, что Знамя уже обнаружено,- военком слегка улыбнулся.
              - Я представляю, что там началось бы, обнаружь Знамя не вы, а какой-нибудь прощелыга не служивший. Полный коллапс случился бы.
                Трясясь по ухабам таежной дороги, густо заросшей травой и мелким подлеском, Иван Иваныч не выдержал :
  - Виктор Сергеевич, я понимаю все: время другое, возможности другие, интернет в каждом утюге, запретов нет почти ни на что, но как можно так безответственно относиться к тому, что для нас, нашего поколения было дорого и имело значение? Ну это же не просто атласная тряпка с чем-то там написанным для игры, оно ведь в самом деле обагрено кровью, за него ведь жизни наши отцы и деды отдавали, вы ведь согласны со мной?- взглянул он на военкома. – Это же, это же… символ,- нашел он подходящее слово. - И вот такое вот отношение…- он замолчал, словно выдохшись.
 - Конечно же я с вами полностью согласен, мы, военные, люди вроде бы и  строгие на проявления чувств, но когда   выносят Знамя твоей части, то что-то в твоем сердце происходит,- глаза у военкома потеплели и стали влажными.
- А что эти, не служившие, пороху не нюхавшие, могут знать об этом? Какой у них патриотизм сможет развиваться?- военком сокрушенно помолчал.
- А вы где служили, на каком флоте?- вдруг уточнил Иван Иваныч.
 - На Балтике,- довольным голосом произнес военком.- С лейтенанта до кэпа. На АПЛ я служил. У меня « автономок» больше, чем у иной собаки блох.- Видно было, что ему приятно вспоминать и говорить об этом.
 - А насчет ваших опасений  я подумаю, может, и получится хоть что-то изменить. Есть еще у меня кое-кто и в министерстве, и в войсках, и среди депутатов тоже. Попробуем с символикой порядок ужесточить, а то так неизвестно кого воспитаем. Страну то на кого оставляем?
   Они успели вовремя привезти и спрятать на старом месте сверток, игра не была сорвана и прошла на высшем уровне. Но Ивана Иваныча не покидало горькое чувство, словно он наелся в запас чего-то этакого, и вкус этот никак не может выветриться у него внутри.
               
                Часть 4.
         А ночью он выступал с трибуны на Пленарном заседании Думы. Ему не хотели давать слово люди с неприятными лицами, у которых, видимо, по ошибке, висел на дорогих пиджаках депутатский значок. Но он каким-то образом прорвался туда, трибуну окружили офицеры из его части во главе с военкомом, и они никого не пропускали к Иван Иванычу, пока он бросал в зал и в депутатские лица правдивые слова о том, что именно они, люди, которые родились в одно время с ним, бегали в те же школы, были воспитаны на одних идеалах ( при этом слове некоторые из депутатов начинали громко смеяться), именно они допустили то, что попираются принципы, по которым жило их поколение, на них плюют и забывают, забывают и плюют, и последствия этого весьма плачевны, а их внуки могут стать Иванами, не помнящими родства. И вина их в этом безусловна, потому что в соответствии с принимаемыми ими законами в страну проникает разнообразная зараза, люди становятся друг другу чужими, идет насмехательство и обесценивание важных понятий.  И вот Иван Иваныч уже не на трибуне в Дворце съездов, а на броне легендарной «тридцатьчетверки» едет по освобожденному от фашистов городу, и стоящие вдоль дороги депутаты плачут от радости, а женщины-депутаты бросают им сплетенные из полевых цветов венки, и вот остановка, и заиграла «тальянка», и все танцуют русские народные танцы, умело и со знанием дела двигаясь в танце, и женщина, похожая то ли на Драпеко,на ту, какой она запомнилась ему по фильму "А зори здесь тихие", в гимнастерке, пилотке и новеньких начищенных сапогах, то ли на их детдомовскую учительницу английского Клару Марковну,большую и строгую еврейку, в кителе, полностью увешанном орденами и медалями - а каждая из наград соответствовала количеству раненых, вынесенных ей на себе из-под огня - в порыве чувств целует взасос Ивана Ивановича в пышные прокуренные усы совсем как того запомнившегося ему из детдомовского детства дяденьку на кадрах кинохроники…
       Иван Иваныч после того случая как-то незаметно и естественно сблизился с военкомом, они стали ходить друг к другу в гости, пить чай и прочие напитки, играть в шахматы. Виктору Сергеевичу импонировал этот немногословный мужчина, неожиданно серьезно проявивший себя в том, скажем так, незначительном случае. Ему, потомственному, в третьем поколении, офицеру, понравилось, с каким пиететом этот простоватый на вид человек, который и служил то всего два года, и присягу давал сорок лет назад, но помнил об этом до сих пор, отнесся к одной из армейских святынь. Он уговорил Ивана Ивановича, и тот иногда рассказывал школьникам о службе в армии, о  своих ощущениях от тех лет. И хотя ему не пришлось побывать ни в Афгане, ни в какой-нибудь другой горячей точке,  ему было что рассказать о таком невидимом, эфемерном, не поддающемся точным и четким математическим правилам, незаметном на ощупь, но таком емком понятии Родина.
 Что же касается слов, вынесенных в заголовок, то в соответствии с загадочной русской душой и непонятным для многих прочих народов скрытом смысле означают они следующее: умение сделать что-то, какое-то дело просто,легко и непринужденно, совсем как можно эти два самые пальца незаметно и легко о...ть. А относятся они в данном контексте к людям,для которых не осталось каких-либо "святых" понятий, для которых "все просто и ясно", которые могут легко и бездумно, на "голубом глазу" сотворить то, от чего кто-то другой, иной, может ужаснуться.И не надо пенять на изменчивое время. Его меняет все-таки мы,  люди.   24.01.03.