Наследие Белого конвоя Глава 24

ДОБРОЕ ЗНАКОМСТВО

Софье было жаль; не совладав с чувствами, она невольно обидела хорошего и доброго человека, помогавшего ей в трудную пору становления и обретения самостоятельности, осознания своего места в сложный период жизни. Именно сейчас он значил для нее очень многое, но она глупо и безжалостно отвернулась, не приняв его искренних чувств. Как было поступить, когда, глядя в открытые глаза Игоря, она видела в них лишь огни желанной любви Николая, совсем схожие с теми, что живут сейчас в фиалковых глазках маленькой Варвары. Ведь он, ее желанный выбор, навсегда останется с ней, и она никак не может предать его любовь. Игорь справится, он сильный, а она нет, она слабая женщина и к тому же не одна; их двое, нет все же трое, с ними Николай, отец маленькой Варвары и они обе чувствует его близость и присутствие. Она знала и верила; глубокое разочарование пройдет, успокоится сердце, примет боль душа… Но пусть лучше будет так; больнее сразу, чем потом, когда уже ничего не исправить и горечь осадка станет неизменно, изо дня в день, разъедать отношения, медленно проникая в самое сердце, где живут сейчас лишь Николай и Варвара. Не может она стать иной; осмысленной и практичной, забыть тепло, исходящее от сердец, одного из которых не стало, а другое теперь очень болит. И сгладить, заглушить эту боль, сможет лишь маленькая Варвара и никто иной. Игорь должен понять, принять и простить. Он любит ее, она это видит и знает, но в сердце его нет, он присутствует рядом, а Николай и Варвара живут в нем…

Может быть, она искала совсем не нужные и глупые оправдания своим решениям, твердо зная, что единственная ее любовь одиноко вспыхнула на небосклоне как звезда и отгорела, оставив таинственный, истинный свет глубокой, Вселенской любви. И поэтому любовь земную она уже никогда не сможет принять, ведь искры настоящего чувства разнеслись и растворились в пространстве, разбившись о глухую стену Гражданской, бесчеловечной войны, оставив ей лишь маленький осколочек, который она носит на руках, чувствуя его тепло и глядя в глаза, лучащиеся той же любовью любимого человека. Отныне она вечно будет заботиться только о них: жить ради них, терпеть ради них, страдать, но оставаться преданной и счастливой, потому что обрела и почувствовала, ту настоящую, истинную любовь, которую не спутаешь ни с чем и никогда…

Встретив прекрасных и участливых людей, с которыми свела ее судьба, Софья обрела поддержку и желание того, что когда-нибудь она все же сможет отблагодарить их за сердечность и доброту. Исай, наверное, впервые почувствовав себя дедом, готов был не отходить от маленькой Варвары ни на минуту, а Циля, заботливо справляясь с домашними делами, проявляла готовность заменить Софье мать, оставшуюся где-то далеко, в прошлой, отгоревшей жизни. Однако, продолжать пользоваться их идущей от сердца поддержкой, Софья долго не могла. Она решила искать посильную работу и прежде всего попыталась прибегнуть к доброй репутации ее покойной тети Агаты. Еще до революции, та была служащей Эрмитажа, который долгое время оставался в длительном запустении. Но последние газеты все чаще писали о необходимости возрождения его былого величия.

К открытию сезона тысяча девятьсот двадцать шестого года в Эрмитаже проводился целый комплекс ремонтно-реставрационных работ. На основании старых описей, взамен изъятых, Государственный Эрмитаж пополнялся картинами из его запасников. Для этих и прочих работ были приглашены известные эксперты, специалисты и администраторы, хранившие незабвенный интерес к тому, чтобы и при новой власти искусство оставалось живо для народа. Вместо «ободранных» стульев завозилась новая мебель из Большого Дворца, изготавливались золоченые рамы изящно обрамлявшие новые экспонаты. В будке у Эрмитажа была выставлена постоянная охрана. Территорию музея осветили керосиновыми лампами. Естественно, ощущалась сильная нехватка специалистов и рабочих рук, взирающих, так сказать, на искусство со стороны.

На удивление Софьи и скорее в память о тете Агате, которую хорошо знали в музее, ее взяли в качестве помощника для работы с картинами из запасников. Прежде чем быть выставленными в основной экспозиции, они сильно нуждались в реставрационных работах. Годом ранее уже началось полноценное восстановление дворцов, составлялись описи музейных предметов, наклеивались новые инвентарные номера, полным ходом создавались каталоги картин. Поэтому Софья, очень удачно влившаяся во вновь образованный коллектив, почувствовала свежий прилив сил от нравящейся ей работы. С домашними делами превосходно справлялась старательная Циля и с маленькой Варварой, непоседой и «егозой», которой к тому времени уже исполнилось шесть лет, они вместе ладили лучшим образом.

Однажды, при организации реставрационных работ в одном из смежных залов, расположенных при основной экспозиции картин европейских художников, произошел курьезный случай. В тонкостях истинной ценности произведений Софья Аверина, будучи оформленной помощником реставратора, разумеется, слабо разбиралась и была, не посвящена в специфику, и детали столь скрупулезной деятельности людей, видящих в окружающем их пространстве нечто большее, чем старательно исполняющих свои обязанности сотрудников музея. Мало, что, понимая, в высоко художественном содержании выставленных полотен и еще не успев овладеть сложными требованиями реставраторов, пользующихся помощью музейного персонала, девушка все же была на хорошем счету среди вновь принятых сотрудников. Как свойственно всякой женщине, Софья любила чистоту и порядок на рабочем месте, считая это неотъемлемой частью успешной творческой деятельности, да и не только, тем более в музее. Вот и навела однажды идеальный порядок на рабочем месте реставратора-художника, нарушив тем самым «Святое святых» — творческий хаос, без которого каждый посвященный в тонкости дела, одержимый художник, чувствует себя неуютно.

Идеальная чистота, резанувшая по возмущенному взгляду известного специалиста, повергла его в ужас. За этим последовало естественное недовольство и гнев раздражения. Почти аналогично, сказочному персонажу; «медвежьим образом взревел» реставратор, желая вернуться в привычную для него среду обитания. Поднявшийся хаос и неразбериха привлекли внимание администрации и персонала. Досталось конечно же в первую очередь Софье, молодой девушке, отстаивающей свои позиции перед непреклонной волей творческого лица. Благо нашлось кому заступиться и сгладить все более разгоравшийся скандал. Так, неожиданно для себя, Софье довелось познакомиться с видным и представительным европейским экспертом, занимающимся больше оценкой уже готовых полотен, нежели человека, дающего творческие советы реставраторам на стадии восстановления подлинников. Очень элегантно выглядевший мужчина средних лет, представился девушке как Нильс Эдвардсон. Он довольно хорошо говорил на русском и работал в музее не так давно. Слабый акцент его речи, в защиту бедной женщины от нападок ценителей творческого хаоса, и спас Софью от возможного отстранения от хорошей, нравящейся ей работы. Могли даже уволить; настолько художники бывают неумолимы в своем естественном устремлении к созданию непонятного прочим, творческого хаоса.

Нильс, с разрешения администратора, взял под свою опеку расстроившуюся девушку. Прогуливаясь по музейным галереям, в которых Софье бывать по долгу службы не приходилось, она успокаивалась под уместные шутки и комплименты более обходительного и участливого человека, чем ничего не видящие перед собой художники. А вечером, после работы, интеллигентный, интересный мужчина, Нильс Эдвардсон предложил Софье прогулку по вечерней набережной Невы и проводил, как и вполне полагается не навязчивому, симпатичному мужчине, до парадного подъезда квартиры, поблагодарив улыбавшуюся, милую женщину за прекрасный и незабываемый вечер.

Прошло несколько месяцев к ряду, прежде чем неумолимая Москва вновь востребовала отчет от Карпатова по проделанной им работе. На этот раз и сам он очень даже стремился попасть скорее даже не в кабинет своего начальника на Лубянке, а в Северную столицу, чтобы иметь надежду быть принятым Софьей. Поговорить хотелось о многом. Однако совершенно неожиданно возникла совсем иная потребность его приезда в Москву. Скорее это и являлось истинной причиной безотлагательной необходимости присутствовать на совещании. В короткой телефонограмме на его имя говорилось о появлении в разработке одного из возможных подозреваемых, который вышел на открытый контакт с Софьей Авериной. Конкретное лицо не называлось и сообщалось лишь о проводимой тщательной проверке вновь появившегося фигуранта.

Ничего не подозревающая Софья при знакомстве с Нильсом Эдвардсоном, не могла даже догадываться, что на казавшееся, на первый взгляд, случайное знакомство, он шел преднамеренно. По полученной из Омска секретной справке от Резидента, внедренному эксперту предписывалось отработать все контакты Николая Киселева по Тобольску. По установленным данным, бывший штабс-капитан Киселев Николай Григорьевич был замечен в связи с некой Софьей Авериной, убывшей в Петроград к своей родственнице, после его отъезда. Эдвардсон конечно же был приятно удивлен, случайно обнаружив девушку среди сотрудников, вновь принятых на работу в Эрмитаж. Это значимо упрощало возможности вхождения с ней в контакт. Он лишь искал подходящий для знакомства случай. Благодаря создавшейся ситуации попытка знакомства труда не составила. Теперь его рабочий интерес к Софье расширился, и он даже часто стал бывать в ее доме, как человек хорошо зарекомендовавший себя и очень понравившийся маленькой, неугомонной Варваре, с удовольствием слушавшей сказки «Братьев Гримм», которые любил рассказывать ей дядюшка Нильс. Совсем не возражая его незамысловатым визитам, Софья постепенно привыкала к доброму и внимательному иностранцу, ставшему для всех близких, ее обычным коллегой по работе. Прошло еще совсем мало времени после их знакомства, поэтому Эдвардсон только искал способы выйти с Софьей на разговор о прошлом, чтобы, пользуясь случаем узнать интересующие его подробности о ее связях с Николаем Киселевым, ведь как он догадывался — Варвара была его дочерью.



В кабинете начальника особого отдела ВЧК, майора Карпатова успокоили, заверив, что оперативная проверка, проводившаяся в отношении Шведского подданного, Нильса Эдвардсона, приглашенного Управлением культуры Ленинграда в качестве эксперта для проведения реставрационных и оценочных работ для музея Эрмитаж, завершена. Негласные подозрения о причастности иностранного гражданина к делу связанному с Сибирскими орденами, не оправдались и любого рода контакт с Софьей Авериной, проходящей по делу в качестве свидетеля, носит чисто личностный, рабочий характер, связанный с совместной трудовой деятельностью и не более того.

Пусть снятые подозрения с неизвестного Карпатову иностранца и носили характер непричастности к расследованию, но в душе майора они вызвали тревожные ревностные чувства. Понимая, что они с Софьей не встречались уже более четырех лет и их прошлые, достаточно близкие отношения по-прежнему согревают его душу теплыми воспоминаниями, Игорь все же любил эту женщину. Ему страстно захотелось увидеть ее еще раз и определиться с чувством нужности и важности их друг для друга. Если в жизни Софьи появился другой мужчина; он не станет упрекать ее в выборе, а просто пожелает добра и счастья, вычеркнув себя из ее окружения. Он не сможет оставаться, для женщины, которую любит, просто знакомым, заходящим иногда в гости или по долгу службы.

Однажды, когда Нильс, будучи очередной раз приятным гостем, забавлялся с Варварой в ее комнате, в дверь позвонили. Софья поспешила открыть, полагая увидеть в дверях учтиво кланяющегося при входе Исая. Но перед ней стоял Игорь, держа в руке розы и улыбаясь. О многом хотелось поговорить Софье с появившимся после долгого молчания Игорем, но считая совсем неловким представлять ему сейчас, по-домашнему расположившегося в ее доме Нильса, она скорее предпочла пустить события на самотек, чем открыто знакомить гостей. Ничуть не выказав своей растерянности, она предложила Игорю пройти к столу в гостиную. Циля по делам семьи ушла в город, а Нильс настолько предавался играм с Варварой, что их «детскую возню», как она привыкла выражать это сказочно- проникновенное уединение, никто не мог слышать.

— Мне приятно, Софья, опять оказаться в знакомой квартире и вновь смотреть в твои изумительные глаза. Я всегда помнил их; они незабываемы… У тебя дочь. Прости, что я оказался как-то даже немного в стороне от важного для тебя периода. Все эти недоразумения, возникшие в отношениях с матерью, удручали…

— Ее зовут Варвара, сейчас она отдыхает, — ровным голосом ответила Софья. — Спасибо, что ты все это время помнил обо мне.

— Не буду говорить о банальном, но скучать мне попросту некогда. Мы обязательно еще обсудим наши отношения, но сейчас я хотел бы поговорить прежде всего о том, что меня беспокоит, оставив недопонимания на после.

Для Софьи многое сразу встало на свои места. Собственно, за долгое время их расставания, она и не ждала иного, кроме как делового визита старого знакомого.

— Спасибо за цветы, Игорь. Но о каких делах вести беседу, если мы так долго не виделись. Все личное мы уже давно обсудили.

— Это может показаться странным, но мне необходимо тебя прежде всего предостеречь. И поверь — это очень важно.

Софья немного смутилась и пристально посмотрела на Игоря, отчасти понимая, о чем может пойти речь.

— В чем же? Неужели кого-то могло заинтересовать мое поведение или посторонние склоки, каких всегда много в среде недоброжелателей? И потом, разве это по твоей части?

В это время, занятая и увлеченная уроком рисования Варвара, на какое-то время оставила заскучавшего было Нильса в покое и гостю показалось, что в гостиной шел негромкий разговор. Пользуясь моментом, он осторожно подошел к полуоткрытой двери и прислушался. До него вполне отчетливо долетали звуки, которые он, будучи разведчиком, очень четко отфильтровывал, прежде чем отнести их смысл к представляющей интерес информации.

— Софья, — обратился озабоченный Игорь, — ирония здесь неуместна; речь пойдет о некоем, должно быть знакомом тебе, поручике Белой армии Евгении Бельском. Он был знаком с Киселевым еще по Тобольску в девятнадцатом году. На сколько мне стало известно Бельский имитировал свою гибель в одной из Азиатских стран, чтобы замести следы и, используя свои полномочия, вернуться в Советскую Россию. Поэтому он может объявиться и в Ленинграде в любое время. Возможно по каким-то совместным прошлым связям с Николаем Киселевым, он способен начать даже шантажировать тебя. Понимаешь, я и это должен предусмотреть, чтобы не поставить тебя под удар. О причинах я могу лишь догадываться. Мне хотелось предупредить тебя и в случае его появления, надеяться на твое благоразумие и помощь.

— Что ты подразумеваешь под благоразумием и помощью? Доносить я ни на кого не собираюсь. Я мало знакома с ним и видела его в обществе тогдашнего коменданта гарнизона Киселева лишь несколько раз. Но чем же я могу быть ему полезна? Прошло столько времени и к тому же к делам конвоя я не имела никакого отношения. Секретами тоже не располагаю, или Вы сомневаетесь, товарищ Комиссар? Скорее сам Бельский мог бы мне многое рассказать о Николае, ведь они вместе выполняли свой Отеческий долг. Честно говоря, я бы даже очень желала с ним встретиться. Но, в отличие от меня, у него совсем не должно возникнуть интереса к давней подруге командующего конвоем. И в этом, как я думаю, скрыто ваше большое заблуждение, товарищ Карпатов.

— Вообще, это секретная информация и я не имею права делиться ею. Однако, из чувства глубокой симпатии, мне хотелось хоть как-то приблизить тебя к тому периоду жизни Николая, о котором ты ничего не знаешь. Ведь это важно и для переосмысления наших сложных отношений. Только поэтому я говорю сейчас открыто, хотя за один наш разговор, меня смело могут арестовать. Будь очень внимательна при появлении Бельского, постарайся вести себя предельно спокойно и помни об осторожности.

— Разумеется, я все понимаю и если ему все же представится шанс меня разыскать, то пообещай, что раньше, чем мне удастся поговорить с ним, вы не будете его арестовывать. — Софья стала вдруг серьезной и сосредоточенной.

— Не могу обещать, но что возможно и в моих силах я сделаю. И потом, я уже и без того наговорил тебе на целый трибунал, но хотелось, чтобы ты знала; за твоим домом ведется наблюдение. И это не только из-за того, что здесь может появиться Бельский, я убежден, что в его планы это скорее всего не входит. Один очень нужный нам человек знает где тебя искать и наверняка попытается это сделать. Он тоже имел контакт с Киселевым в последние минуты его жизни, но не пугайся, этот человек не опасен. Скорее, Олег Крупинин, так его зовут, захочет искать с тобой контакта, чтобы передать последние слова Николая. Пойми я должен знать о его появлении — это очень важно. Скажу честно; мне не известно, жив этот человек или уже мертв, но он непременно придет сюда если не простился с жизнью, будучи еще в Китайском плену.

— Я постараюсь Вас не огорчать, — с некоторой иронией вторила наставлениям Софья. Ей не нравилось вести такого рода беседу, когда в соседней комнате затаился Нильс, ведь он мог прекрасно слышать их разговор, но в возникшей ситуации их обоюдные откровения лучше всего было поскорее прекратить.

— Что же касается нас, то я надеюсь, что после завершения всех этих не совсем приятных разбирательств, мы сможем поговорить о нас с тобой. Я полагаю; этот твой Нильс — это не серьезно?..

Софья глубоко вздохнула и на какое-то время, казалось, даже затаила дыхание, готовая, однако, обрушить на Игоря неудовольствие, ничуть не удивляясь бестактной, чекистской прозорливости.

— Мне пора уходить, Игорь, — постаралась она определить завершение неприятно окончившейся беседы, — несомненно нам еще доведется увидеться.

Эдвардсон впервые слышал о некоем поручике Бельском, участвовавшем в конвое Киселева: «Власти якобы пытаются искать Бельского, единственного и важного свидетеля, который выпал из их поля зрения где-то в Азии?..» Что же касалось Олега Крупинина, то требовалась более подробная справка, чем и должны были заняться находившиеся с ним на связи, тайные сотрудники. Довольно интересная информация, чисто случайно попавшая на слух Нильсу, требовала безотлагательной проверки по его секретным каналам. Необходимо в срочном порядке организовать встречу с Резидентом и далее поделится информацией. На месте такой вопрос не решится, на все уйдет время. Он прежде всего намерен знать все о деятельности некоего Бельского в одной из Азиатских стран, где тайным службам Ватикана действовать куда проще чем на территории бывшей России.

Конечно же и откровение преданного Софье чекиста не осталось без пристального внимания опытного западного коллекционера и охотника не только за восточными раритетами, но и за секретной информацией, нечаянно или преднамеренно оброненной из уст столь ответственного работника ЧК. Все услышанное им случайно, могло вполне доказательно устранить с поля его секретной, законспирированной деятельности, очень информированного и опасного для него врага. И речь здесь, конечно, шла вовсе не о честности перед своей совестью, а о выполнении сверх секретного задания «Ордена» и его преданных делу сторонников.

Поэтому он быстро написал анонимное донесение с материалом против своего главного оппонента и положил в свой сейф, считая пока преждевременным пускать в дело весомый компромат против Карпатова, чьи теплые отношения с Софьей могли в перспективе еще плотнее приблизить его к тайнам секретного конвоя. В нужное время он всегда сможет отправить письмо на Лубянку под видом жалобы граждан. Сделав упор на разглашение секретной информации, он был совершенно уверен, что такого рода проступок ответственного работника не останется без должной оценки. Конечно же Эдвардсон понимал, что у чекистов в этом случае возникнут вопросы и к Софье, но наверняка ей не многое известно о миссии штабс-капитана Киселева, и вряд ли своим донесением он подвергнет ее опасности ареста. В противном случае столь важное письмо однозначно могло лишить его доступа к обоим. Поэтому Нильс решил его попридержать…