Карьерист

Александр Гарцев
Карьерист
Роман

Обед
В обеденный перерыв территория завода преображалась.
Пустынная и строгая накануне, она, начиная  где-то с половины одиннадцатого и практически до двух часов, дня наполнялась сначала рабочими и работницами из первого, шестого и одиннадцатого цехов,  образующих  то причудливые  черно-серые обрывки колонн, то с перекатывающимися прибаутками, шутками небольшие  по три-четыре  человека  компании.
Все спешили в заводскую столовую - кирпичное  синее  двухэтажное задание, стоящее  между  девятым  цехом  и длинным бараком конструкторское технологического бюро.
В нем-то я и работал уже несколько дней.   
Два года за границей, в Военно-воздушных силах СССР, пролетели  быстро.   И вот буквально три недельки назад в мае 1973 года я и демобилизовался.
А дома сидеть на шее мамы после армии? Ну ладно, недельку-другую можно. Но не месяц же! Работать надо! А куда идти, даже вопроса не  было. Ясно, на завод, где работала мама и моя многочисленная родня.
Так у нас в городе  велось ещё с  самой  Великой отечественной войны, что на трех предприятиях (это потом им дали определение градообразующих) трудилось все население  нашего небольшого  городка. А так как заводы возникли здесь лет тридцать назад, в годы войны, то и заводских и комбинатовских  династий  здесь было полно.
И у нас  с мамой тоже будет такая маленькая заводская династия.
Поэтому и проблемы такой,  куда  идти   работать  после армии  ни  у меня, ни  у моей мамы не было.
Так наш завод и стал мне родным.
Сергей Константинович, главный  инженером СКБ,  выйдя  за проходную и посмотрев  мой  техникумовский  диплом, сразу взял  меня в  группу  электриков, электромонтёром-монтажником третьего  разряда. 
Такие тогда строгие  порядки были, что даже  с дипломом  техника-электрика по производству  авиационного  электрооборудования, брали  в  рабочие  с самым  низким  разрядом.
Но я, ни  тогда,  ни  сейчас,  никогда  не  обижался. Таков был порядок, завод большой, третий так третий разряд, главное работа интересная - собирать электросхемы автоматических и полуавтоматических станков и линий на разные технологические операции производства деталей из металла, контрольных  операций.
Дух захватывало от перспективы интересной работы. Где-то около полутора десятков рацпредложений было оформлено  мной  за небольшой период  работы  в нашем бюро. До  сих пор  благодарности  остались в трудовой  книжке. А на разряды, вплоть до самого высокого, шестого, я потом успешно сдал все заводские экзамены.
Но была одна особенность заводской жизни: резкое отличие строгого трудового рабочего времени и времени обеденного, которое строгим совсем не было.
И это мне нравилось больше всего.
Ближе к часу, во втором часу публика в районе столовой уже менялась.
Выходили степенные нарядные тёти, красиво одетые девушки из заводоуправления, солидные дядечки  из техотдела,  яркие девушки из финансового,  молоденькие, смешливые  с отдела кадров  и машбюро.
А техническая молодёжь из отдела главного технолога, главного метролога и  других после обеда в обязательном порядке собирались в команды и резались  по - настоящему в волейбол. 
По всем спортивным правилам. Строго.
Судья со свистком, как и положено ему, сидел практически над сеткой.  Сварили для него специальное место.
Отличался Иван Иванович самый  высокий  из  волейболистов. Старался и Серега Трофимов, хотя мяч  после  его ударов  частенько  улетал в кусты к самой  столовой, почти к высокому бетонному забору с колючей проволокой.
-Бей Ваня! - азартно кричали   зрители,  и высоченный  и худосочный Иван  Иванович Лукьянов с большим  удовольствием  всаживал очередной никак  не  берущийся  «кол» в самую  середину  площадки  противника.
Отскочивший мяч, высоко подпрыгивая, отлетел к забору. Я быстренько сбегал. И верхней подачей отпасовал подающему.
- Молодец, парень! - похвалил судья. - Играем дальше. Подача слева.
Ближе к двум довольные, вспотевшие, раскрасневшиеся спортсмены расходились к своим мольбертам, к чертежам, к столам. 
Отдышаться. Отдохнуть от такого жаркого обеда.
Да и поработать бы немножко надо.
Я на заводе ещё новичок и в эти обеденные инженерные игры, конечно, меня никто не пустит. Да я и не напрашиваюсь.
Всего два месяца, как я  после демобы (так у нас в ЮГВ называют увольнение на гражданку) и никак пока не могу к этой гражданской жизни привыкнуть.
И полигон снится, и казарма, и быстрый, нетерпеливый Немлат, конь, подаренный нашей части венгерскими друзьями из соседнего колхоза, и модели снятся, построенных нами натовских танков, американских, хоков, и самолётов, которые были целями для наших лётчиков. Мы их делаем из досок и фанеры, красим в цвет армий НАТО, в защитный цвет.
Снятся  ещё не расколошмаченные пулемётами и учебным бомбометанием наших лётчиков. Удачные в натуральную величину мишени, как две капли воды, похожую на НАТОвский прототип.
И даже жалко их иногда, когда одни щепки остаются после нескольких занятий. Хорошо работают наши лётчики.
Снятся красивые венгерские города, широкие поля, прямые, как в учебнике геометрии, каналы.
Но это уже в прошлом.
Я иду к себе в лабораторию, где мы, четыре электрика конструкторского бюро, паяем блоки, схемы для станков, которые для производственных нужд делаются здесь же, на нашем заводе.
Электрики
Нас в комнате четыре электромонтёра.
Сидим, паяем. И когда мы работаем, у нас дым коромыслом. От канифоли. Раз паяльник макнул в канифоль и сразу клуб дыма к потолку. Нос отвернёшь, глаз прищуришь, и вроде нет дыма. Быстрей паяльник подносишь к контакту, приложишь - секунда и капелька олова обволокла медные провода, превратив их в один серебряно-белый блестящий монолит.
Все. Спаял.
И дуешь, чтобы олово тут же схватилось и дым от канифоли над твоей головой медленно поплыл к Славке.
Я дую на Славку. Славка дует на меня. Женька на Вовку.
На самом деле мы не хамим, и никто никого не подставляет, никто ни на кого не дует, и в мыслях этого нет, ведь мы друзья, а просто сдуваем в центр комнаты и эти облака канифоли от себя разгоняем.
Ведь кроме нашего дувания никакой вентиляции в нашей комнатке, которая громко называется мастерской электриков,  нет.
Мы привыкли к этому канифольному запаху и без него уже свою жизнь не представляем.   Уже и подружиться успели.
Все парни после армии. Только в разное время дембельнулись. 
А Женька, так он вообще и жениться уже успел. И жена у него не кто-нибудь, а дочка самого начальника финансового отдела. Женька у нас хоть и связан родственными узами с большим с начальством, но парень простой, из народа, не заносится, обедает в рабочей столовой вместе с нами, круто играет в волейбол, бегает на лыжах. Молодец.
У нас столы рядом. Женька слева, а напротив него, у входной двери, Вовка, наш вожак комсомольский и заводила. Напротив меня тёзка мой, Славка. Гитарист и вообще, кампанейский парень.
Четыре электрика - четыре паяльника. Представляете, какой дым, когда четыре паяльника работают?
И это в то время, когда из всей  вентиляции у нас, как уже отметил, одна открытая форточка.
Но мы уже привыкли.
Сидим, работаем, паяем.
У каждого своя схема, своё устройство, своя работа. Кто к станку реле времени делает, кто пускатель монтирует, кто радиосхему к станку с ЧПУ мастерит и к роботу.
Робот Петя. Это мы его так называем. На самом деле не робот, а всего-то это рука такая, механическая которая детальки подаёт в станок.
Там всего-то, в роботе, четыре релюшки, три конечника, да два воздушных цилиндра, штоки из которых и двигают  детальки захваченные магнитом электрическим.
Магнитик включается, деталька прилипает, магнитик отключается, деталька падает. Механизм подачи деталек простенький, но все мы гордо зовём это простенькое устройство робот Петя. 
Наши инженеры говорят, что за ними, за таким Петями, будущее, за роботами.
Но когда эти времена наступят?
В общем, работы хватает,  что нам конструктора -электрики нарисуют, то и монтируем на плату.
И паяем, паяем, паяем.
Все вручную.
Как я уже отмечал, это руки у нас работают, схемы принципиальные и монтажные глазки рассматривают, а головы свободны.
Поэтому, молча, мы не работаем. Всегда у нас какие-то разговоры, коллективные дискуссии, обмен мнениями, шуточки.
То инженера зайдут, новости заводские пообсуждать, покурить, с молодёжью пообщаться, то начальство зайдёт, просто так посидеть, проверить, как мы тут работаем. Чем дышим.
Чем мы дышим-то, понятно. Так  ведь они ещё не просто так заходят, а покурить им надо обязательно, отдохнуть от своих кульманов. С молодёжью пообщаться.
Тут вот Владик на днях заглянул. Анекдот про Брежнева рассказал.
Приезжает Брежнев к Картеру с официальным визитом. Картер водит Брежнева по Белому Дому, показывает ему разные достопримечательности и в конце заводит в небольшой кабинет. В этом кабинете на стене приделана небольшая панелька, а на ней две кнопочки - белая и черная. Картер говорит Брежневу:
— Вот, посмотрите, Леонид Ильич: у меня есть две кнопочки. Если я нажму на белую, то на СССР упадёт атомная бомба, а если я нажму на черную, то на СССР упадёт водородная бомба...
Сказал и смотрит, какое впечатление его слова произведут. Брежнев подумал и говорит:
- Вы знаете, мистер президент, во время войны у меня в Польше была одна знакомая пани. У неё в доме было два унитаза - один голубой, а другой розовый... Но, когда в Варшаву вошли советские танки, она обо*ралась прямо на лестнице!
Все уржались.
Придумает же народ. Вовка, наш комсорг, тоже усмеялся и,  вытирая слезы, сказал:
-Вы мужики осторожнее, раньше за политические анекдоты два года давали.
-Ты, что Вовка, - подначиваю я его, - цифры - то переставь, семьдесят третий год на дворе, а не тридцать седьмой.
Смеёмся.
Владик, рассказав ещё парочку анекдотов, взялся за выполнение своих общественных обязанностей. Он у нас за спортивно-массовую работу отвечает в профсоюзах. Записывает на лыжные соревнования заводские закрытие зимнего сезона. Вот и сейчас уговаривает всех.
Все отказываются.
-Записывайтесь, записывайтесь, - ворчит Вовка, - а то в «Комсомольском прожекторе» пропечатаем.
Снова все смеются. Женька - спортсмен, он записался.
Остальных и «Комсомольский прожектор» не запугал.
Непуганые времена пошли.
Хорошие.
Вообще-то руки работают, а голова свободна. Вот мы и спорим на разные темы. В общем, шум и гам целый день.
А мне это нравится.
Пришёл Санька:
- Ну что Вовка, пойдёшь на дежурство сегодня?
- Не знаю, - мнётся тот
Сегодня у них в милиции секретное задание. Надо ходить по улицам высматривать пацанов, какие-то парни сбежали из детского дома. И если увидишь, то сразу доложить.
Вот об этом-то и «доложить» мы и заспорили.
- Нет, - говорит Славка, — это не для меня. Пацаны решили на свободе побыть, отдохнуть от своей подростковой тюрьмы. Там же настоящая тюрьма в детском доме-то. Знаешь их как там строго держат. А я их возвращать буду? Нет закладывать и доносить не буду. Это не по мне. Пусть парни погуляют на свободе. Жрать захотят, все равно вернутся.
Вовка тоже как-то в сторону сразу:
-Нет, ребята, я лучше на танцы пойду.
Сашка нас давай уговаривать, что мол парни это не шпиками вас приглашают поработать и не доносительством заниматься, а помочь, не хватает людей в милиции.
Женька вроде согласился. Ну это его дело. А если потом там с ним в милиции побеседуют, и он потом что-то и о нас будет там все рассказывать.
Нравственно ли это, про друзей своих доносить. Морально ли это?
Сашка пошёл. Я взглянул на его сутулую спину и представил себе, как интересно будет, если ему незаметно на неё повесить табличку с восклицательным знаком. «Шпик».
А вот на дежурство в комсомольский оперативный отряд на танцы в клуб "Труд" я записался.
Охранять порядок, это совсем другое дело.
Пошёл покурить. Стою один. Затягиваюсь, смотрю в зеркало, думаю.
Вот коснулись политики сегодня. А для нас это обычная тема. Люди молодые, думающие. Почему бы о жизни не поразмышлять, о проблемах своих производственных. О плановом хозяйстве нашем. О производительности труда в социалистическом обществе, стимулах отсутствующих, когда все наше и в то же время все не наше, а ничье.
Лес вот пропадает, гниёт, а веточку нельзя колхозникам, что в деревне рядом с лесом живут, взять нельзя, сразу штраф. Вот какие порядки.
Почему такие-то? Почему для людей нельзя порядки установить, а не для бумажек ненужных.
И о  чем только за день не переговоришь. О вчерашних соревнованиях по лыжам. О ресторанных после волейбола похождениях. «Съели 80 анекдотов и 22 бутылки пива».
С Женькой пообсуждали роман Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
Дали недавно  мне почитать роман Александра Солженицына, писателя, запрещённого у нас в Союзе. Это журнал "Роман-газета" номер один за 1963 год. Так, давайте разберёмся. Во-первых, опубликовал его официальный советский литературный журнал. Значит, не предатель автор?
Во-первых, если вы, утверждаете, что Солженицын подонок, предатель и клеветник, то дайте нам, читателям, нам гражданам, нам, думающим людям, самим разобраться в этом. Если кто-то не прав, покажите его неправоту. Опубликуйте его. И все увидят, что он не прав. Опубликуйте и покажите, какой это подонок и мразь антисоветская и клеветническая!
Но ведь не публикуете его книги! А вместо этого запрещаете. Значит, боитесь. Значит, правду матку мужик режет и пишет абсолютную правду о том, что пережил сам, о том, что было с нами, о том, что было со страной.
Правду пишет, значит. А от правды, никуда от неё не  уйдёшь.
А если его замалчивают, запрещают, боятся, значит он прав. Когда-то власти высылали и Герцена, а сегодня памятники ставят.
Так кто же он, Александр Солженицын? К сожалению, я не знаю. Надо почитать его, его книги. А их нет.
Неужели один человек так страшен для идеологических устоев целого государства? Если это так, то, на чем же тогда стоят эти устои, если сокрушить их может один человек?
Похоже, нам, народу, не доверяют, от нас скрывают, не верят нам. Конечно, ведь мы масса, челядь, и где уж нам понять, где белое, где черное.
Чего же боится партия? Разве она не значит, что в дистиллированной и дисциплинированной атмосфере раскисают мозги?
В случае с Солженицыным она увильнула и сбежала от честного диалога. Значит, партия не доверяет народу? Но почему? Почему от нас скрывают правду? Разве мы, народ, такой тупой, что не сможем оценить сочинения Солженицына сами?
На том и порешили. Что надо ещё что-то у этого писателя поискать. Может, в самиздате где-то ходит? Но у нас на заводе таких людей, кто бы читал самиздат, нет. Не Москва это.
 Юрий Павлович пришёл,  пожаловался на здоровье, и медицинские темы обсудили. Анатолий Максимович, начальник наш, зашёл посидел, покурил.
Весь день по приёмнику поёт Дин Рид. Когда мы слушаем песни, мы, как правило, не разговариваем.
А песню эту Дин Рида я уже где-то слышал.  Ага. Вспомнил.  Это было недавно. До армии. Точно. Семидесятый год.
Вспомнил Юркину соседку Маринку, ее глаза, и Юркины слова, мы на заводской  практике сидели в лаборатории напротив: «Один человек в тебя влюбился».
-Маринка? - спрашиваю.
Молчит.
А я припоминаю. Мы как-то зашли к Юркиному соседу, но его не было дома. А дома была сестра. Она дала нам кипу журналов почитать, интересных с картинками. Сестра мне сразу понравилась, и я о чем-то долго и весело с ней болтал. Она много смеялась.
Приятно, когда девочки на твои шутки смеются. У неё над диваном были наклеены большие яркие глянцевые картинки артистов и ансамблей. Рядом сидел Сашка Юркин друг, все было просто весело пел мой любимый Дин Рид.
И не было человека счастливее меня.
А счастливых всегда любят.
И немудрено, что сестра Юркиного соседа тогда в меня влюбилась.
Танцы, манцы, обжиманцы
А недавно Серега приехал. Друг. И не просто друг, а сослуживец. Служили вместе. В ЮГВ.  Отслужил уже, хотя, салажонок, на полгода позже к нам часть пришёл. Но земляк. Из одного города. А земляк на службе – это всё!
А тут и суббота. Сразу на танцы и пошли.
Мы с друзьями шли по дороге. Было очень холодно. Людка только повизгивала, когда мы с Вовкой подхватив ее с двух сторон, бегом понесли к переезду. Славка с Витькой как обычно шли впереди. Нинка с Галинкой обсуждали всех, как Борька не похож на Витьку, хотя он его двойняшка и почему так бывает. Родился только на пять минут позже. Витька, черные волосы, а Борька белые. Надо же как бывает.
Впереди весёлый вечер, впереди танцы.
Славка с Витькой шли не спеша и всё рассказывали друг другу о службе.
Я шёл сзади и удивлялся, какая хорошая погода, какая хорошая кампания у меня друзей и девчат, какой интересный предстоит вечер, и, если Серега приехал с армии, с ЮГВ, надо собрать их всех, с кем мы вместе служили в Венгрии, и Сашку Здорина, и Кольку Вураева, и познакомить их с моими сегодняшними послеармейскими друзьями, которые тоже, только весной, как и я, вернулись с десантуры, и с Витькой, и с Борькой и со Славкой.
Хорошие они все парни. Подружились бы.
Мы шли на танцы, хрустел под ногами только что выпавший свежий и чистый снег, смеялись над шутками, над друг другом
Это было позавчера.
И вчера, как обычно, с парнями после волейбола пошли в ресторан «Огонёк». Была уже половина третьего. Там посидели часиков семь. Угощали Валеру. Пригласили и девчонок. Смеялись. Пили. Говорили. Пили. Потом угостили ту девушку, которой уже было очень много лет. Она посидела. Угостилась. Потом ушла за стол к  Своим старикам. Нам сказала, что там ее мужик.
Потом были танцы в клубе «Труд». Это рядом с моим домом. Поэтому до танцев мы зашли ко мне домой. Мать с отчимом и по воскресеньям  у себя в деревне, у меня квартира свободна.
Парни и рады, никто не мешает.
Слушали Джеймса Брауна. Витька со Славкой убежали в «Ласточку» и принесли ещё водки одну бутылку. Это немного. Нас пять человек было. Посидели послушали музыку, половили «немецкую волну из Кёльна» и «Радио Свобода» и побежали на танцы.
Нас там пропустили. Уже знали, что мы сегодня дежурим, смотрим за порядком. Вовка нас всю кампанию записал в комсомольский оперативный отряд и сегодня по графику наше дежурство.
Народу было мало. Ансамбль только разыгрывался. Сходили в туалет. Покурили. Распределили обязанности, кому, где за порядком смотреть. Мне с Юркой досталось дежурство в туалете. Витька не промах. Он будет дежурить у буфета. А Вовка со Славиком на входе.
Это наше первое дежурство. И мы сначала ходили все такие гордые, на всех строго посматривали, не забывая, конечно, улыбаться, смеяться, шутить и здороваться со знакомыми парнями и девчонками.
И балдели от музыки громкой и от значимости миссии своей.
Сначала мы не плясали. Потом искали в перерыве, где бы выпить бутылку. Из малого зала нас прогнали, пришлось идти на улицу. Юрка дал конфет.
Нас распирал почему-то смех, что мы, оперативники, а пьём за углом как последние хипари. А нам в окно из клуба смотрели, стучали по стеклу и смеялись над нами какие-то девчонки
-Эй, парни, оставьте нам!
Ещё чего!
Потом вернулись. И плясали вместе со всеми. Плясали шейк, да так, что Галина Леонидовна, дежурившая сегодня вместо грозной директрисы клуба Анастасии Петровны, вынуждена подойти ко мне и остановить, чтоб я не изгибался так сильно назад.
Потом танцевал с Аленой. Провожал ее до дома. Сидели в коридоре, потом на кухне. Рассказал про Витьку. Посмеялись. И целовались. Целовались. Целовались.
А утром только пил воду и болела голова.
И вообще, девушки - любовь - морковь, наваждение какое-то. Сколько носов разбито, сколько сердец изранено, сколько слез ночных в подушки выплакано.
Не мной, конечно. Девушками. Смотрю, я на них,  наблюдаю все это и наудивляться никак  не могу.
Мы не пьяницы. Не подумайте. Ходим в библиотеку. Любим читать. Ая увлекался до армии Бальзаком, Жан Жаком Русса, пытался читать Вольтера.
И вообще, во французскую литературу был влюблён. Замечательное время было. А вот взрослеешь и видишь, что в жизни все меньше и меньше романтики, все меньше и меньше радужного, чего-то красивого.
Совсем другой мир в жизни. Не тот.
Не такой красивый и философский, как  в прочитанных мной книгах делового и энергичного Бальзака, романтичного Жан Жака Руссо, циничного старика Вольтера.
Мало всего этого в окружающей меня жизни.
- И почему так бывает? -  думал я, когда с парнями ходили на встречу с Василием Лановым.
Еле их ещё уговорил. Полчаса, наверно, уговаривал.
Было очень много народа, некуда сесть. Актёр интересно рассказывал весёлые случаи из своей жизни, в основном о работе, о съёмках. Да. Мне бы в артисты. Но я подал документы на конкурс в кукольный театр, там нужен актёр, мужчина. Через две недели собеседование.
Компания у нас хорошая. Весёлая. Мы все парни только с армии, и гражданке никак нарадоваться. Вот уже год не можем.
Любовь
А сегодня Пал Палыч, наш конструктор, лал потихонечку, чтоб никто не видел,  почитать самиздатовскую на ксероксе сильно потрёпанную  книжку про йогу.
Популярная среди нашей интеллигенции заводской тема.
Такие горизонты самопознания, познания тайн мира открываются. Дух захватывает.
С удовольствием прочитал. Вот они тайные древние знания. Надо заняться подробнее.
А пока взял себе и зарисовал несколько упражнений для дыхания, самопознания, медитации. А некоторые из них, такие как сиршасана, сарвангасана, ипащимогасага буду делать каждый день.
У Валеры тайно собираются любители йоги. Ну как тайно. Просто никому ничего не говорят и чужих не зовут. Все свои.
А если что, так мы ведь не йогой занимаемся, которая у нас пока запрещена, а „дыхательной гимнастикой“, „статическими упражнениям „аутогенной тренировкой.
Вот аутогенную тренировку я очень люблю. Иногда так перед сном нарасслабляюсь, что сразу засыпаю. Глубоко и даже снов не вижу.
Вчера вот тоже, так глубоко науспокаивался, что чуть на работу не опоздал.
Еле успел вбежать в проходную. Точно без минуты восемь. Тётки строго и кровожадно на меня посмотрели. Вот уж кукиш им. Записать меня в опоздавшие не получится. Я с восьми работаю. Хорошо, что барак наш деревянный сразу рядом с проходной. Так что я и мимо кабинета начальника, так не спеша, достойно прошёл ровно в восемь, когда по радио только начали пикать сигналы точного времени.
Но в комнате конструкторов, конечно, ускорился и с последним шестым сигналом точного времени, не раздеваясь, плюхнулся на свой стул и, как будто я давно работаю, сразу включил паяльник. Он у меня мощный, и задымил остатками вчерашней канифоли.
Все норм. Вполне рабочая обстановка. Заходи, любой начальник.
Парни, похоже, уже обсудили все новости, обменялись вчерашними впечатлениями от похождений на танцах и, почему-то не обращая на меня внимания, сгрудились у стола Славика.
А тот читал письмо. Вернее дочитывал. Рядом лежал распечатанный почтовый конверт.
На нем распластал крылья большой самолёт Ил-26, ну точно такой же, какой лежал у нас на полигоне. Только наш зелено-серый и без окон, весь в дырках от учебных стрельб и бомбометаний (бомбардировщик), а этот с окнами, красивый (пассажирский).
Славик дочитывает: - Пока, обнимаю, целую. - и, печально вздыхая, сворачивает тетрадный листок.
- Ничего, ничего, Славик, - ободряюще хлопает его по плечу Вовка, - найдём тебе, даже лучше и красивее, смотри, сколько этого добра у нас на заводе.
Женька ему возражает:
- Балерину не найдёшь.
Садимся по местам, приступаем к работе.
Молчим.
Тут слова не нужны.
Я знаю эту историю. Славик всем ее рассказывает, стоит ему только выпить стопочку в компании. Рассказывает и очень гордится собой. Таких романтических историй уж точно у нас на заводе ни у кого, кроме него нет.
Он два года назад что-то приболел. То ли ревматизм, то ли ещё что, на рыбалку все ездил, даже осенью, может и застудил, где ноги, не знаю, но осложнение произошло. На сердце. Лечили его тут, но потом руками развели и посоветовали в Ленинграде полечиться.
Папа у Славика деловой, со связями, подсуетился и в Ленинград его отправил в какую-то известную клинику. Славик там и застрял месяца на два.
Вот и познакомился там с девчонкой, с Наташкой. Такая дружба у них. Слов нет. Влюбился парень по уши. А Наташка не простой девушкой оказалась, а балериной, будущей, из театрального училища.
Она и контрмарки доставала, и иногда  тайно сбегали они вдвоём то на один, то на другой концерт, в театр., на балет.
Лучшие дни в жизни у Славки были. Лучшие на всю жизнь.
Наташку выписали на два дня пораньше, а потом и Славика. Прощались они море слез и клятв в любви до гроба.
Уехал Славик к себе, в наш городишко вятский, провинциальный, доучился в техникуме, а потом и в армию. Но все это время только одной Наташкой и жил.
Переписывались они. Но потом ответы Наташкины стали приходить все реже и реже. И вот вчера получил Славик последнее Наташкино послание.
Сообщает, что едет на гастроли в Париж, что после гастролей у неё свадьба, и что жених ее тоже театральный деятель, пусть и разведённый, но очень умный и талантливый, а со Славиком они останутся вечными друзьями, точно также, как в юности клялись любить друг друга до конца жизни, так до конца жизни друзьями и останутся.
Славику, конечно, не работалось в тот день, и он попросил отгул.
Молча ему пожали руку.
К чему слова.
Итак, все ясно.
- А что он хотел? - пожимал плечами Женька, нарезая виниловую трубку, - чтобы тебя не бросили, надо рядом быть. Вот мы с моей Людмилой, через улицу жили. Всегда рядом. Поухаживал я за ней месяцев пять, мои родители ее знали, ее родители - меня. Все, через полгода свадьбу сыграли. Живём.
Женька - парень расчётливый. Все у него рассчитано наперёд. Вот и женился-то он не абы на ком, а на дочке самого начальника финансового отдела. А это, по нашим, по заводским меркам, очень большой начальник.
Молодец, парень. Деловой.
Вообще-то, как-то так само собой получается, мы частенько  разговоры всякие про девчонок заводим.
А что? Коллектив мужской, пацанский.
А вот я про своё знакомство со своей недавней подружкой ещё никому не рассказывал.
Не люблю я эту болтовню.
Вот одному, если что вспомнить, поразмышлять молча, это можно. Если чувства непонятные душу переполняют, почему бы не порассуждать?
С Алкой мы познакомились в лесу. Не поверите. Натурально в лесу. Натурально ночью. Натурально в Новый год.
У нас на заводе есть далеко за городом пионерский лагерь. Это летом он пионерский, а зимой - просто туристическая база.
По графику по разным поводам туда выезжают цеха на денёк, иногда на два.
Вадик, культмассовый сектор в нашем отделе, парень  шубутной, шустрый. Вот он и договорился на 31 число. Не знаю, как ему удалось, все отделы опередить, но факт - наш отдел оказался в графике именно на этот день.
Желающие встретить Новый год на природе нашлись. Конечно, в основном молодёжь. Скинулись. Профсоюз денег выделил. Из фонда начальника тоже кое – каких премиальных подкинули, так что на продукты и прочее хватило.
А посудой, стаканами и рюмками пионерлагерь нас обеспечил.
Весёлый вечер был, застолье, музыка, танцы.
А мы с Витькой после того, как убедились, что за столом никто наши песни дворовые про первую любовь, про голубей, про шута и королеву петь не собирается, взяли гитару и пошли в лес.
Тут недалеко у маленькой речки есть купальня летняя, вот на ее перилах, замёрзших, и пристроились.
Звезды отражаются в зеркале льда, ночь ясная, как день. И мы и гитара...
"Тише, люди, ради бога, тише!
Голуби целуются на крыше".
Витька брал самые сложные баррэ и аккорды, а я от всей души кричал на весь лес:
"Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинке улиц!
И вдруг слышим, кто-то нам подпевает, да так звонко и протяжно, что прямо за сердце берет:
"И к большой медведице как к маме
В брюхо звёздное уткнулись."
Да так здорово, что Витка сразу перестал играть. Оглянулись. Ба. Да мы здесь не одни.
Две девчонки сидели на другой стороне купальни. Красивые. И подпевали нам.
Мы сразу, конечно, на луну петь перестали.
Побежали знакомиться. Пригласили их в свою компанию, потом они нас в свою.
Алка и Светка, так звали наших новых знакомых. Витька сразу шепнул, что Светка его. А я и не спорил. Мне Алка больше понравилась.
Светка - инженер на соседнем комбинате, а Алка - медсестра в инфекционной больнице, что на краю города.
Весело встретили Новый год.
Вот так я с Алкой и подружился. Но никогда не рассказывал о ней парням на работе.
Любовь это не для рассказа, не для болтовни.
А то, что в Алку влюбился, я и не сомневался.
Ведь я ее частенько ( а наверное, каждый день) с работы встречал, Она сутки на двое работала.
В выходные гуляли. Ездили в областной центра в парк. Ходили в кино. А когда я соскучусь и, если в мои выходные она работала, ездил к ней на работу.
Они с напарницей Людкой, которая жила рядом с больницей, в деревне, Луговые, иногда выходили ко мне вместе, и мы или сидели у железной дороги, глядя сверху на проезжающие поезда, или шли на берег Вятки, сидели на высоком берегу и смотрели вдаль.
Девчонки курили. А я не курил, Я любовался Алкой.
Какая красивая девчонка у меня и очень смешливая.
У неё чуть ли не четверо братьев или больше, я не уточнял. Только у нас на заводе двое работают.
Как-то Лешка, ее старший брат из ОГТ, встретил нас случайно в автобусе. Мы ехали в областной центр  гулять, добродушно улыбаясь пошутил:
- Опять гулять? Ремня, дети, на вас нет.
Мы рассмеялись только.
А потом я иногда вспоминал его слова. Причём здесь дети? Ведь я уже полгода как из армии. И ремень здесь причём?
Я вернулся с перекура, но здесь разговор о девчонках продолжался.
Конечно, о чем парням поговорить, если уж зацепила такая несчастная Славкина любовь.
Славика с его балериной все пожалели. И он вроде даже и успокоился.
Печальную историю теперь рассказывал Вовка.
- Ведь два месяца мы с Иринкой дружили. (Иринка — это копировщица из нашего отдела. Хохотушка) Такая у нас дружба была. В кино ее водил, в заводской клуб, мороженое покупал, в походы ходили. У костра песни пели. Она всегда со мной рядом была.
- И что?
Женька даже паяльник выключил, чтобы дослушать, судя по выражению Вовки вторую печальную историю безответной любви.
-Что дальше-то? Было что?
-Конечно!
Вовка даже покраснел.
- Конечно, она даже мне грудь один раз показала слегка.
Все заржали.
— Ну это, конечно, "было".
-Я в отпуске был. С ребятами сходил на Чусовую, на байдарках. 380 км спустились от   до города Чусовой. – продолжал Вовка, - И что? Приезжаю, а она уже с Лёнькой из инструментального ходит. Он ее в кино водит, в заводской клуб на танцы, за реку в поход ходят, песни у костра поют, мороженое ей покупает. В общем, ушла она от меня.
Вовка у нас - ярко-рыжий. Конопатый.
- Но это, конечно, не повод бросать хорошего человека. - завершил он и рассмеялся.
На том и порешили. Рыжий – не повод.
Это хорошо, когда у человека есть чувство юмора. По жизни пригодится.
Тем более Вовке, ведь Вовка, бригадир нашей бригады электриков и по совместительству комсомольский вожак всей лаборатории, дал нам комсомольское поручение.
Наш отдел будет шефствовать над десятым классом второй школы. Поручили вести это направление мне. Надо подумать, какие мероприятия мы с ребятами из подшефной школы можем провести.
Первое, наверное, надо познакомиться. Сходить с нашим активом, инженерами конструкторами и рабочими в класс, рассказать о заводе, о наших профессиях.
Соревнования может какие спортивные, волейбол, например, наш любимый, на лыжах может сходить на стадион «Заря».
Вот что я, пожалуй,  спланирую: собрание комсомольцев по теме «Ленин и современная молодёжь», собрание «Твоя будущая профессия», совместный выезд в театр юного зрителя и обсуждение спектакля, встречу с секретарём райкома комсомола по теме идеологическая борьба.
Был я недавно на активе. Мне понравилось. Фильм показали, рассказали, как капитализм борется за сердца и умы нашей советской молодёжи.
Эстетику поведения бы обсудить, литературный вечер хорошо бы сделать и диспут бы "Искусство в моей жизни".
Ребят надо учить думать, самостоятельно мыслить. А вот, если о диспутах говорить, то вот хорошо бы диспут организовать по следующим вопросам:
- Какой ты вкладываешь смысл в понятие специалист, в профессиональное признание?
- Что для тебя важнее «Кем быть» или «Каким быть»?
- Правильно ли деление профессий на "мужские" и "женские"? И могут ли девушки работать в «мужских» профессиях?
- Что значит выражение «выбиться в люди»? Как нужно расценивать это выражение в наши дни?
- Выбрал ли ты профессию? Кем ты хочешь быть? Что собираешься делать после школы? Работать или учиться?
Это я неделю назад мечтал и напланировал это, когда мне только поручение это дали, а уже сегодня провели мы совместный актив со школой.
Наша подшефная. У нас 10в класс. Учебный сектор класса рассказал нам об итогах первого полугодия. Актив нашего отдела обсудил и заслушал неуспевающих учеников, рассказал о своих личных социалистических обязательствах. Наметили совместное собрание. И тему определили: «Ударным трудом и отличной учёбой встретим определяющий год пятилетки». Наметили также экскурсию на завод. Им интересно будет.
Интересная мне школьница запомнилась. Такая шустрая два руку поднимала и задавала вопрос:
- А как вы, товарищи комсомольцы из завода, считаете, есть или нет вечная любовь и может или нет быть дружба между мальчиком и девочкой?
Судя по осуждающему взгляду классного руководителя Анны Ивановны, вопрос не был с ней согласован.
А мы, большие уже парни, что – то растерялись, покраснели даже, что-то промямлили.
Нам бы что-то попроще: про технику, про станки, про металлы, про завод, про соцсоревнование, а тут такие вопросы.
Неплохо бы с Анной Ивановной посоветоваться и  провести бы с ними диспут на тему дружбы и любви. Это им, видимо интереснее, чем про соцсоревнование и достижение нашего токаря комсомольца Петра Иванова.
Вот это тема старшеклассникам будет интересна.
Да не только старшеклассникам, этим,  салагам, да и мне самому, пожалуй.
Запомнилась мне эта девчонка.
Новая работа
А вот  и случай мне представился уйти от рассуждений о дружбе, о любви, о том, любит меня Алла или не любит.
На заводе создают новый отдел. Вернее, новый сектор в отделе снабжения. И новый заместитель начальника, который подбирает себе кадры, зашёл как-то к нам, и мы вместе с ним уходили с работы. 
Он знал меня по волейболу. Рост у него небольшой, но прыгучий, зараза. И я такой "длинный ляма", как меня шутливо называла тётя Клава, иногда даже не мог пробить его блок.
Да что я. Даже у нашего знаменитого Иван Иваныча, у которого вообще не было соперников, да и тут частенько мяч, как заколдованный,  сразу от блока Толиного под ноги к Ивану и падает, и спасти, взять его из-под уже сетки никто не может.
За это Анатолия уважаю.
А он все продолжал рассказывать о своей снабженческой работе. Как это здорово, ездить по стране, на поездах, летать на самолётах.
Быстрый громкий, деловой, спортивный, он как никто другой из моих новых знакомых подходил для этой снабженческой работы.
- Да, Славик, поездил я немало.
- А что, Анатолий Иванович, надоедает в командировках?
- Нет. Спокойнее.
Этот честный и откровенный ответ не был для меня неожиданностью.
- Давай, Славик, переходи-ка к нам. Наша работа для деловых людей. Ты парень динамичный, начальство о тебе хорошо отзывается. В волейбол неплохо играешь опять-таки. А в нашей работе нервной, закалка спортивная ой как пригодится. Так что, я думаю,  сработаемся.
Погода была чудесная. Из заводоуправления вышла симпатичная девушка. Я поймал себя на мысли, о том, что не слишком ли внимательно разглядываю я ее, совсем почти не слушая своего возможного будущего начальника.
- Ну до свидания, Анатолий Иванович, подумаю.
Девушка профлиртовала мимо. Я невольно оглянулся. Хороша. Красива. Стройна.
-Думай. Не тяни только- отвечает Анатолий Иванович.
Подаю ему руку. Обещаю подумать. Прощаемся.
Так как мы работаем в одной комнатке, то у нас все на виду.  И вот никак не могу принять такую мелкую услужливость Вовки, когда за 10 рублей он, раскланиваясь, говорит одному конструктору:
- Все сделаем, как скажете.
Речь идёт о шабашке. Мужику надо зарядное устройство для автомобильного аккумулятора в гараж.
- Все - все сделаем. И конденсатор у нас есть, и трансформатор, диоды мощные поставим, не волнуйтесь
Хороший бы приказчик получился из него.
А я гордый. Я вот так не смог бы унижаться. И ради чего? Ради 10 рублей? Нет, я так пресмыкаться не мог бы. Хотя, парню может нужны деньги. Пусть подзаработает.
А ещё мы ходим с Вовкой в Школу рабочих корреспондентов при газете «Областная правда». Валерий Голубев, наш преподаватель, меня спрашивает:
-Вы диалогами увлекаетесь?
Смущённо киваю. Он анализирует мои зарисовки. Учит. Я молча слушаю. Где надо киваю, где надо улыбаюсь одобрительно. А сам думаю: «Не и диалогами увлекаюсь, а жизнь изучаю, литературу люблю, а жизнь, дорогой Валерий, сплошь состоит из диалогов. Как ими не «увлекаться», дорогой Валерий Леонидович.
И очень приятно услышать его скупое и сдержанное:
- Пишите, Александр, у вас получится.
Вот как-то мы (Куда только нас не заносит в рабочее время!) о социализме заспорили.
У нас социализм. Вот исследовать бы тему бедности, нищеты при социализме. Социальной несправедливости, когда одни богатые, другие не менее умные и образованные, а - бедные  и нищие.
Как же это так? Что же это за общество такое справедливое социалистическое, если есть такая ужасная несправедливость, если есть бедные и нищие, которым и кушать нечего и одеть доноски все и старое.
Что это за социализм? Нищета убивает в человеке человечность и доброту или наоборот порождает безысходность, всепрощенчество, приспособленчество и ломает человеку его хребет, лишает всякого достоинства или наоборот обозляет ожесточает его душу?
Поразмышлять бы.
Вчера с Алкой ходили в ресторан. Если все описать, все будет немножко смешно. Какие-то пьяные рожи за соседним столом все время ржали и обсуждали свои семейные отношение. До меня донеслось:
- Жена не профессия.
Их нетрезвые рассуждения о семейной жизни иногда доносились до нас.
Но мы не обращали внимания. Играла музыка. Все было романтично и хорошо. Она заказала шампанское, я ликёр. Были зразы с жареной картошкой.
Сидели долго. Мне запомнились ее поцелуи. Ее слова:
- Я пьянею от твоих поцелуев.
Я молчу.
- Слышишь? - повторяет она, - Гордись.
Я так и не ответил, и заговорил о чем-то другом.
Постеснялся эту тему развивать.
И вчера же она сделала тонкий намёк, что я сухарь. Отчего это? Может, конечно, от того, что я с ней немного зажатый? Так я девочек с детства стесняюсь. Или от того, что я до сих пор в чем-то не признался ей? И от того, от этой неопределённости и есть в наших отношениях какая-то недосказанность, лёгкая напряжённость? А разве обязательно на словах что-то девушке говорить? Разве она не видит и не знает, что я ее сильно люблю? Ведь не станешь же ты ходить и целовать девушку, в которую по уши не влюблён?
А то, что есть какая-то скованность в наших отношениях, я чувствую. И она, наверное, права. Почему-то нет лёгкости и простоты между нами? Она медсестра, я рабочий. Может кроме моей любви к ней между нами ещё что-то общее должно быть? Профессия что ли? Или увлечения? Я люблю литературу, политику, «Комсомольскую правду»,  а  она и книг не читает.
Неужели для тех отношений, о которых она мечтает, мало одной моей любви и моего хорошего и влюблённого отношения к ней?
Наверно, Алла права. Есть во мне какая-то сухость и скованность.
Это я виноват.
Но я не знаю, как вести себя с девушкой так, чтобы ей все и всегда нравилось?
И бывает ли такое?
Одиночество даже приятно бывает иногда. Это возможность поразмышлять, подумать, вспомнить. Я все думаю, над словами ее, что я сухарь.
Что это значит? У меня что трудный характер что ли? А разве не видит она моей любви к ней? Что ещё ей от меня надо?
Сухарь. Сухо. Значит ей надо от меня какой-то радости? Но если встречи со мной ей не приносят «радости», может это просто означает, что она ко мне не испытывает никаких сильных и положительных чувств?
А как же тогда ее слова о том, что она пьянеет от моих поцелуев?
Ничего не могу понять! Почему я сухарь-то?
Какая морока с этими девчонками, скажут, что-нибудь этакое потом неделями голову ломаешь, почему она так сказала и что имела в виду.
Подарил ей билет «Спортлото» шестой тираж, будет разыгрываться 28 февраля. У нас на работе ажиотаж. Все играют. Все хотят выиграть.  Все хотят денег на халяву. Но никто ещё не выиграл. Может Алке повезёт. Вот ее цифры. Вместе выбирали. 7 10 21 31 44 46.   Посмотрим 28 числа. Счастливая ли она. А раз вместе заполняли, то и я?
Вчера весь вечер валялся на диване. Хотел поспать, не спалось. Включил маг, слушал музыку. И все вспоминаю ее злые слова:
- Давай не будем встречаться так часто. Хотя бы месяц.
Я действительно, хожу к ней каждый день и каждые выходные. Если нет дома, еду на работу. Мне надо с ней общаться, смотреть на неё, быть рядом, слушать ее шутки, что-нибудь рассказывать ей про ребят а работе, моих новых друзей, про учёбу в техникуме, про службу в армии.
-Давай не будем встречаться так часто.
Подожди, а какое слово здесь главное. «не встречаться» или «нечасто»?
И зачем это ей? Я бы не так мучился, если бы мне понять ее.
Я ведь знаю, что она меня любит.
Меня вообще невозможно не любить.
Но есть у меня один эпизод, о котором я ей пока не рассказал. Это встреча и короткий роман с Анной Манской. О, это было чудо!
 Она на вечере читала стихи. Ей все хлопали. Все пили вино. Всем было смешно и весело. И я пошёл ее провожать. Родителей дома не было. Мы зашли ко мне. Да так там и остались. Утром Анна ушла на работу. Как-то быстро собралась. Стыдливо. Без слов прощания. Молча. Я проводил ее до двери.
Но этот случай, это увлечение, а может и любовь, у меня была ещё до знакомства с Алкой.
Так что совесть у меня чистая. И я могу вообще не рассказывать об этом увлечении. Но Анна обворожительна. Какие она стихи читала. И Цветаеву, и Есенина. Я до неё не слыхал, как девушки читают стихи.
Это божественно. Чтобы читать стихи, их понимать надо, любить, чувствовать. В них жить надо. Это надо душу поэтическую иметь.
Это вам не уколы делать в инфекционной больнице.
Весь вечер лежал. Все думал об Алке. Почему она называет меня сухарём. Интересно, а Анна, если бы мы продолжали встречаться, называла бы меня так?
Вот парадокс. Если расскажу Алке об Анне, она меня разлюбит или нет? Тогда к сухарю, что ещё и ненависть добавиться или ревность?
Весь вечер вот-таки и провалялся на диване.
Вот какая морока с этими девушками.
Валерий Леонидович, руководитель Школы рабкоров при «Областной правде» прав. Диалоги очень характеризуют человека, лучше всяких слов автора и описаний. Высказывание героя всегда концентрированно отражает суть его души, ее состояние, его настроение.
И когда я списываю с жизни ситуации и истории, я не должен искажать речь, жаргонность, ритм и особенности речи своих героев.
Надо как-то описать свои сны. Они такие интересные бывают. А ещё попробовать раздвинуть бы деликатные моральные рамки и написать то, что снилось реально, без стыда?
В конце концов ведь в человеке все прекрасно, в том числе и это.
Ходил, курил и все думал о себе, своём характере, о вчерашней своей грубости, о своей чёрствости. На рабочем столе лежит книга, которую недавно взял в библиотеке, «Культура чувств».
Читаю с откровенным удовольствием, вот, потому что столько вопросов накопилось в этой сфере у меня в душе, что без беседы с умными знающим и культурным человеком никак не обойтись.
С парнями не поговоришь на эту тему. У них сплошные шабашки на уме. Пашут работают. Не до мелочей.
С мамой? Так у неё ни времени на меня нет, ни возможностей.  И у них разборки с отчимом частенькие. Впору им самим помогать, что я, собственно говоря, все это время их совместной жизни и делаю. Мирю, объясняю, успокаиваю.
Ещё и ещё раз курю и думаю о своих нежных чувствах к Алке. Это мои чувства. Неужели она их не видит, неужели не видит, как я ее люблю? Понимает ли она меня? Ведь я до сих пор ей не признался.
Интересное место. Так, стоп. Давай-ка ещё раз затянемся. Так. Стоп. Не признался, говоришь? А что помешало? Или я действительно сухарь? Но у меня до неё не было опыта таких признаваний. Как это делается? Когда это делается? Зачем и почему это делается?
Мне с ней хорошо. Ей со мной хорошо. Нам вместе быть хорошо, ходить в кино, театр, гулять, за речку ходить, по полям шляться, цветочки собирать.
Хорошо обоим. Зачем ещё признаваться? Неужели ей не ясно?
А так как у меня не было опыта отношений с девчонками, то и признаваться я не спешу? В чем признаваться если и так все ясно? Или я правда сухарь? И поэтому слишком сдержан?
И всегда ли я внимателен к ее чувствам?
Если чувства дают главное наслаждение жизни, так может и жить человек должен одними чувствами? Говорил же Достоевский: «Надо любить жизнь, больше, чем смысл ее».
Хорошо Чехов сказал про ружье на стене. Это надо учесть.
Я думаю, всегда лучше пройти через заблуждение или сделать ошибку, чем не допускать этой ошибки.
А вечером с Алкой пошли в музей. На выставку картин местных художников. Понравилось только несколько вещей И.Широких. Одна из них названа - «Групповой портрет».
На старом диване полусидит - полулежит, выставив колено, с папиросой в руке старый седой уже человек и, прищурив глаза, пристально смотрит на вас.
Чуть впереди его мальчик, подросток с большими синими чистыми глазами. Н, знающий ещё всех пакостей жизни, спокойно смотрит на вас с лёгким оттенком то ли презрения, то ли равнодушия.
А рядом, в ногах у старика, такой же синеглазый, но уже мрачный юноша. Угловатый широкой кости смотрит на вас подозрительно, недоверчиво. В руках его книга. Но, похоже, не интересная ему.
Три персонажа. Три характера. Три разных взгляда на жизнь.
Да, жизнь она такая штука сложная. Постоянно какие-то новые проблемы и все время не покидает ощущение, что все, что вокруг, все, что происходит, все это что-то не то, не то, о чем мечталось, не то, о чем так красиво написано в книгах. Как-то все примитивно, просто, некрасиво.
Почему меня не покидает это ощущение неудовлетворённости собой, окружающим миром, почему постоянно хочется чего-то лучшего, чего-то большего?
Снова весело играли в волейбол. Гоготали. Я тоже, особенно когда удачно принимал мяч, или неудачно делал подачу, смеялся вместе со всеми.
А в перерывах все думал. А правильно ли я поступаю, что так часто встречаюсь с Алкой? Езжу к ней на работу. Встречаю с работы. Уже все подружки ее знают обо мне. И почему я до сих пор ничего не сказал ей, что я ее люблю?
Не пойму только, зачем говорить об этом?
А раз я хожу к ней, мы гуляем, ходим в кино и мне с ней хорошо и просто, разве этого мало, и она не видит, что я влюблён.
Зачем говорить об этом? Я не понимаю. Ну и что из того, что я не сказал ей ни слова о том, что я ее люблю?
Я всегда успею сказать об этом. Нам же хорошо просто быть рядом. Ну мне, по крайней мере.
Признаться всегда успею!
Опять удар пропустил. Ну погоди, Славик! Витек, мне короткий пас дай, короткий! Никакой блок не поможет. Я ему сейчас кол в самый угол площадки! Пас. дай пас! Дай пас, придурок!
Сегодня во сне пел песню «Звёздочка моя ясная». Да так пел. Лучше самоцветов. «Облако тебя трогает, хочет от меня увести. Чистая моя, строгая, как же я хочу рядом быть». Так здорово пел. Сам себя не узнавал. С чувством. Красиво. Точно лучше «Самоцветов»! Такой у меня голос во сне чистый, красивый баритон был.
А вот все вспоминаю и вспомнить никак не могу: «О ком же и для кого я так красиво пел»?
Танцев вчера не было. Около 9 часов вечера я вышел из дома. На улице пусто. И уже, что нам полюбившим летнее солнце, ещё непривычно. Этот первый знак осени. В 9 темнеет. Иду один. У переезда догоняет парень, которого я знаю, по заводу, по-моему, работает в техлаборатории, по танцах все знакомые, видались, здоровались, а как зовут не знаю. Да, какая разница. Поравнялись.
-Привет.
-Привет.
-На танцы?
-Ага.
Когда я задал этот вопрос, понял, что он лишний. Тут дорога одна в Дом культуры. Но надо же о чем-то говорить.
- А сколько у тебя на часах? -спрашивает.
Смотрю.
-9 -25.
-А у меня 9=12.
Смеёмся. Пока он заводит свои отставшие час, подходим к старинному зданию водокачки, или электростанции. Его приуженные по бокам белые брюки, внизу клёш моднецки колыхались. И ботиночки белые в чёрную полоску. Шикарно одет. Дембеляга.
Пока шли от Красной горы поговорили об институте, куда он поступает на вечернее, об армии, которую никак на гражданке забыть не можем, о том, где кто служил. Я, конечно, заграницей похвастался, Венгрией, любимой своей Южной группой войск, Он радист, в степях, где-то в Союзе пахал. О Витьке, который первый же экзамен в институт провалил, о Серёге, который ходит с нами на танцы и пьёт как лошадь зачем-то, о недавнем комсомольском туристическом слёте, куда он ездил на своём новом гоночном велосипеде.
Прощай, любовь
Вот я веду всякие дневники, люблю записи разные в блокнотиках черкать. Вот этот блокнот носит название «Антошка». Так я шутливо называл иногда свою бывшую девчонку Алку за ее шустрость, энергию, неиссякаемый оптимизм и почти детскую самоуверенность.
"Антошка, Антошка, пойдём копать картошку!"
Ей нравились почему-то такие мои прозвища.
Где она сейчас? Может, она до сих пор вспоминает меня, может, ей снятся наши свидания и встречи, может она снова мечтает о моей любви и с трепетом ждёт случайной встречи со мной.
А может, она махнула на все рукой и решила бросить бессмысленное занятие и не искать больше парня или жениха с квартирой и, как она мне мечтательно как-то призналась даже, как о самом сокровенном, с мотоциклом!
Во как! С мотоциклом ей парень нужен! Какие глупые у девчонок мечты.
С мотоциклом. Ни умный, ни высокий, ни красивый, ни надёжный, ни воспитанный, ни образованный, ни добрый, ни понимающий, а именно с мотоциклом. И все. Надо же какие мечты у девчонок бывают. Вот забьют себе в голову, что парень им нужен с квартирой или с мотоциклом, и все. И ждут.
Ну и ждите.
У меня нет ни того, ни другого.
А я Алку любил. И сейчас, как-то, неравнодушен, наверно где-то там глубоко в душе. Я встречал ее с работы и днём и ночью почти каждый день. Мы ездили в областной центр, наш самый большой город, гулять, ходили во все кино подряд, ходили в театр.
Я всегда старался быть с ней рядом.
И достарался.
Так видимо ей моя ребячья настырность быть рядом и всегда улыбаться всем ее выходкам достала, что в одно прекрасное утро, когда ни свет ни заря в одну из суббот я, радостный и воодушевлённый, привёрся к ней домой, абсолютно не подумав о том, что она с суточного дежурства, хотя и медицинская сестра, но все-таки сутки не спать.
А я радостный, суббота, солнце, получка в кармане, лечу к своей девчонке, чтобы прокатить ее, как всегда по выходным, в областной центр, погулять по парку, сводить в кино и классно провести субботу, взял, да и без спроса и предупреждения завалился к ней в дом.
Когда бабушка (Все время путаю. Это ее мама. Просто она старая. Алка последняя, пятый или шестой ребёнок в семье, а может и седьмой.) Бабушка, то есть мама ее (ко мне в доме уже все привыкли) и крикнула:
-Алл, Сашка пришёл.
Радостный я стоял на крыльце и щурился от счастливейшего субботнего солнышка, предвкушая все радости бытия простого рядом с любимой девушкой. Просто быть рядом. Что ещё надо влюблённому юноше?
Вдруг слышу:
- Пошёл он на х...!
Слова эти не мне предназначались, а ее маме, старенькой уже старушке. Как я говорил, Алка шестой или пятый ребёнок в семье, а младшие позволяют иногда себе неуважительное отношение к мамам.
 Но так судьба распорядилась.
Их услышал я.
И все.
Такое послание меня просто ошарашило. И все в душе моей ребячьей и не оперившейся оборвалось. Оборвалось раз и навсегда.
Я ушёл. Деньги в кармане были. И я весь день пил. Куролесил. И снова пил. И снова куролесил. И напился. После обеда попал под дождь. Побегал по городу. Так хотелось с кем-то подраться. В общем, напился, отвёл душу.
Брата ее старшего случайно встретил, когда мокрый, весь промокший и то ли в слезах, то ли просто  пьянущий, еле выговаривая слова, попросил:
- Алке привет, передавай. Не увидит меня больше.
Это был последний мой привет. А может, это и не брат был, а просто мужик, похожий на брата. Не знаю. Не помню. Помню только, что слова эти я ему передал, грозно помахивая пальцем перед носом.
Я так устроен. Если у хожу, я ухожу навсегда.
И тут предложение Анатолия Ивановича, как нельзя кстати. Пригодилось. Уже в понедельник я сходил к нему, он подписал заявление, я сбегал в отдел кадров.
И все. Я сменил работу. Ушёл работать в снабжение. Товароведом. С большим удовольствием езжу в далёкие и дальние командировки. И ни о какой больше любви не думаю.
Да на такой работе просто и некогда.
Одна работа. Одна работа. Это даже здорово, когда одна работа.
Работа. Работа. Друзья. Работа. Поездки. Работа.
Одна работа и никакой истерики. Это здорово. Работа с утра до вечера. По заводам. С грузчиками грузишь, с водителями ездишь, бегаешь по металлобазам и конторам всяким, оформляешь документы. Привозишь. На складах разгружаешь, помогаешь кладовщицам, отчитываешься в бухгалтерии.
И вечером без ног бухаешься в кровать.
Вот она настоящая жизнь делового человека.
А про Алку я больше ничего и не слышал, и не знаю ничего.
Может она уже, махнув рукой на все, решила не испытывать судьбу и не искать парня-жениха с квартирой и мотоциклом, а просто может уже и не отказывает в любви следующему парню.
Пусть будет, что будет, решила она, и забыв обо мне, может и с такими же одинокими подругами выпьет лишнюю рюмочку вина, или медицинского спирта, раскурит лишнюю пачку сигарет, с удовольствием с Людкой или Лёнкой, подружками из детской инфекционной,  посмеётся над похабным анекдотом, и цинично матерясь, рассказывая очередной, тоже похабный и со скабрёзностью, а что с подругами можно и матюжок использовать, никто ж не слышит посторонний.
Или, гордясь своей одинокой и независимой современной независимостью, и красотой гордо и одиноко будет спешить из дома на работу, с работы - домой.
Не знаю, где она, что с ней, и что-то мне неинтересно это даже.
Потому что мне некогда. Потому что я делаю карьеру. Потому что я экспедитор. Потому что я теперь не слюнтяй наивненький, а современный деловой человек, Управленец с большой буквы.
Она никогда не говорила мне, что любит меня. Хихикала и смеялась над тем, что я не умею говорить ласковые слова и постоянно краснею от этого. Она смеялась и хихикала над этим.
А я обычно обидчивый и мстительный тоже смеялся вместе с ней и не обижался ни разу и никогда на такие ее шуточки. Необидные они были. Какие-то ободряющие что ли.
Смеялась она, что я не умею материться, курить. Кажется, в другой жизни, кажется, над другим человеком смеялась. Уже на следующий день после того, как я напился, я успокоился и занялся своими делами.
Если б она послушала, как я говорю сейчас с девчонками, с которыми знакомлюсь на танцах и вечеринках у друзей, она от зависти бы лопнула, услышав мои нежные речи.
Я ей очень благодарен. Аллочка научила меня нежности, внимательности.
Деловой человек.
Сплошное расстройство от этой любви. То ли дело работа в снабжении, куда меня недавно приняли на работу товароведом, никаких эмоций, никаких чувств. И не надо голову ломать постоянно, почему у твоей девчонки сейчас одно настроение, а через час другое, и почему - то она без всяких причин вдруг загрустит, чуть не до слез, то засмеётся, заулыбается, заиграет.
И вообще, снабженцу, как человеку деловому, в нашей социалистической экономике чувства только вредят. Какие могут быть чувства?
 Есть проблема. Нехватка материалов в цехе. Тебе поручили ее решить. Ты знаешь сам «как» или начальство подсказало тебе «как действовать», неважно. Засучиваешь рукава и вперёд в командировку. Выбивать то, что тебе положено по наряду, по разнарядке, завод-то нужный стране, сельскохозяйственный,  попробуй останови его. Продовольственную программу решаем.  До министерства, до Москвы дойдём.!
И бежишь на соседнее предприятие, едешь в соседний город, или «к черту на кулички» на Урал, на Южный Урал, в Сибирь, на Украину, в Ростов, в Кольчугино, в Воронеж… да куда угодно. Едешь, пробиваешь, получаешь, отправляешь.
Красота! Никаких тебе эмоций.
Эх, люблю деловых людей. И сам хочу таким стать. И, вообще, из меня бы хороший директор получился.
Деловой.
А здесь что? Вообще, в этих чувствах вообще можно запутаться. Вот хотя бы из нашей компании. 
На моих глазах, кстати,  история эта случилась. И я не знаю, как ребята распутаются.
Тарасик - рабочий, у нас  на заводе на токарном участке работает. Его друг, Колян, тоже, в соседнем цехе. Таня, она  с соседнего комбината служащая, кем-то там на побегушках, секретарь, короче, у замдиректора. А Галя - продавец в магазине, Лена - школьница ещё, десятиклассница, Стёпка же студент политеха, правда, первый курс, но все равно, нос задрал, гордый ходит, кум королю.
Мишка - учащийся техникума.
Все мы из одного города. Все мы из заводского района.
Вот уж запутанная история.  Прямо, умора.
Еду я, как-то в автобусе. Запрыгивает Тарасик. В областной центр поехал. На свидание. И его новая пассия Лена, сидит на переднем сиденье, читает книгу «Бремя страстей человеческих». Это они тайно на Театральной площади встречаются, у фонтана посидят, вокруг театра  пройдутся.
А Лена была девушкой Коляна. И Колян пока  ничего об этих встречах своего друга не знал. А тут случайно увидел и напился. А Таня, которую Тарасик бросил, пожалела Коляна и с ним стала ходить, хотя безумно влюблена в Степана. А Тарасик вот в Лену влюбился и ничего с собой поделать не может.
Мишке нравится Галя. А она все поглядывает с уважением вообще на не нашего Витю.
Вот и попробуй - ка разберись здесь.
Нет, я в такие игры играть не хочу.
То ли дело в жизни делового человека. Есть цель, есть задача и ты ее решаешь, а когда решишь, металл там на заводе появится или машину листа привезёшь, или прутка медного, и цех заработает. Таким героем себя чувствуешь!
Я всю жизнь буду таким деловым.
А любовь — это все чушь! Ромашки какие-то. Любит-не любит.
То ли дело коммерческая деятельность. Тут и соображать быстро надо и действовать быстро и основательно.
Мне повезло. Да все просто. Пришёл новый начальник отдела снабжения и, что естественно в таких случаях, стал перетряхивать старые кадры. Меня и взяли, как перспективного работника.
Сейчас середина семидесятых. Косыгинская экономическая реформа в самом разгаре, хозрасчёт вдохновил министерства и директоров заводов, дал им больше экономической свободы, а самое главное они получили возможность распоряжаться частью  прибыли своих предприятий и министерств.
Свобода. Кто о ней не мечтает?
Начальник отдела снабжения Сергей Яковлевич , поставленный директором для исправления дел, очень обрадовался и удивился, когда узнал, что я тоже, как и он прошёл полный курс стенографии и владею ею в совершенстве. Очень обрадовался и удивился.
Во всем заводе мы с ним только двое и владеем этой скорописью. Я все записи свои делаю стенографией. Так быстрее. А стенография - такая штука, что никто кроме меня не прочитает. Если ты деловой и современный, то деловым должен быть во всем.
Я с детства люблю романтику, и  когда Анатолий Иванович, заместитель начальника отдела, меня спросил: "Пойдёшь  к нам?"- Я долго не раздумывал.
Да, к тому и девушка моя меня послала.
Я был кто? Рабочий. А здесь сразу должность дали. Техник - товаровед.  Звучит. Радует. Зря я что ли в техникуме учился.
 И как новичок, сразу же получил хороший совет от дяди Паши, которого мы дружно и весело в тот же день проводили на пенсию. Мы поехали с ним в областной центр. Он меня должен представить отделу сбыта завода цветных металлов, с которого мы ленту получаем. По дороге разговорился.
-Слушай, парень, - тряхнул он головой, нюхая слегка  покрасневшим носом корочку хлеба. (Зашли мы с ним после работы в пельменную.)
- Я так тебе скажу. Тут, в соседнем леспромхозе,  в магазине ОРСа, чистый спирт продают, "Ректификат" называется и всего-то, 82 копейки  бутылка. Так ты бери с собой, в командировочку, бутылочки две. С ними не пропадёшь.
Пельмени поели быстро. Были невкусные. Вернулись уже к шести. Дядя Паша за проходную не пошёл, по понятным причинам, а я побежал к начальнику отдела. Отчитываться.
Идти или нет в снабжение вопросов не было. сомнений тоже. Никаких. У мамы с отчимом своя жизнь. Своя семья. Свои проблемы, связанные с поиском общего понимания основ семейной жизни, с поиском, который сопровождался долгими вечерними разговорами или спорами под хорошую бутылочку вина, и длинными нравоучительными ночными лекциями отчима, сопровождающихся порой до четырёх или пяти, а то и до шести часов утра.
У них своя жизнь. У них свой мир. У них свои отношения и я не хотел быть причастным к решению их проблем. Пусть разбираются сами.
И вырваться из этого мира житейских претензий друг к другу было полным счастьем.
Что это за профессия такая?
В роли снабженца и ты, читатель, бываешь, когда идёшь в магазин. И с командировочками ты знаком, когда ездишь за мясом, пельменями и молоком  в областной центр, за колбасой, за холодильником, телевизором,  продуктами, тканями, туфлями, да и за всем остальным - в Москву. Так что ты меня поймёшь. Ведь мы с тобой почти коллеги. Только ты любитель чего-то вкусненького (колбаски московской, например), а я профессионал, специализировался  на несъедобном. И в командировку меня выталкивала не жена, а производственная необходимость. Хотя она тоже женского рода.
Мне намекнули, что надо "проставиться". Чтоб работалось хорошо. Рассказали, как это сделать. И вот в очередную пятницу мы собрались в маленьком кафе у заводской проходной.
Было весело. Много историй.
Я слушал и наматывал на ус.
- И где я только не был. - рассказывал Иван Копылов с отдела химии. - Весь Союз со всеми его  окраинами объехал. И в Прибалтике, и в Казахстане, в Молдове.  И не поверишь, даже в Баку и в Ташкенте.
- Да, - подключается к разговору дядя Паша, - цепочки сложные у нас. Вот смотри: плавят алюминий в Сибири, в Красноярске. Там дешёвой электроэнергии много. Затем слитки везут на Юг, в Баку. Там проволоку из неё катают. Затем эту проволоку везут на Север, в Прибалтику. Там заклёпки из неё делают. Затем эти заклёпки везут на самую Украину, там вот наши прибор и делают. А мы оттуда получаем.
Товаровед Толя (я уже со многим познакомился), когда на перекур вышли на крылечко, все мне командировки расхваливал:
_ В командировке хорошо. Знай езди по стране бесплатно, да достопримечательности рассматривай. На заводе часа два-три побегаешь по отделам, информацию о нашем заказе получишь, отправишь домой. Доложил и свободен. Хоть в кино, хоть в музей, изучай местные достопримечательности.
У Толи пятеро детей. Но он никак эту работу не бросает. Купит два мешка макарон на макаронном заводе на Блюхера и на две недели в командировку. Хорошо, мать помогает да брат. Жена работящая. Дети одеты, сыты.
- Не слушай ты его, Славик, - отодвигает Толю Вячеслав Андреевич, начальник сектора черных металлов. Главное в нашей работе, найти общий язык, понимание с директором, заместителями, начальником отдела сбыта, начальником цеха, а иногда и с мастером.
- Ещё, настойчивым надо быть.
Это Володя подошёл с группы метизов. Вот слушай:
Захожу я к начальнику сбыта, этакий законный гордый посол, и очень вежливо по всем законам дипломатии ему выдаю,   мол как же это так, что же это вы, план горит, люди без зарплаты, а вы, тоже советские люди, а законы все советские нарушаете? Промышленность советскую подрываете. Такие-сякие. У нас фабрика, у нас план, у нас пятилетка!  Не понимает. Молчит. Очками поблёскивает. Я поднимаю пафос. Кричу. Москвой, угрожаю. Не помогает. Кулаками по его огромному столу с зелёным сукном стучу, потом уговариваю, потом прошу, потом слёзно прошу, потом снова кулаками стучу...
Помогает, но иногда. - вздохнул, но печально, заворачивая к бару.
-Да, - философски вздыхает замначальника отдела, не работает почему-то у нас плановая  система, буксует власть в этом деле. Не помогают  ни крики, ни стучание по столу, ни угрозы Москвой, ни увещевания, ни просьбы, ни штрафы за срыв сроков отгрузки.
- Часто штрафуете?
- Что - ты, что-ты, - крестится шеф, - Если, мы ему штраф, то он нам вообще шиш покажет и вообще ничего не отгрузит, и до самых последних дней года ничего не отгрузит. Понял? Ты там осторожнее шуми-то! Общий язык надо находить.
Общий язык? А как?
 - А очень просто, - сладко улыбаясь подходит с очередным фужером Марк Львович. Штрафами ничего не добьёшься. Вот послушай, какую я тебе историю расскажу.
 Поехал как-то я в очередную командировку. Задание сложное. Не к кому ехать. Отправили меня. А я не был на этом заводе ни разу.  И от нас там не было людей. Миссия ответственная. Наладить надо отношения. А у меня теперь тактика, по маркетинговой науке миссия называется . По-настоящему посольская.  Отношения налаживать.
Дождался  я своей очереди. Захожу. Кабинет большой, стол ещё больше и сукно ещё зеленее, чем у того, из первой командировки. А за столом очки такие холодные, тёмные, аж жуть, и голос такой замогильный:
-У вас что?
И что вы думаете? Я кричать начал? Думаете я кулаками сразу по зелёному сукну и колотить? Думаете я справедливости советской стал требовать?  Нет уж. Ошибаетесь. Это мы уже проходили.
Я мило улыбаюсь и бархатным таким голосом:
-Пётр Петрович, вам большой привет от Сергей Сергеича!
Очки молчат. Конечно, никакого Сергея Сергеевича они не знают. А может и не помнят. А для меня это и неважно. Я, мило улыбаясь, продолжаю:
-Помните, он ещё - и тут я сделал глубокомысленную паузу, целясь как охотник прицелом в эти рыбьи глаза, смотрящие на меня безучастно сквозь аквариум очков. А очки-то уже в замешательстве!
-Хорошо! - мысленно потираю я руки,  а помните, - продолжаю я наступление и, делая паузу уже покороче, - он ещё вам сувенирчик такой маленький подарил.
Тут очки растерялись окончательно. Сувенирчик? Сувенирчик? Да сколько их было уж сувенирчиков-то. И не вспомнишь. А не  вспомнить, вроде стыдно. Сувенирчик все-таки.
-Ах это, - тянут очки неуверенно, но уже не таким замогильным голосом.
Тут - то я ему и не даю договорить.
-Да, да. Он вам передаёт большой привет. - торопливо прерываю его я и лезу в свой толстый посольский портфель.
 - Передаёт привет и вот это.
Смотрю, а за очками-то оказывается живой человек. Не замогильный. Не страшный. А даже и свой какой-то. Общительный. И после того, как оценён был по достоинству и убран в стол наш подарок, завязывается непринуждённая беседа. Я ему о фабрике. Я ему о себе. Я ему о городе нашем. А у него знакомые оттуда. Даже попросил он секретаршу чай принести. В общем поговорили. Хорошо. По душам. Хороший человек, приятный. И очки у него красивые, золотые, как и толстенный перстень на пальце.
- Ну так что там у тебя? - вспомнил он о деле.
- Да так пустяк, - говорю, - мне бы тонн сорок-пятьдесят этого  круга на 25, перебились бы квартал.
Чтоб вы знали "кругом" мы называем пруток, а двадцать пять — это его диаметр в миллиметрах. Снимает трубку. Набирает цех.
- Иваныч, запусти-  ка там четвёрку.  Да, да из этой же плавки, на фабрику  запиши, да и вагон сразу закажи. Хорошие ребята. Надо им помочь.
- Ну, что, коллега,  все сделаем. Не переживай. - похлопывает он меня по плечу, -Завтра к концу дня на складе  и будет твой круг. А вагончик уж сам проконтролируй. Привет Сергей Сергеевичу.
Прощаемся закадычными  друзьями.
— Вот так-то, Славик, учись.
Я в этот мир деловых людей влюбился сразу.
Они совсем другие. Деловые костюмы, белые рубашки, строгие галстуки. Это вам не рваный и в дырках синий халат электромонтажника. Это все строго. Как в театре. Телефоны на каждом столе . А у начальника четыре телефона, директорский громкоговорящий пульт.
У зама начальника два телефона. У каждого свой рабочий стол с приставкой, куча папок на стене. Это вам не комнатушка работяг- электриков.
И люди совсем другие.  Никто не тыкает. Все по имени отчеству к друг другу обращаются.
Невиданный мной мир. И я в этом мире. Вот это и есть мечта всей моей жизни.
Я товаровед! Круто. Сам себе нравлюсь. Я о такой работе всю жизнь мечтал.
Раз я на новой работе, и, если это для меня праздник, то дело чести и друзей моих угостить. Порадовать. Праздник устроить.
А куда пригласить? Ясно, в ресторан. Он у нас в городе – единственный. И с глупо-романтичным название «Огонёк». Действительно, единственный огонёк в нашей глуши.
Мы сидели в ресторане «Огонёк», как я отметил, единственном на весь город. Вовка Рыжий бес, не сидится ему за столом, все бегал и приглашал к нам за стол свою голубку. Оглушительно играла музыка. Я сидел, небрежно навалившись на стену, на которой была нарисована серебристая русалка с длинными жёлтыми волосами и большими синими глазами.
Я сплясал шейк. Все смеялись и подбадривала меня, называя королём шейка.
-Давай, Славка, давай!
И я давал
И мокрый ещё от танца, вытирая платком сияющее от такой общественной поддержки лицо, как правило, после каждого шейка и самым серьёзным лицом:
-Витя, - если рядом оказывался Витька.
Или:
-Женя, - если рядом оказывался Женька, - Ну разве это музыка?
И махал рукой:
-Ну разве это шейк? Топот. Эх!
Все смеялись. Снова наливали коньяк. И пили. Не спеша. Нинка сидела рядом. Но мне было наплевать на всех. И на Таньку. Хотя она весёлая девчонка и порой мне просто очень нравилась. Но сегодня я сидел. Попивал коньяк. И смотрел на девчонку, сидевшую с подругами за столом в конце зала. Где-то я уже ее видел. Эту девушку. Задорное боевое личико. Смелая чёлка. Не мог вспомнить.
Да это же та школьница из подшефного 10-а. Та, что в краску меня вогнала своим вопросом о дружбе. Не узнать ее. Два года прошло, а какая красавица выросла.
Надо бы познакомиться.
Моя новая работа – это просто фантастика!
На моем новом рабочем месте комната тоже была небольшая. И работало здесь тоже четыре человека. Два товароведа нашего сектора и два сектора черных металлов.
Все было также, как и тогда, когда я только начинал работать на этом заводе, в мастерской электриков.
Но на этом сходство и заканчивалось.
Нет здесь синих грязных мятых халатов, висевших на промасленной стенке на гвоздиках. Никто не курит. А главное, у каждого на столе по два телефона: один городской, другой внутренний с трёхзначным номером для связи с цехами и службами внутри завода.
Вдоль стен строгие современные стеллажи с папками, красивый и стильный шкаф для верхней одежды, белые окна, белые шторы, светлые под белый французский дуб столы и с тумбами для посетителей.
А главное, видимо это порядок такой у них в отделе установлен, у всех работников у мужчин - белые рубашки, черные узенькие галстуки, черные брюки. И у дам тоже строго: белая кофточка, черная юбка.
Фантастика. Именно такое ощущение было у меня в первые дни.
Ребята, я попал в другой мир.
Видели бы меня мои друзья в этой ритмично организованной деловой атмосфере, где царит порядок, никакого разгильдяйства и панибратства.
И кругом чистота.
Здесь не было ни Витек, ни Женек, ни Вовок, ни Славиков, как у нас, в мастерской электриков. Все обращаются друг с другом только по имени отчеству.
И когда я слышал обращение: "Владислав Иванович," первое время даже не реагировал: «Кого это? Меня? Какой же я Владислав Иванович? Я ведь Славка. Славик.»
Но потом привык.
И мне это даже очень понравилось. Такое вежливое обращение.
И моё рабочее место меня тоже порадовало.
Огромный стол, и на нем рядом с подаренной мне моим начальником ярко-жёлтой папкой из кожи крокодила  стоял настоящий кнопочный телефон, новейшее достижение нашей советской электроники, самый последний крик управленческой моды.
Он гордо красовался на главном месте, в правом углу моего большого стола. Это для работы с межгородом.
А у нас, в мастерской электриков, было всего два старых потрескавшихся дисковых, даже у начальника бюро был старый дисковый, на котором, пока наберёшь пятизначный городской номер, мозоль на пальце натрёшь. Да ещё один общий стоял в зале, у кульмана Петровича, чтобы позвонить с которого надо было ещё и в очередь выстоять. Вот и все! Два телефона на всех.
А здесь у каждого свой телефон. Да ещё и по два.
Старый, что стоял рябом с новеньким и блестящим кнопочным, так это только для трёхзначных номеров внутри завода. На склад, в цех куда позвонить, в техбюро или в бухгалтерию.
Но было и общее.
На стене висел такой же, как и у нас в мастерской электриков, плакат. Нарисован смешной конь, кверху копытами, и надпись: "Капля никотина убивает лошадь!"
Только в отличие от нас, где этот плакат постоянно плавал в клубах сигаретного дыма, здесь, на рабочем месте никто не курил. Что для меня было тоже непривычно и удивительно.
Плакат, видимо, рисовали в НОТ. Есть у нас такой отдел. Называется отдел научной организации труда, или сокращённо НОТ. Сергей Яковлевич, наш начальник, большой поклонник НОТ, всякой там ЗОЖ (гимнастики на рабочем месте), эргономики всякой.
В общем, здесь у нас никто не курит. И не слышно матюгов. Это мне тоже нравится.
Ну что ж, Славик, засучиваем рукава?
Первое время мне очень не хватало моих друзей. Мне не хватало наших разговоров о политике, о танцах, о девчонках, об учёбе.
Но тосковать здесь и грустить по старой доброй мастерской электриков просто было некогда.
Представьте себе четыре рабочих телефона по межгороду в одной комнате. А связь плохая: тарахтит, свистит, шипит. Вот и слышно у нас на весь коридор:
- Алле! Какой город? Да, да соединяйте. Иван Иванович, вы меня слышите? Это Петров с сельхоззавода. Да нет не Кедров, а Петров. Петров, говорю.
Итак, работают четыре телефона. Как и те четыре паяльника у нас. Только, если этот паяльник дымил и дым застилал всю комнату. Дым, хоть и коромыслом, но дым, который можно было размахать и выгнать в  форточку.
То здесь от четырёх телефонов стоял шум, гул.
И уже привыкаешь. И уже не обращаешь внимания, что там, за  соседним столом.
Пришёл ли начальник цеха разбираться о том, что ему поставили бракованный черный металл, что у него ломается резцы от такой стали.
Пришёл ли кладовщик? Которому привезли партию листов, а там не хватает пятьдесят килограммов и что делать?
Всех нас, конечно, по телефону перекрикивал замначальника. У него была такая привычка с каждым заводом, с каждым отделом сбыта и исполнителем разговаривать по-особому.
 Он давно здесь работает. Много поездил по Союзу. Он знал с кем и как нужно разговаривать по телефону. Эффекта добивался моментального.
Один его разговор стоил нескольких наших безуспешных командировок.
Он каким-то тайным образом чувствовал, кто там на другом конце провода сидит, как на крючке. Знал, как с каждым поговорить, чтобы те, кто на другом конце провода, предприняли какие – то действия на его обращение, или хотя бы заинтересовались , а кто-то, может где-то в каком-то ежедневнике поставил бы галочку: "Вот этому заводу надо отгрузить в первую очередь!"
Он всегда начинал так. Он говорил:
- Добрый день. С вами говорит заместитель начальника отдела снабжения такого-то завода. А кто на проводе?
Но были поставщики, на заводах которых таких "начальничков вроде Анатолия Ивановича" было пруд пруди, со всего Союза. И никто к их жужжанию там просто не прислушивался, тем более к телефонному.
Тогда Анатолий Иванович преображался. Он понижал голос. Становился неторопливым, медленным, начальственным.
И он представлялся:
- Здравствуйте, вас беспокоит из министерства сельского хозяйства завотделом  сельхозтехники. Скажите, пожалуйста, мы тут готовим для  министра справку? Когда будет отгружен пруток такому-то заводу. Телеграфируют мне, завод стоит. Срывается государственная продовольственная программа. Под угрозой продовольственная  безопасность страны. Вы там посмотрите, пожалуйста, повнимательнее.
Как ни странно, это срабатывало. И помогало. И уже через неделю вагон в наш адрес, как правило, отгружался.
Нам до такого снабженческого мастерства, такого профессионального артистизма ой-ё-ёй сколько лет работать.
Куда мне до Анатолия Ивановича! Я так не мог!
Я разговаривал очень вежливо. Иногда даже забывал представляться. Иногда забывал спросить, кто там, на конце провод, называя только завод или номер наряда, номер отгруженного вагона или квитанции.
Не сказать, что я стеснялся кричать, шуметь, требовать, Москвой угрожать. Я просто первое время скромничал, вёл себя деликатно и вежливо.
Но потом поездив по Союзу, я тоже уже ориентировался и знал, как и в каком тоне мне нужно разговаривать с каждым поставщиком, с каждым конкретным моим собеседником.
Появились знакомые, которых я уже узнавал по голосу. И с удовольствием представляясь смело называл по имени отчеству, что женщинам очень нравилось, особенно тем, кому когда-то то шоколадку, а то и коробочку конфет по случайному поводу дарил.
Но телефон телефоном, а к сожалению, не все вопросы решаются по телефону, даже по ультрасовременным, кнопочным.
Как ни разговаривай, но иногда назревала ситуация, когда просто вызывает к себе шеф, Сергей Яковлевич, и говорит:
- Владислав Иванович вам нужно выехать на Урал.
У меня вопросов не было. Оформлял документы и выезжал. Не все вопросы, к сожалению, в отделе снабжения могли решаться по телефону.
Да и уши хоть отдохнут от постоянного крика:
- Аллё, это Одесса? Повторите. Я вас не слышу. Аллё, девушка, все треск сплошной, ничего не слышно!
Совещание.
Вызывает Николай Васильевич, заместитель директора по коммерческим вопросам. Срочно. Останавливается пятый цех. Нет на заводе латунной ленты. А лента — это наша номенклатура, нашего сектора цветных металлов заводского отдела снабжения. Мы уже в курсе этой проблемы недели две. Работаем. Да толку пока нет.
Сергей Яковлевич, наш начальник отдела, работу снабженцев организует чётко. Недели на две, а где и на месяц вперёд смотрит. Вот и по этой позиции уже неделю человек сидит наш в Кольчугино Владимирской области на заводе по обработке цветных металлов. А так как человек этот мой непосредственный начальник Николай Алексеевич, то и на совещание к заместителю директора надо идти мне. В последнее время Сергей Яковлевич любит брать на такие совещания меня вместо моего шефа. Старается показать, что у него в отделе не только пенсионеры работают, но и перспективная молодёжь.
- Заходите, заходите, - пригласила нас секретарь шикарной приёмной.
-Рассаживайтесь, - по-простецки махнул рукой Николай Васильевич.
Он разговаривал по телефону:
-Да, понимаю я тебя. Держись эту недельку. Ясно. Ясно. Да зачем, к директору. Зачем? Решаем, тебе говорю, решаем.
— Вот видите, - обратился он к нам. Пятый цех скандалит. Рабочих собирается на простой ставить. Давай, Сергей Яковлевич, докладывай.
-Вячеслав доложит, - кивнул на меня шеф.
Мой начальник Николай Алексеевич иногда выпивает и, видимо, шеф, как начальник отдела снабжения, метит меня на его место.
Мы с Сергеем Яковлевичем основательно подготовились. Экономисты нам представили расчёты. Сколько ленты было получено в прошлом году, сколько остатков в бухтах и в деталях было на начало года, каков план выпуска автоматических электровыключателей на первое полугодие, на 9 месяцев, на месяц, сколько тонн ленты уже получено. И что по нашим расчётам выходило, что производственная программа сентября и все девять месяцев года с учётом остатков на начало года закрыто. План сентября должен быть нашим отделом обеспечен. И зря начальник цеха уважаемый Алексей Яковлевич истерики закатывает и матюгами бросается.
Все это я изложил спокойно, неторопливо, основательно. Благо есть с кого брать пример. Сергей Яковлевич - современный и деловой руководитель, и очень дотошный. Учит нас детально во всех подробностях разбираться в каждом вопросе, в каждой проблеме, возникшей во взаимоотношениях наших с цехами, производственниками, технологами.
Довольный я сел.
Но так запросто нашего замдиректора не проведёшь. Он снимает трубку. Набирает Шапошникова, начальника отдела технического контроля:
-Андреич, дай-ка справку по браку по автоматическим выключателям. Сколько партий забраковано. Так. А на разбраковке сколько? Так. Хорошо.
Записал цифры, взял счёты, подсчитал.
И нам:
-Ну что, братцы? - меня не обманете. Это с начальником цеха можно так спорить у директора на оперативке. А тут не сходятся циферки.
И он довольный хитро улыбнулся.
- Не тянет госпрограмма. И план сентября и 9 месяцев под угрозой.
Мы молчим.
-Так, давай, Вячеслав, оформляй командировку, вылетай на помощь Попову. Двойной тягой там выручайте завод.
Так что завтра лечу.
-Ладно, не расстраивайся, - хлопает по плечу уже в коридоре Сергей Яковлевич, телеграммочку сейчас из Министерства организую. В поддержку вам.
Оформляю командировку, бегу в бухгалтерию, беру деньги, еду на вокзал, покупаю билет. Сегодня же и ночью выезжаю, поездом, утром буду там.
Весёлая жизнь у снабженца.
Мне нравится.
Будни
Сегодня вечером в отделе снабжения было профсоюзное собрание. Партийное руководство заводоуправления, присутствовавшие на собрании, в пух и в прах раскритиковали  моего начальника.
А он, мудрый мужик, ни спорить, ни в защиту свою выступать не стал. Сидел и молча улыбался каким-то своим мыслям. Зато зам начальника отдела Анатолий Иванович, отменный оратор, защищался, как мог, и выглядел настоящим борцом за правду и справедливость.
Между прочим, с точки зрения деловитости, нет никакой разницы в том, что записано в моих блокнотиках: житейские факты, терминология снабженческая, рабочие заметки и планы на день в перемежке с описанием моих переживаний или разных случав случайных из моей жизни, или чувства мои. Все пойдёт в суп.
Продолжаем.
Вовка тоже, как и я стал снабженцем. И сегодня уезжает в свою первую командировку в Горький. Сначала он хотел нас всех пригласить в ресторан по этому поводу. Но мне удалось его уговорить.
И мы пойдём на Лыжный в общагу, к Нинке. А сделал я так для того, чтобы передать через Нинку привет Тане, Танюше. А втайне я ещё надеюсь увидеть ее. Это я писал про Таньку. Возможно, я ее и увижу. Возможно даже проведём Новый год вместе.
Сегодня было совещание у коммерческого директора. Звонил в автоколонну. Машина будет. Уже уехала. Сижу. Жду результат. Хотя бы позвонил кто. Поинтересовался. Я уже научился отвечать. Мне эта работа очень нравится. Я ведь верил в то, что на новой работе у меня все будет хорошо. Я верил в себя, в свои силы.
В командировках время летит быстро. И все время занято. Набегаешься за день по заводам, да базам, вечером отдыхаешь, спишь без задних ног. Хорошо. Мне это помогает. Потому что и об Алке забываешь. Как будто не знал ее никогда. И не любил ее никогда. Будто и не было ее в моей жизни.
А вчера весь день купались на Вятке с соседом Санькой из инструментального, в одной школе учились, в параллельных классах.
Погода хорошая. Было весело. Очень весело. Санька все приставал, шутил, (он балагур ещё тот) к каким-то молоденьким девчонкам. Они все обхохатывались над его шутами прибаутками. Молоденькие ещё хохотушки, школьницы.
Мне было стыдно, потому что это были мои бывшие подшефные из 10 а класса. И они знали меня как шефа с производства. Я собрания у них организовывал. наверно.
Он все шутил с  девушками, а опять про Алку вспоминал и думал. И ещё раз убеждался в том, что я правильно поступил, прекратив с ней встречаться. Если тебя не уважают, о каком будущем таких отношений между юношей и девушкой можно говорить?
Немного стыдно было от безобидных Сашкиных шуток. Я так не могу с девушками шутить. Лежал, загорал и ухмылялся. Есть какая-то лёгкая прелесть в этой безудержной мальчишеской шутливости и лёгких приставаний к девчонкам. Даже в лёгкой грубости его есть какой-то шарм.
Закрыв глаза от яркого солнца под смех этих девчонок, я думаю, почему Алка не любила меня? Может быть, потому что не за что? Может поэтому и на три буквы спросонья послала. Санька вот балагурит.
А я с Алкой не ходил так, не балагурил, и она так не смеялась. Ну не сложилось, и что? Я правильно сделал, что ушёл от неё.
Это было позавчера.
А сегодня уже сижу в Горьком и жду машину. Николай Алексеевич, мой шеф, начальник сектора цветных металлов, на совещании у коммерческого директора. Жду его звонка.
Чудная погода в Горьком. Позавчера с Санькой купались в Вятке. А сегодня я могу искупаться в Волге. Хорошая у меня работа.
А вот и первая командировка. Итак, что же я там должен сделать. Взять наряды на следующий  год. Сырье у Востриковой, остальное у Мухиной. А у Софьи Андреевны взять два чистых бланка доверенностей. Одну на базу Цветмет. Номер телефона телевизионного завода узнать. Завод закрытый. Нет в открытой печати. Выписать документы на сварочную проволоку. Какие в наличии марки, размеры.
Позавчера был  день ВДВ. Мы с Витькой поехали в город на проходном автобусе в ателье. Он на примерку, а я заказывать костюм. И встретили в автобусе Славку Безденежных из соседнего старого моего дома, что на Советской. Эти четыре дома после войны пленные немцы строили. Несколько лет Славку не видел. Вымахал. Учится в училище ВДВ. А Витька только год как с Армии. Они с Борькой тоже в ВДВ служили. Сразу общий язык со Славкой нашли. Мне со своими ВВС и Венгрией даже слово не было куда ставить. Ладно, праздник ВДВ, пусть болтают. Скоро и наш, Военно Воздушных Сил, праздник будет.
Задание выполнил.
Снова мчусь в Горький. Благо, одна ночь в поезде и в шесть утра ты уже там.
Горький УМТС. Химия Быховский, 0,5 тонны.
База Волговятэлектроприборснабсбыт (Костариха), там кабельТБ-100х2, ТПП-100х2, Волговтяметалооснабсбыт. Отдел метизов. Саблин Пётр Иванович, Болты 6х15, 6х25, 8х25, 16х50 по 200 кг.
Петрова, отдел качественного проката Быков.
Это не все. Надо ещё побывать в УМТС (Волго-Вятское управление материально-технического снабжения. Бывший Волго-Вятский совнархоз). Отдел сырья. Костров Валентин Сергеевич. Спросить отгрузку первичного алюминия. Чушки. Оформить и отгрузить с базы на автомашине пять тонн.
Выписать фактуры на олово ПОС-40. Попросить вперёд по фондам первого квартала будущего года.
Не забыть бы бронзу, латунь, припой. Выписана фактура на вагон чугуна. В этом месяце будет.
Отдел черного проката круг двадцать, пятьсот кг, остального нет на базе. Но договорился, если появятся, сразу выпишут.
Вера Петровна аноды не выписала. Нет ещё ведомостей. Не поступили ещё. Через неделю надо позвонить ей.
Отдел метизов. Вернули спецификации. Неправильно оформлены. Надо оформлять на Петренко. Но сто двадцать кг заклёпок все – таки выписал. Получать на металлобазе № 1 в Горьком.
Химия. Был неделю назад. Сейчас шеллака нет. Ушла машина  в Москву. На днях будет. Подойти в понедельник. Выпишут полтонны или одну.
Отдел труб. Ирина Николаевна. Нержавеющих тонкостенных труб. нет на  базе. Подойду к начальнику  отдела. Он был на совещании. В пятницу схожу.
От Анатолия Ивановича передал привет заместителю директора Валентину Петровичу. Обещал поселить в лучший номер. Спасибо.
База цветмет. Вагон готовится к отправке. На днях: латунь, бронза будет. То, что выписано на самовывоз вагоном грузить нет возможности.  Доверенности оставил, в фактурах расписался. Шофёры загрузят сами.
Документы оставил. Им надо обратиться в экспедицию .
Все организовал. Задание выполнил. Спокойно еду домой.
Темп снабженческой жизни мне нравится. Он захватил меня настолько, что, приглядевшись к системе работы нашего отдела, сразу обнаружил старые традиции в учёте, планировании, никто понятия в отделе не имеет о сетевом планировании, сетевом графике и, вообще, не интересуется современными методами обработки информации и ведения дел.
Я сразу заметил, что начальник мой старый Алексеевич, хоть и хороший человек, но ужасно суетливый. И в суетливости своей, абсолютно не видящий перспектив надвигающихся проблем через месяц, полтора, два.
Я уже прикинул и вычислил, что можно из всего ассортимента материалов, которыми занимается наш сектор, восемьдесят процентов — это наименования, запас которых можно иметь на складе от трёх до шести месяцев, не напрягая особо финансовую систему завода. Ведь речь идёт от силы две — три тонны, а то и сотня другая килограмм.
Эта мелочёвка отнимает 80 процентов времени наших товароведов, моего времени, грузчиков, машин, командировок.
И если здесь все наладить и сделать запас на пять — десять месяцев, то больше времени будет уделяться номенклатуре другой, где счёт по каждой единице идёт на сотни и тысячи тонн в год.
Вот, чем надо заниматься.
А не гонять человека в командировку в Горький за 50 кг. Медной проволоки. Да ещё и машину с ним в придачу.
В общем, если бы я работал на месте моего начальника, я бы все организовал по-другому!
Урал
Ох и день был сегодня. Шустрый. Напряжённый.  с утра оперативка необычная, у заместителя директора. Учил нас жизни. Реально, на деле показал, что может за пять минут решить опытный управленец. Что значит всю жизнь в снабжении. Вот у кого надо учиться.
Затем сгонял на металлобазу. Ошибочно из Кольчугино латунную проволоку на  3,5 мм отгрузили. Вагон, наверное, комплектовали, вот и бахнули туда. У них, в Горьком, в цветмете, такое бывает. Ладно, хоть отгрузили. Съездил. Привёз.
Начальник цеха,  Иван Иванович очень доволен. Получить похвалу от такого зубра престижно.
Вечером уже дома, в газете прочитал.
"Областной театр кукол объявил набор в молодёжный артсостав. На 17 февраля назначен конкурс. В 11 часов. В театре на К. Маркса 73.  И телефоны: 4-28-34, 4-28-43. Для участия надо рассказать: стихотворение, басню, отрывок прозы и спеть песню."
Надо сделать заявку.
И подготовиться.
Лишь бы в срочную командировку не отправили.
Конечно, как назло, отправили.
Вчера еле устроился в гостиницу. Три раза подходил к администратору. Но все очень строго. Официально. Не глядя:
- Мест нет. И не будет.
Но я не уходил. Сидел в кресле и терпеливо ждал, вдруг, кто выедет при мне, тогда она не отвертится, что мест нет. Сидел и ждал Крохина. Володя Крохин - мой новый знакомый командировочный с соседнего завода.
Сидел и ждал. Судьба такая у командировочных - ждать.
Ждать, когда производственный отдел включит в график производства нужный тебе сорт проката, ждать, когда начальник цеха придумает перенастроить прокатный стан или вытяжной станок на нужную тебе толщину листа или размер профиля или шины, ждать, когда ОТК придумает все это проверить, ждать, когда отдел сбыта закажет вагоны в нужном тебе направлении, ждать пока кладовщик на склады и грузчик соизволят загрузить так нужную тебе партию в вагон.  Ждать. Такова судьба командировочного. Сидел и ждал. Судьба выдрессировала. Сидел и ждал.
Вдруг вспомнил, что этого строгого и неприступного администратора за чистым строгим с холодным блеском стеклом зовут Мария Яковлевна и что она чуть ли не родственными узами связана с нашим краем.
Может сама оттуда. Может родители из наших мест, может родня, какая живёт у нас.
Здесь на Урале, много бывших вятских. В годы войны, после войны многие семьи уехали сюда за длинным рублём. Тут и остались. Но корни есть корни. И, если повезёт с такими встретиться, то считай, что ты лучших друзей нашёл.
- У меня родители из Вятки, - с гордостью произнесут они, обнимая тебя как старого знакомого.
Посидел ещё. Хотел стихотворение дописать. Но только несколько скупых слов нашлось в моем сердце. Спрятал свой красный блокнотик. Встал. Иду.
- Мария Яковлевна, - мне показалось даже, что мой голос как у воркующего голубя, кругами ходящего вокруг голубки. Ну и подхалим же я!
- Мария Яковлевна, - она спокойно смотрит сквозь меня своим черными глазами, как будто меня не существует.
-Да, слушаю вас, - как диктор из радио отпечатала она.
- Авы не помните, меня Крохин не спрашивал?
- Кряхин? Нет, не был он.
Пауза. Я делаю печальное лицо. Ох, и артист же я!
- Он хотел подойти. Вот я и жду его.
- А вы разве из Вятки? - она поднимает брови и искренне улыбается.
- Да.
-Так что ж вы мне сразу не сказали?
- Господи, думаю, - да передо мной оказывается живой человек, а не граммофон заржавленный. Я улыбаюсь, предвкушая и место, и номер, и горячий чай перед сном. Уж одно то место у неё для меня, ее земляка, найдётся, - радуюсь я в душе.
 - Я думал, вы знаете.
- Я знаю вас, - строго сказала она, - а в голосе ее мне почудились извиняющиеся нотки. Но это почудилось, наверное.
- Я знаю Вас, но я же не могу всех запомнить.
- Да, да, - радостно киваю, - и неподдельно радуясь так удачно разрешившейся, казалось безвыходной ситуации.
- Мария Яковлевна, - совсем наглею я (Эх, была - не была!), - Пряхин тоже хотел устроиться здесь, у вас, очень ему нравится ваша гостиница. Вы знаете, и Скопин приезжает. А Скопин по его рассказам как-то даже роман с ней крутил. Но может врёт.
Командировочные как рыбаки, так любят свои успехи приукрасить!
- Да, - она, наконец, улыбнулась. - И когда же?
- В четверг. Так мы хотели бы вместе поселиться. Старые знакомые, знаете ли, оба с Вятки. Можно нас в один номерочек?
- Я понимаю, но это очень трудно.
Я достаю свой последний аргумент. Шоколад «Российский» экстра-класса. Большущий. И говорю так небрежно:
- Что вы, что вы, это не обязательно.
-Знаете, - роется она в карточках, - есть одно место в двухместном номере. Это пока. Но там мужчина храпит. Будете заселяться? Я вам потом подеру номер на ваших друзей.
-Спасибо. Давайте.
-За сколько будете платить?
- За четверо суток. Пока. Там, как дела пойдут.
Когда отходил от окна администратора, подумал, заполняя анкету гостя: «Связи, знакомства. Как работают безотказно. Вот уж, действительно, не имей сто рублей, а имей сто друзей».
Последний друг.
А вчера я очень сильно  расстроился. В беготне новой работы, в круговерти новых знакомых, таких как я толкачей со всего Союза, от адресов и телефонов которых уже начинает пухнуть моя снабженческая записная книжка, стали забываться старые добрые друзья.
Бежишь, бывало, по заводу, махнёшь рукой и некогда остановиться, поговорить, поболтать, узнать новости: кто с кем ходит, кто с кум перестал ходить, где были на танцах в эти выходные, какой цех выиграл в заводском чемпионате по волейболу. В общем, хотя бы парой слов переброситься по темам, обсуждению которых мы, бывало, в своей каморке электриков посвящали целые рабочие дни.
Шёл (бежал) вчера с совещания у коммерческого директора.
В кармане уже было командировочное удостоверение в город Уральский. В бухгалтерии надо было поставить печать и взять деньги.
Увидел. Ура, Витька идёт на обед!
Я в белой рубашке с галстуком, с папкой под мышкой, подбегаю, засовывая бумаги, которые на ходу просматривал, в папку.
 Витька с парнями навстречу.
Обрадовался я. Лучший друг мой все-таки. Как мы в прошлом году в Юрью съездили к братану моему, умора, эту юмореску описать надо как-нибудь.
- Привет, Витек! – радостно и бодро машу рукой.
Витька подходит, в рабочей робе. Руки по локоть в мазуте. Как-то стеснительно, не по-дружески, извинительно так улыбается:
-Руки в мазуте, извини, работы срочная, станок стоит, ремонтируем.
Что это он извиняется то? Жму руку выше локтя.
- Как дела?
-Да вот в Уральск уезжаю.
-Здорово.
Витька мой лучший друг. Десантник бывший. Парень честный. Никогда не бросит, даже если против тебя несколько человек. До конца с тобой.
Я хотел Витьку расспросить как сыграли в волейбол с пятым цехом, как Борька, как Славка, ходили ли на танцы в эту субботу, пока я был в Горьком, как Нинка с Танькой поживают.
Но вижу, мнётся парень.
-Слав, извини, - виновато говорит он, начальство строгое, ругается, станок стоит, сейчас пообедаем с парнями, да за работу снова.
Понимающе киваю.
-Ну давай, пока. Всем привет.
-Давай, пока.
Убегает.
Вот и поговорили. Вот и лучшие друзья. Иду в бухгалтерию, беру расходный, иду в кассу, к Никанорычу, получаю деньги, еду в Киров, покупать билеты.
Да, вот такие дела у меня, делового человека. Вот ещё один друг в приятели, а может вообще просто в знакомые переходит.
Стоило сменить работу, стоило начать делать карьеру, появляются новые знакомые, новые приятели, новые друзья. И как быстро меняется окружение вокруг тебя. Или меняешься ты?
И старые, лучшие твои друзья, уже тебя стесняются. Тебя или твоей белой рубашки и галстука?
Неважно. Это уже не твои друзья.
Жаль. Ведь я все тот же Славик.
- Я не начальник, Витек! – хотелось крикнуть вслед уходящему своему когда-то лучшему другу.
Но я не крикнул. Витька не оглянулся. И их компания в черных замасленных робах, уже входила в двери столовой, одна из которых была без стекла и забита старой корявой сдувшейся фанерой.
Город Уральский.
Пока стояли в очередь на запись на приём в производственный отдел, все перезнакомились. Долго очень стояли. Поэтому, может быть. Где-то секретарша у Зайцевой задержалась.
А очередь из командированных это тебе не очередь за продуктами. Не молчит. Все сбились в грудки, о чем-то тихо переговариваются. Все больше о своих делах производственных, интересуются друг у друга, кто какую продукцию выпускает, к какому министерству относятся, что за нужда их, иногда больших начальников, заставляет ехать сюда, на Урал, в промышленное сердце России.
Иногда и общих знакомых находят, особенно если предприятия в одном министерстве. А уж, если  и в одном главке, то это уже не просто знакомые, а друзья закадычные, настоящие родственники.
Рядом со мной оказались две женщины. Одну из них встречал, по-моему, в Кольчугино. Разговорились. Вера Титова из Харькова. Нашли общего знакомого Бориса из Режа.
Был я с ним как-то тоже в одной командировке в Ревде.
Ещё двух общих знакомых нашли пока стояли.
Такое ощущение, что командировочные в СССР все друг друга знают.
Записавшись на приём к начальнику производства. Пошёл на почту. Отчитался по телефону. Доложил все подробно.
Начальство довольно. Сразу дали новое задание.
Ну вот, хотел в кино после обеда сходить. Не получится.
Делать нечего. Не поспоришь. Надо идти на ОЦМ.
Дублирую телефонный разговор телеграммой с отчётом по УМЗу. Выезжаю на ОЦМ.
Вообще, этот город недалеко от Свердловска. Своеобразный такой. Растянутый. Пока едешь на троллейбусе из одного конца в другой (а заводы эти в разных концах города) замёрзнуть можно и выспаться десять раз.
Когда я подошёл к отделу кадров, там уже стояли двое командировочных. Захожу, спрашиваю:
-Вы крайний?
Это тот очкарик, который вчера просил горничную рубашку ему погладить. Шутник, однако. Может с похмелья был? Горничная нежена, она в номере приберётся и все. Рубашку погладить ему, артист!
-Заходи, третьим будешь. - и опять смеётся.
-Хорошо, - говорю, - немного сегодня. Ты, что, - снова смеётся он и машет рукой, - сегодня уже 10 человек побывало. Смотри список какой.
Беру бумажку. И правда, с десяток есть. Записываюсь. Тринадцатым. Читаю. Ищу знакомые фамилии. Ага, вижу. Вот Вовка из Воронежа, Титова из Харькова, Нина Николаевна, по-моему. Это по списку.
А если в лицо их всех увидеть, так половина знакомых, то там то тут встречались. Вот Янько из Львова.
Очкарик уходит и даёт наставление, опять приветливо улыбаясь:
-Кто следующий придёт, пусть список передаст наверх, в приёмную понял?
-Конечно. - отвечаю я, не улыбаясь.
Стою один. Жду. Уборщица метёт площадку, метёт чисто, после неё ничего не остаётся. тут очень чисто, старается. Рядом бегает маленький смешной мохнатый щенок.
Проехал троллейбус на конечную. Обычное рабочее утро снабженца. Очередь, пропуска, производство, главпочтамт.
Подходит ещё снабженец. Записываю его в конец списка. Стоим вдвоём. Ждем. Тишина. У снабженцев не бывает долго тишины.
-Вы откуда? - спрашивает
-Из Кирова.
-Был я там, - кивает он, что-то своё вспоминая.
Бывают среди снабженцев люди, которые скажут откуда они и снова молчат. Я не хотел выглядеть таким идиотом и тоже вежливо поинтересовался:
-А вы?
-Из Кстова.
-Большой город?
Он рассказал о городе, и предприятии, о продукции своей, что ему ещё в Москву ехать, что здесь будет жить целый месяц, потом в Москве недельки две.
- Ничего себе у вас командировочки.
Расстаёмся, каждый по своим делам.
Обедаю (или уже ужинаю?) в пельменной.
И обратно в общежитие.
Вечер, дела все сделаны. Сижу в кресле в холле у черно-белого телевизора. Рассуждаю.
Зачем я шёл в снабжение? Ведь не только из-за того, что отношения порвал с Алкой после того, как она спросонья после ночного дежурства в больнице послала меня, сказав своей бабушке, что идёт он на три буквы, а я, к своему несчастью, стоял тут же, за дверью, с букетом цветов.
Цветы бросил. Ушёл.
Больше я в том доме не бывал.
И Алку видел только раз. Нет два.
Один раз летом, когда мы с Витькой у реки гуляли.
Она загорала с подружкой на пляже. Обернулась и показала нам большой палец и поплыла. Витьку это рассмешило, он разделся и за ней.
А я ждал на берегу, пока они накупаются. Витька вернулся бодрый и весёлый. И мы пошли дальше.
Он молодец. Мне ни слова не сказал. Не лез в душу.
А я шёл с ним и думал, что не из-за этой же душевной, вернее бессердечной драмы, я сменил работу. 
Хотя, надо быть честным. Конечно, из-за этого.
Так какой же я после этого карьерист?
Классный магнитофон
Командировки в Горький мне сразу понравились.
Во-первых, старинный город, красивый. Во-вторых рядом. Вечером в одиннадцать вечера сели в вагон, устроился. А в шесть утра уже на Московском вокзале.
Когда пришёл на работу, часто меня сюда посылали. Первые, эти командировки, были, если просто так сказать, учебными и простыми.
Там надо выписать фактуры, встретить шофёра, загрузить машину и отправить домой.
А здесь настоящая сложная командировка. встречал я там и Игоря из областного центра.
О нем подробнее можно. Потому что он был самым современным, продвинутым, и всегда в дресс-коде, красиво одет. С иголочки. Рубашки всегда выглаженные. И галстуки всегда каждый день новые.
Я приехал в первый раз на соседний завод в областной центр за трубой. Зашёл в снабжение оформить документы и увидел там этого молодого человека.
Тогда не предполагал, что этого зам начальника отдела через месяц встречу в Уральском.
Потом мы часто с ним встречались в командировках. Много раз сидели за одним столом, в разных весёлых кампаниях.
Вообще, этот мир, мир снабженцев, восхитил меня ещё по одной причине.
Эти ребята всегда в курсе всех последних веяний моды. У них не только одежда и невиданные нами в провинции джинсы, но радиоприёмники новейших марок, а магнитофоны кассетные самые последние модели.
Это мне нравится. Я тоже мечтаю приобрести современную "Ригонду". Пластинок уже много накопилось, а где послушать ещё не приобрёл. Есть у меня мамина радиола 1956 года выпуска. Но разве звук она передаст?
Вот у Игоря с соседнего завода из областного центра кассетный магнитофон классный. Всегда с собой берет в командировки.
Мне бы такой.
Школа рабкоров
Между командировками мы с Вовкой продолжали ходить на занятия в школе рабкоров в областной газете.  Нам было интересно это. Ведь я кроме Пермского медицинского института послал документы ещё и в Казанский госуниверситет на факультет журналистики. Там после армии, да ещё абитуриента с производства, из рабочего класса, принимали вне конкурса. Чтобы лучше представлять свою будущую профессию, попробовать и закалить своё перо, мы и записались сюда.
Заведующему школой, начальнику отдела писем Валерию Голубеву, мы сразу понравились. Записал нас без лишних вопросов, только спросил:
-А как вы, парни, успевать будете с такой работой?
Мы только усмехнулись:
-Валерий Борисович, так у вас занятия в школе два раза в месяц. Как раз между командировочками и будем успевать. Тем более, вы слышали, что ЦК КПСС и Совет Министров приняли постановление о запрете командировок, связанных с поставками материалов. Так что ездить будем меньше.
Когда ехали обратно на восьмёрке, я спросил Вовку сквозь шум автобусного мотора:
- Ты зачем ему про Постановление сказал?
- А что?
- Так ты же прекрасно знаешь, что все заводы и фабрики Союза, никто это  Постановление не выполняет. Дисциплина поставок низкая. Никто ни за что не отвечает. И нам все равно придётся ездить. Завод ведь не остановишь. Вот ты кем в отдел комплектации пришёл?
- Я? Товароведом.
— Вот и я в отдел снабжения тоже. Только со вчерашнего дня я теперь инженером числюсь. А ты?
- Я технологом.
И что у тебя в командировочном пишут?
-Согласование техпроцесса.
-Ну вот ясно. А у меня "согласование документации на новый вид продукции". Так что Постановление о запрете есть, но никто его выполнять не собирается. Потому что остановится все без нас, снабженцев. И мы с тобой все равно как ездили, так и будем ездить и на поездах, и в простом купе, и в купе СВ класса, и на самолётах летать будем. Так что зря ты Голубеву сказал о запрете.
- Да я его просто успокоил.
-Ну разве что так.
В автобусы было свободно, мы сидели на заднем сидении. Приятно обдувал тёплый воздух из печки, что под сиденьем кондуктора.
Занятия  школы прохожий в областном центре, в редакции, что была в красивом двухэтажном здании на улице Карла Маркса, недалеко от главной площади города.
Организаторы школы учли, что рабкоры  ходят к ним на занятия с заводов и предприятий и поэтому школа  начинала работать  в 18–30. Очень удобное для нас, рабочих парней, время. Даже мы с пригорода успевали быстренько подзакусить и на рейсовом автобусе приехать к самому началу занятий.
Валерий Голубев, заведующий отделом писем, являл собой настоящего работника прессы. Он был нетороплив, основателен, слова его легко ложились в наши блокноты чёткими и ясными тезисами.
Он нам с Вовкой нравился.  Умел нас настроить, поддержать, разговорить. Мы с удовольствием ему и своим сокурсникам рассказывали о заводе, о соцсоревновании, наших передовиках.
Но Валерий не был бы журналистом, если бы не пытал нас и не пытался расспросить и о недостатках, имеющих место в нашей советской действительности, как в торговле, в обслуживании, на производстве.
Он искренне считал и заражал нас своей верой в прессу,  в справедливость, в партию, которая через партийную прессу вскрывает, бичует  и борется с недостатками нашей советской действительности.
Приходили к нам на занятия и рассказывали о своей работе, делились опытом и маститые журналисты: Овидий Любовиков, Владимир Ситников, Альберт Лиханов, Владимир Шишкин, Юрий Смолин, братья-фотографы Леонид и Юрий Шишкины.
Даже родственник самого Сергея Мироновича, Константин Верхотин.
Сегодня, записывая цифры показателей работы промышленности области, я чуть не задремал. И не только я. Рядом сидела пара, жена, и муж. Пустые выпуклые глаза, внимательно слушает Юрия Смолина. А молодой ещё, лет 30, но уже лысый муж, вздыхая, молча гладит ее руку, и только улыбается маленькими масляными глазками. Она строго смотрит на него и убирает руку.
Любовь рабкоровская.
Последняя прогулка
А я вспомнил Алку. Она бы не стала со мной ходить сюда. Равнодушна она к литературе.
Вспомнил последнюю встречу с ней.
Была уже осень. Прошло несколько месяцев после нашей размолвки. Я сменил работу. Но по-прежнему в нашей дружной компании. И как-то все уже забываться стало: и наши воскресные поездки в областной центр, прогулки по набережной, по паркам, походы в театр, и даже один раз в ресторан, где мы душевно посидели вечерок.
Мои настырные посещения ее работы и обеды, и перекуры на высоком берегу Вятки.
Все забылось. И жизнь стала как-то узакониваться. И в новый коллектив вписался. У начальства на хорошем счету, исполнительный, дисциплинированный, безотказный. Задания командировочные все выполняю.
В общем, все нормально, все хорошо. И влюблённости моей юношеской, сумасшедшей, послеармейской вроде бы как бы и не было.
Сижу дома, как обычно  в редкие межкомандировочные дни. На улице дождь. Слякоть. Лежу на диване. Читаю книгу. Один. Родители уехали к себе в посёлок. Сегодня суббота. Приедут завтра. Ведь в понедельник всем на работу.
Вдруг звонок. Открываю дверь. Мальчик стоит незнакомый. 
- Тебе кого? -спрашиваю.
- Тебя зовут, - отвечает он.
- Кто?» -спрашиваю.
Молчит и быстро убегает.
Хм. Пожимаю плечами. Закрываю книгу. Одеваю свою хиповскую жилетку из черного вельвета и с большой в 15 см бахромой внизу тоже из кусков вельвета. Выхожу. У подъезда никого. На улице мелкий дождь. Темно уже. Вечер. Вдруг слышу:
-Слав.
Вглядываюсь в темноту. Ничего не вижу. Снова девичий голос:
- Слав.
Наконец увидел. Под берёзой у забора газовой станции стоит Алка. С портфелем.
-Слав, можно тебя.
Иду напуганный прямо по грязи:
- Алка, ты? Что случилось?
- Слав, оденься.
Чувствую, как у меня колотится сердце:
-Алка, что случилось-то? - повторяю испуганно.
- Слав, оденься, поговорить надо.
Оделся. Прогулялись по вечернему Нововятску. Помолчали. Рассказал о новой работе. Проводил ее дома. Темно ведь уже. Она все там же у мамы с папой – за переездом, недалеко от Вовкиного дома.
Договорились завтра съездить в областной центр, погулять. Как когда-то.
Съездили. Погуляли по Октябрьскому.
Как когда-то не получилось. Правда, Алка посидела, как когда-то у меня на коленях, как когда-то. Покурили.
Но если раньше безостановочно говорили, шутили, смеялись, то здесь весь вечер ни одной шутки, просто походили, просто помолчали. Каждый о своём.
А я даже не о своём.
Думал работе, о предстоящей командировке, о том, что, если не привезу шину медную встанет четырнадцатый цех, а за ним и сборка пятого. Завод не выполнит план и все это вроде бы будет и по моей вине. И я этого просто не мог допустить и завтра, в понедельник, прямо с утра на поезд и на Урал, на Урал, в свой дымный и растянутый как кишка город Уральский.
Алку проводил до дома. Больше мы с ней никогда не увидимся, никогда не погуляем.
Так решил я. А где решил? Когда? И разбираться не стал. Где-то на генетическом уровне решил.
И не я, а судьба такая у нас.
Ведь я уже не тот романтический мальчишка. И сильно изменился за эти месяцы. Повзрослел. И работа у меня ответственная.
Я снабженец. Толкач. Идёт время. Командировки сменяют одна другую. Встречаюсь с разными людьми. Вижу их работу. Слышу разные истории, коллизии, почти анекдотические. Вот это мне интересно. Неплохо записывать.
Конечно, в школу рабкоров, Голубеву, это не предложишь. Не возьмут. А вот для будущих книг о нашей жизни, почему бы  и нет?
Причём себя, автора, в этих рассказах надо изображать наивным и маленьким юношей, почти щенком, ничего не понимающим в жизни.
Этот приём должен понравиться читателям, которые сразу почувствуют себя и умными, и мудрыми.
И мне так проще. Не надо давать оценок, не надо навешивать ярлыков.
Алка осталась уже далеко, в далеком детском прошлом.
А вот моя первая любовь, моя учительница русского языка и литературы, не в прошлом. И это я вдруг ощутил всей душой сегодня.
Моя любимая учительница
Сегодня в автобусе встретил мою любовь.
Еду, смотрю на неё, такую стройную, красивую, яркую, и думаю, что я с удовольствием бы стал ее мужем несмотря на то, что она старше меня на целых девять лет.
Она, такая красивая, стройная и молодая, а, главное, умная.
К сожалению, она стояла спиной ко мне. А я  все смотрел на неё, стоя у второй двери автобуса, смотрел  и ждал, когда она обернётся.
Ждал, чтобы поздороваться и приветливо помахать рукой.
Как она вошла, я и не заметил. Наверно, где-то ещё до переезда. И как это я не  заметил, ведь она проходила рядом?
Может, потому что народу много, а к входной двери автобуса я стоял спиной. Тогда, видимо, и  прошла. А я  только  у самого  переезда  и заметил ее, когда в окне мелькнуло лицо знакомой официантки  из ресторана, которая  мне приветливо улыбнулась и  которой  я небрежно кивнул, тут же быстро отвернувшись.
Повернул голову и случайно взглянул вперёд, на переднюю площадку  автобуса. 
Вот это да! Кого я вижу? Так это ж она! Моя первая, моя настоящая любовь!
Я узнал ее  сразу, хотя не видел целых четыре года. Забилось сердце. Бросило в жар.
Я стоял и смотрел. Я смотрел и ждал, Я ждал  и все надеялся, что вот-вот она обернётся, моя любимая.
Как же давно я ее не видел, не слышал ее голоса, напоминавшего мне всегда тихое и спокойное журчанье лесного ручейка, давно не видел ее всегда добрых и внимательных глаз.
Казалось, прошла целая вечность с последней нашей встречи, с прощального вечера.
Я уже и в армии  отслужил. И моя, с новой силой вспыхнувшая сейчас, здесь, в шуме  и духоте автобуса любовь, сегодняшняя любовь к ней, совсем не та, что была раньше, самая настоящая, не та школьно-мальчишески-самозабвенная, больше похожая, наверно, на увлечённость, на первые волнения души.
Сегодня я люблю ее по-другому, сильно,  по - настоящему, по-мужски.
Теперь я понимаю Бальзака, его страдания и его страсти. И если бы я сейчас ехал не на работу, я бы точно доехал бы с ней до самого областного центра.
И я обязательно бы с ней поговорил.
Мне так много хочется ей рассказать: о своей жизни, о службе в армии, о сегодняшней работе, о друзьях.
И я бы обязательно назначил бы ей свидание, не слушая никаких возражений, и, неважно, замужем она или нет, хотя  мама писала мне, что не замужем. 
Но  я  все  равно бы назначил  свидание, все равно бы в  театр пригласил бы.  Неважно замужем она или нет.
Это неважно абсолютно!
Обязательно бы назначил свидание. А там и в любви бы, может быть,  как-нибудь, очень красиво и романтично признался бы.
-Дорогая, Ольга! - скажу  я.
А костюм  одену самый лучший, свой, дембельский,  с яркими белыми  аксельбантами, с тельняшкой десантной.
-Дорогая, Ольга! - скажу я.
Интересно в этот момент посмотреть на неё. Вот она обрадуется,  вот она расцветёт!
Говорят, что  девушкам и женщинам приятно, когда они узнают, что кто-то их  любит. А тем, более так сильно и красиво, сильно и нежно, как я.
У нас будет хорошая семья. Я поступлю в институт, на инженера. По вечерам в полумраке при свете торшера Ольга Владимировна будет проверять тетради своих учеников, а я читать конспекты, учить сопромат и высшую математику.
У нас будет дочка. Ира, Иринка, Ирочка. Она тоже будет учительницей русского языка и литературы.
Как мама.
Я все  ждал и ждал, когда же Ольга Владимировна обернётся, моя Ольга, моя жена.
Ждал, чтобы  помахать рукой, чтобы поздороваться, чтобы пробраться к ней сквозь толпу, чтобы встать рядом, приобнять,  поговорить, попросить телефончик, назначить встречу или свидание.   
Как-то  некстати, во время этих моих мечтаний, остановился автобус. Открылась дверь. Я вздохнул. Вышел.
Ещё раз в последней надежде посмотрел на переднюю площадку автобуса.
Ольга  Владимировна так и не оглянулась.
Она так ничего и не узнала.
Рудольф. Разные мы, снабженцы.
Только что примчался с ОЦМ (аббревиатура завода по обработке цветных металлов), замёрз.
Уральский такой растянутый город, что не мудрено и замёрзнуть, пока из одного конца города едешь в другой. Ехали ещё с одним снабженцем. Вместе в очереди стояли в проходной завода за пропуском на склад. Рудольфом представился. Какое-то имя необычное.
По дороге рассказывал ему о металлургическом заводе,  вообще о городе  Уральском. Я уже здесь в десятой, наверное, командировке. Почти родной город. Порасспрашивал и его. Он москвич. Культурный, в белой рубашке  с галстуком.  Первый раз здесь.
И вообще, похоже, снабженец неопытный. О предприятии своём что-то невнятное Порассказывал  неохотно. Вертится. Ну это его дело. От природы есть в нем что-то хитро-снабженческо-иезуитское. Будет, как Игорь, но похоже, похитрей, поумней, поделикатнее. Хотя как он в снабжении со своей деликатностью работать будет, не понимаю.
И голос у него какой-то сверхвежливый. Сверхинтеллигентное отношение ко всему. Как-то  он в столовой рассказывал:
- Я в первую же командировку познакомился с таким хорошим парнем. Он журналист. Работает в Комитете по печати и радио при нашем Совете Министров.
«И что? - думаю,- зачем он хвастается передо мной. Вид что ли у меня грубовато-простецки-рабочий что ли? Да здесь на УМЗе полно представителей Министерств. И что за доблесть такая? Такие же снабженцы, как мы - с предприятий. Не прочь и в кампании посидеть, и в карты сыграть, и, если делать нечего, то и скидываться не стесняются, наравне со всеми выпивают. Снабженцы как снабженцы».
- А ты как попал в снабжение?- спрашиваю, расставляя тарелки с подноса.
- Я случайно, - садится он на стул, - Здесь мне нравится. Люди новые. Связи деловые.
Это мы в столовой. И когда в очереди стояли, я показал ему глазами кассиршу и шепнул на ушко:
— Вот эта ведьма всегда обсчитывает. Смотри внимательнее.
- Да? - и улыбочка такая невинно-интеллигентная. Такого она точно обсчитает.
Вот Игорь так тот бы ответил:
- Да?  Сейчас мы ее проучим. Если надо, и матом покроем. Пусть только попробует меня обсчитать.
Игорь он такой. Хохмач ещё тот. Мастер приколов. А этот, Рудольф, тихий какой-то. Она насчитала ему  97  копеек.  А он и не проверяет.  Он  улыбается. Ну и вежливый же. Даже сдачу не пересчитывает. Протянул свою ладошку, звякнул мелочью и, не глядя, в карман положил. Да ещё и спасибо  сказал.
- Ты знаешь, - говорит он, улыбаясь, - я очень люблю музыку.
Это уже в  автобусе.
-А почему  ты  не пошёл   по этой линии?
-Видишь ли, -  продолжал интеллигентничать он, - в  то время   направления  были только   или   преподавателем в сельскую школу,  или   в   деревню, в колхозный клуб.
- Да?
Автобус тряхнуло.
- А  я ведь   хотел   по классу   вокала,   в консерваторию.- мечтательно произнёс он, не обращая никакого  внимания на ухабы и тряску.
- Поступил?
- Нет.  Голос  слабоват.
Да, и с таким бесцветным голосом как это он сунулся ещё   в консерваторию?
- А вообще - то  я, - делится он дальше своим  тайным желанием, -   мечтаю поступить   в   университет.
- Да? -   удивляюсь я - И кем?
- Я мечтаю поступить в Университет на искусствоведа.
Я внимательно всмотрелся в него. А, пожалуй.  Из него получится настоящий искусствовед, этакой бестелесно - бесполо - бесцветный  объект,  читающий скучным  вежливым голосом неинтересную лекцию об интересной, и нескучной вовсе музыкальной или литературной вещи.
Вышли из автобуса.  Я, как уже  опытный снабженец, показал ему КУМЗ, заводоуправление, проходную, отдел кадров. И побежал срочно в прокатный цех, к начальнику производства.
-Пока, спасибо Вам за помощь. - вежливо улыбнувшись попрощался он. Ну и вежливый же кадр! На вы меня называет.
- Давай, пока! - и я пожал по рабоче-крестьянски его мягкую податливую ладошку московского интеллигента.
Деловые будни.
Для отчёта начальству.
Был у Нины Ивановны. Пропуск на завод не оформила. До праздников ничего не обещала, кроме небольшой партии сплава. Сейчас одна тонна в производстве. Закончили катать сегодня на экспорт. А к первому числу прокатают и нам. Высылайте машину. Загружу.
Был на ОЦМ у Стрелкова. Утром оформил мне пропуск. Побывал на складе, в цехе. Начальник цеха и его зам были на совещании. Не стал ждать. Ведь надо было сегодня побывать ещё на УМЗе. Но зашёл на склад. Лежит круг медный на две — три тонны и круг двадцать тонна триста пятьдесят. Готовы к отгрузке. Их я тоже могу забрать, если будет машина.
На новом прессе идёт много брака у них, да и оператор парень неопытный, никак не может настроить. Идёт брак большой. А потом он снова в переплавку. Я хочу сходить в ОТК к Седых. Уговорить, чтобы этот брак (царапины, овальность) он пропустил в порядке исключения. Достаточно увеличить допуски. А царапины и овальность вообще не считал бы за брак. Нам ведь все равно штамповать.
Если будет машина, то вышлите доверенность на меня на УМЗ и ОЦМ.
Как там у вас погода? У нас здесь уже давно лёд. Холод ужасный. Пока.
На следующий день снова сижу на почте. Жду, когда соединят. Срочно надо позвонить на работу. Уточнить. Выехали ли машины. Две машины стоят у проходной УМЗа из Коминтерновской сельхозтехники. А остальные?
Здесь, на Главпочтамте всегда много народу. А на переговорном пункте особенно. А вечером вообще толпы нашего брата, толкачей со всех концов Союза, заказав телефонные переговоры, сидят на стульях, пишут телеграммы, смеются, рассказывают анекдоты, а больше истории из своей богатой встречами снабженческой жизни.
Флиртуют слегка некоторые балагуры, развлекая девушек и женщин коллег.
Ворчат на УМЗ, ругают плановую систему, и печально смеются, рассуждая о том, что ещё пять лет с цветным металлом в стране будет так плохо.
Мужики хорошо ориентируются в экономике. Интересуются жизнью страны, политикой.
Открыли вот новые месторождения, строят в Сибири новые комбинаты. А потом тысячи снабженцев по стране будут отдыхать.
А пока они месяцами не будут жить дома, получать выговоры за срыв планов производства, начальники отделов снабжения будут получать инфаркты, будут лететь в Москву в бесчисленные министерства телеграммы -жалобы, Совет Министров будет принимать Постановления, Госплан составлять балансы.
Но ничего не будет меняться.
Постановления не выполняться, планы срываться. И только мы снабженцы будем летать по стране с завода на завод и улаживать ценой своих нервов, ублажая и угрожая начальникам отделов сбыта, начальникам отделов производства, заместителям директоров, директорам и другим более мелким начальникам.
Угрожая, ублажая, уговаривая.
Не изменится пока ничего и здесь на КУМЗе. По-прежнему Галина Ивановна будет принимать по сотне человек за день по строгому графику: с двух до пяти три раза в неделю и обещать, и обещать, и обещать
-Ждите. В течение месяца сделаем. Да. Да. Сделаем. Ждите.
Балагурят мужики на почтамте. Пять лет. Ждать улучшения. К концу пятилетки.
А я проработаю в снабжении пять лет, до обещанного всей стране благополучия?
Дождался своего вызова. Вхожу в кабинку, беру трубку, открываю блокнот. Докладываю сквозь шуми треск телефона. С Уралом всегда была плохая связь.
Доверенность получил. Неясно с глинозёмом с УАЗа, как его получать, через снабжение или через сбыт? По фондам или нет? Почему не послали со мной официальное письмо.
Просил Валентина Петровича, когда поедет в Горький на машине, чтобы забрал трубку медную взял триста килограммов. Иван Иванович обещал мне помочь. А здесь на УМЗе лист ещё в работе, но уже в упаковке. В понедельник будет на складе. Загружу.
Но машины ещё нет. Жду. четвёртого ноября последний приёмный день перед праздниками. Загрузиться надо на трех заводах. День предпраздничный сокращённый. Не успею.
Сообщите что брать в первую очередь? Я сегодня имею: профиль две тонны, круг медный одну тонну, круг двадцать семь шестьсот килограммов, глинозём двести. Листа не будет. На пятое ноября куплены билеты. Уезжаю.
Гостиница «Ноябрьская»
Вчера удачно устроился в - Уральском в гостиницу «Ноябрьская». Гостиница эта культурная, сюда вселяют начальство из Москвы, которое приезжает на УМЗ. Она в тихом спокойном районе, недалеко от завода. Я не первый раз в ней. Всегда по звонку нашего замдиректора Николая Васильевича Демина устраивался. Сегодня в 56 номере.
Повезло. Пока один. Обрадовался. Как раз надо выучить роль Алёши Румянцева для спектакля нашего драмкружка при заводском клубе «Труд». В этот кружок мы с Володей записались в конце лета. К нам из драмтеатра настоящий режиссёр ездит. Строгий. Нас семь человек участвует в постановке.
Вот и учу сегодня весь день. Роль-то хоть и не первая, но 5 страничек текста набралось. Реплик, да монологов. Проговариваю. И все мне кажется не то.
Нет почему-то желания подчиняться неправильной, как мне кажется, трактовке образа автором. Никак не могу согласиться, найти в себе Алёшу Румянцева, или себя в Алёше Румянцеве. Не складывается образ и все. Что-то моя артистическая душа не принимает. А что, не пойму.
Хожу по номеру. Читаю текст. Учу фразы. Смотрю в зеркало. Перед зеркалом эти фразы и слова с разными интонациями проговариваю. Хожу между стульев, изображающих других героев этой пьесы. С ними говорю диалоги.
За Алёшу Румянцева говорю, за них говорю.
А вот не клеится ни разговор, ни диалог. Все делаю по сценарию, вбегаю, подхожу, разговариваю, спорю, обнимаю, уговариваю, целуюсь.
Все делаю, как автор написал. И ничего в душе не чувствую. Вот не верю автору и все. Ну не может Алёша, в которого я уже почти вселился (или он в меня), не может вот в этой мизансцене он именно так сказать, именно так поступить.
Вот не верю автору и все. Может переписать мне некоторые сцены и диалоги?
Но тогда что скажет Анатолий Михайлович, мой режиссёр? Он мне таких заданий не давал.
Ладно. Роль для начала выучим чётко.
Кстати, пока учил и входил в роль Алёши Румянцева из спектакля про передовую рабочую молодёжь, вспомнил другого Алёшу.
Был у меня знакомый, Лёша. Даже не знаю как его фамилия, как   отчество.  Он муж Зины, сестры Лени, который является племянником мужа сестры моего отца (то есть моей тёти Ани).
Ну, в общем, родня, какая-то далёкая. Не родная. Но все равно родня.
Так вот таких людей как Лёша, я больше не встречал.
Это было весной 1970 года. Я проходил полугодовую практику на заводе в областном центре. Рабочая смена начиналась у нас в 7–20. И из пригорода сюда на работу к этому времени я ну никак не успевал. Ведь ещё надо дойти от остановки «Мясокомбинат» до цеха, корпус которого располагался почти у самой Вятки, там, за железной дорогой.
В общем, надо было где-то жить в областном центре, желательно недалеко от завода.
Не знаю, как, но мама моя, Алевтина Сергеевна, вышла на Зину и договорилась. Я приходил к ним после работы.  Спал на полу.  На матраце. Какое-то время у них тоже жила родственница откуда-то с района. Спала она тоже на полу тут же в гостиной комнате, только у другой стенки.
Помню, как иногда я поглядывал на ее, спящую, по утрам.  На рассыпавшиеся волосы полненькие голенькие плечи.
Эти утренние картинки я почему-то запомнил хорошо. Девушка же.  Интересно.
Лёша — вот это был человек! Умнейший. Работал в госбанке, то ли бухгалтером, то ли ещё кем. В шашки и в карты «В дурака» его никак не мог обыграть. А сколько он знал анекдотов и историй разных! Слушал я его, открыв рот. Сколько ему было лет? Если Лёша пришёл с работы вечером шум, гам, смех. Балагур в лучшем смысле этого слова. Добрый. Если и шутил, не зло. Не обидно. У него не было ноги. Ходил с протезом и палочкой. Дома на костылях. Выпивал, наверное, поэтому.
-Слушай, Славик, - и читал мне какую-то статью из газеты. Потом долго рассуждал. Но, видимо судьба всех таких талантливых и умных людей: ни жена Зина, ни дочка его всерьёз не воспринимали. Покрикивали, когда немного пьяненький.
-Молчи - ка давай!
Или:
- Все хватит разговоров. Иди, спи.
Я очень жалел его в такие минуты. Не понимает его душу никто. А он и не думал обижаться ни на жену, ни на дочку.
- Зин, - снова звал он из комнаты, шурша газетой, - ты только подумай! Новую планету открыли.
Всегда энергичен, весел, улыбчив и обходителен, талантлив в беседе, остроумен. Потом я узнал, что он умер.
Да. Таких ярких, полных жизни и огня людей я больше не встречал.
 Ходят кругом, словно сонные мухи, и не понимают, как прекрасна жизнь!
Воспоминания об умном и ироничном бухгалтере Алёше, как об объекте несправедливой женской привередливости,  всегда мне приятны.
Есть люди, которые в любой жизненной ситуации видят хорошее, доброе. Пусть и иронична порой к самому себе эта вера в людей, но она даёт почву, она превращается в итоге в оптимизм.
Вот и сейчас заполняя этот отчёт об очередной командировке, я вежу его ироничную и добрую улыбку на очередное колючее замечание супруги Зины.
Итак, что же я сделал за эти несколько дней командировки. . Пишу очередную телеграмму.
Алюминий в чушках есть три тонны. Пишите, сколько его надо. Латуни чушковой и бронзы чушковой нет. Что делать? Трубы медной тоже нет. Листа медного мягкого три мм тоже нет. Выписала пудра алюминиевая 150 кг, Олово 2 тн. Вторичный алюминий чушки выписал 3 тн. По бронзе: фонды из Москвы ещё не пришли. Сетки в «Кабельмаш» большой дефицит. Даже не пообещали. Сталь  круг 24, сталь 2 круг 12 выписал. По 800 кг.
Наряд  на бронзу чушковую оформил. На олово  тоже. Загрузил в машину аноды кадмиевые, аноды цинковые, пудра алюминиевую, проволоку латунную диаметр 2 мм. выдали, но только за счёт фондов на латунь 200 кг. загрузил также лист 3мм.300 кг., лист1,0 мм и 1,5 мм, 500 кг. силумин 2тн., латунь литейную,  припои ПОС-40, проволоку  6 мм и 3мм 250кг.
Машину отправил. Выезжаю.
Купаемся на Вятке
В командировках время летит быстро. И все время занято. Набегаешься за день по заводам, да базам, вечером отдыхаешь, спишь без задних ног. Хорошо. Мне это помогает. Потому что и об Алке забываешь. Как будто не знал ее никогда. И не любил никогда. Будто и не было ее в моей жизни.
А вчера весь день купались с Санькой Никулиным в Вятке. Погода хорошая. Было весело. Очень весело. Санька все приставал, шутил, (он балагур ещё тот) к каким-то молоденьким девчонкам. Они все обхохатывались над его шутами прибаутками. Молоденькие ещё хохотушки, школьницы. Мне было стыдно, потому что это были мои бывшие подшефные из 11 а класса. И они знали меня как шефа с производства. Я собрания у них организовывал. наверно. Он все приставал к девушкам, а опять про Алку вспоминал и думал. И ещё раз убеждался в том, что я правильно поступил, прекратив с ней встречаться.
Если девушка тебя не уважает, о каком будущем таких отношений между юношей и девушкой можно говорить?
Немного стыдно было от безобидных Сашкиных шуток. Я так не могу с ними шутить. Лежал, загорал и ухмылялся. Есть какая-то лёгкая прелесть в этой безудержной мальчишеской шутливости и лёгких приставаний к девчонкам. Даже в лёгкой грубости его есть какой-то шарм.
Закрыв глаза от яркого солнца под смех этих девчонок, я думаю, почему Алка не любила меня? Может быть, потому что не за что? Санька вот балагурит. А я с Алкой ходил так не балагурил, и она так не смеялась. Ну не сложилось, и что? Я правильно сделал, что ушёл от неё.
Это было позавчера.
А сегодня сижу в Горьком и жду машину. Чудная погода в Горьком. Позавчера с Санькой купались в Вятке. А сегодня я могу искупаться в Волге.
Хорошая у меня работа.
Вот это зубр.
Заходим в кабинет заместителя директора. Очередная оперативка по директорской. Надо разобрать детально все вопросы, возникшие там. Мы все руководители секторов.
- Анатолий Иванович, вы такой нарядный сегодня. – оглядывает нас секретарша.
Анатолий Иванович довольный. Улыбается.
Он действительно сегодня в новой водолазке, это белый такой облегающий свитер с высоким воротником. Высоцкий в такой выступает.
Сергей Яковлевич заглядывает в кабинет.
-Заходите, - приглашает коммерческий директор.
Проходим. Садимся. Сергей Яковлевич за стол к замдиректора. Мы вдоль стенок на стульях. Ложу свои дефицитки и тетрадь рядом. Надо быть готовым к любому вопросу. У меня весь цветник. Это 760 позиций, заготовок и изделий из цветных металлов. Алюминий, бронза, латунь, медь, кадмий, цинк, даже серебро. Проволока, пруток. Лист, чушки, круг, специзделия из цветных металлов. Чего только нет.
И по всему этому я должен по любой позиции моей номенклатуры  нарисовать чёткую картину, дать ясный ответ: сколько потребность цеха, какие фонды и лимиты есть на год, полугодие, квартал, сколько цехом израсходовано за эти же периоды, сколько взято вперёд (что кстати очень цеха любят делать, брать в запас, а потом все списывают на брак), сколько мы должны на месяц, квартал. Какова картина с поставщиком, какая ситуация на сегодня, какие меры намерен принимать.  Все это надо доложить чётко и быстро.
Звонит телефон. Николай Васильевич берет трубку.
- Да. Демин. Здравствуй, здравствуй, дорогой. Ты откуда. От себя? Ну слушаю. Чего тебе надо? Алюминий? Полуторку? Сколько? Полтонны?
Посмотрел на меня. Я кивнул головой. Мол есть на складе. Без проблем. Довольный Демина сразу быка за рога. Старый снабженец, профессионал.
- А ты не выручишь меня чугуном? Да тонны три, перебиться. Машина уж в Горьком, скоро придёт. Сразу отдам. Литейка. Сам понимаешь, не остановишь. 
Подзывает Мелехова. Диктует телефон.
- Хорошо, хорошо, Яковлевич! Давай посылай машину. Выручим. Успехов!
Кладёт трубку. Осматривает нас гордым взглядом. Мол учитесь. Работаю тут за вас. Закрыл вам одну позицию дефицита острого сегодняшнего. Но взгляда мало. Поясняет:
-Яблочков, директор «Продмага». Мой хороший друг. Давай, Мелехов, срочно беги в транспортный, организуй машину и Нину Ивановну - на «Сельмаш». Срочно.
Мелехов довольный убегает.
- Ну что, товарищи, начнём. Сегодня нам снова на оперативке у директора досталось…
Какой молодец, Николай Васильевич! Сходу решил проблему.
Вот это зубр.
Город Горький
Сегодня утром позавтракал, поехал на вокзал, купил билет. Вернулся. Хотел поработать с зарисовками, но в комнате оказался Толик. И молол всякую ерунду, как его девки любят, какой он хороший самец, и что хотя у него и рост маленький, но он ого-го. Что-то все про похождения свои хвастал. Я слушал, слушал (не перебивать же человека, пусть говорит). Я слушал, слушал, да и уснул. Проснулся уже в 12. Толика уже не было. Ушёл на завод, говорун такой.
Ему только в снабжении и работать. Кого угодно заговорит.
Так, что же мы имеем. Как всегда, в конце командировки пустой карман. В кармане 1 рубль. Обедать не обедать? Последний рубль. Идти или не идти в столовую. Решил сходить. Сходил. Взял чуть-чуть, салатик, котлетку с пюре, полсупчика, три хлеба, чай. Все равно вышло 80 копеек. На ужин не осталось. Хотя на булочку с чаем хватит.
Пошёл в управление. Дождь ужасный. Весь промок. В раздевалке меня уже знают. Смеются:
-Что? Промочило? Отряхни плащ, то, а такой он сырой, как и вешать будем. Всю раздевалку нам затопит.
Суббота.
Комната 6. Вот уже второй день льёт дождь. На улице сыро. Из-за этого и не посмотришь всех достопримечательностей этого известного старинного русского города. Правда, вчера я сходил в театр комедии. И хотя я всю жизнь мечтал стать артистом, быть им, работать, я сидел в первом ряду и видел, как тяжело им играть, как пот капельками струится во время их громких и длинных монологов.
И подумал о том, какая это Тяжёлая и неблагодарная работа, отдавать все силы, все сердце, вкладывать всю душу в создаваемый образ, когда на тебя в это время смотрят тупые равнодушные зевающие глаза чужих тебе зрителей.
Бедные актёры. Ради чего все это, страсти, беготня по сцене, слезы, смех, фехтование и танцы? Для чего? Чтобы в конце спектакля услышать жалкие хлопки ленивых рук?
А от этого нудного дождя не только взгляд пустой, но пуста голова. Сходить пообедать что ли, или в кино?
Понедельник.
Проснулся рано в семь утра. Лежу. Вставать не хочется. Потому что ещё не решил, куда же бежать в первую очередь, с чего начать этот рабочий день, эту рабочую неделю.
Столько заданий. Куда же сначала бежать? Или в Управление на площади Горького, или на базу в Автозаводской район лучше. Туда добираться только полтора часа.
Я так бы и сделал. Если б знать, что машины пришли. Но не факт, что они там меня ждут.
А лучше полежать ещё, да уснуть. Сон досмотреть. А то соседи уже одеваются, с бумагами возятся, смеются.
Уйдут, тогда и встану.
Вторник.
Со мной здесь, в Горьком, находится ещё один заводской снабженец, Евгений Павлович. Это папа моей первой любви Тамарки, о которой я так много писал в повести «Сочинение, не сданное на проверку».
Их дом рядом с нашим. В этом же доме и Женька (Петрович), и Колька (Князь), и Вовик (Выса) в нем же жили. 
Я удивился, когда встретил Евгения Павловича в отделе снабжения. Надо же какие переплетения бывают в жизни. Он приехал сюда, в Горький, на день позже после меня. И ему повезло, в нашей комнате была одна свободная койка.
 Евгений Павлович опытный снабженец. Он даже повоевать успел. Убеждённый коммунист. Уважаемый человек.
Вечерком, как водится в таких случаях, мужики после ужина, набегавшись по учреждениям, базам, усталые скидываются, чтобы вечерок спокойно посидеть, погуторить, о жизни поговорить, чайку попить, пива, а иногда и бутылочку водки.
Это зависит от кампании, кого бродяжья снабженческая или командировочная судьба к тебе в комнату подтасует.
Сегодня мы с пивком «Жигулёвским», фирменным волжским сидим.
Толя из Астрахани рыбкой всех угощает. Пиво без рыбки — это не пиво.
А когда мужики соберутся там и анекдоты, там и про девушек, ну и, конечно, там всегда про политику.
После анекдотов никто не знает куда заведёт эта вечеря снабженческая.
И про Шукшина кто-то рассказал, о Хрущёве, о Сталине. Посмеялись и поржали от души над анекдотами про Никиту Сергеевича.
Парень из Москвы пониженным голосом и про Брежнева Порассказывал, про внучку Сталина, Светлану Аллилуеву, первого секретаря Московского горкома КПСС, про московскую торговую мафию.
Тут и не выдержал и Евгений Павлович:
— Вот за это, мужики, и не люблю Москву. Даже ездить туда в командировки в Министерство не люблю ездить. Обязательно надо что-то везти им: то спирт, то лыжи, то шапки меховые. Не поверите, сервелат даже наш возил. В Горький вот с удовольствием езжу, - повторил он, допивая пиво из стакана, - а в Москву нет.
Допив пиво, громко стукнул стаканом о стол, и с таким надрывом, как о чем-то сокровенном и очень наболевшем:
-Эх, да что там говорить. Вот посмотрите-ка. Совершенно случайно в вагоне прочитал. Взял случайно на работе газету «Правда», письма завернуть, да бутерброды. Развернул в вагоне, чай пью, бутерброды ем, читаю.
Расстроенный он шагнул к своей койке, достал из-под неё старый коричневый толстый портфель, порылся, достал газету, всю мятую, вернулся к нам.
Видно, что он разволновался. В комнате была единственная лампа над круглым столом, стоящим в центре. Он наклонился к ней. Развернул газету и, показывая правой рукой:
Вот смотрите, написано. И это в «Правде»- потряс он пальцем в воздухе. Вот читай, читайте.
Но видя, что все его слушают, открыл эту третью страницу и начал читать сам возмущённым голосом:
— Вот статья, посвящена тридцатилетию освобождения Украины от фашистов.
Но прежде, чем читать, ввёл нас в историческую справку.
— Вот,18 Армия, где Брежнев был политруком, где она стояла? Вот то -, то! Да она никакой роли не играла. А здесь что написано?
Читает:
-Особенно выдающуюся роль (мобилизация войск на освобождение Украины» сыграли политработники: Л.И.Брежнев, И.С. Грушецкий, А.А.Епишев. Во что пишут! Да мы в войну никакого Брежнева не слышали, никакого Грушецкого. Войну они выиграли. Мобилизовали они!
В сердцах ругнулся он и налили себе в стакан ещё пива.
Расстроился.
 Среда.
Вечером в фойе нашего этажа сидим, смотрим хоккей. Играют «Торпедо» Горький, «Динамо» Москва. В перерыве между первым и вторым периодом смотрели киножурнал
«Новости дня», весь выпуск которого был посвящён визиту Леонида Ильича в Новороссийск. Громкие патетические слова диктора вызывали у слушателей только снисходительные улыбки.
Все смеются.
Кто-то сказал на весь зал:
- Вспомнили заслуги полковника Брежнева через тридцать лет.
Вечером поехал за билетами. Нравится мне маршрут трамвая №1: Черные пруды, улица Свердлова, Скоба, ул. Маяковского, Речной вокзал, Стрелка, площадь Ленина, Московский вокзал.
Четверг
На обед я уже оставил один рубль. Если я в поезде белье брать не буду, то мне хватит как раз до дома и доехать. Отсюда до нас одна ночь. Лёг в Горьком, проснулся в дома. Никаких денежных расходов.
Сейчас спал. Так хорошо. После того, как Толик из Пензы наговорился про свои похождения. Я не говорю любовными, так как те, про которые он с таким хвастовством рассказывает, любовными ну никак не назовёшь. А так это просто. Заливает парень.
И нехорошо это про девушек сплетничать. Не по-мужски. Трепач, похоже.
Сижу на койке. Тихо. На койке, что у окна, посапывает Толик. А койка у двери пустая. Вчера шофёр из Дзержинска уехал. Булькает в еле тёплых батареях вода, за окном льёт все сильней и сильней дождь.
Итак, в УМТС мне надо: у Татьяны Скворцовой узнать какие все-таки тонкие трубы из нержавейки есть на складе и выписать фактуры, зайти в отдел качественного проката, оставить письмо, нержавейку марки круг одиннадцать десять с половиной, марки А12 по спецификации отдела металлурга выписать по полтонны, в отделе листа у Портретова оставить письмо на тонну. Ну и, главное, в отделе цветмета порешать все свои вопросы.
Дошёл до УМТС. Весь промок. Такой дождь. Хоть брюки выжимай. Как поеду в вагоне.
Пятница.
Вечером, уже поздно, дочитав книгу, надел тапочки и пошёл выключать свет. Все соседи-алкаши, выпивавшие весь вечер, уснули. Выключил свет. Иду обратно, обходя стоящий посреди комнаты круглый замызганный стол. Что-то шлёпнуло внизу. Такое ощущение, что ступил в лужу. Как после дождика по асфальту.
— Вот, придурки, - ворчу про себя, - они и воду ещё пролили.
Сел на койку. Снял тапки. Нормально носки сухие. Не забрызгались.
На кровати у противоположной стены зажегся красный огонёк. Это ещё один командировочный, с которым мы только что разговаривали, кандидат технических наук, кстати, приехавший из московского НИИ на завод, «Красный Якорь», закурил сигарету. Ее яркая звёздочка при каждой затяжке ярко вспыхивала. До меня до меня донёсся приятный дым хороших сигарет. Опал, наверно. Кандидат кашлянул, направив на меня в темноте наверно целое облако дым и сказал:
-Да не вода это. Помочился один спьяна. Перепутал. Или идти не мог.
Меня передёрнуло. Хорошо, что хоть носки сухие. Брезгливо отодвинув тапки подальше от койки, я прямо в носках закутался с головой в одеяло, чтобы не нюхать сигаретный дым кандидата наук и не слышать пьяного храпа тех, в чью лужу я чуть ступил.
Я долго не мог уснуть. Ворочался с боку на бок. В голову лезли разные мысли. Жениться мне что ли? Ведь Галька — это чудо!
 Представлял себе нашу жизнь семейную, степенную, основательную. И вздыхал, когда ловил себя на мысли, что придёт время, и я все равно женюсь. Когда-нибудь.
Все парни женятся. Вот Сашка одноклассник мой уже, и Женька, пока я был в армии, вот и Колька, мой друг детства, летом тоже свадьбу сыграл, и я был у него свидетелем главным.
Все уже друзья мои скоро переженятся.
Что-то я отстаю от них. Не пора ли и мне жениться. Хм.
Скрипнула чья-то пьяная кровать. И храпят вроде меньше. Чьи-то тихие шлёпающие шаги по коридору. Со скрипом открывается дверь в комнату.
Сквозь свет, единственной целой лампочки в коридоре вижу, как в комнату входит тётя Шура в своём грязном до серости когда-то синем халате.
Тихо подходит к столу и, стараясь нас не разбудить, собирает в котомку бутылки, разглядывая на свет двери, есть ли что недопитое.
Все-таки, найдя полрюмочки остатка в одной бутылке, с удовольствием допивает и также тихо выходит. Дежурная по этажу.
Переворачиваюсь на другой бок.
Скорее бы заснуть.
Суббота.
В магазине «Салон грампластинок «столпотворение. Толпа молодёжи. Не пробиться к двери. Еле пробираюсь:
- Что там?
-Привоз из Москвы. Машина только что пришла. Разгружают.
К прилавку все-таки пробился. Глаза разбегаются. Дух захватывает. У нас, в области, таких пластинок нет.
Яркие глянцевые обложки. Тут и Рафаэль, Цветы, Самоцветы. Множество пластов на иностранном языке. Все стоят за писком последних недель «The blue effect”.
А какая картинка на конверте. Синие хиппи на синем фоне пляшут то ли рок то ли шейк. Надо обязательно взять. Привезти друзьям сувенир из Нижнего.
Он хоть город и Горький, но местные часто его по-старому называют.
Понедельник.
В отделе труб машинистке Зине подарил шоколадку. Она довольна. Фактуры пока не готовы, но так благосклонно с улыбкой сказала, что завтра напечатает и подпишет.
Пока жду Трубину, Ольга, ее зам спрашивает, как мне Горький, как устроился. Весь отдел труб - три человека. Зато звучит гордо ОТДЕЛ.
Так вот, пока начальника жду, Ольга рассказывает Зине, ничуть меня не стесняясь. (Оно и понятно. Мы, командировочные, здесь свои люди):
-У меня знакомая приехала из Болгарии. Говорит, что чуть с ума не сошла. Чего там только нет.
-Да ты что? И дефицита нет?
От такой наивности Раиной Ольга поулыбалась только.
-А сейчас там очень модны, не поверишь тонкие нейлоновые чулки (у нас таких не найдёшь), очень в моде мини-юбки, и высокие свыше 10см каблуки.
-Да, ну? - продолжает удивляться наивная Рая, - как на таких ходить-то?
И тут же спрашивает?
-А туфли?
-А туфли черные тоже и обязательно лаковые блестящие.
Закатила мечтательно глаза Ольга, довольная что произвела такое впечатление на простушку Зину.
Вторник.
Утром кандидат технических наук лёжа на своей койке совсем не по-кандидатски возмущался уборщицей тётей Шурой, собиравшей тайком ночью недопитые бутылки водки, материл гостиницу и грозил обкомом партии, обзывал гостиницу «Динамо», в которой мы с ним жили, проходным двором, а завод «Красный якорь» грязной развалиной.
Хвалил себя, какой огромный вклад он внёс в производство цепей. О какое огромное значение для советской промышленности имеет его кандидатская работа и все его научное направление.
Воскресение.
Ходил по городу. Красивый старинный. Площадь Минина чудо. Театр оперы и балета. Драматический театр. Прошёл мимо театрального училища. Постоял у входа. Повздыхал.
И как это я после армии не решился подать сюда документы. Учился бы сейчас как эти мальчики и девочки умненькие.
Учиться хорошо, да кто меня кормить будет? На какие деньги учиться.
Мама замужем за отчимом. А у отчима трое детей. А я четвёртый. Дом у них, хозяйство целое. Сына, опять-таки маленького, надо поднимать, учить.
Постоял послушал щебетанье студентов, артистов будущих, выходящих с занятий. Да в окно большой залы посмотрел, где шли занятия и тренинги по снятию мышечных зажимов.
Зашёл в пельменную рядом с магазином «Сирень», напротив гастронома. А впечатлил Госбанк Горьковский, расположившийся в старинной ратуше с высокими готическими колоннами и колонками и колоколом.
Красивый город. Старинный.
Сходил в театр. Иду к гостинице.
Как же я могу называть себя тонко чувствующим и образованным и культурным человеком, если после этого замечательного спектакля «Дикарка», шлёпая по лужам улицы Свердлова в направлении Гостиницы «Динамо», ощущал в душе лишь непонятные волны мыслей и чувств. И все.
А после спектакля «Комедианты», после этого великолепного по своей живости, точности, по философской необозримой глубине я шёл и думал, какие великолепные и красивые девушки мне попадаются навстречу, пришли или нет мне на почтамт деньги, выехала ли ко мне машина, какая уйма срочных дел мне предстоит завтра.
И после всего этого я называю себя высоко организованной личностью, которая выше всех его окружающих болванов?
Ведь я после этого такой же болван, как все.
Если, конечно, все болваны.
Знакомство с Галькой.
Уже зима. Декабрь. А у меня весна в душе. Почему? Да потому, что 1 декабря я познакомился с девушкой моей мечты. Я даже фамилии ее пока не знаю. Ну та, у которой парень в армии и с которой мы целовались в бухгалтерии ресторана…
Смешно. Стоим у раздачи в ресторане.
Она взяла у Серёги сигаретку и громко к нам, улыбаясь:
- А где я буду курить?
Потом тихо ко мне:
- Ты пойдёшь со мной?
Это было в коридоре у окна, напротив раздачи.
Я пошёл.
Посидели в бухгалтерии. Поговорили. И пошли танцевать. Тогда весь вечер я танцевал только с ней, с Галинкой.
Какая чудесная девушка! Что-то все в последнее время в командировках только о ней и думаю.
Сегодня сидел в пятом цехе на собрании. 
Разглядывал затылки заводоуправленцев. И почему-то чувствовал себя выше этих усталых весело и бесцельно поживших людей.
Несколько лет назад, когда я на весь окружающий меня мир смотрел сверху вниз, я назвал бы их «серенькими ничтожествами».
Сейчас повзрослел. Уже нет того юношеского максимализма. Уже не игнорирую картинки жизни. Уже спускаюсь иногда с заоблачных высот поиска истины и смысла человеческого существования, с высот медитации, йоги и космоса, самосовершенствования и бесконечного добра, и понимания.
Сейчас, не отказываясь все-таки от такой оценки грубостей жизни, внимательно вглядываюсь в эти лица, вслушиваюсь в слова, интонации, речь.
 Жадно впитываю в себя происходящее.
Это так ново для меня. Жадно ловлю каждое движение, каждую мысль.
Это так интересно меня стало.
Сам не пойму, почему.
Впервые в жизни испытываю такое любопытство к людям, а не к книгам французских классиков жан Жака Руссо, старика Вольтера, жизнелюба Бальзака, весёлого и ироничного пролетарского Ромена Роллана
Собрание заводоуправления мероприятие серьёзное. Здесь секретарь парткома, начальник отдела кадров, начальник отдела техники безопасности, начальник отдела технического контроля завода, отдел подготовки кадров, административно-хозяйственный отдел, начальник производства, замначальника отдела снабжения.
Люди на заводе уважаемые, известные, влиятельные. Управляют всем заводом. Ответственные.
Но я, почему-то сейчас видел в них только недостатки, несовершенства. Почему-то парторг говорит как-то без пафосных интонаций, привычно, спокойно. Не как в кино про коммунистов.
А может быть неправильно я воспринимаю его речь? Может это вдумчивость, продуманность фраз? Основательность и серьёзность мысли, как и положено, секретарю парткома, совести нашей партийной?
Хотя сидевший рядом пламенный оратор и трибун, мой начальник,  Анатолий Иванович тоже проворчал что-то недовольное, типа:
- Что он так тихо говорит-то?
Я слушал, не особо вдумываясь в ход дискуссии о ритмичности поставок материалов для производства, о неисправности печей, и браке штампов в четырнадцатом цехе, о претензиях к железнодорожникам по подаче вагонов для отгрузки готовой продукции, о перерасходе фонда оплаты труда, низком качестве сборки изделий в одиннадцатом цехе.
Я ставил себя на место секретаря парткома, начальника производства и представлял, какой бы я был начальник.
Как бы я чётко командовал.
О! Я бы был не таким косноязычным и робким, я бы обеспечил полное взаимодействие всех технологических цепочек! Разобраться не могут. На собрание такие пустяки выносить. Я бы навёл порядок здесь!
Но тут же одёрнул себя.
Фантазёр.
Собрание продолжалось долго. Я сидел на последних рядах и все вспоминал нашу первую встречу с ней. С моей новой знакомой, о которой постоянно вспоминаю в командировках и с которой постоянно мечтаю встретиться ещё раз.
 Нет, не тогда, когда я назначил ей свидание, а она и не пришла. Тогда я ждал ровно четыре минуты. И Витька со Светкой были со мной. Они тоже ждали.
Хотели мы вместе все погулять по городу, проветриться перед рабочей неделей. Вот я ее и пригласил.
Не дождался.  Вернее, не дождались.
А потом мы с Витькой и его девушкой Светой гуляли по нашему городку.
Случайно встретили Таньку. Присоединилась она охотно  к нашей компании. Ещё погуляли, до речки дошли, по набережной прошлись, природой полюбовались.
И пошли все в общежитие, к Нинке. Тут недалеко, на Кутузова.
Но поздновато что-то. Вахтер парней уже  не пускает после пяти вечера, так мы с Витькой через окно с обратной стороны потихоньку и пробрались.  Все отработано.
Светка с Танькой прошли и у девочек на первом этаже окно нам и  открыли.
Вот мы с Витькой  и  на месте. У друзей. У старых своих знакомых. Свои люди мы здесь, в общежитии.
Раньше Витька с Танькой ходил. Но у  Светки высшее образование. Она инженер. А Танька кто? Так. Просто хорошая весёлая девчонка. Где-то на конвейере работает. 
Так что теперь, Светка Витькина подруга. А я с Танькой сегодня гуляю. Что — то уж второй раз оказались вместе.
В общежитии у кого — то день рождения. Мы всей кампанией туда и завалились. Конфеты были с собой, бутылка шампанского, так что вписались. 
Посидели. Поздравили. Потом к кому-то  ещё зашли в гости. Поздравили и сестричек близняшек каких-то.
Воскресенье в общежития сплошные праздники, по поводу и без, но общежитие приличное, так что больше по поводу, конечно.
Потом  ещё сходили к соседям,  потанцевали. Потом только до Нинки и дошли.
А она на работе. Во вторую.  Хорошо, соседка, молодец, пустила.  Поздно уже домой идти.
Витька со Светкой на Нинкиной койке и расположились. А нам с Танькой бросили на пол матрац. Ладно, хоть простынки две дали. Постелить, да укрыться.
 Так спать и улеглись. До утра – то один час оставался.
Правда, мы с Танькой до утра и не спали. Целовались.
А утром она ушла рано. Очень рано. Пол - четвёртого, а может в три? Нет, точно, полчетвёртого. 
И я  бы дальше с ней ходил. Если б не уходила она так рано. Рано утром Таня уходит уже второй раз.
Может, она со мной просто так встречается. Может, Витьку любит, по-прежнему? Ведь она его бывшая подруга.  А может ей стыдно при свете целоваться? Ведь в три ночи у нас уже светает. Вот и уходит. Не знаю. Но будь она ко мне добрее и не убегала бы, возможно, я бы остался с ней навсегда.
Ну да ладно, ушла и ушла.  Проводил до двери. Завалился снова на пол, на ещё тёплый матрац. Уснул.
Ушла и ушла.  Делов - то. На работу ей надо. А если б не ушла? Ходил бы, может, я с ней и дальше? Не знаю.
Надо же, какие пустяки решают иногда нашу судьбу.
Так в тот вечер я с ней ,  с моей новой знакомой и не встретился.
Никогда не знаешь, как закончится твой очередной воскресный вечер.
Опять не выспался. И под утро только домой пришёл.
Но все равно, никак не выходит у меня из головы моя новая знакомая, эта красивенькая, молоденькая, светленькая поварёшка.
Через неделю, в воскресенье, по-моему, это было первого декабря, после волейбола, как всегда,  мы всей толпой завалились в ресторан «Огонёк».
Попить пива с устатку, после тренировки. Мы с Витькой что-то задержались. Парни ушли вперёд. Стоим у зеркала, причёсываемся.
Вижу, она. Бежит мимо нас. Спешит куда-то. У меня  сердце так и ёкнуло. А она вообще чудо! Белое облачко такое с большими глазами в коротком беленьком халатике.
- Привет! - машем руками.
-Здравствуйте.
Витька, радостно и широко улыбаясь:
-Куда бежишь-то?
- Да надо мне.
Как вовремя она нарисовалась. Услышав ее голос и , увидев эти удивительные большие глаза, спросил, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно отстранённее и равнодушнее, и независимо так. Даже в зеркало смотрел, не поворачиваясь на неё, принципиально:
-Эй,  а ты что же это, обманула меня?
-Не обманывала я. Сам не пришёл.
Смотрю на Витьку.
-Да мы тебя с Витькой целых шесть минут ждали.
Прибавил все-таки минутку для убедительности.
-Ага. Не было вас. Я два раза проходила. Не было. Не видела я вас. - поджала губки свои маленькие, красивенькие.
- Да?
- Да. -и хлопает невинно своими длинными ресничками.
Не врёт, похоже. Артистка такая.
-Погоди, а мимо какой остановки проходила?
-В город.
-Так я-то тебя ждал на другой стороне, на противоположной! - радостно машу я руками. - где автобусы из города едут!
-Ну вот.
Все мы  облегчённо  и радостно смеёмся. Я уже не чувствую себя приставучим и наглым, и ей приятно, что не обманули, не пошутили парни, а честно ждали ее на остановке, да ещё с другой девочкой целых шесть минут!
Надо же, какие бывают недоразумения между людьми.
Сразу полегчало на сердце. Ура! Поухаживаем ещё.
Она побежала дальше по своим поварским делам, а мы с Витькой легко бежим наверх.
А может это просто мне легко и весело?
С ней  встретился. Даже  поговорил. Класс!
В зале шум, народ.
В воскресенье в ресторане всегда так. Целый день. Единственный ресторан на весь городишко наш.
Но  столик есть один  свободный нашли. У самой эстрады. Наше любимое место. Ребята уже успели принести 30 бутылок пива. Класс.
Пиво еле вмещается на стол, который, по-моему, ещё и  без скатерти. Ресторан, называется.   А стаканы надо ещё, орешков. Сейчас обеспечим. Сейчас ещё один стол притащим из кухни. Сдвигаем два стола. Как никак нас целых почти две волейбольных команды, 8 человек.
-Зося, привет!-кричу ударнику. Он артистично подкидывает палочки и, продолжает наяривать любимую нашу «Мясоедовская улица моя»,
- Улица, улица, улица родная, Мясоедовская улица моя — старается перекричать микрофон наша местная певица Маринка.
А Зося,  наклоняя голову, перекрикивая гитарный бас, обращается ко мне:
-Ну что спляшешь?
Танцор я тот ещё. Люблю зажигать. Твист особенно, с наклоном назад, да шейк под «Шисгарес». Потанцуем сегодня! Позажигаем.
- Йес, йес! - радостно кричу  в ответ.
Зося одобрительно улыбается и продолжает наяривать по своим барабанам, подпевая Маринке:
- Есть у нас в районе Молдаванки улица обычная друзья! Старенькие дворники, подметают дворики, чтоб сияла улица моя!
- Улица, улица, улица, родная — подхватывает Маринка.
Садимся за стол. Четыре часа дня. Так кто же у нас тогда был? Ага, Вовка, наш лидер и заводила наш, Витька и Борька, братья, десантники ребята, только с армии, Славка, наш гитарист, певец и романтик, Серега Мишка и я.
Хорошая компания. Посидим. Отдохнём. Красота.
А главное, я с ней  повидался, с моей новой знакомой, о которой почему-то постоянно думаю в далёких и длительных командировках, даже парочкой слов перебросились.
Жизнь прекрасна!
И в волейбол  мы у инструментального цеха выиграли. Жарко было, но одолели. Какие блоки Мишка со Славкой ставили! А какой кол я им забил. Прямо с короткого Вовкиного паса. Молодец Вовка. Классно пас дал. Красиво.
Можно теперь и отдохнуть. Расслабиться.  Целый  воскресный вечер впереди. В замечательной такой дружной компании.
А главное, она, мой поварёнок.
Сижу в очереди на приём в производственном отделе, в очередной командировке в Уральском. Поварёнок – это Галина. Виделись мы только два раза, но все время я о ней думаю. Даже сон приснился сегодня. Ревнивый такой сон.
Плохой. Ужаса какие-то.
Это было почему-то в школе.  Потому что много народу, очень много народу, и все куда-то спешили. Уходили, снова возвращались. И я ждал Гальку и не обращал на снующую туда-сюда толпу никакого внимания. Да там и знакомых, кажется, не было.
И вдруг я увидел, что Галька заходит.   И с кем? Она ведёт за руку Витьку, моего друга, и может быть свидетеля на будущей свадьбе. Почему-то я решил с первой встречи с ней, что именно вот эта девушка и будет когда-нибудь моей женой.
 Витька - мой друг. Я был далёк о, и я не слышал, о чем они говорили.
Галька весело смеётся. Но Витька мне друг, и я к нему даже не ревную.
Они идут в другую сторону, оживлённо говорят. Обо мне, наверное. О чем могут ещё говорить моя будущая невеста и мой друг?
Я улыбаюсь. Орёл, такую кличку я дал Витьке. Он не обижается. Орёл, наверное, спрашивает ее: «Любишь ли ты Сашку»? Или: «Ну как Сашка? Ничего парень»?
Я радостный такой быстро, сквозь толпу бегу к ним.
Но что такое?
Они идут мне навстречу, говорят и не видят меня!
Прошли рядом. Я ошарашен. Удивлённо стою и молчу. Как это? У меня даже дыхание остановилось, потому что Галька посмотрела мне в глаза и … прошла мимо. Будто меня нет. Они с Витькой есть, а меня будто и нет.
Что делать? Я стою у выхода. Смотрю, она все ещё с Витькой. Меня охватила злость. Продираюсь сквозь толпу, подхожу к ним близко -близко.
Кричу: «Ты что? Меня не видишь»?  В руках у меня чья-то шапка. И слегка прикасаюсь к ее лицу. Шапкой этой. Почему-то шапкой, а не рукой. Потому что ее щёчку я люблю гладить рукой. А тут шапкой почему-то.
- Ты что, - снова кричу, - ты что? Меня не видишь? Смотрю на свою руку. Откуда у меня эта шапка?
У Гальки такое выражение лица, будто она меня только увидела. Но охваченный больше обидой, чем злостью, я почему-то убегаю, не успев услышать ничего.
Дальше я смутно помню.
Друзья, выпивки. Но все это размыто каким-то сиреневым сумраком.
Дальше, когда через день или два я побежал к Гальке извиняться, было очень темно. Я бежал по берегу, падал в воду и снова бежал.
В школе уже никого не было. Уже пустая школа и мёртвая какая-то. И тихо там, как на кладбище. И шапка чья-то валяется.
Подхожу к ресторану «Огонёк», где Галька работает со своей подружкой поваром после окончания кулинарного училища.
Захожу. А это оказывается не ресторан «Огонёк» вовсе, а баня почему-то. И мужское отделение. Моются мужики. Поднимаюсь на второй этаж в комнату направо.  Там много женщин. Одетые. сочувственно глядят на кровать, угол которой мне виден.
- Галька здесь? - спрашиваю.
- Да, - отвечает кто-то.
И смотрит на меня черными-черными немигающими глазами. глазами.
 Брр-р.
 Снова Уральский и фельетон
Снова на Урал.
Подхожу к администратору, там три тётки. Спешиваю:
- Места есть?
- Давайте командировочное. Надолго вам7
- Дней на 10.
- Хорошо.
Даёт мне бумажку:
- Заполняйте анкету гостя, командировочное паспорт тоже мне.
Быстро заполняю. Получаю ключи от 116 номера на третьем этаже. Повезло! Сегодня редкий случай. Я в четырёхместном номере один.
Уже второй вечер один. Красота. Вчера уснул хорошо. А сегодня уже три часа валяюсь. Не могу уснуть. Как только закрою глаза, Галька. Открою. Встану. Похожу. Лягу. Снова эта девушка перед глазами.
И погода сегодня чудесная. И даже кошмарные сны забываются. Словно не было их.
И улыбаешься с утра внутренней какой-то улыбкой, которая и на лице не проявляется, и смотришь, и любуешься серебристыми искорками снега.
Щуришься от настойчиво-тёплого солнечного света. И, улыбаясь, прячешься от него.
Вздыхаешь ещё морозный и звонкий воздух.
Радуешься наступающей где-то там далеко весне.
Пусть она далеко. Но ты уже знаешь, что она есть. И рано или поздно она тебя порадует.
Радуешься и ты. И пишешь себе в записную книжку только три слова:
- Как хорошо жить!
Но  снова садишься за обшарпанный стол в старом телеграфе и пишешь очередную телеграмму:
- Профиль завтра четыре тонны. Машины не приехали. На ОЦМ: шина только в конце той недели, числа двадцать второго. На складе  круг десять три четыреста, круг двадцать две тонны, шина десятка семь тонн. Пятерика будет только третьего числа. Когда будут машины. Жду.
Сегодня уже четверг. Неделя заканчивается. А столько предстоит ещё решить вопросов. Засучиваем рукава. Бегаем бегом. Итак, сегодня:
С утра на ОЦМ. У Черткова просить пропуск на территорию завода. Поговорить с Ниной Николаевной о шине медной. Очень тяжёлое положение на заводе. Уже один участок в цехе остановился. И круг 20 срочно нужен тонн хотя бы 5. Если выручит, надо торт купить и машину заказать.
В сбыт. Срочно. Если шины даст пусть немного по 2–3  тонны. И срочно бежать на склад пусть отправляют первым же сборным вагоном в любой адрес областного центра. Срочно. Из Вятских Полян, даже из Кирса привезём. Горим.
Почта. Выхожу из телефонной будки, мысленно ругаясь, проклиная телефонисток, поставщиков, начальников и вообще всех!
Подходит знакомый командировочный, парень, по-моему, из Винницы.
-Здорово.
А, привет! - вытираю лоб, - Аж вспотел.
Он смеётся:
- Бывает.
Подхожу к кассе. Очередь. Встаю последним.
-Ну как, пробиваешь?
Это он про мои успехи по изготовлению и отгрузке медного проката. Лучше б не спрашивал. Дела швах. Ничего не изготовлено, в производственных планах нет, на заводе остатков нет, все в цехе. Вот-вот встанем. А обещают изготовить только к концу месяца, о чем и пытался сейчас доложить начальству сквозь хрипы телефонной трубки и бесконечные «Алло» телефонистки. Лучше б он не спрашивал. Я только безнадёжно махнул рукой.
- А у тебя как?
-У меня все в порядке. - гордо похвастался он. Трубка уже готова. Вагон сегодня загрузят.
- Хорошо тебе.
- Да сейчас отчитаюсь и все.
- Домой, значит?
-Да ты что. В Караганду надо. Потом в Москву.
- Ого.
Очередь продвинулась. Но только на одного человека. Кассирша кричит из-за двойного звуконепроницаемого стекла. Слышно, как кричит, щеки красные, а здесь в зале еле слышно. Похоже и тут связь подводит, микрофон не работает что ли?
-Кто с Кировым говорил? Говорил кто с Кировым?
Я в телефонной будке уже накричался. И сейчас ещё? Нет уж. Связисты, кричите сами.
Я показываю ей руками, через стекло и беззвучно открываю рот. - Я.
- Два рубля 75 копеек. - кричит она за стеклом.
Бедная, задыхается там, наверное, щеки красные, жарко ей. Покричи- ка так. Не жалеют связисты своих работников. Нервная она.
Отдаю через головы очереди ей три рубля. Забираю квитанцию, сдачу.
- А ты давно здесь? - спрашиваю парня.
- Я во вторник приехал.
Кладу сдачу в карман, квитанцию аккуратно прячу в паспорт. Отчётный документ.
Взывают Винницу. Парень убежал во вторую кабину.
Выхожу на улицу. Хорошо. Свежо. Красиво. Еду в общежитие. Вечер. Где-то и поужинать надо.
Может в пельменной на вокзале?
На следующее утро снова иду на завод.
Вечером возвращаюсь в номер. Уже три соседа. Знакомимся.
Игорь из Кирова, тот, который зам начальник отдела на соседнем заводе из областного центра, со своим новейшим магнитофоном и записями Высоцкого.  Славка из Сумы, Генка из Сургута.
Вечерние разговоры, три бутылки вина за знакомство, анекдоты, телевизор в фойе.
Сон. Утром похмелье. Но надо бежать на два завода, да на Главпочтамт отчитаться.
Работаем.
Вызывает Николай Васильевич, заместитель директора по коммерческим вопросам.
Срочно. Останавливается пятый цех.
Нет на заводе латунной ленты. А лента — это наша номенклатура, нашего сектора.
Мы, отдел снабжения,  давно уже в курсе этой проблемы, недели две. У меня вся дефицитка исчёркана, телефонами, телеграммами, адресами, куда отправлены. Работаем.
Да толку пока нет.
Сергей Яковлевич, наш начальник отдела, работу снабженцев организует чётко. Недели на две, а где и на месяц вперёд смотрит.
Вот и по этой позиции уже неделю человек сидит наш в Кольчугино области на ОЦМ.
Сергей Яковлевич любит брать на такие совещания меня. Старается показать, что у него в отделе не только пенсионеры работают, но и молодые энергичные, амбициозная и перспективная молодёжь.
- Заходите, заходите, - пригласила нас секретарь шикарной приёмной.
-Рассаживайтесь, - по-простецки махнул рукой Николай Васильевич.
Он разговаривал по телефону:
-Да, понимаю я тебя. Держись эту недельку. Ясно. Ясно. Да зачем, к директору. Зачем? Решаем, тебе говорю, решаем.
— Вот видите, - обратился он к нам. Пятый скандалит. Рабочих собирается на простой ставить. Давай, Яковлевич, докладывай.
-Владислав Иванович доложит, - кивнул мне шеф.
Мой начальник Николай Алексеевич действительно пенсионер, очень старательный, но немного суетливый, и шеф, , похоже, двигает меня на его место.
А я и рад стараться.
Мы с ним основательно подготовились. Экономисты нам представили расчёты. Сколько ленты было получено в прошлом году, сколько остатков в бухтах и в деталях было на начало года, каков план выпуска выключателей на первое полугодие, на девять месяцев, на месяц, сколько тонн ленты уже получено.
И что, по нашим расчётам, выходило, что производственная программа сентября и все девять месяцев года, с учётом остатков на начало года, закрыто.
План сентября должен быть нашим отделом обеспечен. И зря начальник у цеха уважаемый Алексей Яковлевич истерики закатывает и матюгами бросается.
Все это я изложил спокойно, неторопливо, основательно.
Благо есть с кого брать пример. Сергей Яковлевич - современный и деловой руководитель, и очень дотошный.
Учит нас детально во всех подробностях разбираться в каждом вопросе, в каждой проблеме, возникшей во взаимоотношениях наших с цехами, производственниками, технологами.
Отчитавшись, довольный я сел.
Но так запросто нашего замдиректора не проведёшь. Он снимает трубку. Набирает начальника отдела технического контроля:
-Андреич, дай-ка справку по браку по выключателям. Сколько партий забраковано. Так. А на разбраковке сколько? Так. Хорошо.
Записал цифры, взял счёты, подсчитал.
И нам:
-Ну что, братцы? - меня не обманете. Это с начальником цеха можно так спорить у директора на оперативке. А тут не сходятся циферки.
И он довольный хитро улыбнулся.
- Не тянет госпрограмма. И план сентября и 9 месяцев под угрозой.
Мы молчим.
-Так, давай, Владислав Иванович, оформляй командировку, вылетай на помощь Иванову. Двойной тягой там выручайте завод.
Так что завтра лечу.
-Ладно, не расстраивайся, - хлопает по плечу уже в коридоре Сергей Яковлевич, телеграммочку сейчас из Министерства организую. В поддержку вам.
Оформляю командировку, бегу в бухгалтерию, беру деньги, еду на вокзал, покупаю билет. Сегодня же и ночью выезжаю, поездом, утром буду там.
Весёлая жизнь у снабженца.
Мне нравится.
Тут на днях один знакомый с родственного завода из областного центра в многотиражке юмореску написал. Про жизнь  про нашу, командировочную.
Когда был у них в снабжении, выручили они нас, дав взаймы три тонны листа алюминиевого, секретарша Нина Ивановна подарила.
- Почитай, - говорит, — Это про нас, про снабженцев.
Оставил себе. Почитайте сами. Очень интересно.
Телеграмма 1.
Здравствуй мама! Я экспедитор. Носят на руках. Говорят, молодец. Почётная профессия. Не грусти. Партия запретила командировки с целью толкачества. Так что далеко ездить не буду. Так, по предприятиям города. Не волнуйся.
Н-ск.
Телеграмма 2
Здравствуй, мама! Заводе тяжёлое положение. Цех стоит. Все ругаются. Но  Решение ЦК нарушать нельзя. Поэтому я теперь инженер-технолог. А не снабженец. Буду согласовывать техусловия. Так написано в моем командировочном. Оказали доверие еду в Свердловск. Первый раз.
Н-ск.
Телеграмма 3
Мама доехала хорошо. По неопытности взял общий. А в нем таких как я бочка. Ночь сидел. Приехал утром. День сидел в гостинице. Там таких инженеров тоже  куча. Все ждут. Место. К ночи дали. Раскладушку в коридоре.
Свердловск.
Телеграмма 4
Мама, привыкай телеграммам. Писать некогда. Устаю. Ругаюсь. Толкаюсь. Не помогает. Говорят, жди. Хорошо ты меня воспитала. Я терпеливый. Сижу. Жду.
Свердловск.
Телеграмма 5
Мама! Поздравляю Днём Рождения. За месяц все отгрузил. Помог Витька из Минска. Душа - человек. Познакомил с мастером. Посидели. Поговорили. Выпили. Душевно. Вагон отправил.
Свердловск.
Телеграмма 6
Мама, задерживаюсь заводе. Плохо с катанкой. Вышли 50 рублей. Здесь жарко. Все деньги на воду ушли.
Баку
Телеграмма 7
Мама,  телевизору  показывали митинг металлургов. Новый стан пустили. Меня видела? Тебе заедут Славка Брянска, Колька Владивостока, Андрей Ленинграда. Прими их. Они командировку  наш город. Прими их.
Череповец.
Телеграмма 8
Мама, скоро стану большим технически специалистом. Не зря мотаюсь по стране техусловия согласовываю. Ха-ха. Серьёзно. Уж в технологии литься разбираюсь, металлах всяких. Ездишь с завода на завод, мастера, технологи проблемами каверзными делятся. Посоветуешь тому-этому. Честно, технический прогресс на нас снабженцах и держится. Хотя нельзя нас так называть. Мы инженеры.
Магнитогорск
Телеграмма 9
Мам, наконец я на заводе. Заданиями справляюсь. Что-то не нравится наш город. Отвык. Приедет Вовка Ташкента, Ленька Рязани, Сашка Москвы. Им привет.
Н-ск
Телеграмма 10
Мам, директор хвалит. Завод работает хорошо. План почти выполнили. Только краски нет.
Телеграмма 11
Мама, я инженер-химик.  Оказывается, краски — это очень интересно. Предлагали здесь работу. Квартиру. Отказался.
Хабаровск
Телеграмма 12
Мама, Новым Годом. Приехать не смогу. После Хабаровска был Н-Тагиле, Минске, Красноярске, Москве. Надо ещё Тбилиси.
Одесса.
Телеграмма 13
Здравствуй мама. Рад. Твой посёлок стал городом. Построили комбинат. Ваш комбинат начал поставлять нам деревянные ручки. Качество плохое. Надо ехать. Техусловия согласовать. То есть вагон отгрузить.  Наконец-то мы с тобой увидимся.
А там ещё и предисловие есть. Поэтическое. Начальник НОТ написал. Вот оно.
Он в пути. Ждёт семья и завод.
Жизнь идёт, как у переселенца.
Львов, Хабаровск и чуть не Флоренция.
Пробивает. Везёт Достаёт.
Относитесь с любовью к снабженцу.
Евгений Ершов.
Ну что скажете? Прикольно. Фельетон, конечно, это особый стиль в журналистике. Тут без преувеличений ну никак нельзя. Но, по сути, наша снабженческая жизнь, она такая и есть.
А может это и хорошо, что у нас в стране много снабженцев. Значит растёт экономика, значит мы становимся мощнее.
И приятно, что в этом процессе, усилении мощи нашей страны, в том числе и на мировой арене, есть скромный вклад и наш, снабженцев всего Советского Союза.
Без нас никак нельзя.
И это греет душу.
Про любовь
Я бросил блокнот, чтобы отдышаться после очередной записи. На полу лежала брошенная кем-то тонкая книжечка «Куда пойти учиться». Посмотрел в зеркало. Подошёл к окну. Пусто в душе. Взгляд синий и тоже пустой. И только одно желание неудовлетворенное.  Смутное. С кем бы поговорить, пообщаться. 
Постоял у окна. Посмотрел на дождь. Тоска прошла. Сел за стол. Взял блокнот, ручку. Не только взгляд пустой. Пуста голова. Сходить пообедать что ли?
Или в кино?
Уже вечер. В кино все-таки сходил.
Вообще-то я вышел просто так. Прогуляться. Посмотреть Горький. Побродить по его центральным улицам. Таким красивым даже осенью, даже в дождик.
Этот блокнот, эти первые записи в нем, как первое свидание с любимой девушкой. После него , свидания, смотришь на мир спокойно и уверенно. А иногда и чуть растерянно.
И это все? Сердце, душа, ум просят чего-то ещё.
Но что? Ведь все уже произошло: написаны первые страницы, и девушка согласилась с тобой прогуляться и в следующий раз. И уже и дата новой назначена.  Что надо - то тебе ещё?
 Неугомонный. 
А вот, наверное, и поэтому, что с Галиной познакомился. И часто о ней думаю. И интерес к поездкам по разным городам и многочисленным весям Советского Союза как-то потихоньку угасает.
Мешают уже мне эти командировки со своей девушкой видеться, гулять с ней по нашему городку, по областному центру, с работы ее встречать.
И вот снова я в Горьком.
Иду по улице Свердлова, любуюсь старинными домами, и, черт знает, о чем я думаю.
Дождь. Лучше идти в кино. Подхожу к кинотеатру «Канавинский». «Поцелуй Ланиты». Отсидел. Посмотрел. Поскучал.
Выхожу. Дождь.
И тем же разворотом в «Ресторан господина Сантима». Отсидел. Посмотрел. Поскучал.
Выхожу. А здесь все равно дождь.
Бегом и в пельменную.
Потом обратно в гостиницу. К себе в комнату номер четыре.
И все равно. Время заполнил. Вроде делами всякими. И на базе побывал, и кино посмотрел.
А все равно пусто.
В УМТС, на площади Горького, как всегда, было полно народу.
Ходили снабженцы всех рангов и возрастов.
По запутанным коридорам, полы которых были устланы красными ковровыми дорожками, как напоминание о бывшем главном местном Правительстве: «Волго-Вятском Совнархозе», туда и сюда из двери в дверь с этажа на этаж сновали они с папками, с портфелями, с бумагами.
Были среди них и солидные видные дядьки и тётки, и приезжие из дальних краёв с какой - то лёгкой то ли тоской, то ли страхом, то ли с одержимостью в глазах.
Некоторые шли медленно. Глазами жевали таблички, но так, чтобы совсем уж тут в таком солидном учреждении не выглядеть чужим заезжим простачком. Потому и медленно, так независимо и солидно шли.
Другие уверенными шагами пробивались сквозь толпу вперёд, даже на оглядываясь на надписи и таблички на многочисленных больших дубовых дверях. Свои люди здесь.
Один такой волк пронёсся мимо меня догнал солидного дядьку с седыми волосами и хлопнул его по плечу:
- Ну что, Петька, спешим?
- Да что толку? - машет сморщенной рукой Петька и качает своей сединой - совсем фонды зарезали!
Надо же, такие солидные седые дядьки и такое обращение «Петька!»
Мне направо подниматься по крутой лестнице. Они, ругая Правительство, которое не даёт работать на хозрасчёте и зажимает инициативу предприятий, и свернуло Косыгинскую реформу, пошли дальше.
Приехал Иванов из командировки. Пока убежал отчитываться к замдиректора,  пришёл Веня из четырнадцатого цеха. Шубутной такой мастер, разговорчивый,  бесцеремонный.
Сел на место Иванова.  Ждёт подписать требование на лист алюминиевый. Увидел листок с зарплатой.
-Ого, у Иванов - то за июль 200 рублей. Большие деньги зарабатывает, ребята.
-Так переходи, - смеётся Анатолий Иванович, - 140 оклад сразу дам.
-Ну, нет у вас командировки. Израсходуешься весь.
-Что вы? - удивляется наш экономист Татьяна Ивановна, - наоборот на командировочных сэкономите.
Смеётся Веня. Не соглашается. Дождал Иванова, подписал требование и ушёл.
Нет желающих по Союзу мотаться в командировках.
Так кто же я? Снабженец или рабкор?
Горький. Утро. Уже 8=20.
Целых для часа ждал открытия базы. Хотел сходить к директору. Сторожа не пускают.
- Что ж мы всех пускать будем? Он нам запретил.
Утром в комнате гостиницы, пока лежал, услышал, что в Горьком будет 28 градусов мороза.
-Ну что? Проснулся ваш начальник? - приставал к сторожам какой-то балагур. Командировочный из Саратова. Сторожа только лениво от него отмахивались.
Вчера вечером интересно получилось.
Вернулся я из театра. Смотрел «Стакан воды».
Заплатил внизу у администратора ещё за сутки. Поднимаюсь к себе. Захожу в комнату.
Те же лица. Те же водилы. Уже третий день ждут, когда их груз на базу придёт.
-Добрый вечер, мужики, играете, как всегда?
-Ага, играем.
-Ну-ну, - прохожу к своей кровати. Снимаю пальто.
 А как у тебя дела, пан спортсмен?
-Я не спортсмен.
- Я кто же ты? - смеётся большеглазый старик с добрыми глазами.
Я молчу. Складываю в портфель накладные, фактуры, счета. Оглядываюсь.
Господи, да как же можно целыми днями в карты играть? Не понимаю.
- Писатель что ли? - говорит самый молодой.
-Художник? - бросает на стол карту другой.
-Студент? - покрывает ее третий.
Я молчу. Думаю, как бы им поостроумней ответить, да так, чтоб не обидеть стариков.
- А, - улыбается светленький маленький с папироской во рту, забирая битые карты и снова ловко раскладывая их в левой руке большим веером. Не везёт парню сегодня.
- А, - повторяет он. - Я знаю. Артист.
- Да, нет, - отмахиваюсь, расправляя кровать.
- Ну поэт, что ли?
Я смеюсь вместе с ними. Весёлые ребята. Им хорошо. Представляться не надо. Водители и грузчики. И один товаровед. Одним словом, командировочные.
Люди вроде все свои, Такие же, как и я. Кто в таких задрипанных гостиницах, в многоместных на шесть человек грязных комнатах с удобствами в коридоре живёт, кроме нашего брата, командировочных, да снабженцев?
Я ржу вместе с ними. Такие их догадки мне, конечно, приятны.
Да как жалею-то, что ни на один их вопрос не мог ответить утвердительно. Да, я журналист, рабкор. Да, я артист драмтеатра.
-Во. Угадали. Молодцы. Шерлоки Холмсы.
Сажусь на койку.
-Нет, ребятки, не угадали. Я коммерческий работник.
- О! Коммерсант, значит.
Это, видимо, наконец – то совпало с их впечатлениями обо мне. И вопрос кто у них такой сосед, который в карты не играет и пьёт с ними, наконец благополучно к всеобщему удовольствию снят.
Все довольны. Я тоже. Коммерсант – это тоже хорошо. По крайней мере не хуже артиста, журналиста, рабкора.
Они продолжают играть.
А я достал роман Оноре де Бальзака «Шагреневая кожа» и с удовольствием погрузился в мир Франции девятнадцатого века, такой приятный и знакомый по другим его романам, любимый мой мир.
Уже под вечер, перед сном главный агроном спросил:
-Так ты договора будешь заключать?
- Да, нет. На этот раз машину грузить.
Ну вот, печально подумал я про себя, засыпая, и не коммерсант я даже.
А просто снабженец. Такой же, как и они.
Вообще-то после того, как я познакомился с Галинкой, что потихоньку стал утрачивать симпатии к миру деловых людей.
Не знаю, почему.
Что-то противны некоторые толкачи, снующие с кобелячьими глазами вокруг толкачих. И, глядя на их сюсюканье между собой, их бутылочные, как им кажется весёлые компании, становится противно.
Мне кажется, теперь я знаю цену себе, цену мужеству и представляю каким хочу быть.
Только не таким, как эти толкачи и их временные подружки - потаскушки.
Я знаю цену мужеству. Достойно вести себя, иметь чистую совесть — это для меня главное в этом болотце маленьких и мелких  командировочных псевдострастей.
Когда некоторые, вырвавшись из семей, как с цепи сорвались. И пьют, и пьют.
Разгульные
Положил тетрадь на стол и поморщился. Вся скатерть в хлебных крошках, тёмные пятна вина, горелая спичка, пепел от сгоревшей сигареты. Только что кончилась вся эта история, свидетелем которой я стал случайно, а может и нет. До сих пор в ушах звучит разгневанные и сердитые голоса директорши, кастелянши и администратора.
- Убирайтесь сейчас же, Демченко!
- А вы? — это к Рите. - Как вам не стыдно! Совсем совесть пропили!
Ко мне:
- Извините, молодой человек, что так случилось. И попрошу вас, уберите за этими, - она гневно посмотрела в сторону шатающегося Коли, видимо, подыскивая подходящие слова.
-За этими … нечистоплотными людьми.
Юра молчал. Вообще-то его тоже пошатывало. И он пьяным языком сказал мне потом, когда мы остались одни в стыдливо молчащей комнате вообще вполне трезвую мысль:
— Вот я. Я ведь, я ведь ничего! Я ведь не ночую здесь. А? Так ведь и никто, - он погрозил кому-то пальцем, - никто ничего не скажет а?
И смотрит на меня вопросительно.
Я бы сказал ему. Но думая про себя, что он добрый хороший парень, но все равно пакостник, развратник, и глаза у него и пьяные и кобелиные. И какая разница, что кто-то знает или нет о его похождениях здесь, в гостинице города Уральский про его похождения, и жена не знает. Все равно. И эта гуляющая с мужиками Рита, и этот мягкий тряпка Коля, не устоявший перед ее пьяными чарами, и этот Юра. Все равно противно и неприятно и даже разговаривать с ними как-то брезгую. Но это думаю, я им конечно никогда не скажу, а вслух говорю, почему-то глубоко вздохнув:
- Да, Юра, жалко Колю. Выгнали парня из гостиницы. На работу ещё не дай бог сообщат. 
Юра ушёл к себе. А я вчерашний вечер. Толя ввалился как шаровая молния и сразу наполнил собой весь номер. Шумный подвижный. Разговорчивый балагур.
- Что? Ага. - громко, потише и быстрее. - Ага-ага. Конечно. Да, да. Ясно. Ясно.
Не речь, а сплошные междометия и возгласы. Это, кода он слушает, то есть молчит. А когда говорит!
Смотрит на Колю, Юру, на меня:
- Ну что мужики? По рублю? Саш, ты молодой. Сбегай за бутылочкой. Мы с тобой ещё не пили.
 Ох, и   умён же мой начальник Иванов. Хитёр.  Не пойму только, зачем он придумал эту командировку?  Ведь такой действительно нужный профиль уже находится в   производстве.  Правда, неясно   как    долго   его   будут   делать.  Но   у меня хорошие    отношения с   начальником   производства прокатного   цеха.   
Зайду к Геннадию   Ивановичу, и нет проблем, сразу мой профиль окажется на складе.  Ладно, обернусь быстро.
Когда   ужу оформил командировочное удостоверение, получил аванс на командировку и зашёл за бумагами, Иванов мне:
- Тебя замдиректора искал.  Зайди.
- Зачем?
- По командировке.
Звонит телефон.  Берет трубку.
- Какой город? - обращается к сидящему рядом Мелехову, начальнику сектора черных металлов,
-Юрий Петрович, возьми трубку.
Снова смотрит   на меня сквозь очки, которые отремонтировала в аптеке Ленка, подружка Гальки. И за которые он так и не отдал Гальке 42 копейки.
-  Зайди, зайди к замдиректора, - повторяет он устало. - Он у себя.
Хмыкаю.   Качаю головой.
- Ладно, зайду.
Ухожу.  В дверях сталкиваюсь с толстенным Костенко.  Еле разошлись.
- Алло!  Магнитогорск?  - кричит в трубку Мелехов, - Алло!
Поднимаюсь в кастелянше. У неё две старухи, развалясь на диване, над чем-то громко смеялись.
- Добрый, день, ключ можно от 43 номера? - спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, открываю дверцу стола. Ключа нет.
- Там кто-то есть, - говорит одна, совсем седая в старом рваном халате.
- Да, - киваю, - кто-то есть.
Дверь номера полуоткрыта. Я остановился, перехватывая портфель. И горестно подумал, что, если опять какой-нибудь суперразговорчивый сосед, не написать мне Гальке ни строчки.
Ну ладно, посмотрим.
Хм. Сосед оказался не разговорчивым, а храпящим.  Он лежал поперёк койки. Я, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить это жирное и пузатое нечто. Повесил пальто. Сел. Но писать ласковые ароматные стихи Галинке под слюнявый храп очередного соседа - пьяницы как, скажите?
Я взял ручку и вспомнил, что в дверях гостиницы мне попал ещё один почти выползающий с чемоданом командировочный, а когда у администратора отмечал в бланке командировочного удостоверения прибытие, кто-то уже очень пьяный сидел в фойе, на диванчике почти упав и обхватив голову руками.
Рядом валялся грязный обшарпанный портфель.
Три встречи в гостинице. О чем писать? Об этом?
Но все – таки я чувствую, что все ближе приближаюсь к уровню профессионального снабженца. Так на КУМЗе за 30 минут побывал и поработал в заводоуправлении, в цехе №85, в 9 цехе, выписал пропуск, ещё раз в з/у, у Галины Ивановны в производственном, потом у Пугаева, потом у начальника, да ещё и на склад заглянул. Конфеток девочкам диспетчерам оставил. Чтоб не забыли вагончик нам отгрузить. Чай попьют, может, и не забудут.
Помог устроиться Юре из Москвы в общежитие.
Вторая половина дня тоже в хорошем темпе. Уехал на ОЦМ. Сначала Неля. Потом Черненко, просил ускорить прокат шины медной. Снова Неля. Потом Скобов. Потом склад Катя. Хотя бы те тонна триста шины, что есть на складе, зафиксировать за нашим заводом, да отгрузить.
7 цех. Коля из Горького. Старый знакомый. В Кольчугино вместе были.
Потом Нина Николаевна, счет-фактура. Снова склад. Шестой цех. Вагоны. Отгрузка. Где взять вагон? Как попасть в график на следующие сутки.
Ещё один вятский земляк. Пестов. Тоскует по Вятке. Сжалился. Вагон обещал. Перспективный мужик. Надо поддержать знакомство.
Хороший человек. Надо подружиться. И спирта бы потом взять с собой. Мужики спирт в качестве презента очень любят.
Да. Профессионал я уже.
Вызывает начальник.
- Владислав Иванович, вам поручение. Сходи в штамповочный, я договорился, принеси подносов, серебряных и золотых, вазы, штучки три, загляни в первый, там запонки приготовили. Тоже возьми. Все это принесёшь Ирине, она упакует. Приехал Иван Иванович.
-Ого, какие люди, - не удержался я от восхищённого замечания.
Сергей Яковлевич довольный улыбнулся.
— Это я организовал. Договорился с самой лучшей гостинице областного центра. В три выезжаем. Давай действуй.
Приехал к нам большой начальник из Горького. Скинулись и на вино, презент небольшой получился. Ему в гостиницу и отвезли.
А как же, отношения надо налаживать.
Сижу на Урале. Уже вторую неделю.
Хорошо поработал. Сам доволен. Даже горд. Рапортую в телеграмме.
Трубу сорок  тонн отгрузил. Тридцать пять - в работе. Будут в течение пяти суток. Сдачу на склад и подачу вагона контролирую. ОЦМ. Начальника производства уговорил. Завтра запускает в прокат. Заготовки отлили. Шина медная будет. Если что звоните сразу на производство.
Лист алюминиевый сложно. Был у Якименко, говорил с заместителем директора. Поломка стана. 4 смены ремонт. График сдвинулся. Держу на контроле. Завтра иду на УМЗ, посмотрю на месте в цехе. С мастером поговорю. Там земляк у нас. Поможет.
На базе решил. Присылайте машину. Увезём. Пруток ждёт. Длинномер. 4,5 метра. Длинный кузов. Увезу через Челябинск — Уфа — Казань. За два дня доедем. Трубы  только после двадцатого. Нет заготовок. На отливе.
Командировку продляете? Ладно. Куда деваться. Денег вышлите. Да, данные запишите. Якименко Иван Анатольевич, начальник отдела. Заместитель его. Губкин Пётр Ильич.
А на днях мне прислали телеграмму, что ко мне на помощь едет мой непосредственный начальник Николай Алексеевич Иванов.
Мне, конечно, не обидно, ведь партия прутка, и полвагона листа алюминиевого у меня уже на выходе. Старался, работал, бегал по цехам да отделам.
И что он изменит. Не доверяют мне что ли? Он же не вхож на завод, а я уже побывал там. И ему те же цифры, что я уже рапортовал домой, скажут на приёме у начальника производства.
Ну и что?
Приехал.
Посидели. Бутылку вина выпили с ним. Взял он у меня цифры, позвонил на завод, телеграмму отправил за своей подписью.
Ещё и на следующий день бутылку вина выпили красного, да ещё о жизни поговорили.
Он очень обрадовался, когда узнал, что я собираюсь в институт поступать.
- Молодец, Славки, ты парень способный. Тебе учиться надо.
Проводил я его на поезд. Немножко пьяненького посадил на место и домой отправил.
И зачем приезжал? Помощь называется.
Посидели-повыпивали.
Порасходовался я только с ним.
Тема для телефонного отчёта по командировке в Горький.
Наряд на шину медную твёрдую оформил, на мягкую восьмёрку на днях сделают на три тонны.
Вагон с грузом сборный будет отправлен завтра на Сельмаш. Когда уйдёт, сообщу и номер ж/д квитанции.
Отгрузку прутков сообщу только завтра.
Лист только февраль. Второй лист на складе.
Побывал вчера на базе цветмет. Выписала проволока латунная, на пруток нет фондов.
Срочно надо ехать на соседний завод в областной центр.
Разобраться со складом и чехом по спецпрофилю. Почему перерасход за январь?
На базе  заехать, получить прутки латунные, шестигранник.
Позвонить в отдел сбыта ОЦМ. Срочно нужен лист медный. Когда прокатают?
Телеграммы по дефицитке февраля подготовить.
Ступино, срочно звонить. Когда трубу отгрузят со склада? Если долго, закажем машину.
Повторить телеграмму за подписью директора на Кольчугино по медному прокату.
Разобраться с браком трубы партии. В чем дело? Транспортировка или писать рекламацию.
 Ещё про любовь
Я шёл прямо по небольшим лужам, глубоко дышал и даже заглядывал в лица прохожих.
Рабочая походка делового человека, обдумывающего результаты своей беготни по заводским кабинетам.
«В общем-то, дела мои не так плохи, - думал я, подводя итоги рабочего дня. Иванов, мой начальник, разговаривал по телефону спокойно. И даже пообещал поговорить обо мне насчёт выходных с Сергеем Яковлевичем, его начальником,  и, хотя я знал, что как  говорится в той пословице «мягко стелет, да жёстко спать», маленькая надежда, что я все-таки увижу Гальку, зажглась озорным огоньком радости в моих глазах.
Я шёл прямо по лужам в свою гостиницу и даже не всматривался в лица прохожих. Зачем?  Ведь меня ждёт Галька.
А в кино я пошёл только потому, что как-то Галька сказала: «Хороший, фильм».
А я его посмотрел и говорю себе: «Хороший фильм. Но ни за что не пошёл, если бы не совет Галины.»
Уезжаю в командировку в Горький. Последнее воскресение. Сидим у меня дома. Галька на работе. Светка готовит ужин. Витька читает книгу. Он любит рыться у меня в книгах. У меня их много. И он все удивляется:
-Куда-то тебе столько?
А я и сам не знаю, откуда они берутся. То в книжный зайдёшь, то в букинист. Изредка Витька спрашивает:
-Саш, а что такое педантизм?
А я у приёмника слушаю очередную передачу «Голоса Америки», она мне больше нравится, чем «Немецкая волна из Кельна», хотя у немцев так все чётко, все по полочкам разложено. Ну здесь опять музыка, группы. Вот сейчас опять старые песни Битлов крутят. Кайф.
Сижу, слушаю Битлов и думаю, не написать ли мне стихотворение Гальке? Или сегодня после работы, когда мы будем у меня, признаться ей в любви? Да и жениться сразу что ли? Или походить ещё годик или два? И уезжать иногда, и встречаться, и сделать так, чтобы влюбилась она в меня, по-настоящему, навсегда?
Приручила она меня что-то. Привык я к ней. Вот ее бы ко мне приручить, да так, чтобы ее доброта была только для меня:
Размечтался. Не много ли хочешь, Славик?
А Витька спрашивает:
-Слав, а что такое деспотизм?
Выключаю шуршащий из-за глушилок приёмник и включаю магнитофон и думаю, как бы Витьке объяснить. Ведь влюбившись в Гальку, я разве не поступаю с ней деспотично, считая, раз я ее люблю, своей? Это что же получается? Я влюблённый деспот? Некрасиво как-то.
Запускаю плёнку с последним концертом и объясняю:
— Это, Витька, когда я использую тебя в своих целях, нисколько не считаясь ни с твоими чувствами, ни с твоими желаниями. Понял?
Светка поджарила картошку. Вскипел чайник. Слушаем Высоцкого, ужинаем.
Как я хочу увидеть Гальку!
Холод и дождь виноваты.
Горький. Воскресенье. Только что вернулся из Кремля. Может холод и слякоть осени, может ещё что, но кремль не оправдал моих ожиданий и надежд на необычную красоту. Не впечатлили ни масштабом, ни особой русской красотой. Стены снаружи. Это впечатляет. Чувствуешь мощь и грандиозность русской истории. А внутри? Мелковато. Дом Советов. Кремлёвский концертный зал. Памятник героям. Танк. Архангельский собор с могильной плитой, где похоронен Козьма Минин. Скромной плитой. Неделя героя русской истории. Всего два слова. Козьма Минин. И те на современном русском языке. Даже немного скучно. Могли написать хотя с буквой ять. Башни Кремля, Коромысловая Башня и все. Не впечатлило что-то. Наверно все-таки это поздняя осень, холод, дождь виноваты.
Что-то случайно сегодня увидел своё отражение в стеклянном блеске витрин. Убивает меня мой внешний вид. Вышедший из моды чёрный болоньевый плащ, который уже никто не носит. Брюки уродливо ёжатся где-то в области коленок. Причём из жидкого материала, по-моему, даже без лавсана. Мятый пиджачок. И когда я вижу людей красиво, со вкусом современно одетых, я восхищаюсь ими. Молодцы. А тем более, я работаю в снабжении, где только по одёжке встречают и по одёжке же провожают. Самому бы научиться шить.
Сижу на ОЦМ в городе Уральском. Пишу. Рассуждаю. Выдался часик. На ОЦМ попал не вовремя. В самый обед. Успел только выписать пропуск в сбыте.
- А бюро пропусков где у вас? - спросил у проходящей женщины лет 40 с ярко накрашенными губами, и большими золотыми серьгами, красиво смотрящимися на фоне белого воротничка, подчёркивающего строгой линией строгость делового чёрного костюма.
-Вон там, - указала дама, небрежно махнув рукой с тремя золотыми кольцами.
- Хорошо живут заводоуправленцы, -подумалось мне.
- На обеде уже. На обеде с часу до двух молодой человек. Ясно? - крикнула она мне вдогонку. Строгая дама. Мне все было ясно. Но куда девать час?
На улице снежинки даже не снежинки а целые пушистые хлопья, мохнатыми лапками пытались закрыть морозное солнце. Иногда это им удавалось. И мир становился ирреально белым, туманным светлым. Нашёл удобную скамейку в коридоре отдела сбыта. Достал блокнот. И сижу, у окна и рассуждаю.
Один вопрос у меня: «Любит меня Галька или нет?»
Руководители групп вместе с начальником отдела ушли на совещание с начальниками цехов у заместителя директора завода Николая Васильевича Демина. Я тоже только что был там же. Но не на совещании, а у секретаря, Анны Дмитриевны. Отметил прибытие на командировочном. И новое командировочное отдал на подпись. Снова еду.
Заходит Тоня, кладовщик.
- Привет!
- Привет!
- А где все?
- На совещании у Демина.
- Все совещаются?
- Да все. Нина Ивановна на базе. Александр Николаевич в Нижнем Тагиле. Видишь, никого нет.
- Ну, ладно. - пошла обратно.
И ко мне:
- Ну что, жених, когда женишься?
Я оторвался от бумаг:
-А зачем?
Она смеётся.
-Как зачем? Веселее жить!
-Правда? - смотрю в ее весёлые глаза.
Послезавтра снова надо ехать в Уральский. Через неделю после возвращения. И снова на неделю. Галька пока ничего не знает.   Сегодня она сдаёт математику в школе.
В три часа ночи все-таки уснул. Или где-то после трех. Не помню. И в 7 уже проснулся.
Утром, когда я шёл на работу из гостиницы у маленькой площади, что на повороте к Алюминиевой улице, в ещё необрезанных тонких веточках деревьев на синем фоне весеннего чирикала шумная стайка пичужек. И я спросил проснувшееся ос мной солнце в надежде, что оно своими тёплыми лучами передаст мой вопрос тебе:
- Скажи, как передать всю прелесть этих песен?
Что б ты
          Услышала
Их
Мелодичный
Звон?
Как утром мир
          И солнечен
          И снежен
Так я
          В тебя
          Любимая   
          Влюблён.
Сегодня мне приснился сон. Будто взлетел я с крыши высокого дома. И так летал. Так летал. Высоко - высоко. Понравилось.
 Сон первый.
Мне сегодня приснилось, что меня взяли на войну. Что я лысый в форме прихожу к тебе, а ты равнодушно прощаешься со мной. Даже без слов. Даже без горьких слов. Будто так и надо. Будто ты рада. Будто тебя это не волнует.
Мы всей кампанией шли по дороге. Я с тобой. Витька с кем-то. И все остальные. Мирно беседуем.
После Витькиного дня рождения сделал Гальке предложение. Жениться решил. Галька хотела подумать. Родителей ее мы с ней не боялись. Завтра узнаю ответ. Напоследок сказала, что, если увидит или услышит, что я хожу или встречаюсь с кем-то ещё, удавится.
Я чуть не упал. Вот это любовь!
Удавится - не удавится, но видимо, ей это узнать будет очень неприятно. Хорошо, что нечего узнавать. А сейчас два часа ночи. Хитро улыбается:
- А я сплетню хочу рассказать.
-Про кого? - спрашиваю, снисходительно улыбаясь и продолжая ещё балдеть от ее такого заявления про «удавлюсь», - так про кого?
-Про тебя. - смеётся моя малолетка.
«Сегодня» не уснул. Уже два часа ночи. Димедрол кончился. Я знаю, что все равно, усну, но что, же меня так тревожит? Любовь? Неужели от любви может быть бессонница? Первый раз сталкиваюсь.  А может быть беспокоит моя несбывшаяся детская мечта стать писателем?  Или думы о Гальке? Так мне хочется, чтобы она испытывала такие же чувства ко мне, как и я, полюбила бы меня. Но у девушек, говорят, не бывает таких бурных страстей и влечений, говорят, что они даже не знают, что такое настоящая любовь.
Как бы мне влюбить ее в себя? Да так, чтобы она души во мне не чаяла. Но для этого надо быть таким идеальным. А разве есть идеальные люди?
Да, ладно, любовь. Пусть она меня не полюбит, хотя бы ей было со мной хорошо и спокойно. Мне этого хватит.
Я ее люблю, и мне этого достаточно.
Эх, любовь, любовь!
Бессонные ночи!
Почему описывать жизнь людей, ситуации труднее, чем высказывать свои мысли, описывать свои чувства.
Это можно сравнить с той разницей, которая существует между мечтами о женщине и конкретные ночи с ней. Разница большая. Там в мечтах все проще, чем в жизни.
В столовой.
Сидел за столом. Ел уже второе. Хотя есть не хотелось. Но бифштекс был невкусный. Мы вчера с Галькой ночью приготовили лучше.
Входит пара. Высокий парень в полосатой рубашке и с ним девчонка. У неё большие черные глаза. Красивые. Когда они уже взяли поесть и сели на стол напротив меня, я вдруг заметил, что у неё равнодушный взгляд, вялые движения, брезгливая морщинка в углах губ.
И она еле жевала, презрительно поглядывая на своего соседа. Кто он ей этот ее попутчик? Муж? Любовник? Знакомый? А он не обращал на неё внимания. Ел быстро, жадно, проглатывая большими кусками, как крокодил.
Мне почему-то стало их жалко. Таких усталых, невесёлых и, наверное, так надоевших друг другу.
Какая же это любовь, если не весело?
Чуткость и нежность, настырность, настойчивость, сила, уверенность, разговорчивость и молчаливость, смех и печаль - все это будет любовью, если рождено любовью.
 Горький. База цветмет.
Это район автозавода. Посёлок Восточный.
Яркое солнце. Я сижу на куче ржавых чушек литейного чугуна и загораю. Жадно ловлю первые весенние солнечные лучи.
Я жду машину. И хотя Вася Крючков, шофёр из автоколонны, где наш завод постоянно заказывает транспорт, и обещал и уверял меня, что ночь не будет спать, а к трём часам приедет. Его все нет и нет.
А я сижу на горе чугунных чушек, загораю, и думаю: «Что делать»?
Уже три часа, и я что-то не очень-то верю, что он приедет сегодня.
Мне у нас в снабжении уже пришлось поработать со многими шофёрами, со многими из них ездил в дальние командировка и на Урал (Челябинск) , и в Поволжье (Кольчугино), в Москву (Ступино), даже в белую Калитву (Ростов Дон), но такого разговорчивого, как Вася Зубарев, я не встречал.
И вечно он чем-то недоволен. То начальством «деньги зажимают, заработать не дают», то слесарями «ни фига не умеют, самому приходится после них переделывать», то машиной своей «совсем старуха старая, разваливается уже», то дорогами «и куда начальство деньги девает, ездить невозможно».
И я бы не сердился на него. У каждого свой характер. Кто-то ворчит, кто-то сердится, кто-то улыбается. И я считаю, что смеяться или обсуждать чужой характер так же неприлично, как и любить свой.
Но ведь мне надо ехать в Москву!
И не потому, что я там ни разу не был. Не потому, что на заводе лёгких сплавов у меня срочное поручение моего начальника. Мне надо навестить родственников Галиных и взять, если они купили, гипюр на свадебное платье Гальке, фату и белые несестринские туфли. А если не купили, что самому побегать по магазинам и эти три вещи купить обязательно.
Поэтому и вскакиваю я при всяком въезжающем в ворота базы цветмета автомобиле, и, прищуриваясь от яркого дневного солнца, пристально всматриваюсь в извилистую дорогу, кусок которой виден за покосившимся забором, поглаживая голое уже подзагоревшее плечо: «Не едет ли этот чёртов Вася»?
Впрочем, пусть этот старый хрыч не едет. Все равно уговорю Валеру, и сегодня же уеду в Москву. Я своё дело сделал, оформил все документы, расписался в товаротранспортных накладных, с кладовщицей договорился. А получить - такой пустяк, без меня Вася сделает. Он хоть и ворчливый, но мужик надёжный. Загрузится без меня.
Я мечтательно потянулся:
- А я уеду в Москву, и на праздники уже приеду в Киров к Гальке, с подарками на свадьбу.
Эх, Галька, Галька, - размечтался я, жмурясь о т тёплого весеннего солнца на куче ржавеющих чугунных чушек на базе Цветмет в городе Горьком.
Вася вчера не приехал, и в Москву я, наверное, и сегодня не смогу улететь. Вчера диспетчер в аэропорту сказала, что билетов нет, и что перед рейсом их не купить. 
К тому же пока никак не мог уговорить Валеру загрузиться без меня на цветмете. Ну и гусь. Никак не думал, что он такой хитрец.
Жаль, сейчас не т времени. Я бы описал вчерашние мои дела.
А сейчас я только что проснулся, сижу в кресле, в замечательном номере на пятом этаже красивой гостиницы «Ока», что на слиянии рек Оки и Волги в самом центре города Горького.
Из окна голубая панорама города. Красота. Жаль Галька не видит этого.
Но не из-за вчерашних несбывшихся планов, не из-за капризов Валеры и не для описания современной и модерновой гостиницы «Ока» сел я за эту запись.
Я снова лёг и ещё раз перечитал последние строчки. «В тоске…»
Значит она все-таки меня любит? Но она никогда не говорила об этом. Да и я не говорил ей это. Не говорил потому, что думаю и так все ясно, понимает она.  Никогда она об этом не говорила. Ну и что? А то, что она пишет в письме этом, что скучает, мало тебе этого, лопоухому? Мало?
Я вспомнил сонет, который я написал здесь и посла ей. Ну и дубина, ну и простак! Сонет послал, а подпись такую простецкую сделал. Ну что это? «Пока, Саня»! Вот остолоп. То ли дело: «Целую тебя, твой Сашенька»! Сколько нежности. Эх, Галек, Галек! Ну и остолоп тебе попался. Слов приятных подобрать не может.
И ещё раз про любовь
Сегодня утром снова выпал снег. Холодно. Лежу под тёплым одеялом. Смотрю на твою фотографию.
Я вспомнил, Галина – это та школьница, которая на встрече на классном часе с комсомольским активом нашего отдела задала мне вопрос о дружбе и любви.
Вопрос, на который я не смог ответить, а только густо покраснел. Выручила меня классный руководитель и долго и спокойно объясняла школьникам, а попутно и нам, шефам, парням и девчатам с завода, чем отличается любовь от дружбы и может ли быть дружба между мальчиком и девочкой.
-Доброе утро, Галина. Я готов повторить хоть тысячу раз Тебе Эти слова. Но Я боюсь. Надоем тебе. Ты уйдёшь. От меня. И вот почему Я тебе только раз. Перед долгой разлукой Их Прошептал. Но готов повторять их. Хоть тысячу раз. Когда один.
Нет, вспомнил я-то классное собрание. Между нами и дружба и любовь!
Сегодня шёл рано. Ещё попадались навстречу парочки, нестройные толпы пьяных кампаний, ещё не взошла большая розовая вчерашняя половинка луны над дорогой. Ещё слышны где-то отголоски задиристо боевой топотухи.
Сегодня я шёл рано. Гальке завтра на работу. За полгода нашей дружбы у меня накопилось много таких ночных возвращений, когда я в этой яркой темноте улицы Советской, улицы Машиностроительной сочинял стихи, разговаривал с Галькой, объяснялся ей.
Мечтал о том, какая встреча будет завтра или молча, думал, сжимая в кулаках логики незнакомую мне никогда раньше ревность, отгоняя светом надежды, веры и верности пискливую недоверчивость.
За полгода наших встреч и дружбы у меня накопилось много таких ночных возвращений. Вот и сейчас я шёл домой с Машиностроительной, но думал не о том, что узнал сегодня. Не о Вовке, которому Галька вот уже два года пишет письма, не о том, что он пока не знает о ее встречах со мной здесь без него, не о Сашке, которого Галька проводила через год после Вовки, не о другом Сашке то ли гитаристе, то ли музыканте, с которым она ходила почти год, и не Борисе и других, о которых она с детской непринуждённостью рассказывала мне, заканчивая очередной рассказ лёгким невинным поцелуем:
- Но ты мой лучший! Умный миленький мой!
Я думал не о Вовкиных письмах, которые щедрая моя Галинка подсунула мне сегодня почитать с тем, чтобы не было, между нами, тайн, не было непонимания. (Молодец! Открытая и искренняя девчонка мне попалась. Здорово.)
Я думал не о Вовкиных письмах, прочитанных мною сегодня, не о том, как он в них признается в любви к моей Галочке, называя ее в письмах Галинкой, вспоминает их встречи, просит фотокарточку и мечтает, о весне 1975 года, когда он вернётся из армии.
И не о свадьбе нашей с Галькой думал я.  Не о том, где мы будем жить, что все равно не ужиться нам с моим отчимом Петром Павловичем, не о том, что Галька уже беременна, не о том верить ей или нет в высказанных в мой адрес чувствах, не о том, что если придётся жить у них, то надо будет работать на саду, пахать, ни о приближающемся Дне печати, ни о Валере Голубеве, зав отделом писем областной газеты, ведущего «Школы рабкоров», в которую я вместе с Вовкой хожу…
Я думал о себе.
О том, что я, как приехал из уральской командировки, не написал ни одного стихотворения, ни странички прозы.
Я думал о том, что такое женитьба и что не превратиться ли в муку, если я не смогу найти время писать, если я не буду писать, если я не буду чувствовать, что с каждым днём становлюсь сильнее, способнее, умнее. Больше, как будущий писатель узнаю о людях, о жизни, о себе.
Я думал о труде писателя, которому хотел посвятить свою жизнь ещё в техникуме, решив его покинуть и пойти работать на механический завод и, как Горький, стать рабочим писателем.
Я думал о том, что все-таки я был не прав, когда считал, что только писательство, писание даёт ощущение гениальности мысли, ощущение полёта души, фантазии, дарить радостное ощущение полноты жизни.
Оказывается, и общение с Галькой, и поиск путей решения всяческих бытовых проблем и просто пребывание рядом с ней, мысли о ней тоже могут дарить ощущение полёта, радости, полноты жизни.
Вот как. Вот о чем думал я, возвращаясь от Гальки, которую в очередной раз проводил после работы до ее дома.
А что писание? Разве это жизнь? Жизнь — это когда Галька рядом, жизнь — это подготовка к свадьбе. А писание текстов - просто информация о жизни, не жизнь, а только информация о ней, оставленная и застывшая неуклюже на бумаге.
Что же мне выбрать?
Когда заходил в подъезд, там снова стояла Надька Шулаева со своим парнем.
- Добрый вечер.
Она навалилась на батарею. Полуоткрытые губы, равнодушные полузакрытые глаза говорили о прерванном поцелуе. Когда-то, совсем недавно, и мы стояли здесь с Галькой каждый вечер.
Я поднялся на третий этаж, достал ключ и громкий в ночной тишине скрип открываемого замка прозвучал вопросом в моей голове, вопросом, который и сейчас 29 апреля 1975 года, беспокоит меня своей нерешённостью:
- Я не сомневаюсь в правильности своих поступков, я не сомневаюсь в правильности выбора, я не сомневаюсь в свадьбе и в будущем своей семьи. Я думаю о том, что будет с моей карьерой писателя, поэта? Совместимо ли это, любовь к Гальке и любовь к литературному труду?
Галка. Галочка. Галек. Галчонок. Галинка. Что лучше ей понравится? Все стесняюсь спросить.
Сегодня так чудесно начался день. Прекрасная погода, настроение чудесное, чудеснее всех чудесных погод. Так хорошо начинался день и так плохо он кончился. Итак, чудесная погода, чудесное настроение. А дальше…
Мы с Галькой съездили в областной центр. Сходили в ателье, заказать свадебное платье. А ателье не работает. Поехали искать Вовку. Вовки   не оказалось дома. Дальше ещё хуже.
Но все равно погода прекрасная и настроение хорошее. Пока. Ведь день так хорошо начинался. Хорошо начинался, да плохо кончился.
Вечером в руки неунывающей и весело смеющейся Гальки попала моя черновая запись из потрёпанного блокнотика. Мы читаем. Смеёмся. И вдруг звучит: «Галька - девочка без гордости».  Читает она. Смотрит на меня. Читает ещё.
— Это про кого?
А это я по своей простецкой привычке черкнул. Даже забыл когда. Для меня такие простецкие словечки в силе моей невоспитанности обычны. Я не обижался на Тамарку Вязникову, мою первую любовь в восьмом классе, когда она, пошутив назвала меня «Жаботинским в сушёном виде». Ну и что? Я не обижался на Алку, мою вторую любовь, когда она шутливо из-за моей повышенной гордости и юношеской самонадеянности называла меня «пингвином беззадым».
Ну и что? Гордый худенький уверенный в себе парнишка! А тут такая мелочь. «Без гордости». Какая мелочь!  И вдруг так ее расстроила. Я уж и забыл, когда я эту запись сделал, что я этой записью имел в виду?  Я уж и забыл.
А потом, после моих объяснений ли, извинений ли она стояла на лестничной площадке и плакала, горько плакала, и слезы текли ручьём из ее больших и любимых глаз. Неизвестно, о чем она плакала. А я беспомощно стоял рядом и не знал, что в этом случае надо делать. Стоял и смотрел на неё, поглаживая вздрагивающие плечи. Стоял и вдруг подумал. Что если теперь она разлюбит меня? Раз и навсегда. И не сможет после таких обид меня любить вообще? Стоял и стоял, думал и думал, и вдруг слезы тоже полились из моих глаз. Я тоже заревел.
Ночь. 2 часа. Темнота.  Мы стоим в подъезде на лестничной площадке третьего этажа и оба ревём. О чем?
Каждый о своём.
Любовь, зараза!
- Эй, - трясёт меня кто-то. Открываю глаза, но от яркого солнечного света они не открываются.  Только щурятся. Пригляделся. Это вчерашний сосед.
-Закрывайся. Пошёл я.
Я почесал спину. Вот ещё. Вставать из-за таких пустяков.
-А сколько время, - потягиваюсь я.
- Двадцать восьмого.
Я снова упал на тёплую ещё подушку. Вздохнул. Перевернулся на другой бок. Закрылся одеялом. Пробурчал уже ни для кого:
- Хм. Закрывайся. Артист. А если кто придёт? Снова ставать?
А вставать так не хотелось. И, глубоко зевнув, я, кажется, уснул. А может и не заснул. Под одеялом было слишком душно, а так слишком светло, чтобы спать. Но я упорно не открывал глаза. Хотел вспомнить, что же мне снилось?
Это, пожалуй, здесь, в командировочных гостиницах, самое интересное занятие по утрам. Находишься в таком почти блаженном состоянии, что, если снился приятный волнующий сердце, ум и воображение сон, есть приятная возможность посмотреть его ещё раз, хотя бы отрывки. А если и ничего не снилось, все равно приятно полежать в ленивой теплоте непроснувшихся желаний.
Мне снова снилась Галька. Мы долго ходили вместе, а когда я обнял ее, оказалась не она. Потом ещё что-то.  Драки. Я убегал или бегал за кем-то. Не помню. Ерунда, в общем.  Сейчас Галька уже на работе. Я посмотрел на ее фотографию, на тумбочке. Взял осторожно. Поцеловал:
-Привет, Могаля!  Как жизнь? - и снова поставил на согнутый шалашиком конверт из-под письма. Письмо лежало рядом с ним. Я не смог удержаться, чтобы ещё раз не прочитать его.
- Здравствуй, Сашенька! - пишет она.
Я улыбнулся. Хм. Сашенька. Почему Сашенька? Пожал плечами. А приятно.
«Здравствуй, Сашенька!
Представляешь, я уже тебе третий раз начинаю писать письмо. Хотела сразу же вечером, как только расстались. Понимаешь, у меня все как-то не хватает времени. Вторую неделю уже пишу домашнее сочинение, а написала всего три страницы. Сейчас и тебя нет, а все равно… Мне так надоело учиться, что я ничего не могу школьное делать».
Я глубоко вздохнул. Посмотрел на фото:
- Эх, Галек, ну скоро ли я тебя увижу?
«Сегодня вот из школы пришла и все читала твой журнал».
Журнал «Иностранная литература». И зачем я ей его дал? Правда мне очень понравился лёгкий, почти игровой, энциклопедический, пёстрый, искренний и чистый роман Алана Силитоу «Начало пути».  Но ведь мне он понравился, как писателю. Мне понравилась его манера письма, непосредственность какая-то. Там описывается жизнь, во всей ее неприглядности. Есть эротики немного.  А вдруг Галина подумает, что я какой-то «озабоченный»? Да, нет. Роман и роман. Прочитал. Дал ей почитать. Дал и дал. Что такого? Силитоу почти классик английский. Пусть читает.
Укладываю удобнее подушку. Располагаюсь. Читаю дальше.
«… Время уже первый час. Начала тебе письмо писать. Саш, сегодня в первый раз после работы вечером в этот новый дом одна шла. Саш, так темно! Так страшно! Я шла мимо дровяников. Ну, вот там, где милиция. Я все бегом бежала».
Я вспомнил, как мы с Галиной в первый раз пришли к этому ее новому дому на улице Машиностроительной, д. 21. Он тогда был пустой, тёмный.
-Галь, вот здесь ты будешь жить.
- Да.
- Как далеко.
- Да.
- Но ты не бойся. Я тебя буду провожать, - целую в щёчку.
- Саш, как я не хочу сюда.
На улице перед гостиницей проехал троллейбус. Прошуршал шинами. Вернул меня сюда, в город Уральский, Свердловской области, в 43 номер гостиницы «Ноябрьская».
Я сбросил одеяло. Оделся. Сел. Положил на колено фото Галины, чтобы, когда читал письмо, создавалось ощущение, что этой она сейчас говорит.  И она говорила, вглядываясь в меня.
«Галька меня только до второй школы проводила, потому что ее Малых не дождал. Малых один боится из школы домой идти, так Женьку уговорил, чтоб он с ним пошёл».
О Малых не хотелось вспоминать.
«Саш, представляешь, нас Городилова со Светкой сегодня записали в кружок юных гитаристов на ДОК. Мы с Галькой даже ничего не знали. Сегодня Ленка нам в школе сказала. Надо три месяца учиться. Вот сейчас буду каждую субботу, воскресенье и среду ходить на учёбу».
-Ну да, - хмыкнул я, - Могаля - гитаристка.
А сейчас пойдёт самое интересное.
«Не знаю, что ещё тебе написать. Ничего в голову не лезет. Спать хочу. Уже час».
На этом месте я всегда улыбаюсь. Всегда вздыхаю и почему-то представляю себе, как она спит, а я, безмерно счастливый, в ее спокойное сияющее какой-то внутренней красотой лицо. Смотрю долго-долго, как тогда, 23 февраля. Смотрю и не могу насмотреться.
«В общем, я закругляюсь, Сашенька, пиши, как ты там живёшь. Делай скорее свою работу и приезжай. А то я в тоске.
До свидания.
Целую тебя, Сашенька!
Могаля.
Все пора уходить из снабжения. У меня есть Галина, у меня есть любовь и эти командировочные расставания я просто уже не выдержу.
Не интересны мне ни лучшие деловые люди СССР – снабженцы, ни их показной у нас на заводе дресс-код, ни бестолковые эти командировки, когда ты за свои законные, спущенные с Москвы наряды, разнарядки заказы должен стоять у дверей кабинетов начальников разных уровней с протянутой как бы просящей их милости рукой, хотя ни заводы, ни фабрики, ни станки, ни продукция, выпускаемая здесь не их, они наши, они общие, они государственные.
А эти за толстыми дверями начальники отделов сбыта, отделов производственных, их заместители и заместительницы, простые товароведы и исполнители, даже кладовщики и грузчика, начальники цехов, их заместители, начальники участков, мастера, все они ходят перед тобой выкобыливаются, ссылаются то на перегруженный план, то на устаревшее оборудование, то на ремонт.
И все только и ждут, когда привезёшь им лыжи, шапки, подарки, спирт, а то и просто коробкой конфет довольствуются.
Нет, сколько я всего перевозил, передарил. Мне это уже надоело.
Что-то не так в нашей экономике, если она без нас, снабженцев-толкачей никак не работает.
Нет, нет. Не хочу быть больше деловым.
У меня есть девушка, у меня есть любовь, у меня скоро свадьба.
И эта карьера не для меня.
Два вечера сидел и придумал, как модернизировать систему снабженческой деятельности в СССР. Надо просто командировочным разрешать на выходные приезжать (прилетать) домой, к семье, к детям, к любимым.
Вот как я. Я не могу жить без Гальки. Ну ладно, работа, пятидневная рабочая неделя у нас. Отработал неделю. Почему все отдыхают, а ты как раб на галере все выходные должен быть вдали от родного дома, от любимого человека?
Нет. Это не по мне. Это слишком жестоко.
Такую негуманную систему надо менять.
Посидел я два вечерка и написал, и отпечатал в машбюро служебную записку. Вот она.
Директору завода Лебедеву Л. С. От инженера ОМТС Петрова В. И.
Служебная записка.
В решениях 24 съезда КПСС говорится об улучшении условий труда рабочих и служащих. Моя записка предлагает такое изменение условий труда в отделе снабжения, которое значительно повысит эффективность труда товароведа (инженера) отдела материально-технического снабжения (ОМТС).
Не один десяток лет наш завод поддерживает хозяйственные связи с основными поставщиками  в СССР, Уральскими заводами.
Эти предприятия в связи с некоторыми независящими от нашего завода обстоятельствами регулярно срывают сроки поставки проката, из-за чего товароведам и руководителю группы металлов нашего ОМТС приходится выезжать в длительные командировки в город Уральский.  А успех командировки во многом зависит от личных качества товароведа, в частности, от его энергии, находчивости, напористости и личной инициативы.
Как правило, это длительные дней на 20–25 командировки, раза два иногда три - в квартал. Длительные, потому что число дефицитных позиций поставляемой на наш завод номенклатуры изделий, достигает двух с половиной десятков, и около десятка в конце командировки.
Ясно, что за такое короткое время все дефицитные позиции закрыть нереально.
Поэтому товароведу, работающему в городе Уральском, приходится нести двойной груз. Первое, психическое напряжение, связанной с закрытием дефицитных позиций и, во-вторых, связанной с длительной разлукой с близкими, с домом, с семьёй.
Поэтому в ОМТС на группе металлов такая большая текучесть кадров.
А в работе ОМТС и завода в целом большую роль играет опыт личных связей и контактов работников. А в командировке за два дня выходных (и фактического безделья) теряется бодрое настроение и боевой дух снабженца, появляется явная возможность формального отношения к работе, падает активность.
И сверхзадачей его командировки становится не «быстрее пробить», а «быстрее уехать».
А от настроения представителя завода, его деловитости зависит очень много. И поэтому командировка в Уральский воспринимается как ссылка.
Подчёркиваю и повторяю, моё предложение касается только группы металлов ОМТС завода и только конкретно поставщиков из Уральского.
Именно на нашей группе можно провести эксперимент, который затем распространить на весь отдел, а может и другие предприятия нашего Министерства.
С точки зрения научной организации труда и для успешного выполнения функций снабженца предлагаю:
-товароведу группы металлов специализироваться на Уральском регионе (Ревда, Михайловск, Уральский). Так будут лучше устанавливаться деловые контакты с нужными нам специалистами и руководителями цехов и отделов.
-Командировки сделать с обязательными возвращениями домой на праздничные и выходные дни.
-Расходы, связанные с еженедельным возвращением работника, домой полностью окупаются (см. расчёты).
-Эта мера практически исключает текучесть кадров на группе, создаёт здоровые условия работы и даже трудно перевести в тысячи рублей экономическую эффективность от внедрения моего предложения.
-К тому же и объективные условия располагают к внедрению новой системы командировок в Уральский. Так, самолёт из Свердловска отправляется в пятницу в 14 часов (16 МСК). И в Свердловск в понедельник 7–45  местного (8–45  МСК). То есть с обеда товаровед уже приступает к работе в Уральском.
-Две таких командировки будут эффективнее, чем двадцати пятидневное пребывание с плохим настроением и плохим отношением к своей работе.
-Я предлагаю оплачивать командировочные расходы не по статье командировочных, а по статье транспортных расходов.
Прошу всесторонне взвесить моё предложение и принять его, так как это единственная возможность исключить текучесть кадров.
Прошу Вашего указания главному бухгалтеру завода оплачивать билеты для полётов из командировки на выходные и праздничные дни инженеру сектора ОМТС В. И. Петрову.
Вот пусть начальство и думает. Поддержат мою идею, я останусь. Завод будет работать как часики.
А если нет?
А если нет, я выбираю любовь.
Я выбираю Галинку.
Я выбираю семью.
Эпилог. 1 мая 1975 года.
Накануне 1 мая, а это без всякого преувеличения наш любимый праздник, пообещав  секретарю парторганизации заводоуправления подойти с утра пораньше к парткому и отнести к проходной завода флаги, транспаранты, портреты, которые нашему отделу поручено пронести на демонстрации, мы с друзьями обговорили, как будем его отмечать.
Собраться после демонстрации решили у меня, так как мама с отчимом будут встречать праздник у себя, в посёлке. Что очень кстати всех и обрадовало.
Я по этому случаю решил примодниться.
Одеть кое-что из суперских вещей, которые закупил попутно в командировках, пока был в Горьком, проезжая Москву по пути в Ступино, кое – что купил в Баку.
Но главное привёз из Одессы. Настоящая фирмА. Джинсы Levi Strauss, за которые, не поверите, заплатил свою месячную зарплату с премией. Теперь у меня мощный клёш. Таких ни у кого нет. Вообще-то у нас парни носят клёш. Но это пошитые в ателье брюки из простой ткани или с лавсаном. Но джинсы-клёш только у меня.
А добавьте сюда малиновую в полоску рубаху бадлон с высоким воротничком и красные широкие тупоносые полуботинки, которые я привёз из Ташкента. Да не простые, а на толстой в два сантиметра ярко-жёлтой подошве.
В общем, с моими длинными волосами, шевелюрой почти до плеч я смотрюсь вообще клёвым парнем. Немудрено, что Галинка бросила своего парня в армии и встречается со мной.
Собрались у проходной завода. Играла в громкоговорителе, прикреплённому к фонарному столбу, праздничная музыка, революционные песни, марши. Славик модный сегодня.
Клёш у него 27 на 32.
- Сам перешил, - улыбается он довольный, - видишь клинья вставил. Мамка вшила.
Да. Брюки классные. А внизу, вообще, последний крик моды, бахрома пришита. Под хиппи парень косит.
Подошёл из клуба и наш заводской духовой оркестр. Стояли нестройной толпой у ворот. Команды строиться не было. Продували трубы, разговаривали, раздавали друг другу ноты. Дирижёра у них не было. За главного был Женя, трубач, мастер из третьего цеха.
Вообще-то парни обычно играли на похоронах. Традиция у нас такая- с оркестром провожать человека в последний путь. С музыкой от дома до самого кладбища, что недалеко за городом, шла процессия. Директор клуба не возражала. Инструмент давала бесплатно. Шабашка такая небольшая для парней.
Но на демонстрациях оркестр выступал во всей своей красе.  Громко. Чётко. С полным набором инструментов.
Директору очень нравилось, что наша заводская колонна, украшенная транспарантами, флагами, шариками, цветами,  единственная в городе шла со своим духовым оркестром.
Не то, что там соседи наши. С гармошками, да с топотухой.
Женька с Маринкой пришли с коляской. Все наклонялись к ней. Всем хотелось посмотреть на малыша, на кого похож. Он мирно посапывал и не обращал внимания ни на праздничный шум, ни на любопытных папиных и маминых сослуживцев.
- Коляска шикарная! – удивился Витёк, - что-то не видал таких в наших магазинах.
Гордый Женька похвастался.
- И не увидишь. Родственники из Саратова послали. На авиационном заводе делают.
Подходили люди. Разбирали флаги, транспаранты. Никто не отказывался. А дети держали веточки тополя, на которых уже выросли зелёные листочки. Веточки были украшены самодельными цветами из бумаги. Было очень красиво. Детей хвалили. Они радостно улыбались.
Витька со Светкой подошёл. Батник у него клёвый.
Праздник весны. Праздник 1 мая.
Командовал колонной начальник штаба гражданской обороны Леонид Васильевич. Это было его ежегодное партийное поручение. Он с гордостью его выполнял.
- Товарищи, - громко крикнул он, стараясь перекричать гул праздничных разговоров, - строиться!
И радостно махал руками.
- Сюда! Сюда!
Заводчанам и напоминать не надо. Порядок колонны не менялся годами.
Сначала шли четыре передовика производства. Один шёл впереди метров на пять. Держал в руках Знамя завода.
Затем три передовика с красными широкими лентами от плеча до пояса через всю грудь. На них большими буквами «Передовик производства». Три победителя социалистического соревнования. Из них один – молодой рабочий, одна женщина – работница и один ветеран рабочий.
Дальше шёл оркестр. А за ним четырёхугольник . Это директор, секретарь парткома, председатель профсоюзного комитета и секретарь заводского комитета комсомола.
За ним руководство завода, заводоуправление. Далее технические отделы и лишь потом шли коллективы цехов. По порядку. Первый цех, второй цех.
И так далее.
Мы всей компанией вписались в коллектив заводоуправления. Вовка с подругой. Славик, Вадик, Серега, Борька, Сашка. Заводоуправленцы не возражали. Было весело играла музыка.
Громкоговоритель разносил по всей городской площади праздничные лозунги:
-Да здравствует 1 мая день международной солидарности трудящихся в борьбе против империализма, за мир, демократию и социализм!
- Ура!!! – кричали мы, подходя к трибуне, на которой стояло руководство города, почётные граждане, рабочие, награждённые государственными наградами, орденами и медалями.
- Да здравствует героический рабочий класс страны Советов – ведущая сила в строительстве коммунизма.
-Ура!
- Юноши и девушки!
Настойчиво овладевайте марксистко-ленинским учением, достижениями науки, техники и культуры! Приумножайте славные революционные, боевые и трудовые традиции советского народа! Ознаменуйте завершающий год пятилетки ударным трудом и отличной учёбой!
А это про нас, про советскую молодёжь! Как не поддержать!
- Ура!!!
Закричал и малыш в коляске у Женьки.
- У-а, У-а.
Все смеются.
-Наш парень, советский. В коляске ура кричит.
Женька достал малыша и взял на руки. Тот замолчал. Лишь изумлённо оглядывался вокруг.
С трибуны его приветствовали руководство города с красными бантами  и передовые рабочие с орденами и медалями на груди.
Мы, с моей Галинкой, тоже кричали ура. Крепко держались за руки. И улыбались.
Скоро у нас будет свой Алёшка.
И мы тоже будем водить его на праздничные демонстрации.