Глава 5, Древний язык, МН

черновик, увы

Книга 2

"Древний язык"

Глава 5

"Контекст “Звук” Древнего языка Руского контекста, “(МН)"”

Проблема определения значения древнего звука “(МН)” в том, что это был первый звук у человеков, который имел, скажем так, “логическое” значение. А всё потому, что знание звучания “(МН)” принадлежало именно только самому признаку действительности “человек” и никакому другому признаку ещё. Но вот значить его самого оно никак уже так не могло. Потому как было оно у человеков совсем даже не единственным. В смысле кроме него человеки тогда могли много вообще уже каких звуков своим речевым аппаратом издавать. По этой причине значением знания звучания “(МН)” не могло быть [человек]. В противном случае в Языке возникало бы тогда многозвучие, - признак один (”человек”), а звучаний, что ему принадлежат, уже множество. Чтоб невозможно было так выбрать из них знание какого-то одного, для задания уже с ним соответствия со знанием самого этого признака. (В нашем случае “человек” значит [представитель формы Жизни “человек”], потому как ничего того, что мы отождествляем сегодня только с человеками, у них тогда даже близко ещё не было.)

По этой причине, для того, чтобы определить значение древнего слова “(МН)” наверняка, необходимо проанализировать значения всех тех объединений, в которых оно потом и использовалось вообще в Языке. Труд это достаточно так большой, чтобы считать, что сегодня он уже кем-то проделан. А потому мы здесь ограничимся только поверхностными суждениями о значении древнего слова “(МН)”. О том, что оно безусловно уже было в Древнем языке, мы знаем по тем словам, что с ним тогда были сформированы, и которые ещё сегодня присутствуют в Языке.

В Древнем языке Руского контекста, и мы это знаем точно, было слово “мн(ь)” (множественной его формой было “мн(ь)ы”) со значением [налим]. Проблема этого значения в том, что сам (признак действительности) налим подобного звука издавать просто не мог, а значит и само это знание звучания “(МН)” ему не принадлежало. А это значит, что значение звука “(МН)” для самого налима, получается, носило так переносный характер. Т.е. называло оно вовсе даже не самого налима как некий признак действительности, а какое-то одно только из его свойств. Остаётся так выяснить какое именно.

Только сделать это не так просто, как кажется, - воспользуемся для определения значения древнего слова “(МН)” теми его объединениями, которые существуют до сих пор в Языке, и значения которых мы знаем наверняка. Например объединение “много”, - его сегодняшнее значение мы знаем, - [много]. “Читается” же оно с Древнего языка как [”(МН)” (”о”) “г(о)”]. Где значением знания звучания “о” было [объединение], а значением знания звучания “г” было [человек “Г”], или по-друГОму [охотник] ([вар]). Таким образом значением объединения “го” было [охотника объединение], - так называлось тогда всё равно чеГО, что уже было у охотника с собой (т.е. с ним в объединении).

“Много”, получается, в свою очередь было уже объединением “(МН)” с тем, что было у охотника с собой, и было так его у него уже [много]. Понятно, что у охотника тогда с собой много вообще уже чего могло быть, в смысле значение этого “го” у неГО было так всегда уже разным. По этой причине оно и не могло определять так значение самого объединения “много”. Из чего получается, что значение объединения “много” определяло уже значение именно “(МН)”. А это в свою очередь значит, что значением древнего слова “(МН)” в Древнем языке Руского контекста было именно [много]. Но не только...

Из знания звучания английского “мэн(ь)ы” (”many”) с тем же самым значением [много] мы узнаём, что в Древнем языке наряду с формой знания звучания “мн(ь)” существовала ешё и форма знания звучания “мэн(ь)”. (Что говорит о том, что детализация знания звучания древнего звука “(МН)” на “н” и “м” началась в Руском контексте Действительности именно в контексте английского языка.) Но объединению “мэн(ь)ы” значение [много] в Древнем языке Руского контекста придавало знание звучания “ы” на его конце. Таким образом “читается” оно с Древнего языка как [много “мэн(ь)”]. Следует определить, что “мэн(ь)” в Древнем языке так уже значило.

В руский язык “мэн(ь)” попадает гораздо уже позже, чем оно возникло таким (детализировалась так) в английском языке. А потому его звучанием в нём становится уже “м(ь)эн(ь)” (”мень”). С ним таким в руском языке было образовано огромное множество слов, причём у всех у них в структурах значений присутствовало знание “маленький” (”меньший” - “м(ь)эн(ь)ш(ь)ый”). То же знание звучания “мень” в качестве прозвища давалось самому младшему из детей, - обращаю внимание, именно что одному из множества. Проще говоря, единственный ребёнок в семье менем тогда быть просто не мог, - на то для него не было соответствующего множества.

И подобных примеров в Руском языке масса! Потому на их основе мы можем предложить, что значением “(МН)” в Древнем языке было [один (небольшой по размерам) из (большого) множества ему подобных]. Потому, получается, значением того же “мн(ь)” в руском языке было [малёк], а вовсе даже не [налим]. Налимом это значение стало позднее, когда древние человеки начали уже разбираться в самой той рыбе, что они тогда ловили. (И тому есть соответствующее объяснение, но только уже не здесь.)

Значение того же объединения “т(ь)эм(ь)эн(ь)” (”темень”) “читается” с Древнего языка как [(возможность) делать что-то одно, причём не самое значительное, из множества всего того, что можно вообще уже делать]. Или “мн(ь)ыт(ь)” (”мнить”), - из его “прочтения” следует такое его значение, - [делать “мн(ь)ы”]. Понятно, что тогда так назывался вовсе даже не процесс изготовления или ловли налимов, а процесс деления чего-то большого и целого на множество уже (маленьких) кусочков. В этом плане “сомнение” предполагало значением ситуацию, когда вместо одного решения было уже не  одно, а несколько. Или “жмень”, - небольшое количество вообще “ж” (пищи прошедшей предварительную обработку перед едой, очисткой у неё скорлупы, например), что могло поместиться уже в ладони. Или “кр(ь)эм(ь)эн(ь)” (”кремень”), - так называлась [маленькая (штучка, что обязательно была уже с собой) у любого мужика кам(ь)ы (с помощью которой он и разводил огонь)]. И т.д.

(Кстати, при определении (”чтении”) значения того или иного древнего знания звучания, обязательно следует учитывать сам тот контекст Действительности (и временной, и географический), где это знание звучания и возникло. Так реки Мень, или Менил (всё это Руский контекст, бассейн Камы) содержат в своих названиях “м(ь)эн(ь)” именно в значениях [налим] ([усач]), или [малёк], но только не [маленький]. Потому как именно рус(ь)ы любили в те времена давать названия небольшим рекам по названию рыб, которых в них было больше всего, - Осётр, Окунь, Карась, и т.д. Тем более, что названные реки вовсе даже не маленькие среди соседних с ними маленьких рек. И тем более, получается, значение [маленькое] никакого такого знания в себе так не содержало, чтобы ему быть у знания звучания “м(ь)эн(ь)”.

А вот с “Ильмень” (озеро близ Новгорода) всё происходит уже с точностью до наоборот, - рядом с ним (через Волхов) находится уже ил большой (Балтийское море), чтобы самому озеру Ильмень быть так уже [ил маленький]. Напоминаю, “ил” в Древнем языке назывался вовсе не сам тот или иной водоём (река, озеро, море), а его берег. Берег топкий, заросший обычно камышом, заливаемый во время паводков и разливов. Короче, “ил”, это [берег с нечёткой линией], причём во множественной форме, - перед “л” стоит “(ь)ы”. Напоминаю, знание звучания “(ь)ы” (”и”) образовывало множественную форму с тем знанием звучания, что следовало за ним. В нашем случае этим знанием звучания является “л” со значением [берег с нечёткой линией].

Потому тот же “пельмень” в Руском контексте того времени значил не [маленькое ушко], а именно [ухо налима]. Потому как ничего лучше кроме налима для приготовления пельменей достать тогда зимой было нельзя, - из мяса пельмени тогда вообще ещё не готовили, а холодильников, чтоб делать их впрок (т.е. летом), тогда тоже ещё не было. А готовили их зимой, из рыбы, а кроме налима в Руском контексте зимой не клюёт больше почти ничего. (Сорога и окуньки костисты и мелковаты, к тому же чешуеваты, чтобы из них потом готовить ещё и фарш для пельменей, - возни много, а толку “ноль”.)

Ещё раз, - древний звук “(МН)” как следует из Последовательности, возникает в Животном ещё языке, причём третьим по счёту. Из чего следует, что, когда он в нём возник, представители формы Жизни “человек” умели считать только до двух. А потому значение [много] у них тогда имело любое уже количество большее двух. Это я к тому, чтобы вы уже понимали, что понимали тогда древние человеки под значением [много].

(Кстати, из “прочтения” слова “рыба” следует, что рыбой было тогда вообще уже всё то, что ловили мужики, и что могло заниматься процессом п-п генетической информации активно. В смысле тот же мамонт был бы для человеков так рыба. Проблема в том, что человеки истребили мамонтов раньше, чем придумали слово “рыба”. Другое дело, что в результате процесса детализации в Языке, знание звучания “рыба” со временем стало относиться только к знанию признака “рыба”. - Убей меня бог атеиста, но я так потом и не вспомнил, зачем я написал это и в этом контексте! А потому последний абзац сочтём за обычный так выпендрёж. )

Как следует из Последовательности, детализация звука “(МН)” происходит в Древнем языке как выделение из него знания звучания “н”, - (н) = 508, а (м) = 263. Отсюда интерес, - какие именно знания при этом из структуры значений древнего звука “(МН)” перешли в структуру значений нового звука? Об этом мы можем узнать только из объединений Древнего языка, что были тогда со звуком “н” образованы, и значения которых мы знаем сегодня наверняка. Давайте скорее уже так попробуем!

И начать так я хочу с “нач”. С этим объединением в русском языке и сегодня существуют такие слова, которые были с ним сформированы в контексте “Предложение” Руского языка, как: “начать”, “начало”, “значить”, “заначка”, и т.д., и значения которых мы вполне уже себе представляем. Из “прочтения” объединения “нач” следует такое его значение, - [”н” огня]. Потому как значением “ч” в Руском языке было [огонь]. А значением того же “начать” получается [делать “нач”]. Из всего этого я могу предположить, что “нач” тогда называлась ситуация, которая предшествовала разведению огня. Это когда всё необходимое для его разведения уже было, - собственно это всё и называлось так “нач”, - а самого огня ещё не было.

Обращаю внимание, особенно важным для значения знания звучания “н” в объединении является его в нём место, - начало или конец, других мест в словах сформированных в контексте Языка “Слово” быть уже просто не может, - которое то или иное знание звучания в нём занимает. (Это как в двухзначном числе, где первая цифра значит количество десятков, а вторая значит количество едениц. При том, что цифра может быть одна и та же, значение у неё в двухзначном числе в зависимости от места будет уже разным.) Так вот, “н” в начале объединения “нач” значит именно то, что огня ещё нет. Т.е. “ч” как название признака “огонь” в объединении “нач” присутствует, а вот наличие “н”, - ещё раз, - в его начале говорит, что значение этого объединения “нач” соответствует ситуации (знанию признака), когда огня ещё на самом деле нет. А вместо него присутствует только нач, который необходимо уже разжечь, чтоб огонь наконец состоялся.

Таким образом я бы назвал, скажем так, “логическим значением звука “н” в начале объединений” значение [”0”]. Тогда значение “нач” будет “читаться” в начале объединений уже как [”0” (нет) огня]. Т.е. так оно описывает ситуацию, - ещё раз, - когда для того, чтобы огонь вообще был, всё уже есть, но ( ”н” в начале - “но”! ) вот только самого огня ещё нет.

А закончить я хочу уже словом “кон(ь)”. Для справки, - “конь”, - так в Древнем языке Руского контекста называлась деталь дома, которая устанавливалась в нём последней, и установка которой значило момент окончания строительства дома. Она представляла собой перекладину, которая опиралась на вертикальные, или (если парами) наклонный стойки, и на которую потом навешивались временные элементы крыши. А временными они были потому, что крыши, в отличии от самих домов, делались раньше на один только сезон, и обычно делались они из соломы.

Ещё раз, - “конь”, - так назывался последний, скажем так, “капитальный” элемент в строительстве дома, момент установки которого, - “кон(ь)этс” (”конец”), - и был моментом окончания строительства дома вообще. Устройство же крыши было так уже, получается, работами по благоустройству дома, но только никак не его строительством, и с этой работой запросто справлялись уже одни женщины и дети.

Что интересно, в слове “кон(ь)” звук “н” присутствует уже на конце объединения “кон(ь)”. А это значит, что значение у него там вовсе даже не такое, какое было у него в начале того же “нач”. Из “прочтения” объединения “кон(ь)” следует такое его значение, - [”к” (”о”) “н(ь)”]. Значение “к” в Древнем языке Руского контекста мы знаем, - [человек “К”], или “кам(ь)”, или “собиратель”. Таким образом объединение “кон(ь)” значило что-то, что уже было (в объединении) у кам(ь)ы. И этим “что-то”, мы знаем, был конь, завершающий строительство дома элемент.

Таким образом, “н” на конце того или иного объединения значит то, что признак, знание звучания которого в объединении стоит перед ним, в Действительности так всяко уже существует. В отличии от “н”, которое стоит в начале объединения, и значит так, что признак, знание звучания которого стоит за ним, в Действительности ещё пока даже не существует.

(Кстати, в русском языке до сих пор ещё сохранилось слово “кон”, которое является так “родственником” слову “кон(ь)”. С той лишь разницей, что сегодня его употребление ограничивается контекстом азартных игр, - “поставить на кон”. А значит оно уже так не сам конечный элемент как результат некой обязательной последовательности действий, а саму эту последовательность. В этом плане “конать” значит [делать кон], т.е. делать ту самую обязательную последовательность действий (”давай, конай уже отсюда!“). А “кончать” потому уже через “ч”, что конать чаще приходилось уже с использованием огня, нежели со строительством того же дома. Ведь мы же, если что-то и печём, то делаем это уже каждый день, т.е. достаточно часто. А тот же дом, если и строим, то вовсе даже не каждый год. Вот из-за частоты самого этого процесса нам гораздо удобнее так уже говорить “кончать”, чем “конать”. Тем более, что его значение сегодня мало уже кто вообще помнит.)

Ещё раз, - это было время, когда древние человеки могли считать до двух. Таким образом они знали уже значения [ничего], [один], [два] и [много].

По этой причине в Руском языке звук “н” с признаком множественности “ы” как объединение “(ь)ын” использовался для выделения элемента из его множества или его совокупности. Напоминаю, “множество”, “совокупность” и “структура” имеют разные значения, которые следует обязательно уже различать в Языке. (Впрочем, слова типа “русин”, “татарин”, “лудин”, “один”, “мамин”, “барин”, “Васин”, “иностранец”, “иноагент”, и т.д., в которых у “н” в структуре значений присутствует [”1”], я рассмотрю уже в Главе “Контекст “Предложение” Руского языка”.)

Знание звучания “м”, как это и следует из Последовательности, выделяется уже гораздо позже из древнего звука “(МН)”, чем до этого выделилось из него же знание звучания “н”. Его появление в руском языке говорит о том, что среди рус(ь)ы накопилось тогда достаточно уже много вещественных знаний, которые могли существовать гораздо дольше своих владельцев, и которые по этой причине следовало научиться передавать, скажем так, по наследству. Проще говоря, так тогда (это около десяти тысяч лет назад) впервые сформировалась необходимость уточнить значение знания звучания “м”, а именно [мой].
Знание звучания “м” является вообще первым у детей, когда они только учатся говорить. Понятно, что направлено оно может быть (в случае нормального развития событий) только в сторону их матерей. (Кто отец, - точнее “батя”, - у ребёнка, в те времена не знали порой даже сами матери, настолько тогда всё было ещё легко и просто.) Отсюда собственно в русском языке сегодня есть “мама” и “малыш”., которые знание звучания “м” в этом его значении [первый звук со значением, что есть у ребёнка] и содержат.

Более того, малыш инстинктивно осознаёт свою мать уже именно как [моя]. Т.е. он не принадлежит к ней физически (не является её частью), но при этом он знает о существовании между ними (инстинктивной) связи. Вот знание этой связи, - здесь само знание “мама” формируется у ребёнка за счёт механизма Импритинга, а используется оно уже механизмом Инстинкта, - и формирует значение знания звучания “м” как [мой].

Таким образом, до появления, скажем так, “частной собственности”, значение [мой] у знания звучания “м” безусловно уже существовало. Вот только ограничено оно было тогда контекстом (разговора) детей. А уже с появлением “частной собственности” область применения и самого знания звучания “м”, и его значения [мой], сильно так расширяется. Другое дело, что само это расширение области применения (контекстов) в том числе потребовало и расширение самого значения у знания звучания “м”. И теперь знание звучания “м” уже значило [я, это “м” говорящий]. Именно с таким значением знание звучания “м” и образует потом все свои объединения в контексте “Слово” Руского языка.