Волшебное пёрышко 10. царь Горох

Глава десятая
Царь Горох

Я не стану описывать вам, дети мои, дорогу в царство царя Гороха, ибо это займет слишком много времени, а вам уже скоро надо ложиться спать. Вкратце замечу только, что мы целый день ехали куда-то по лесостепи в карете, запряженной тройкой лошадей, которую нам выделил для нашего путешествия царь Горемысл. На облучке восседал ямщик – тот самый мужчина, что взялся указать нам путь к царю Гороху. Имя его, если не ошибаюсь, было Степан. Уже под вечер этот Степан остановился в некоем пустынном месте и сказал, что мы приехали; мы вышли из кареты. Местечко это было, доложу я вам, довольно глухое, лишённое каких-либо признаков жилья. Вокруг были насыпаны курганы, и наш проводник повёл нас куда-то вдоль неглубокого овражка. Вдруг дорогу нам перебежал заяц. Степан остановился, и сказал, чтобы с того места, где проскочил заяц, мы шли уже без него. Мы так и поступили. Переступив некую невидимую линию, по которой только что проскакал заяц, мы очутились в довольно мрачном месте. Вокруг стоял дремучий лес, и деревья в нём были очень толстые, с темно-коричневой корой, но просветы между ними были довольно широки. И в одном из таких просветов я увидел двух бородатых мужчин; мы подошли к ним и я, поздоровавшись с ними, спросил:

– А вы не подскажете нам, как нам пройти к царю Гороху?

Тогда один из этих дядек, с густой нечёсаной бородой, схватил меня за руку, а второй свистнул, словно Соловей-разбойник, и из-за деревьев высыпали какие-то люди; они обступили нас со всех сторон, а потом повели куда-то вглубь леса. Там стояла большая изба, нас ввели в неё, и мы оказались в просторной горнице, на стене которой висела медвежья шкура. Нас усадили на скамью за дубовым столом и стали допрашивать.
 
– Кто такие будете? Кряклоиды? – спросил у меня дядька с густой бородой.

– Нет, – сразу же открестился я.

– Албивонцы?

– Нет.

– А кто?

– Просто люди.
 
– А зачем птицу с собой несёте?

– А что, нельзя? – возразил я.

– Тут мы спрашиваем, а вы – отвечаете.

– Так я уже объяснил вам: мы ищем царя Гороха.

– Зачем?

– По делу.
 
– По какому такому делу?

– По очень важному делу.
 
– А по какому именно?

– Это мы можем сказать только ему одному.
 
– А, может быть, вы лазутчики, а? Может быть, вы кряклы?
 
Человек с нечёсаной бородой и с суровыми чертами лица, нависал надо мной, словно гора, сверля недоверчивым взором льдистых очей. Как я узнал впоследствии, это был Григорий Лукьянович Собакин. Второй детина – Никита Борисович Нетудыхата, гололобый, остроносый, с жиденькой всклокоченной бородёнкой и впалыми щеками, буравил меня вострыми глазёнками с другого бока.

Я решил пустить в ход свой главный козырь:

– Мы друзья Аль-Амина и, как я вам уже говорил, идём к царю Гороху по очень важному делу. Так почему бы вам не провести нас к нему? 

Заслышав, что мы друзья Аль-Амина, дядьки переглянулись и стали чесать затылки.

– А что эта птица у тебя? Тоже друг Аль-Амина? – бородач иронически кивнул на петуха, восседавшего у меня на коленях.

– Естественно! – чванливо ответил ему Петр Иннокентьевич. – Я – друг Аль-Амина. И если вы сей момент не доложите о нас царю Гороху – не сносить вам ваших голов.
 
Лица мужчин вытянулись от изумления.

– Ты ба! Говорящая птица! – вымолвил Нетудыхата.
 
– Ну, что ж, – уже несколько смягчаясь, произнёс Собакин. – Ежели вы и впрямь друзья Аль-Амина, я доложу о вас царю Гороху. Но ежели, паче чаяния, окажется, что кряклоиды…

И он посмотрел на нас таким выразительным взглядом…

Я, впрочем, уже был наслышан о кряклоидах и потому не слишком удивился этому допросу. Ибо вчера, дети мои, прежде чем улечься спать, мы долго беседовали с царем Горемыслом за пиршественным столом, и он поведал мне на счёт этих прощелыг немало примечательного.

– Так ты желаешь узнать у меня, кто они такие и откуда берутся? – вел он неспешную речь. – А я и сам диву даюсь! Вроде бы, кажись, никто их и не сеет, а поди ж ты, прорастают повсюду, ровно репей. Только прополол их на своей грядке – глядь, а они опять на свет божий выперлись. Просто бяда с ними, да и только… И, что характерно, рождаются они уже как бы чужестранцами, и всё-то им в своем родном отечестве не так: и солнце, слышь, не по-ихнему светит, и ветер не в ту сторону дует, и ромашки на лугу пахнут неправильно, не по заморскому. И ходят сии кряклоиды повсюду и крякают о свободе личности, каких-то гражданских правах, а чтоб отечеству своему послужить – ни-ни! И презирают они свой народ, и своих правителей, и всю свою историю. И все-то у них выходят кругом одни глупцы, да негодяи, воры и мошенники – одни они только и молодцы. А наряжаются сии кряклы мужеского пола в бабские платья, а бабы, напротив того, щеголяют в мужских портках. И сквернословят по-чёрному, и богохульствуют, и совокупляются противоестественным образом, и злословят своих былинных героев, и плюют в могилы своих отцов, а прославляют предателей и душегубов своей отчизны. И, что удивительнее всего, при всём том мнят себя героями, и рубахи рвут на пупках, горлопаня повсюду о своей любви к отчизне, да ещё нагло требуют себе за то особых привилегий, а сами только и выискивают, где бы найти себе хозяина побогаче да поскорее вылизать ему сапоги. По нраву же они лживы, коварны, развратны и трусливы. И, когда их еще немного в царстве-государстве, то гадят они втихомолку, по мелкому и подленько, с приятною миною. Однако же когда их соберётся изрядное количество – тут уж держись: тут они уже наглеют беспредельно и, видя свою безнаказанность, грабят и унижают свой народ почище всякого супостата. Вот потому-то, первоочередное дело любого правителя выявлять этих кряклоидов и давить, давить их как клопов. А иначе – задурят головы народу, расшатают устои государства, и обглодают его, как саранча.
 
– А кто же верховодит этими кряклами? – спросил я.

– Э, брат ты мой… –  отвечал мне на это царь Горемысл, – стоит за лесами дремучими, за горами высокими в синем море-океяне остров Албивон. И висит над тем островом туман серебряный, и идут дожди холодные и падают снега чёрные, что сажа. И народ сего острова имеет сердца злобные, надменные и завистливые. И плавают они повсюду на своих ладьях и промышляют разбоем; и приплывают в страны дальние, и стравливают там между собой местные племена. И одаривают корыстолюбивых царьков мелкими подачками из награбленного ими добра, и обдирают одураченный ими народ, как липку. Ибо вступить в открытый бой, как подобает доблестным мужьям, они не смеют по причине своего малодушия, но в искусстве плести козни им нет равных под небесами. И вывозят Албивонцы из заморских стран золото, слоновую кость, изумруды, рубины, алмазы, меха, и всё прочее, смотря по тому, чем богаты те края. И, высосав из одного народа его богатства, находят себе других простаков, и грабят их таким же образом, и строят себе великолепные дворцы, и разбухают на чужом горе и страданиях, как жирные пауки. А их глашатаи между тем снуют по всему миру, и трубят на всех углах о том, что лучше их страны нет на всем земном шаре: что они де, и самые справедливые, и самые благородные, и самые просвещенные. И навязывают всем прочим племенам свои богомерзкие нравы и обычаи, совращая своими побасенками ещё неокрепшие умы…

И долго еще вел беседу Царь Горемысл о нравах кряклоидов и албивонцев. Так что, как вы понимаете теперь, дети мои, нет ничего удивительного в том, что Собакин и Нетудыхата отнеслись к нам с подозрительностью, опасаясь, как бы под видом добропорядочных людей, в их страну не проникли эти негодные типы. Но, услышав о том, что мы друзья Аль-Амина, эти дядьки, как я уже сказал вам, несколько смягчились; они отворили горницу, в которой стояли две кровати с перинами и подушками, и отвели её мне с Людкой, а Петра Иннокентьевича поместили в сенях. Сказав, чтобы мы ожидали здесь, пока о нас доложат царю, они удалились.

Уснуть в ту ночь мне долго не удавалось, потому что Людка лежала на соседней кровати, и всё ёрзала в постели, и томно вздыхала, и жалостным голоском сообщала мне о том, как ей страшно и одиноко одной, и, похоже, была не прочь, чтобы я перебрался к ней, дабы развеять её страхи. Да только не на таковского напала! Знаю я все эти их женские штучки! Повздыхав и поохав ещё, она, наконец, уснула, и в тёмной комнате воцарилась тишина. И вот в окно скользнул тонкий луч серебристого света, и в спальне появился лунный мальчик Кио. Он сказал мне тихим шелестящим голосом:

– Завтра тебя отведут к царю Гороху, и он предложит тебе разгадать три загадки. И если ты не отгадаешь их, он повелит отрубить тебе голову. Однако ты не печалься, держись смело, загадки эти вовсе не так трудны.

И я смотрел на него сквозь сонные веки, и его образ стал расплываться передо мною и таять, и я уснул, а наутро уже не знал, то ли Кио приснился мне, то ли явился воочию.

А когда рассвело, мы поднялись с постелей, и умылись, и поели, и стали ожидать вчерашних мужей. И они появились через некоторое время, и сказали нам, чтобы мы следовали за ними.

И мы вышли из избы и зашагали по лесу. И сказали нам наши провожатые, что им поручено доставить нас к царю Гороху, и что сейчас мы находимся на окраине его царства, сокрытого за семью печатями от посторонних глаз. И что, если бы только не имя Аль-Амина, нам завязали бы глаза, усадили бы на коней и отвезли бы в некое пустынное место за тайную черту, за которой их землю уже отыскать невозможно.

А потом, дети мои, мы оказались на лужайке, где нас поджидала повозка, запряженная парой лошадей; и мы взобрались на неё и поехали по лесной дороге. И лесистую местность сменили долины и взгорья, и потянулись поля, и мы въехали в большой город на семи холмах, обнесенный деревянными стенами, рядом которым протекала полноводная река. И жилища в том городе были бревенчатые, с резными окнами и струганными петухами на фронтонах. И по улицам ходили люди, и все они были красивы, веселы и добродушны. И в том городе росло множество тенистых рощ, в которых водились белки, еноты и прочие зверушки. И в одной такой рощице стоял красивый расписной терем с разными пристройками. И наша повозка въехала в его двор, и нас передали некоему именитому мужу. И был тот муж невысок ростом, с седой бородкой и длинными серебристыми бакенбардами, доходившими ему до груди. И его богатый кафтан с высоким стоячим воротником, и боярская шапка, и взгляд проницательных глаз – всё это выдавало в нём особу, приближенную к царю Гороху. И действительно, этим человеком, как мы узнали впоследствии, оказался думный дьяк Милован Милорадович Чипигин.

Милован Милорадович окинув цепким взором нашу троицу и молвил:

– Следуйте за мною.
 
Мы последовали за ним, и он привёл нас в красивую комнату, очевидно, служившую приёмной царя Гороха, а сам скрылся за большой дверью, а потом вышел из неё и велел нам войти.

Мы вошли в просторный зал с большими окнами; стены его были сделаны из толстых бревен, очень тщательно подогнанных друг к другу, а потолок был высокий, ломанный, уходящий вверх, с толстыми балками-перекладинами, и на одной стене висели золотой плуг, топор и чаша. На полу из красновато-коричневых досок стоял трон, и на нём восседал царь Горох. И был он, дети мои, уже не молод, с лицом величественным, светлокожим и весьма красивым. И ростом царь Горох был высок, и телом крепок, и фигура его была весьма стройна; и была на нем белая мантия, доходившая ему почти до пят и вся усеянная желтыми горошинами, а на голове сверкала корона.

И мы с Людкой приблизились к царю Гороху и поклонились ему. И дядя Петя, сидя на моих руках, тоже опустил пред ним свой малиновый гребешок. И спросил нас царь Горох:

– Кто вы такие, о, чужеземцы, и зачем явились в моё царство?

И ответил я тогда царю Гороху:

– Мы друзья Аль-Амина и идём в край Зачарованных Невест.

И спросил нас царь Горох:

– За какой же надобностью вы идёте в край Зачарованных Невест?

И поведал я царю Гороху нашу историю, ничего от него не скрывая, и он выслушал её с большим вниманием.

– Что ж, дело вы замыслили доброе… – вымолвил царь Горох, когда я окончил свое повествование. – И, коль вы выполните три моих поручения, я, возможно, и укажу вам путь в край Зачарованных Невест…

И ответил я царю Гороху, что мы выполним всё, что он ни скажет.

– Добро… – молвил царь Горох. – А коли так – то вот вам первое моё задание: разгадать три загадки. Согласны?

– Да, – сказал я.

– Но только, чур, держать ответ будет один из вас и, если он ошибётся – я велю отрубить ему голову.

Нависла тишина.

– Ну, так что? Согласны? – уточнил царь.

– Да, – сказал я.

Он испытующе посмотрел на меня:

– И кто же будет держать ответ?

– Я.

Некоторое время царь рассматривал меня пытливыми глазами, а потом заметил:

– Смотри, у тебя ещё есть возможность и отказаться. И я не сделаю вам ничего худого, просто выдворю за пределы своей страны, и вы никогда больше не сможете найти обратного пути.
 
Прежде, чем я успел ответить, он поднял ладонь:

– Не спеши! Идите, поразмыслите над моими словами, а завтра приходи с ответом.

И вышли мы из тронного зала в сопровождении царского мужа, и он привёл нас в одну из дворцовых пристроек, и поселил нас в чистой опрятной горнице, снабдив всякой провизией, и оставил в покое до следующего дня. А на другой день Чипигин явился опять, и велел Людке и петуху оставаться светелке, а меня привёл к царю Гороху. И когда я предстал пред его царские очи, он спросил у меня:

– Ну, и каково же твое решение, о, Витя Конфеткин? Станешь ли ты разгадывать мои загадки, аль передумал за ночь?

И я ответил ему:

– Стану.

И он предостерег меня ещё раз:

– Смотри же, ты рискуешь жизнью!

Я сдвинул плечами, отдавая, впрочем, себе отчёт в том, что вскоре они могут остаться без головы.

– Итак, – произнёс царь Горох. – Вот тебе первая загадка: «что быстрее всего на свете?»

Я открыл было рот, чтобы ответить, но он поднял ладонь:

– Иди, и поразмысли хорошенько; ответишь завтра.

Я внутренне улыбнулся и покинул тронный зал.

Только в архаическом царстве царя Гороха, самонадеянно подумал я, могут не знать таких элементарных вещей. А в нашем мире любому школьнику известно, что выше скорости света нет ничего во всей вселенной.

С этой мыслью я и возвратился к своей компании, а когда наступил вечер, беззаботно улегся спать.

На этот раз нам были отведены разные покои – одна для Людки, другая для меня, и третья – в сенях – для Петра Иннокентьевича Петухова. Так что я был избавлен от её присутствия и томных вздохов.

Тем не менее, я долго я ворочался в постели, размышляя о всякой всячине, и сон почему-то бежал от меня. И мысли, одна фантастичней другой, роились в моей голове, и ускользали, и на смену им являлись новые; и неуловимые, причудливые образы всплывали и исчезали перед моими мысленными очами. И я стал медленно погружаться в мягкие пучины сна, как вдруг увидел, что в окошко сочится ночной свет, и в его луче возник лунный мальчик. И он приблизился к моей кровати и спросил:

– Отгадал ли ты загадку царя Гороха?

И сказал я ему:

– Да.

– И что же, по-твоему, быстрее всего на свете? – спросил он.

– Луч света, – ответил я. – Ведь быстрее, чем летит свет, в нашем мире не может двигаться ничто.

– А вот и неверно, – возразил Кио, и дал мне правильный ответ.

На следующий день я предстал перед царем Горохом, и он спросил:
– Отгадал ли ты мою загадку?

– Да, – сказал я.

– И что же, по-твоему, быстрее всего на свете?

– Мысль, – ответил я. – Она в мгновение ока преодолевает любые пространства, и быстрее её нет ничего во всей вселенной.

Царь Горох чуть заметно улыбнулся и уточнил:

– И что же, она летит даже быстрее света?

– Да, – сказал я, густо покраснев.

– Ладно, – вымолвил царь Горох. – С первой загадкой ты, похоже, справился, и твоя голова ещё может посидеть на твоих плечах. Слушай же вторую загадку: «Что на свете самое крепкое, самое хрупкое, и самое нежное?»

И вот тут-то, дети мои, я и приуныл.

И, прибывая в великом унынии, вышел от царя Гороха, и весь день пробродил по парку и всё ломал себе голову над этой загадкой. Что самое крепкое? Алмаз? Кремень? Танковая броня? Допустим. Но вообразить себе танковую броню и хрупкой, и нежной… Нет, это было что-то не то…

Так и не разгадав загадки царя Гороха, я возвратился в свою комнату и, хмуря брови, стал измерять шагами расстояние от стены до стены. И Людка в тот вечер не путалась у меня под ногами, видя, как я мрачен и сосредоточен. И даже дядя Петя был тише воды и ниже травы. Так и не выдумав ничего путного, я улегся на кровать и закинул руки за голову, но и эта поза делу не помогла; и минуты текли за минутами, и было уже далеко за полночь, и ничего путного в мою голову не приходило; и я начал представлять себе уже, как моя голова лежит на плахе, а над ней занесен топор палача…

И вот серебристый луч скользнул в окошко, и в комнате возник лунный мальчик. И он спросил у меня:

– Отгадал ли ты вторую загадку царя Гороха?

– Увы! – ответил я. – Не отгадал.

И тогда он шепнул мне ответ, и я очень обрадовался его подсказке.

А на следующий день я предстал пред царем Горохом, и он спросил у меня:

– Отгадал ли ты мою вторую загадку: «Что на свете самое крепкое, самое хрупкое, и самое нежное?»
 
– Да, – сказал я.

– И что же это?

– Это любовь, – ответил я. – Ибо на любви держится весь мир, и крепче её ничего нет на сете. И она же и самая хрупкая, ведь её так легко разбить. Ну, и самая нежная, конечно.

– Что ж, ты разгадал и эту загадку, – сказал Царь Горох, – и твоя голова ещё пока может посидеть на твоих плечах. Выслушай же третью мою загадку: «Чей Крым?»

Оп-паньки! – подумал я и повертел головой, проверяя, хорошо ли она сидит на моей шее. – Вот тут я, кажется, влип!

И, выйдя от царя Гороха, я принялся расхаживать по парку.

Чей Крым? Чей Крым? – стучало в моей голове.

Насколько я помнил историю, когда-то в Крыму обитали и тавры, и скифы, и эллины и процветало могущественное царство царя Митридата. И даже, кажется, где-то в Керчи есть гора, на которой был заколот этот самый Митридат. А потом, когда Дмитрий Донской дал по шапке Мамаю на Куликовом поле, часть Золотой Орды ушла на этот полуостров и тоже осела там. И, уже при Екатерине Второй, Крым отошел к русской короне силою её оружия…

Да мало ли народов было намешано в Крыму за всю его историю?

Эх, прошерстить бы в Интернете эту тему! Но, увы, у царя Гороха интернета нет, так что приходилось напрягать извилины самому.
 
Чей Крым? Чей Крым?

Тавров? Греков? А кто такие тавры? Местные племена, или осевшие здесь киммерийцы?
А если Киммерийцы – то, кто они?

Возможно, это древние Укры? Ведь, по новейшим исследованиям украинских историков, Кавказский хребет воздвигли как раз они, выкапывая Чёрное Море, поскольку им надо было куда-то выкидывать грунт. И, в таком случае, крымский полуостров тоже их рук дело. Да и сам Митридат, если судить по новейшим гипотезам этих учёных, являлся украинским царём…

Но если копать слишком глубоко, то непременно докопаешься до Адама и Евы, а загадки царя Гороха всё равно не разрешишь.

Так чей же все-таки Крым, вот в чём сакраментальный вопрос!

Поздно ночью, уже лежа в постели, я напряженно крутил шариками в голове, и мне неожиданно вспомнилась великолепная книга Виталия Полупуднева «У Понта Эвксинского» о восстании рабов на Босфоре под предводительством Савмака, которую я когда-то прочёл запоем.

И что это дает? Ровным счётом ничего. 

Так чей же всё-таки Крым?

И снова перед моим мысленным взором возникала плаха…

Да, дети мои, невесёлые думы владели мною той ночью! Вся надежда была только на лунного мальчика, но близился рассвет, а он всё не приходил. И вот, когда я уже утратил всякую надежду увидеть его, он, наконец, явился.

– Отгадал ли ты третью загадку царя Гороха? ­– спросил Кио.

И я ответил ему:

– Увы!

И он опять пришёл ко мне на помощь.

И на следующий день я предстал перед царём Горохом, и он строго спросил у меня:
– Отгадал ли ты третью мою загадку: «чей Крым?»

– Да, – сказал я.

– И чей же он?

И ответил я царю Гороху:

– О, государь, всё в этом мире – и земля, и вода, и небо, и всё живущее на этой планете создано Господом Богом, и поэтому ничего своего у человека тут нет. Всё даровано ему единственно Творцом. И потому Крым, как и всё прочее на нашей земле, принадлежит единственно Господу Богу.
 
– Что ж, – ответил царь Горох, – похоже, ты справился и с третьей загадкой. Если пройдешь два других испытания так же успешно – я, может быть, и укажу тебе путь в край Зачарованных невест.

Выслушай же, о, Витя, моё второе задание. Тебе с Людой Сметаниной надлежит перекопать поле, посадить на нём горох, вырастить урожай и собрать его в мой амбар. Завтра с утра и приступайте.

И мы приступили.

Поле оказалось отнюдь не маленьким, так что кобылке с сохой тут было бы где разгуляться. Ан, нет! Думный дьяк выдал нам лопату и грабли, и мы с Людкой принялись возделывать участок вручную. Земля была жирная, тяжелая, вся переплетённая корешками растений, и её приходилось переворачивать лопатой и разбивать комья, а Людка шла следом за мной и орудовала граблями, выгребая траву и разрыхляя почву.

Признаюсь, я не ожидал от неё такой работоспособности. Одна трудилась как пчёлка и вовсе не канючила, хотя ей приходилось туго. И, видя её усталость, я предлагал ей несколько раз отдохнуть, но она лишь упрямо мотала головой и продолжала разрыхлять почву. Пять дней мы трудились с ней в поте лица своего от зари до зари, пока не подготовили поле к посадке, а потом еще два дня чертили борозды мотыгой и укладывали в них горошины. И в последующие дни мы таскали воду из колодца, и поливали посадки, и пропалывали грядки, и, когда ростки потянулись вверх, стали мастерить для них подпорки; одним словом, мы холили и лелеяли наши всходы почти два месяца, и за это время они разрослись, и зацвели, и на них появились нежные зеленые стручки, а когда пришло время их созревания, мы собрали богатый урожай и отвезли его в амбар царя Гороха.

И призвал меня к себе царь Горох и сказал:

– Что ж, вы прошли два моих испытания. И теперь осталось третье, уже самое лёгкое, и, я думаю, ты справишься с ним без особого труда. Слушай же, о, Витя. Завтра с утра тебе надлежит отрубить голову своему петуху, ощипать его и сварить мне к обеду из него суп. И, если он придётся мне по вкусу, я, так уж и быть, укажу вам путь в край Зачарованных Невест.

И я вышел от царя Гороха с поникшею головой. И бродил до вечера по парку с тяжелым сердцем, и постепенно небо заволокло тучами, и начало темнеть, и грянул гром, и сверкнули молнии, и пошёл дождь. И я вернулся в дом, где мы жили, и постарался побыстрее проскользнуть в свою комнату, потому что мне было трудно видеть своих друзей.

И всю ночь я пролежал на кровати с открытыми глазами. И всё ждал, не появится ли Кио, чтобы подсказать мне какой-нибудь выход из этого затруднения. Но бывают в жизни такие минуты, дети мои, когда тебе не может помочь даже и лунный мальчик, и всё надобно решать самому. И той ночью дождь шёл до самого утра, и луна так и не сумела пробиться сквозь плотную пелену туч – Кио не явился.

И всё то утро я бесцельно слонялся по двору, томясь дурными предчувствиями; и в полдень меня призвал к себе царь Горох и спросил:

– Выполнил ли ты третье моё задание? Отрубил ли голову петуху, ощипал ли его, и сварил ли мне из него суп?

И я ответил царю Гороху:

– Нет.

И воскликнул царь Горох, гневно сверкая очами:

– Как? Что это я слышу такое от тебя? Неужели ты осмелился не выполнить моего повеления? Да может ли быть это? Смотри, если ты и завтра не отрубишь голову своему петуху, не ощиплешь его, и не сваришь мне из него суп – на плахе окажется твоя голова!

И так тяжело стало у меня на сердце, дети мои, от этих царских посулов, что невозможно и выразить словами. Ведь я был еще ребенком, и мне очень хотелось жить! И все-таки я твердо посмотрел на разгневанного царя Гороха и сказал ему:

– Нет, о, царь Горох. Этого я сделать не могу.

– Почему же? – удивился царь Горох. – Разве это так трудно? И тогда, ценою жизни какого-то там петуха, ты и сам убережёшься от верной смерти, и достигнешь своей цели.

– Этот петух – мой друг, – возразил я. – А друзей не убивают.

И увидел я тут, что глаза Царя Гороха потеплели, и он посмотрел на меня ласково. И сошел царь Горох с трона, и положил мне руку на плечо, и сказал такие слова:
 
– Что ж, ты прошёл и третье испытание. Ведь если бы ты отрубил голову своему другу, я вышвырнул тебя из своего царства, как какого-нибудь крякла. Но теперь я укажу тебе путь в край Зачарованных Невест.

И он хлопнул в ладоши, и явился думный дьяк Милован Милорадович Чипигин, и царь Горох повелел ему принести старинную карту, на которой был обозначен Край Зачарованных Невест. И объяснил мне царь Горох по этой карте, как разыскать тетю Машу, превращенную злым колдуном Бустардом в белую лебедь, и какие опасности могут подстерегать нас на этом пути.

И спросил меня царь Горох:

– При тебе ли, о, Витя, ещё твоё волшебное перышко?

– Да, – сказал я, и вынул из кармана перо, вырванное мною из хвоста дяди Пети, и показал его царю. И сказал мне царь Горох.

– Ты прошёл три испытания. И за это я научу тебя, как с помощью этого пера исполнить три твои заветные желания.

И поведал мне царь Горох, как мне следует обращаться с пером петуха, чтобы исполнились три мои заветные желания. И обратился затем к Чипигину, и наказал ему выдать нам с Людкой по котомке выращенного нами гороха.

И нам с Людкой выдали по котомке гороха, и царь Горох произнёс:

– Знайте же, о, Витя и Людмила, что в краю Зачарованных Невест обретается великое множество кряклоидов и прочей нечисти. И, если вы увидит за собой погоню, развяжите котомки с горохом, высыпьте его на землю, и возгласите:

– «О, воины царя Гороха! Встаньте на защиту Света и Добра против сил злобы, и тьмы поднебесной!» И восстанут тогда из зерен гороха мои непобедимые воины, и защитят вас от любой напасти.

Продолжение  11. В краю Зачарованных Невест  http://proza.ru/2023/01/27/1541