Домик у бассейна

«В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла —на даче было это».
В. Маяковский

- Тётя Лариса со Светой на следующей неделе поедут отдыхать в Кисловодск, а нас попросили приглядеть за дачей, - сообщила мама, вернувшись вечером с работы.
Люба немного расстроилась, но вскоре успокоилась.  Ей сначала тоже захотелось поехать в Кисловодск или хотя бы куда-нибудь, но у мамы в этом году отпуск будет только осенью. Потом решила: раз уж на её каникулы никто не покушается, то иногда можно и съездить помочь на даче. 

Да и, по правде сказать, на тётиной даче было гораздо интереснее, чем на их с мамой. Во-первых, там был домик. Небольшой, но двухэтажный, из белого кирпича. На первом этаже находилась кухонька, она же и столовая, и гостиная, в углу которой хранился весь необходимый шанцевый инструмент: лопаты, вилы, тяпки и прочий садово-огородный инвентарь. В полу был люк, и, если его поднять, и осторожно спуститься по деревянной лестнице в тёмный и прохладный погреб, то там для Любы была главная радость - две дубовых бочки с солёными помидорами и огурцами. 

Бабушка квасила их так, как будто исполняла магический ритуал. Подготовка начиналась ещё в конце зимы, когда бабушка проверяла и подтягивала обручи на бочках. Бочки были старые, тёмные, ароматные. Весной она наполняла их водой, и они стояли, набираясь влаги. Когда поспевали помидоры, бабушка высчитывала по луне правильный день, творила молитву и приступала к священнодействию засольщицы: сливала воду, нагревала на костре чайник и окатывала бочки крутым кипятком. Затем выбирала самые красивые, спелые, мясистые плоды, перекладывала их листьями чёрной смородины, вишни, зонтиками укропа, молодым чесноком и мятой. Чтобы меньше было плесени, сверху посыпала горчичными зёрнами и клала хреновый листик, а потом придавливала круглым деревянным гнётом.

Люба была готова бегать вниз-вверх по шаткой лестнице с эмалированной миской и ложкой - «на пробу» по несколько раз на дню, а то и вообще не вылазить из погреба. Там возле бочек, а то иногда и сверху на одной из них, жила лягушка. Пучеглазая, зеленовато-буренькая с коричневыми пятнышками. И тётя, и мама, постоянно хватались за сердце и впадали в панику, когда её обнаруживали. Мама вспоминала, как ещё в детстве она от кого-то слышала, что есть такие лягушки, которые вцепляются в лицо ядовитыми зубами и от их яда нет спасения.  Бабушка с весёлыми искорками в глазах неизменно их успокаивала: «То в Америке такие лягушки, а от наших только бородавки, не бойтесь!»

А квакушка никого не боялась, смотрела прямо и весело. Ловила мух и комаров, за что бабушка её хвалила, а Люба осторожно гладила по гладкой, блестящей и нежной спинке и тихонько подбадривала: «Скоро ты станешь царевной, не грусти тут в темнице, лягушка.  Придёт Иван Царевич, поцелует тебя, и ты сбросишь свою шкурку, наденешь платье подвенечное, и поедете в загс.  А там для вас сыграют марш Мендельсона, он очень красивый».  И Люба вполголоса напевала мелодию, а будущая царевна внимательно слушала, а иногда звонко и радостно подхватывала.

Через месяц помидоры в бочке становились ярче и прозрачнее, разбухая от брожения внутри кисло-солёного ядрёного сока. При надкусе они взрывались мелкими газированными пузырьками под кожицей. И вкус у них был волшебный.
На втором этаже, под самой крышей находилась маленькая спаленка. Здесь помещались кровать и стол, радующий глаз весёленькой клеёнкой с цветущими ромашками. Но подушки и одеяла на кровати уже давно были насквозь пропитаны пылью, и сколько их не выбивай и не вытряхивай, лежать на них не хотелось. 
Любе нравилось обозревать из мансардного окошка все достопримечательности усадебного хозяйства: кучу досок и несколько брёвен для какого-то строительства, небольшой плёночный парник для огурцов, ровные грядки со светло-зелёными кудряшками морковки, острыми перышками молодого лука, компактную плантацию клубники, где под лопоухими листьями прятались яркие огоньки сладких ягод, рядочки кустов смородины, малины и ежевики.
 
Тётя Лариса часто ездила в командировки по всей стране, и откуда бы она ни возвращалась, обязательно привозила какие-нибудь саженцы, усики, прутики, корешки и семена новых сортов. С курортов привозились и вовсе экзотические, заморские диковинки. Люба узнавала новые слова и пробуя на вкус очередной выращенный маминой сестрой артишок, синий картофель или огурдыню, каждый раз загадывала новое желание.

На семи сотках развернуться мичуринским планам тёти было очень трудно, поэтому весной она давала волю своему творческому началу: заранее договаривалась с соседями, уж неизвестно, по какому курсу, они обменивались веточками понравившихся сортов, и делала прививки. Так у неё на простенькой сливе угорке вызревали фиолетово-синие, красные и жёлтые, сочные и сладкие плоды, на яблонях желтели и наливались соком груши, а на алыче красовались бархатными бочками золотистые абрикосы. Ухаживала она за ними трепетно, каждый раз заботливо обсматривая каждый кустик, каждое деревце, как первоклассника, перед отправкой в школу.

Путь от остановки до дачи представлял собой спуск с одного склона оврага и подъём на другой. В низине журчал небольшой, обложенный камнями источник.  Возле него всегда собирались дачники отдохнуть, поговорить и набрать в бутылки и прочие емкости вкусную студёную воду.  За полчаса дороги и остановки у родника, тётя Лариса успевала обсудить с владельцами других участков все заводские новости, тонкости ухода за своими зелёными любимцами, попробовать урожай, принять приглашение и потом заглянуть в гости.
Если они приезжали вдвоём со Светой, то возвращались в город уже на последнем автобусе в летних сумерках. К растениям сестра Любы относилась гораздо спокойнее. Её увлекало общение и внимание, особенно со стороны сильной половины дачного сообщества. Но и сама Света обожала кокетничать и производить театральные эффекты.

В зависимости от настроения и погоды, она придумывала себе роли и проигрывала их, испытывая соседей - сварщиков, литейщиков и сталеваров - на прочность. Она являлась перед ними то в романтическом образе барышни-крестьянки, прогуливаясь в лёгком ситцевом сарафанчике и соломенной шляпе, с букетом полевых цветов, которые собирала по дороге, то в хэбэшном камуфляжном костюме, чёрных ботинках, с кроваво-алой помадой на губах и пристрелянным взглядом милитаристки.  Голова у неё была гордо поднята, спина выпрямлена, достоинства – хоть отбавляй, и когда она начинала что-то говорить, просто, доверительно и непринуждённо, это воспринималось, как милость королевской особы.

Парни-работяги шалели, таращились, чувствуя себя избранными и наперебой угощали её дарами садов и огородов, выращенными их крепкими, трудовыми руками. Света на глазах у них томно надкусывала яблоко или сливу и благодарила заботливых мичуринцев за угощение самой искренней улыбкой.
Сестра была старше на восемь лет, но Люба помнила, как бурно они ругались и даже дрались в детстве. Уже будучи девушкой на выданье, она могла сколько угодно строить глазки, шутить и улыбаться, но Люба знала, как выглядит скандал в Светкином исполнении, и не желала никому из её доверчивых ухажёров стать участниками этой греческой трагедии.

В субботу мама разбудила Любу пораньше: «Пока не жарко быстренько позавтракаем и поедем, там сегодня поливочный день!»  Люба, спросонья ещё не разобрав, куда они поедут, радостно побежала умываться, и только выйдя из ванной, сообразила, что на тётину дачу.

В семь они уже стояли на остановке. Людей было ещё немного, утро золотилось первыми лучами, и настроение у обеих было бодрое. Ехать предстояло сначала в центр города до Стадиона, потом нужно было спуститься в подземный переход и перейти через дорогу, пройти один квартал вниз, повернуть на другую улицу, и уже там ждать дачного автобуса, который ходил по времени. Если ничего не нарушалось в этом алгоритме, то они добирались до участка за полтора часа, а если забежать в магазин и купить что-то поесть, то и больше. На этот раз мама ещё с вечера сварила пару яиц, положила в сумку четвертушку черного хлеба, а все остальное добудем на грядке, сказала она. Любе были поручено нести небольшое пластмассовое ведёрко и фляжку для воды.

Автобус подъехал уже заполненный, но народ на остановке оголтело ринулся к дверям. На некоторых пригородных маршрутах Люба видела аккуратные очереди, где люди спокойно дожидаются, а потом заходят и рассаживаются в салоне. Но здесь всегда царил нездоровый ажиотаж и неразбериха. Ещё пять минут назад они были женщинами и мужчинами, дедушками и бабушками, но как только перед ними распахивались двери автобуса, сразу превращались в оголтелую толпу, безудержно рвущуюся вперёд, как будто за дверями был рай или коммунизм.

Ехать пришлось стоя, было душно, жарко, Люба попросила рядом стоящего мужчину открыть люк. Но как только в переполненный автобус проникла струйка живительного воздуха, со всех концов раздались истошные крики сидящих старух: «Закройте, сквозняк! Ребёнка продует! Застудил нас насмерть!» Им отвечали рассерженные пассажиры помоложе: «Невозможно ж ехать в такой душегубке! Тулуп с собой возите, если вам холодно!»

Одна бабка послала своего великовозрастного, провонявшегося насквозь табаком «ребёнка» закрыть опасный для её жизни люк, и пока тот продирался к нему по проходу, ему оторвали карман брюк, двинули, как бы случайно, локтем по рёбрам, ну да чего не бывает в такой давке.
Уже почти у цели, ему загородил проход мужчина, тот, что открывал:
- Ты че тут руки тянешь, пошёл отсюда!
«Закрыватель» зло огрызнулся и попытался сдвинуть его плечом:
- А ты здесь чего хозяина строишь?

Снова завязалась склока с небольшой потасовкой, взбудоражившая бОльшую половину пассажиров, которые напрочь отказывались следовать поговорке «В тесноте, да не в обиде». Хотя, конечно, полноценно подраться не получилось именно из-за тесноты. Так и не выполнив бабкин наказ, великовозрастное дитя, позорно полезло назад, ожесточённо толкаясь и наступая на ноги.

Когда Люба с мамой вышли из автобуса, то обе были потные, помятые и сильно уставшие. Спускаясь вниз, мама долго не могла успокоиться:
- Как из сумасшедшего дома вырвались! Неужели нельзя как-то мирно договариваться, и что за люди такие?
Посмотрела на Любу и ахнула:
- А где же ведёрко?!
В руке Люба сжимала одну ручку, а ведро оторвалось и осталось в уехавшем автобусе.
-Ну, хоть фляжка осталась, и то хорошо. А ведро там найдём.

У родника остановились, Люба отвинтила крышку алюминиевой фляжки, присела на корточки и подставила горлышко под журчащую серебристую струйку. Пока набирала, почувствовала, как пересохли губы и рот, а язык приклеился к нёбу. Она поднесла фляжку к губам и, наслаждалась вкусной, ледяной ключевой водой, пока не заломило зубы.

- Не спеши, не глотай сразу, во рту подержи, пей маленькими глоточками! – беспокоилась и суетилась мама. - Ты же простудишься! Ну-ка, отдай сюда!
 Люба протянула ей фляжку, а сама подставила под желобок ладони, набрала пригоршню воды и подбросила вверх! Капельки ярко заискрились на солнце и пролились им на лица весёлым, коротким, бодрящим дождиком.

Подъём был довольно крутым. Справа и слева на небольших зелёных делянках уже трудились их счастливые владельцы, приехавшие ещё раньше на собственном транспорте или оставшиеся с пятницы с ночёвкой. Где-то вдалеке приглушённо раздавался короткий визг бензопилы, в утреннем мареве струился тонкий сиреневый дымок - предвестник шашлыков, у кого-то из приёмника задушевно и сладкоголосо пел Юрий Антонов: «Море, море, мир бездонный, Пенный шелест волн прибрежных. Над тобой встают, как зори, Нашей юности надежды.…» Сердце у Любы подхватило мотив и щемящее заныло.

- Надо лучок прополоть, а то пырей его задушит, клубничка вон ушки повесила, надо собрать ягоды и полить, пойди, посмотри, поспела ли смородинка и крыжовничек, проверь… - как из рога изобилия посыпались пункты плана «приглядеть за дачей».

Через пару часов Люба выдохлась и присела на брёвнышко. 
«Устала? - Крикнула с другого конца участка мама, - Возьми в домике табуретку, или там посиди! Отдохнёшь, будем помидорчики подвязывать!»
В домике было душновато, пыльно и пахло мышиным помётом.  Можно было, конечно, вымыть полы и окна, выбить подушки и вытряхнуть покрывала, распахнуть настежь двери, но прямо сейчас сил на это не было. Поэтому Люба кивнула, продолжая сидеть на месте и размышлять на свою любимую и неисчерпаемую тему, в которой хотела разобраться - странностей устройства жизни.

Как-то по телевизору показали передачу о дачах, где жили разные знаменитые писатели. Ведущий рассказывал, что даже само слово «дача» - древнее, русское и непереводимое на другие языки. Ещё в 17-ом веке государство давало именитым людям, в основном, и так не бедным, участки земли недалеко от города. 
У многих  русских классиков встречается какое-нибудь да упоминание: у Пушкина «гости съезжались на дачу», у Куприна выкрашенный в цвет надежды: «маленький уютный зелёный домик в пять комнат, с большой террасой и чудесными тополями вокруг», у Достоевского дача Лебедева «была небольшая, но удобная и даже красивая», а «дача Епанчиных была роскошная, во вкусе швейцарской хижины, изящно убранная со всех сторон цветами и листьями».

«А тут даже лавочки обычной нет», - печально вздохнула Люба.   А как увлекательно-заманчиво проводят жизнь на дачах чеховские персонажи! Да и у самого любимого и уважаемого ею писателя, было три дачи. Однако в Мелихово он не только писал рассказы и пьесы, но принимал и лечил там крестьян, да ещё и бесплатно! Вот какой действительно достойный человек.

Но то давно было, при царизме. А сейчас показывают эти двухэтажные красивые дома, знаменитых и не очень, ныне живущих писателей, которыми наделило их советское государство, и Любе грустно.  Потому что многих из них читать можно только под страхом расстрела. А попытка переложить в голове прочитанное на окружающую реальность, вызывает у неё внутренний конфликт и отторжение. 

Дачные прелести и развлечения знакомы ей с пяти лет. Она помнит тот странный вечер и долгие, взволнованные мамины и бабушкины разговоры на кухне, в которые она не вслушивалась. Люба знала, что завтра выходной, она ждала его и очень хотела уговорить маму пойти в парк, на любимую карусель с лошадками и оленями, потом вместе подойти и посмотреть поближе на колесо обозрения, на котором кататься ей пока не разрешали, а ещё попросить купить вкусной сахарной ваты, или красный леденцовый петушок на деревянной палочке…

Вместо этого они с мамой и бабушкой утром сели в автобус и ехали куда-то так долго, что Любу укачало и она уснула. А потом, когда мама разбудила её, и они вышли, то оказались в незнакомом месте, где все дома были низенькие, маленькие, в два-три окошка. За заборами кое-где лаяли собаки. Они шли по серой асфальтовой дороге. Потом дорога кончилась, и дома кончились, и началась тропинка, а вокруг зелёный-презелёный луг, и чистое небо. Люба  никогда не видела столько неба, столько простора, ей захотелось полететь легко, как пушинка. Она однажды летала во сне и это было так приятно. А если попробовать, разбежаться, оттолкнуться, вдруг получится?..

- Дай руку, а то ты на дорожку совсем не смотришь, споткнёшься и упадёшь. Скоро уже придём, - Мама переложила в другую руку что-то длинное, завёрнутое в мешок и завязанное верёвкой. Они двинулись по тропинке между высокой травой и зарослями кустарников. Следом поспешала бабушка короткими и быстрыми шагами, и Любе казалось, что сзади шуршит ёжик.

Они сошли с тропинки и прошли ещё немного, осторожно ступая по каким-то колючкам, оглядываясь по сторонам и что-то высматривая на земле.
- Кажется, здесь, - сказала мама и показала на вбитый в землю колышек с деревянной табличкой, на которой что-то было написано. От него тянулась тонкая верёвка к другому колышку подальше.

- Ждали, ждали и дождались… И за то спасибо, что ровненько. Господи, помоги в час добрый!
Бабушка перекрестилась, поставила на землю сумки, развязала поклажу и постелила на траву два освободившихся мешка.
- Садись, Любонька, отдохнём и начнём хозяйничать. Это всё теперь наше.
- Что наше? – Люба смотрела по сторонам, растерянно моргала глазами и не понимала.
- Дача. Дали нам земличку. А это - ценный инструмент, которым мы будем её обрабатывать, вот это лопата…
- У меня такая же была, только маленькая, я ею песочек копала и в ведро насыпала.
- Ты ж моя умничка! И тут будешь копать и нам помогать!   - заулыбалась бабушка и продолжила знакомить внучку с орудиями труда. — Вот это тяпка, ею травку пропалывают. А это топор.
Люба сразу вспомнила песенку из любимого мультика про «Бременских музыкантов», оживилась и развеселилась:
- Ба, мы будем разбойниками? Вот здорово!
- Да что ты такое говоришь, почему?
- Ну, как почему - работники ножа и топора, ты разве не знаешь? - и стараясь, чтобы было похоже, затянула с надрывом: «Пусть нету ни кола и не двора… …»
Подошла мама и глядя на бабушку покачала головой:
- Мы сюда что, песни петь приехали? Работа сама себя не сделает.
- Так мы работу с песни и начали! Под песню и работать веселее. Любочка, можешь походить, наши угодья посмотреть, только за верёвочку не выходи, а мы тем временем делом займёмся.

Бабушка с мамой взяли инструменты и стали осваивать целину.
Люба побродила по участку, цветов особо никаких не нашла, обнаружила несколько высоких тёмно-зелёных кустиков с нарядными, бархатистыми, острыми листьями. Она протянула к ним руку и тут же почувствовала резкую боль, как от ожога.
- Ай, меня кто-то укусил! - заплакала Люба.
Бабушка бросила лопату, подбежала и сразу всё поняла:
- Ой, да чего ж ты её трогала, это ж крапива!
Она плеснула с бутылочки холодной водой на Любину ладошку и подула:
- Не плачь, моё сердечко, скоро пройдёт!  А мы из этой кусаки суп сварим!

Люба села на мешки и стала смотреть, как бабушка с усилием вгоняет ногой лопату в землю, потом поддевает и переворачивает ком земли, из которого торчат стебельки и корешки растений. Она наклоняется, выбирает их и выкидывает подальше в кучу. Мама в белой косынке, склонилась и тяпкой рубит и рубит траву, но её всё равно вокруг целое море.

Люба услышала тоненький писк, и почувствовала как ей на щёку сел комар. Она хлопнула себя по лицу. Покружившись и попищав, комар перелетел на коленку. И только Люба прицелилась, подведя к щеке ладонь, чтобы его пристукнуть, как такое же серое и противное насекомое укусило её за плечо, которое сразу зачесалось.
Люба сидела нахохленная, сердитая, про неё как будто все забыли.
-  Ма-ам, а когда же мы домой пойдем?
- А что такое, Любочка?
-  Не нравится мне эта дача. Я домой хочу.
- Не капризничай, видишь, сколько нужно ещё сделать, мы же только начали.
- Так мы весь день до вечера тут будем! Дай мне тяпку, я вам сейчас эту траву всю…
Люба решительно вскочила, выхватила у мамы тяпку, размахнулась и со всего маху рубанула себе по ступне чуть выше пальцев.

Сначала было немного больно, а потом горячо. Мамино лицо побелело, и она смотрела на дочь с таким ужасом в глазах, какого Люба раньше никогда не видела. Она чувствовала, как из рубленой ранки бежит кровь, и вскоре её набралась полная туфелька.
- Ой, ты ж горе моё, да что ж это за наказание! – Бабушка в одну секунду сорвала какой-то листик, промыла водой и подбежала к Любе. – Давай ножку сюда! Сейчас подорожник всё полечит!
Повернулась к маме:
- А ты что стоишь, дай чем замотать рану.
И мама отживела, мигом стащила с головы косынку и оторвала несколько полосок, которыми забинтовали пострадавшую ногу.
- Посидите пока вдвоём, а я закопаю инструмент.  Надо поглубже вырыть канавку и хорошо присыпать, а то доброму вору всё впору.  Вот что в голове было, ребёнку тяпку доверить? Как ты ей топор не дала?!

А Люба сидела на коленях у мамы, прижавшись лицом к родному плечу, и ей было жалко-жалко, что она так сильно из-за неё испугалась, а бабушка её ещё и ругает.

Нога со временем зажила, но Любу пока не брали на дачу, оставляли на выходных с тётей и сестрой. Всю осень и зиму мама с бабушкой запасались семенами, обсуждали, что и где они посадят.

После снежной зимы, наступила затяжная весна, снег таял медленно, и земля благодарно напитывалась живительной влагой. А в конце апреля установились сухие, солнечные дни, и земля прогрелась.  И бабушка сказала: «Теперь пора! В выходные все вместе поедем сажать картошку».
 
Оглядев личный состав, бабушка пошутила: «Женский батальон прибыл!» И начала раздавать «оружие» и показывать «плацдарм». Работа нашлась всем: бабушка размечала каждую грядку верёвочкой и двумя колышками, мама с тётей копали, Светка ножиком резала картошку, а Любе дали маленькую железную кружку, которой она черпала из большого ведра золу и высыпала в лунку. Она старалась никого не задерживать, быстро набирала кружку, высыпала и снова бежала, даже вспотела от усердия. Бабушка подошла и тихонько её поправила: «Надо ниже наклоняться и сыпать на картошечку аккуратно, а то мы уже все как золушки, и не видать нам принцев никогда!» Люба потёрла лоб ладошкой и вздохнула: «Принцев надо искать на балу. Зачем мы на дачу приехали…»

Совсем скоро картошка проклюнулась светлыми ушастыми росточками, а ещё через время превратилась в крепенькие зелёные кустики. Люба ходила между рядочками и радовалась, что тоже участвует в таком интересном деле. Бабушка с мамой сказали, что для хорошего урожая всходы нужно окучить. Они взяли тяпки и стали нагребать невысокие аккуратные холмики вокруг кустов. А её усадили ждать на расстеленное поверх кучи высохшей травы покрывало. Люба сидела и не могла ничем заняться, с тревогой смотрела на равномерные взмахи их рук и боялась, чтобы ни мама, ни бабушка не поранились, как она прошлым летом. И когда они закончили работу и подошли к ней выпить воды, она почувствовала, что тоже очень устала.

В следующий их приезд Люба первая обнаружила, что вместо красивых ветвистых растений на грядке кое-где торчат обгрызенные кочерыжки, а на других кустах сидят пузатые полосатые жуки и жирные красные личинки.
-  Ой, боже, у нас даже в войну такого не было! – запричитала бабушка, взявшись за голову. – Что ж это за нападение?.. Прямо полчища их здесь! Пешком ходят!

Мама поставила сумки и побежала по меже к соседям. У них была паника и такие же «гости», которые безостановочно вгрызались в картофельную ботву и пожирали листик за листиком буквально на глазах.
- Всё, останутся теперь рожки да ножки от нашей картошки! И до нас добрался колорадос! - предрёк ещё один подошедший сосед. – Это такая американская гадость, для картошки хуже саранчи! Я читал, что его ни мороз не берёт, ни яды, только огонь!

Мама вернулась расстроенная и потерянным голосом рассказала, что увидела и услышала. Бабушка тут же всплеснула руками:
- Ну, я так и знала, что это американские жуки! Никогда от них ничего хорошего никому не было! Ох, чтоб они к ним назад вернулись!
И бабушка схватила сумку, вытащила из неё газету и стала рвать её на куски. Потом каждый накрутила на руку, свернула конусом и получилось три кулька:
- Сначала жуков пособираем, а потом вся другая работа. Надо спасать картошку от этих супостатов!
Люба скривилась:
- Я боюсь их. Они противные.
- Ещё какие противные! Мы для этой картошечки сколько старались: сажали, пололи, окучивали! Она, бедная, к солнышку тянется, а они ей все веточки пообгрызали!
Мама наклонила макушку кустика и встряхнула над кулёчком:
- Можно и вот так, Любочка. Соберём жуков, и будет у нас картошечка расти и радоваться.

Люба тихо кивнула и, сжав зубы, пошла вдоль рядочка, наклоняясь к каждому кустику. Когда кулёк наполнился копошащимися пестрыми насекомыми, молча отдала бабушке.

Спустя десять лет Люба не может вспомнить ни одного случая, о котором можно было бы сказать: «приехали на дачу отдохнуть». Всегда одно и то же: рук не хватает, рассиживаться некогда, всё важно, срочно и одновременно. Ну и бегом назад, чтобы не опоздать на автобус! Да и какая это дача: грядки огурцов, помидоров, свеклы, моркови, картошки, кабачков, гороха, фасоли и кукурузы, вперемешку с деревьями и кустами – только и остаётся прыгать между ними пушкинской белкой и петь тоненьким голосочком «Во саду ли, в огороде…»

Однажды в магазине «Спорттовары» Люба увидела белый верёвочный гамак и с восторгом повернулась к маме:
- Давай купим! Это же идеальная вещь для дачи!
Мама непонимающе уставилась на гамак:
- Зачем он нам?
- Как зачем? Сидеть, лежать, качаться! Вы с бабушкой постоянно устаёте, столько раз говорили: то спина болит, то поясница не разгибается, а в гамаке можно полежать, отдохнуть на свежем воздухе!
- Если на дачу приезжать лежать, над нами весь завод смеяться будет. На даче трудиться надо, а лежать дома.

Потом про «новую идею» мама рассказала бабушке, и они ещё долго посмеивались и пожимали плечами, искренне удивляясь, как такое могло прийти в Любину голову.
Со временем у Любы появилась ещё одна задумка, даже больше - заветная мечта, о которой она никому не говорила, наученная первым неудачным опытом с гамаком.  Она терпеливо ждала своего часа, чтобы осуществить, казалось бы, утопическую и недостижимую мечту.  И вот сегодня, упыхавшись в жаркий день на грядках и переводя дух на брёвнышке, Люба вдруг почувствовала, что именно здесь и сейчас пришло время воплотить её в жизнь.

На даче должен быть бассейн.
Его необходимость была очевидной и очень заманчивой.
Люба ослепительно ярко представляла, какой прекрасной была бы тогда жизнь.  Вот ранним утром она выскакивает из сонного домика, бежит босиком по росистой дорожке, с разбега прыгает в бассейн, фыркая от удовольствия и свежести брызг, потом растирается махровым полотенцем, набираясь сил и бодрости на весь день.

В полдень, ударно потрудившись, неспешно окунается в прогретую воду, чтобы смыть пыль, пот и усталость.
Вечером, умиротворённо и безмятежно она плещется в оранжевых тёплых лучах закатного солнца, льющихся сквозь кроны деревьев, среди текучих прозрачных теней постепенно расслабляясь и готовясь к сну.

А ночью можно будет подойти к маленькому окошку и любоваться отражением месяца и звёзд в тёмном водяном зеркальце.
А когда её на даче не будет, всей этой роскошью смогут наслаждаться тётя Лариса и Светка.
Выстроить на шести сотках воздушный замок было более реальной задачей, чем бассейн. Но Люба, как истинный Водолей, а в душе определённо русалка, что называется, поймала волну, и перед ней открылся ясный и прямой путь. Она встала, крикнула маме: «Сейчас приду!» - и вышла за калитку.

Пройдя несколько участков по узкой дачной улочке, она остановилась возле невысокого, но добротного заборчика, выкрашенного в одуванчиково-жёлтый цвет, приподнялась на цыпочки и заглянула, чтобы узнать, тут ли хозяева.
Прямо перед ней внезапно выросла фигура крепкого парня в выцветшей на солнце тельняшке:
- А кто тут зырит что потырить?
Люба от неожиданности ойкнула и попятилась назад.
- Люба, привет! Ты чего так пугаешься, правда, что ли? – на его скуластом загорелом лице блестели глаза, зубы и пот на лбу.
 - Заходи, - он распахнул калитку, - посмотришь, чё я тут развёл на 16 аршинах. Сейчас только фэйс сполосну.

Он подошел к металлическому рукомойнику, который был прикручен проволокой к стволу дерева. Сосед нажал на носик аппарата, и вода тонкой струйкой потекла в его широкие мозолистые ладони, сложенные лодочкой. Он плеснул холоднячку себе в разгорячённое лицо и за шею, а потом вытерся чистым вафельным полотенцем.

У Любы на даче тоже был рукомойник, только синий пластмассовый. Они с бабушкой купили его в хозяйственном магазине. Но этот так весело сиял, бликуя от лучей, особенно круглая пимпочка на крышке, что напомнил Любе весёлого румяного человечка в шапке с помпоном. Ей захотелось улыбнуться ему в ответ.
Хозяин заметил это и похвастался:
- Сам сварил в цеху!
Полюбовавшись на произведение  мастера, и сделав комплимент его золотым рукам, Люба решила перейти сразу к делу.
- Серёжа, я к тебе по очень важному делу.
- Давай, садись вот сюда, рассказывай,  - они подошли к небольшому домику, где на террасе стоял плетёный из лозы круглый столик и два таких же кресла.
- Ну, во-первых, тебе привет от Светочки.

Люба знала, что Сергей всегда с особой симпатией относился к её сестре, и несколько раз видела, как он помогал ей донести до автобуса сумки или вёдра. А когда был за рулём своего мощного, блестящего зелёного  «Урала», подвозил. Посадив в коляску и заботливо укрыв брезентовым тентом тётю Раю, он давал Свете второй шлем и, не сводя  с неё  блестящих глаз, решительно и весело командовал: «Держись за меня покрепче!»

Вот и сейчас, он сразу он начал жмуриться, как кот на солнышке, а Люба вдохновенно продолжила:
- Тёте Ларисе дали путёвку в санаторий, и Светочка поехала её сопровождать, в Кисловодск.
Серёгино лицо накрыло тенью набежавшего облачка.
- Но они скоро вернутся, отдохнувшие, поздоровевшие, загоревшие…
Солнышко снова выглянуло.

- Путёвку им дали горящую, прямо очень срочно нужно было ехать, Светочка так хотела сама зайти…
Парень по-щенячьи склонил короткостриженую голову на бок.
- Попрощаться?
- Да, конечно! Так расстроилась, что не получилось! А ещё просила помочь им на даче.
- Не проблема. Что нужно?
-  Очень даже проблема. Это ты на русского богатыря похож, а Светочка, как тростинка, тонкая, хрупкая, да и тётя Лариса тоже вот приболела. Вырыть небольшую яму надо. Я покажу где. Светлана будет очень, очень благодарна!

Люба до глубины души прониклась своим вымыслом. Она порывисто прижала ладошки к груди, с восторгом глядя соседу прямо  в глаза.
- Сейчас прикину, чтобы всё у нас срослось, - Серёга потёр рукой подбородок и уверенно кивнул, - через час.
- Сегодня?! Класс! А точно получится?
- Сказал, как сваркой отрезал! Готовьте лопату.

Ликующая Люба прибежала на участок и, стараясь придать себе самый спокойный вид, подошла к маме.
- Встретила Светкиного Сергея, того, что на мотоцикле ездит, - Люба махнула рукой в сторону, где только что была, -  он сказал, что через час зайдёт. Тётя Лариса, вроде, просила его какую-то яму тут выкопать.
-  А что ж она мне ничего не сказала? Какую яму?
- Не успела, наверное, замоталась. Им виднее, какую яму. Потом спросишь, как приедут. Главное, что мы тут. Что нам ещё осталось сделать?
- Давай помидорчики подвяжем, их тут хоть и немного, но одной неудобно. Вот тебе колышки, втыкай в землю, только смотри, подальше от корешков, чтоб не повредить. А я буду верёвкой стволики подвязывать.

Как только они закончили, и мама ушла за чем-то в домик, Люба быстро схватила четыре колышка и, сверившись со своими идеальными размерами, давно просчитанными в её воображении, воткнула их по четырём углам будущего бассейна, чуть левее от входа. И тут появился Сергей: в лихо повязанной на голове бандане, с голым торсом и со своей сверкающей  наточенными  острыми краями лопатой.
 
Любе сразу представилось, как он в чёрной кожаной жилетке, наклонившись вперёд,  крепко сжимает коленями стальные бока своего байка, его правая ладонь уверенно лежит на рукояти газа, легко придерживая лапку тормоза одним пальцем, и его стальной конь послушен малейшему движению хозяина…
- Ну, генподрядчик, показывай, где чего копать, - улыбаясь и красуясь рельефными мускулами, вызвался, ничего не подозревающий  «исполнитель».
Люба про себя тихонечко усмехнулась.
- Вот, здесь, Серёжа, и без тебя никак…
И она показала на огороженный колышками прямоугольный кусок земли.

Сергей присвистнул и вытаращил на неё серые глаза, отчего Харли-Дэвидсон под ним в один миг преобразовался в печку, а сам он стал похож на сказочного Емелю.
- Да тут три на четыре! Как фотка на пропуске, только в метрах! А глубина какая? 
- А глубина постепенная, чтобы на том конце мне по плечи было.
-  Я не понял, это что, братская могила?
- Нет, Серёжа, это будет бассейн. Можно будет, поработать и отдохнуть, поплавать. А вот тут, - плавно обведя рукой площадку рядышком, показала Люба - расстелить большой плед и позагорать…
Серёга коротко выдохнул, поплевал на ладони и с силой вогнал лопату на штык в землю.

Через пару часов он весь взмок, покраснел и пыхтел, но упорно продолжал углублять прямоугольник, вгрызаясь в землю с настойчивостью роты стройбата.  С двух сторон ямы уже возвышались аккуратные, довольно  высокие холмики земли. Время от времени Сергей останавливался, прищуривался, а потом выверенными движениями быстро срезал лезвием лопаты неровности грунта, ровняя края стен ямы, как по линейке. Мама глядела на него попеременно с ужасом и одобрительным интересом. Но, то ли его уверенный вид, то ли полнейшая Любина безмятежность успокаивали её, не давая впасть в панику.

- Ты смотри какой парень трудяга, у нас на участке даже химики так не впахивали, - тихонько проговорила мама, - роет, как целая бригада.
Серёга рассмеялся, чем окончательно смутил маму, лихо подмигнул и выдал:
- Два солдата из стройбата заменяют экскаватор. А ракетных войск солдат заменяет весь стройбат!

А вот Люба задумалась. Глядя, как выкладывается по полной Сергей, и, представляя, как завтра он будет отходить от этих трудовых подвигов на заводе, ей стало совестно предлагать ему приступить к следующему этапу воплощения своей мечты. Она перебирала в памяти всех Светкиных ухажёров, прикидывая, кому  из них можно предложить вкопать по углам четыре толстых бревна, высотой в Любин рост.

И тут ей вспомнились слова тёти Ларисы: «Петро - парень видный, хваткий, безубыточный». А следом возникло круглое лицо, с хитроватыми карими глазами, глядящими чуть исподлобья, и широкий разворот плеч. Хотя слышалась в тётином голосе какая-то едва уловимая нотка иронии, но Любе некогда было разбираться в интонациях, время не ждёт. Прикинув, что Сергей будет копать ещё не меньше часа, она взяла охапку травы и сухих веток и под видом похода к оврагу тихонько и незаметно ускользнула на улицу. 

По пути где-то бросила свою ношу и ускорила шаг. «Только бы он сегодня был, только бы застать его», - твердила Люба, выискивая глазами его небольшой щитовой домик с новой зелёной черепичной крышей.
У входа возле калитки росли яркие розовые мальвы и стояло старое погнутое ведро без дужки, с трафаретной надписью чёрной краской - «Для битого стекла».
Во дворе, под большим навесом у верстака, заставленного баночками и коробочками с гвоздями и шурупами, болтами и гайками, свёрлами и метчиками, стоял хозяин, зажимая какую-то железяку в тиски.

Вокруг расхаживало целое стадо разноперых кур: белые, золотисто-рыжие, пёстрые. Все они квохтали, деловито поводя зубчатыми красными гребешками и греблись в земле, выискивая мелкие камешки и червяков.
- Здравствуйте, Петр, - осторожно начала Люба.
- Здрасте, – без улыбки вопросительно шевельнул густыми чёрными бровями владелец «фазенды».
- Я к вам с поручением, от Светочки. Она моя двоюродная сестра, а меня Люба зовут. Какие у вас куры красивые, справные, как моя бабушка говорит.
- Потому и справные, что жрут, как нанятые без продыху. Хорошо, ещё не повёлся - уток не завёл, мне тут один всё расписывал выгодно, выгодно, - те проглоты вообще всё подряд метелят. А что за поручение у тебя?
- Так они и яйца несут, не такие, как в магазине, а домашние, вкусные, с оранжевыми желточками. 
- За это спорить не стану, вкусные и для здоровья полезные. Я их по утрам сырыми пить люблю, особенно, если с похмела, хорошо идут. А скорлупой смородину да помидоры, да огурцы подкармливаю, тоже ничего так, зеленеют. Если вы яиц хотели, так мне собрать надо пару-тройку дней, а то вчера соседям напротив последние продал.

Люба посматривала на ухоженные, словно разлинованные грядки, на узкие дорожки между ними, похожие на ровные проборчики, на которых ни травинки, ни соринки, и думала сразу о нескольких вещах одновременно: какие разные парни всё-таки нравятся её сестре, или, если наоборот, как она ухитряется нравиться таким разным? И как же его заманить к ним на дачу?

- У вас тут кругом чистота, порядок.  А куда же вы деваете мусор?
Лёгкая самодовольная улыбка проскользнула по лицу, но тут же сменилась на озабоченное сосредоточенное выражение.
- Всё что гниет - в компост, а все что горит - в печку. Стёкла в ведро, там, на входе стоит, и вот пока не знаю, надо что-то с ними придумать.

 - А у нас одни женщины в семье остались,  – Люба глубоко вздохнула. - Меня отец бросил, у Светочки в прошлом году умер, тётя Лариса болеет, поехали они в санаторий подлечиться. Мы с мамой будем тут пока на хозяйстве. Так тяжело, когда нет крепкого хозяина. «Бедная баба из сил выбивается / Столб насекомых над ней колыхается/ Жалит, щекочет, жужжит!» Помогите нам, Петя!

Парень оторопело вытаращился на Любу.
- Ты чё, перегрелась, что стихами заговорила?
- Ничего не перегрелась, это Некрасов так писал: «В полном разгаре страда деревенская / Доля ты! — русская долюшка женская! / Вряд ли труднее сыскать.» Мы в школе проходили. Ещё «Кому на Руси жить хорошо».
- Мы и без Некрасова знаем кому, телевизор смотрим.
- Петя, мы вас очень просим! Четыре брёвнышка вкопать нужно и всё. А Светочка приедет, отблагодарит по-соседски!

Пётр скептически хмыкнул.
- Да помочь, оно можно, конечно. Только тут у самого работы непочатый край, а времени в обрез! Вот дом, к примеру, взять. Ты не смотри что он снаружи такой. А внутри, знаешь, сколько ещё отделки? А где деньги брать? Сейчас зима придёт, куда я это дену, скажи? – он ткнул пальцем на верстак и кучу каких-то деревянных и железных заготовок. – Курам в столовой объедки собираю, таскаю, а они жрут, окаянные, как перед пропастью!

- Пётр, да разве вы мало зарабатываете?
- Чтобы там нормально зарабатывать, нужно хотя бы пятый разряд получить, а ещё лучше шестой.  Мне платят четыре с полтиной за сутки, и то это если план выполняю. А токаря 6-го разряда получают шесть рублей!  Они все уже пенсионеры, а им и доплаты, и разряды. А нафига этим старперам это теперь? Тут пашешь, как вол, и всё как в прорву, ни построиться, ни жениться… Слушай, Люб, а тётка твоя, она же в тарифно-квалификационной комиссии, но к ней и на кривой козе не подъедешь, такая строгая.

Лиза обрадовано замотала головой. 
- Она не строгая, она справедливая! И рабочих уважает, особенно квалифицированных! Они с мамой ещё в школе мечтали стать крановщицами, чтобы помогать, чтобы облегчить труд рабочих, но у мамы мечта сбылась, а тётю родители заставили в институт поступать. Но она всё равно очень любит трудовых людей!
- Любит, говоришь? – Петя что-то ещё быстренько покумекал, потом решительно махнул рукой, - ну, пойдём!
- Как, прямо сейчас?
- А чего тянуть, сейчас только курей в сарай загоню и веди!
Люба вспомнила Серёгу с его лопатой, испугалась и залепетала:
- Нет, нет, никак нельзя, мы сейчас с мамой уже домой едем...
- Ладно. Тогда завтра в восемь буду.

Утром они встретились снова.
- Вообще-то в воскресенье работать грех, - первое, что заявил Петр, явившись ровно в восемь.
Мама вопросительно повернулась к нему.
- Ни бог, ни партия не требуют, - продолжал он, цепко осматривая взглядом судебного пристава каждый квадратный метр участка, будто пришёл описывать его за долги.
- А наша бабушка говорит, что Бог тружеников любит.
- А по трудовому кодексу работа в выходные и праздничные дни оплачивается вдвойне.
- И правильно! Вы это с тётей Ларисой и Светочкой обязательно обсудите потом в деталях. Вот эти брёвнышки, смотрите!

Брёвна были сухие, два метровых и два по полутора метра. Пётр тяжело вздохнул, выбрал поменьше и, кряхтя, проволочил по земле к яме. Потом лопатой отбил круг, вырыл в углу ямы небольшое квадратное углубление, опустил вниз бревно и собрался закапывать.

Тут совершенно неожиданно вмешалась мама:
- Так они держаться не будут, надо поглубже выкопать. И чтобы не сгнили через год, щебёнки с песком насыпать, а потом цементиком залить.
- Мам, откуда ты это знаешь? – всполошилась Люба.
- Ну как откуда? Мы с тётей Ларисой, когда у нас на даче сарай строили, так делали, и он уже десять лет стоит, как скала.

«Только бы здесь где-нибудь был цемент, за домом кучка гравия точно была», - лихорадочно начала соображать Люба. Она метнулась в дом, схватила ведро и сунула в руки Петру.
— Вот, для гравия, наберёте за домом.
 Петр, сжав тонкие губы и недовольно сопя, поплёлся за угол.
- Мам, а где у них тут цемент? – спросила Люба, как нечто само собой разумеющееся, но внутри всё напряглось и сжалось в пружину.
- Да вот если б же они мне заранее сказали, а то всё с бухты-барахты. Сейчас поищу, кажется, был один мешочек за корытом, завалили тут его, заставили… Есть, вот он!  Люба счастливо выдохнула. Удача на её стороне! Скоро здесь  будет бассейн, и ты, мамочка, тоже будешь отдыхать, освежаться, а не только спину на грядках гнуть.

- Люб, иди сюда, - позвал Пётр, - держи бревно ровно, чтоб не упало, а я засыпать буду.
После второго коротенького брёвнышка, он достал большой коричневый клетчатый платок и начал обтирать сухое лицо.
- Ох, и умаялся я тут, рано встал и с утра на ногах…
- Может быть, водички принести, - предложила сочувственно мама.
- Да я и так на 80 процентов из воды состою, посущественнее бы чего…
- Ой, а мы взяли только по яичку да хлеба четвертушку, но ничего, сейчас на грядке огурчиков, помидорчиков соберём, - разволновалась, засуетилась мама.
- И чеснока, и лука зелёного!

Подкрепившись, Петр встал, потягиваясь и позёвывая.
- Часочек бы соснуть хорошо было после трудов праведных.
- А как же там куры без вас? - напомнила ему Люба и чуть не пожалела.
- Корова не доена, куры не кормлены, а я сразу к вам, что ж я за хозяин такой? – всполошился он, - всё,  надо кончать эту работу.

Оставшиеся брёвна он протащил, пошатываясь, пыхтя и отдуваясь, отчего у Любы сразу перед глазами возникли все одиннадцать бурлаков с известной картины Репина. Намешал щебень с песком, высыпал в ямки, развёл цемент и, как столетний дед взялся за поясницу.

- Ну, притомился я с вашим бассейном. Это ж как им хочется барствовать, приезжать загорать да прохлаждаться?! А я всё в работе, как жук в навозе. Мне в санаторий давно пора. Кстати, а у твоей  тётки в профкоме, наверняка, есть связи, может, она бы и мне путёвочку выбила? Ты скажи ей…

Пока Люба держала вертикально брёвна, Пётр, заливал их цементным раствором и засыпал землёй. Он всё бубнил  и бубнил,  то, жалуясь на невыносимо тяжёлый труд, то предприимчиво повышая  цену своих услуг. Люба кивала, соглашалась, смотрела прямо ему в глаза и обещала. Ради мечты она была готова на многое.
К обеду у мамы закончились полезные советы, у Пети брёвна, а у Любы сила духа и сила воли. Все умаялись, но работа была сделана.

У калитки его хозяйственный взгляд зацепился за какой-то кустик с красными ягодами, похожими на что-то среднее между малиной и шелковицей.
- О, а это что за куст? Я такого не видел ни у кого! Съедобные?
Он уже сорвал ягоду и поднёс ко рту.
- Да, съедобные. Только на желудок вредные.
- А зачем он тут растёт, место занимает?
- Тётя Лариса говорит, от воров - для науки.
Петя хмыкнул и одобрительно улыбнулся.
- Мудрёная тётка, надо будет у неё черенок попросить.

Душевные переживания, связанные с внезапным поиском стройматериалов, не прошли даром. Теперь у Любы появился полезный опыт. И поэтому, прежде чем двигаться дальше, она проверила, есть ли материал для следующего этапа строительства. Доски были. Довольно большая беспорядочная куча перед домом. А вот кафеля, чтобы потом обложить стенки, не было. Ни на даче у тёти Раи, ни в магазинах. Его доставали только по блату, который у Любы, понятное дело, отсутствовал. Цемент тоже закончился.  Но она решила так: раз уже два человека ей помогли, значит это знак судьбы, и руки опускать нельзя. Бабушка всегда в трудных ситуациях говорила ей: «Просите – и вам дадут, ищите – и найдёте, стучите – и вам откроют». То есть, конечно, не бабушка автор этих слов, а Левий Матфей, но если во что-то очень сильно верить, то всё получится. А Люба бабушке верила.

В следующую дачную субботу было решено навестить ещё одного Светкиного рыцаря. Люба знала о нём, что он столяр, но не простой, а элитный, краснодеревщик.  И Света, и тётя Лариса говорили о нём с уважением, что он был за границей, и не по туристической путёвке, а как специалист, от завода. Хотя и называли его попросту Толик. В отличии от Серёги и Петра, он был более сдержан или, может быть, даже застенчив.
Потоптавшись и посовещавшись, сама с собой, она решительно вошла во владения мастера. В глубине участка, посреди ярко - зелёного ровно подстриженного газона стоял обычный щитовой домик, а к нему вела волнистая дорожка из белой мраморной крошки. 

Перед домиком красовалась причудливая многоуровневая клумба. В самом низу в продуманном беспорядке уложены серые каменные валуны, выше булыжники поменьше, сквозь которые прорастало такое количество растений, что она вся казалась пёстрой, жужжащей, звенящей, и благоухающей.

Осторожно пройдя по хрустящей дорожке, Люба остановилась возле стайки карликовых хвойных деревьев, напоминающих детишек, играющих у крылечка.
Из дома вышел невысокий молодой человек в джинсах и простой белой футболке, закрыл дверь на ключ, подёргал ручку, чтобы ещё раз проверить, и направился к выходу. Он чуть было не прошёл мимо неё, но потом, увидев, остановился, и сосредоточенное выражение на его лице сменилось  на удивление.

- Люба? Привет! Ты ко мне?
- Здрасьте, да.
И она в очередной раз она принялась излагать «просьбу Светочки».
- Светочка говорила, что размеры её благодарности будут безграничны, - широко и искренне улыбаясь, интриговала Люба.
Толик слушал молча, а потом в его серых глазах мелькнуло сомнение.
- А ты не перепутала, она точно меня просила об этом? Они с Петькой всё шушукались последнее время…
- У Петки они с мамой яйца куриные покупали, - не дав ему развить это предположение, убедительно пояснила Люба. – А про вас она говорила, что никому такую работу не доверила бы, только вы с вашими золотыми руками могли бы это сделать.
- Да откуда она это знает? – всё ещё колебался Толик.
- Так весь завод это знает. И даже я!
Парень снисходительно и застенчиво улыбнулся, но по всему было видно, что ему очень приятно и лестно.
- Иван Афанасьевич, мой наставник тоже так считает. Когда делегацию по обмену опытом набирали для поездки во Францию, его спросили, кого он с собой возьмёт, он именно меня порекомендовал.

- А где вы были, расскажите?
-  В Марселе, на заводе работали.
- Я думала, что во Франции только духи делают и моду создают.
- Ну, ты даёшь! Это же «порт империи» - второй по величине город страны, после Парижа. Под Марселем железную руду добывают, и там же металлургический комплекс мы им помогали строить.  Там только в порту этих заводов тьма: нефтеперерабатывающие, химические, судостроительные, стройматериалов…
- А вы с французами общались? Какие они?

- Конечно, общались, даже выпивали. Нормальные, в основном, здороваются, улыбаются, чуть захмелеют, целоваться лезут, на наших похожи. Я, правда, одному чуть в морду не дал, спасибо, Иван Афанасьевич остановил, а то был бы нам международный скандал.

- Ничего себе! За что?
- Да вот же, за что…Зашли после работы с Афасьичем в бар, взяли вина, сидим, как люди, о футболе говорим. Смотрим, двое слесарей с участка, где мы работаем, зашли, мы им рукой помахали, давайте, мол, к нам, ребята. Выпили по чуть-чуть, слово за слово, заспорили, забил бы мяч Платини нашему Дасаеву или нет. Я, конечно, говорю, у вашего Платини ни удара, ни физухи, вообще без шансов. Хоть весь «Сент-Этьен» ставьте.  Пьер, покраснел, лопочет, что он король Европы, бьёт себя в грудь, прикольно, короче… И тут второй, который Жан, говорит: «А я считаю, что футбол — это игра для девочек, а мужская — это регби». Ну, вот тут Иван Афанасьевич мою руку и перехватил, а то вломил бы я ему и за девочек, и за восемьсот двенадцатый год по полной.

- Ну а сам город какой, чем от нашего отличается?
- Погода, примерно, как в Сочи, только он в два раза больше, есть метро, трамваи. Улицы только не нормальные, у нас ровненькие, кварталами, а там все по диагонали. А вообще знаешь, чем ещё: у них улицы чище, чем у нас, а у нас в цехах чище, чем у них на улице.

- Это как?
- Вот представь: мы работаем на станке, тут ихний Пьер подходит, и руками машет, останавливайте станки, дескать, я их сейчас смазывать буду. Мы ему говорим, да как же так, мы работаем, вот закончим, сами его в порядок приведём. Он разволновался, неужели вы сами их моете, смазываете, а что же у вас слесаря делают? Мы ему отвечаем, что наши слесаря в каптёрке целый день в карты играют и телевизор смотрят.
 Люба прыснула и развеселилась.

- А на следующий день он прямо с утра к нам на участок приходит и говорит: я, социалист, голосовал за Миттерана, мы хотим тоже строить социализм, чтобы у нас были достойные зарплаты, пособия и пенсии. Вчера рассказал супруге о вас, и мы вас приглашаем в выходные на обед.  Посмотрите, как живёт рабочий класс во Франции.

- Интересно! И как они живут?
- Слушай, - Толик усмехнулся, - Там метро каждые три минуты ездит, но он нас в гости повёз на своей машине, такой новенькой, блестящей, навороченной, у нашего директора завода такой нет. Ехали долго по каким-то запутанным и узким старым улочкам, он то ли в пригороде живёт, то ли деревня это была, я не понял. Останавливаемся возле большого золотистого домика с черепичной крышей и белыми ставнями. Всё вокруг в зелени, кустики подстрижены, газоны ровненькие, ухоженные. А во дворе бассейн, не меньше, чем у нас в школе был.
Люба аж подпрыгнула.

- Прямо возле дома?
- Да, выходишь, два-три метра и можно нырять. Вода чистая, голубая, на солнце нагретая.  А возле бассейна под большим белым зонтиком шезлонги, кресла стоят и столик маленький для напитков. Вокруг виноград, апельсиновые деревья, и такая знойная мулатка с корзинкой фруктов. Видела картину Брюллова «Итальянский полдень»?

Люба жадно слушала, ловя каждое слово и представляя чудесные картины, описанные Толиком. Она быстро кивнула.
- Очень похожа, только посмуглее. Я Афанасьичу шепчу: «Вот тебе и социалист, а на деле-то колониалист-плантатор!»  И тут он её целует и представляет нам: это моя жена Адель. Мы, когда ещё собирались ехать, нас парторг предупредил, что французы любят подарки. Я сделал несколько деревянных резных шкатулок, а Иван Афанасьевич накупил пряников тульских,  и вот тут они очень кстати пришлись. Мы их хозяйке преподнесли, а она сразу заулыбалась, а зубы у неё белые, как сахар, на ломаном русском говорит: «Добрый день! Здравствуйте! Добро пожаловать!» и приглашает нас в дом.
 
- А они вас чем-нибудь угощали, а то говорят, что к иностранцам со своей едой приходить надо?
- Ой, да много чем угощали. Они такой стол накрыли, что мы просто обалдели. Сначала закуски, оливки, сыр, вино, а потом хозяйка подала ихний знаменитый суп буйабес.  Вкуснее я не пробовал, наваристый, ароматный, если бы дома, так я три тарелки съел бы.

- А из чего они его варят, может, можно его и тут приготовить?
Люба любила готовить и даже когда читала художественные книжки, всегда отмечала кулинарные описания, и поэтому приготовилась запоминать заморские ингредиенты. Толик снисходительно посмотрел на неё.

-  Из морского петуха, морского скорпиона, морского волка, устриц. От пяти до двадцати видов рыбы они туда кладут, и готовят на белом вине.  А мы тут из чего сварим: из хека и минтая? Ладно, не расстраивайся, слушай дальше, - Толик вздохнул и мягко продолжил, - перешёл наш обед плавно в ужин, сидим на террасе при свечах, с залива свежий бриз дует, а наш Пьер всё подливает нам и подливает.
- А что подливает? - не сдержалась Люба.
- Ну, в том-то и дело, что подливает анисовую настойку пастис, а он у них высоких градусов. И сначала он его водой разбавлял раз в пять, а потом все меньше и меньше, а под конец стал наливать совсем чистый. Мы, конечно, сразу просекли, что он чего-то от нас хочет, но ждём, марку держим. И вот он, наконец, решил, что мы «созрели»,  и так, как бы, между прочим, спрашивает:
- А вы можете в посольстве походатайствовать, чтобы я переехал к вам в СССР?
У моего наставника очки чуть с носа не свалились. Он поверх их глянул, и строго его спрашивает:
- Зачем это?
- Хочу к вам слесарем устроиться. У вас в Советском Союзе социализм полностью победил, а у нас работы до фига, налоги громадные, и когда ещё мы добьёмся хорошей жизни неясно.
- Значит, ты хочешь, чтоб сразу на всё готовое? Чтобы наступила нормальная жизнь нужно не ждать, а бороться за неё...

Люба не выдержала и горячо и вдохновенно заговорила, стараясь быть убедительной:
- Правильно Николай Афанасьевич говорил! Мы должны сами строить и обустраивать свою жизнь! Я столько лет мечтала о бассейне, - тут она запнулась и быстро поправилась, - мы со Светочкой мечтали! Анатолий, это не причуда, вы же сами видели, как люди живут. А у нас на дачах днями и ночами, как рабы гнут спины, гробят своё здоровье, не имея возможности ни отдыхать, ни любоваться природой, к которой они все так тянутся…

- Наши дачи - это вообще государственное преступление, Люба, - согласился Толик.
- Ну если мы это понимаем, и не хотим так жить, помогите нам. Мы уже большую часть работы сделали! Совсем немного осталось…
- Ладно пойдём, покажешь, что вы уже сделали.

Толик осмотрел яму с вкопанными с четырёх сторон брёвнами, остановился возле кучи неструганных досок и долго молча озирал её, словно невиданное зрелище. Потом также молча повернулся и ушёл.

Люба запаниковала. Вопросы, пулемётной очередью стучали в голове. Что не так? Что делать теперь?
Через полчаса Толик вернулся с огромным рюкзаком набитым инструментами.
Не спеша, вдумчиво принялся за работу. Что-то померил, что-то распилил, несколько раз легко прошёлся рубанком по каждой досочке, проводя по ней рукой и проверяя гладкость. Потом стамеской скрупулёзно выбил сучки и забил заделки. Снова тщательно пригладил рубанком.  Когда все чисто оструганные доски стояли и сияли на солнце тонкими узорами древесины, похожими на папиллярные завитки и бороздки на наших пальцах и ладонях, мастер отложил рубанок и достал бутылку с красно-коричневой жидкостью.
- А это что?
- Морилка.
- А кого морить?
- Древоточцев.  А раз это бассейн будет, значит, надо защитить дерево от гниения, грибковой плесени, ну и цвет будет благороднее, под красное дерево.
У Любы радостно забилось сердце. Она восхищённо смотрела как Толик поролоновым валиком наносит, а затем растирает морилку, сначала вдоль досок, потом, когда они подсохли, поперёк, потом снова вдоль. А когда он налил в небольшую широкую банку лак для дерева и плоской щетинной кисточкой аккуратно стал покрывать их тонким блестящим слоем, и доски зеркально заблестели на солнце, Люба окончательно решила, что плитка не понадобится.

Она представляла, что когда в бассейн наберётся вода, это будет похоже на драгоценную сокровищницу, заполненную до краёв жидким червонным золотом, особенно на закате. У Любы захватывало дух от счастья и предвкушения всеобщей радости.

Вечером к ним зашла соседка и сообщила, что по межгороду звонила тётя Лариса и просила передать, что приедут они раньше, чем планировали, то есть завтра.
Мама забеспокоилась. На завтра вновь наметилась поездка на дачу, чтобы немного навести порядок в домике и собрать урожай для соскучившихся по «своим, домашним» огурчикам и помидорчикам путешественницам.

Люба с вечера накрасила ногти и любовалась сверкающим на них рубиновым лаком. Она думала - какой замечательный сюрприз ждёт завтра хозяев дачи.
Люба заранее купила три метра красной атласной ленты, повязала её на два деревца по обе стороны дорожки, чтобы церемония была максимально торжественнее и праздничнее.

Наконец, за калиткой послышались оживлённые голоса двух везучих родственниц. Они вошли загоревшие, обе в южных широкополых шляпах и цветастых ситцевых сарафанах.
Перед ленточкой остановились, как вкопанные и умолкли.
Гордая произведенным эффектом, Люба с сияющим лицом протянула им специально привезённые из дома маникюрные ножницы на тарелочке.
- Почётное право перерезать ленту в честь открытия…

Она не успела договорить, как тётя Лариса испуганно вскрикнула и схватилась за сердце.
- О, Господи! Что это?! 
Сестра вытянула шею и замерла столбом, с ужасом и изумлением вглядываясь в бассейн.
- Это на цыганскую могилу похоже... Осталось только поставить там кровать и трюмо... - с экспертным видом ядовито изрекла Светка.
Люба перевела взгляд на маму, которая внимательно слушала и растерянно моргала, а на её щеках, вспыхнули алые пятна, похожие на шелковистые маковые лепестки.
Тётя Лариса, продолжая держаться на сердце, требовала объяснений.
И Люба попыталась.
— Это наш замечательный чудо-бассейн. Мы как приезжаем на дачу, согнёмся буквой зю и работаем, и работаем. Вы сами говорите, что некогда к небу голову поднять. Вот. И если дача такая полезная для здоровья, то кроме работы должен быть и культурный отдых! Вот французы всё успевают, и апельсины растят, и сок возле бассейнов пьют.

- То каплагерь, не равняй, на них всю жизнь арабы работали, а они только отдыхать и привыкли, - отживела тётя Лариса.
- А вы сами себе концлагерь устраиваете. Только работаете без продыху, как будто тут кругом голод. Думаете лишь бы живот набить.  Кто нам мешает жизни радоваться?

Тётя возмущённо набросилась на маму.
- Ну, у Любы вечно в мозгах завихрения, одни светлые идеи и грандиозные замыслы, а ты куда смотрела, когда она яму прямо под домом рыла? Ты что не видела?!
- Она не рыла…
- Так ты ещё и потакаешь каждой её блажи?!

Любе стало невыносимо обидно: и за мечту, которая сбылась, но как-то не так, как себе представляла, и за ребят, которые вложили столько труда, умения и души.  Она вспомнила мальчишескую открытую улыбку и горящие жарким огнём глаза на вдохновлённом лице Сергея, как основательно они с Петром заливали цементным раствором брёвна, и она старалась держать их перпендикулярно земле, чтобы было ровно-ровно. Разговор с Толиком пробудил в ней надежды и придал силы, она снова увидела, как легко падали на землю невесомые золотистые стружки под его рубанком, сосредоточенный взгляд, пахнущую смолой и лаком солнечную красоту, которой она совсем недавно любовалась.  Но особенно было жаль маму, которая, ни в чём не была виновата.
 
-  Я хотела, чтобы мы, как люди жили, а не только работали, как каторжные. Но вы же меры не знаете. Мама после работы не евши, ездила сюда то поливать, то полоть, все выходные на ваших грядках спину гнула, пока вы на солнышке валялись и в море купались, а вы ещё её ругаете?! Сами теперь вкалывайте на своей фазенде кверху попой, хоть круглосуточно!  Пойдём отсюда, мама…

До остановки они обе молчали. Подошёл автобус. Днём он был на удивление
пустой. Люба выбрала места, куда не попадали прямые солнечные лучи и села к окошку, а мама, почти невесомо, рядом. Люба неотрывно смотрела, как за окном навстречу им движется зелёная полоса деревьев, а чуть выше - неровной, но непрерывной линией тянется горизонт, чётко разделяя дальние туманные поля и небесную синеву. Казалось, что там начинается море со светлыми островами, белыми парусами над лёгкими лодками. Люба приподнялась, чуть приоткрыла окно, порыв свежего ветерка ласково подхватил и растрепал её волосы. На душе сразу стало легче. От худенького маминого плеча ощущалось успокаивающее тепло, к нему хотелось прижаться и, забыв обо всём, вдыхать родной запах.

Люба повернулась и, глядя в мамины глаза цвета гречишного мёда, окаймлённые короткими, ровными ресницами, похожими на молодые еловые иголочки, почувствовала, что обида испарилась, и всё, чем она горела ещё совсем недавно, стало невозвратимо далёким. Как будто всё это произошло не с ней, а с героиней какой-то полузабытой книги.

- Мама, прости меня, пожалуйста, что я тебе не сказала правду, - тихо и мягко произнесла Люба, и снова уткнулась в мамино плечо, не стесняясь, как маленькая.
Мама ласково погладила её по голове и мягко привлекла к себе.
- Любочка, даже для доброго дела не нужно обманывать. И потом, это всё-таки их дача, пусть сами решают, что им нужно, что нет. Они попросили нас помочь, мы помогли, а насильно счастливыми никого не сделаешь. А бассейн можно будет потом на нашей даче построить…
- Да на нашей ведь и домика нет, один сарайчик деревянный, да будка железная для инструментов. Ни красоты, ни удобств, одно расстройство…
- Ничего, вырастешь, придёшь к нам на завод работать, видела, какие у нас замечательные ребята работают?
- И что? Это ж я не для себя просила, а для всех. И больше не смогу.
- Не надо просить.  Выйдешь замуж за такого как Сергей или Толик и вместе построите, и дом, и бассейн. Посадишь розочки, будете приезжать жарить шашлыки...
-  Ой, мам, что ж ты так от меня избавиться хочешь? Я хочу, чтобы нам с тобой хорошо жилось, - засмеялась Люба.
- Доченька моя, да разве я такое сказала? Просто без мужчины оно видишь, как тяжело. Что мы вдвоём можем сделать?
- Так я, по-твоему, ради дачи замуж должна выходить? Да ну её, эту вашу дачу подальше! А вдвоём мы с тобой вот что сделаем: сейчас приедем, и сварим кулеш! И кофеёчка выпьем, да?
- Конечно, сделаем, Любушка.

***
- Ну, родственнички, накуролесили, натворили делов и пошли, а нам разгребай! На секунду ничего оставить нельзя! - сокрушалась тётя Лариса, то обходя бассейн, то останавливаясь и вглядываясь в него так, как будто решая, прыгнуть туда ласточкой или солдатиком.
- А помнишь, когда мы прошлый раз уезжали, ты попросила их шторы постирать, так Люба весь мой лак для ногтей вымазюкала, - подхватила Светка, - так то ещё она помладше была, а сейчас совсем чокнутая!
- А всё наша мягкохарактерность и уступчивость.  Пороть её вовремя надо было, чтобы слушалась беспрекословно, крапивой! А Тоня ж сердобольная, всё жалела, растёт без отца, сирота, вот и воспитала на нашу голову, не племянница – кара небесная.  И за что ж нам эти казни египетские?!
- Спокойствие, только спокойствие. – с невозмутимостью Карлсона остановила её Светка. -  Сейчас я решу эту проблему.

Она достала из сумки объёмистую косметичку и стала наводить марафет. Улыбаясь в маленькое зеркальце, нанесла румянец на округлившиеся яблочки щёк, подвела замысловатые стрелки, которые удлиняли её глаза к вискам, придавая сходство с инопланетянкой, и жирно обвела губы помадой цвета спелой вишни. Завершив боевую раскраску, выпрямила спину, гордо вздёрнула подбородок, повела плечами. 
- Макияж «а-ля Нефертити». Ну как?
- А куда моя красавица собралась?
- Сейчас найдём дюжину тех, кто будет счастлив, закопать эту жуткую яму,  что вырыла нам наша неспокойная кузина.
- Ты же знаешь, что ради мужчин не нужно сильно стараться: тебе стоит только щелкнуть пальцами – и любой будет у твоих ног.

Довольно улыбаясь, Светка взяла секатор, срезала бордовую розу, обломала колючки, воткнула сбоку в волосы и решительно растворила калитку. Напевая Хабанеру и кокетливо покачивая бёдрами, направилась она в сторону жёлтого штакетника, за которым застыл, точно вкопанный, Серёга, не сводя с неё восхищенного взгляда, полного надежд и чаяний…

***

Кулеш готовили в казанке по бабушкиному рецепту. Люба пулей слетала в магазин за корейкой, мама тем временем промыла в семи водах пшено, очистила овощи и уже через час они сидели и хлебали горячий, густой и наваристый суп.
Своим ароматом, посыпанный сверху мелко порезанным зелёным луком, кулеш сманивал на вторую порцию. И Люба с удовольствием налила ещё тарелочку. Она раскраснелась, чувствовала необыкновенный прилив сил и бодрости. «Эх, а если бы ещё на костре такой кулеш сварить, с дымком, да на воздухе, как варили встарь запорожские казаки, да чумаки, вот бы красотища была! Надо в магазине «Турист» посмотреть подставку для котелка, а если не будет, составить из кирпичей, в сарайчике, кажется были», - она отхлебнула глоток горячего кофе с молоком и благодарно посмотрела на маму.
 
И тут у неё под рёбрами и в горле что-то сжалось, она коротко вздохнула и громко икнула.
- Ой, Любочка, что ж такое? Попей водички, маленькими глоточками, она пройдёт.
- Ик!
- Задержи дыхание, мне всегда помогает…
- Ик!
- Любонька, открой рот, высунь язычок, ещё посильнее…
Мама осторожно взялась пальцами за кончик и несколько раз тихонько потянула.
- Не помогает! Ик! – у Любы выступили слёзы на глазах.
- Кто же тебя так вспоминает? Чтобы узнать надо по очереди всех знакомых перечислять. На каком имени прекратится, значит, тот человек и вспоминает. Давай, начнём с самых близких…