Пока все живы и потом

Новый год Женя праздновала с красивой, как грех сестрой, пухлощёким годовалым племянником, похудевшей мамой, бросившим пить после второго инсульта папой. За столом никто не упрекал её в отсутствии детей и мужа. Все умолкли в этом году. Мама – первая. Упокоилась, когда снаряды прилетали, но реже, а иллюзии перемирия ещё не разлетелись вместе со стёклами и обломками балконного пластика, окровавленными бусинками, обгоревшими игрушками.
Теперь думала: «Хоть навестить всех можно. Хорошо, что бабушек похоронили в другом районе, и так повелось. Если бы на кладбище поближе – было бы хуже». Там воронка на воронке, мин неразорвавшихся полно, и многие могилы стали братскими – одну от другой не отличить. А вот церковь устояла – в ней службы проводились, но Женя не ходила.
Она приготовила всё как любили родные – холодец, «Оливье» и «Под шубой», запечённую курицу и пюре. Купила колбасы, сыра, икры, конфет, мандаринов, заварных пирожных. Охладила шампанское на балконе, под горячее поставила компот и коньяк.
Оделась в сестринское, красивое. Накрасилась, как она. Ёлку тоже купила. Сидела в окружении фотографий и старых вещей, не давала себе заплакать. Ибо как Новый год встретишь, так его и проведёшь. Хотя ни черта это не работает, а мечты не сбываются. В прошлый – были  все вместе, радовались, пели под гитару, собирали пазлы, а теперь вот сидит одна. Лакает коньяк, всё ещё оглядываясь – будто кто-то с упрёком скажет: «Ну, ты прям, как папа в молодости. Меры не знаешь». А она опомнится, смутится, оставит стопку, тайком потом выпьет, когда посуду будет мыть.

Новый 1995 год Женя встретила в больнице. Уже даже швы сняли, а родители не смогли её забрать: отец запил, а мать слегла с гриппом. Ехать из посёлка в город было некому. Дедушка порывался, но кто бы его пустил в метель по бездорожью. Совсем не утешало, что дома Женю ждали подарки: от Деда Мороза, общий семейный, два конфетных набора с работ.
В больнице было тоскливо. Вынужденные друзья по несчастью успели выписаться, остались лишь те, кому повезло угодить на койку под праздник. Женя плакала в туалете, чтобы никто не видел – боялась, что начнут успокаивать. Чужие мамы и так думали, что она своим не нужна.
– Женечка, а после праздников тебе точно есть куда ехать? Может, поедем к нам? У нас тоже посёлок городского типа, речка и лес. А в доме пять комнат. Сашке моей будет веселей.
Сломавшая копчик Сашка, ещё больше скисла. А потом, когда её мама вышла, спросила: «Ты же к нам точно не поедешь?!»
– Женечка, а у тебя мама вместе с папой пьёт?
– Женечка, а ты в семье одна? А братика с сестричкой у мамы просишь?
В больнице 31 декабря не было праздничного ужина, детей пожалели и не заставили перед сном пить кефир. Курицу запекали в тихий час, а потом долго проветривали, чтобы никто не унюхал. Тут же на кухне нарезались салаты, сыр и колбаса. Выпивку тоже купили загодя, Женя слышала, как в коридоре звенели в пакетах бутылки.
Решив, что все уснули, взрослые закрылись в столовой, включили «Что? Где? Когда?». Женя вышла из своей палаты и пошла в пустующую. Забралась на подоконник, не без труда, оперированная рука всё ещё болела, прижалась лицом к холодному стеклу. Подышала на него, нарисовала кривое сердечко. За окном взрывались петарды, сверкал фейерверк, доносилась песня, которую так любила мама – «Звездопад».
Женя потянулась выше, открыла форточку, которую не заклеивали даже зимой. Вдохнула колкий морозный воздух. Позвала: «Дед Мороз! Если ты есть, покажись живой!» Но какой там – никого не было. Повисела на форточке, пока уши не замёрзли. Испугалась, что к утру поднимется температура, придётся лечиться снова, и о возвращении домой можно будет забыть. Заплакала ещё раз. Да так громко, что в коридоре послышались шаги. Не включая свет, вошла медсестра Таня, сняла Женю с подоконника, отвела в палату. Поцеловала душистыми от шампанского губами. Хотя Женя ничего не спрашивала, сказала:
– Малыш, они, правда, не смогли приехать.
Утром Женя нашла под подушкой шоколадный батончик, такой мама покупала ей просто так, но это было не главное. Главное, что Дед Мороз приходил!
Через три дня за Женей приехали родители на красном «Запорожце». Кормили её в машине конфетами из первого новогоднего подарка и пирогом с рыбой, поили какао, заверяя, что дома ещё есть. В дороге Женю укачало,  мама давала ей дольку лимона и мятные леденцы, просила папу чаще делать остановки, в посёлок они приехали затемно. Мама долго отмывала Женю в ванной, причитая над тем, какая она мелкая и дохленькая. Переживала: «Теперь все точно подумают, что мы её не кормим».
Папа на радостях успеет набраться, пока доброта из него не уйдёт, они поставят ёлку. Мама, бегая между кухней и залом, прозевает, что муж уже приложится ко второй. После второй папа захочет идти добавлять – его не пустят, он разозлится и будет грозить взорвать дом, если хоть одна несчастная скотина встанет у него на пути. Кот Котя забьётся под диван, а пёс Гамик начнёт расшатывать во дворе свою прочную деревянную будку. Женя вспомнит о своих страданиях в больнице, в сердцах сбросит серебряную корону и закричит:
– Лучше бы вы меня не забирали!
У папы одна дочь – за водкой он не пойдёт. Мама заговорит с ним лишь в День Советской Армии. Ёлка будет стоять до 8 марта. Осенью родится сестрёнка, и встретит с ними новый 96-й. А дальше по-разному будет, но всё-таки хорошо. Будет, пока не кончится.

Ничего и не кончилось. Продолжилось, только иначе.
С утра Женя насобирает на рынке еловых лап, закажет такси, приедет на кладбище, разложит на могилах ветки и пакеты с конфетами.
– С Новым годом, родные!