de omnibus dubitandum 29. 164

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ (1656-1658)

ГЛАВА 29.164. ЯВЛЯЮТСЯ ЛИ РУСКИЕ ИСТИННО ПРАВОСЛАВНЫМИ…

    Во внешней политике 1657 год застал Московское государство в состоянии перемирия со своим извечным врагом — Польшей [Великим княжеством Литовским, Руским и Жемойтским]. В 1648 году Запорожские казаки под предводительством Богдана Хмельницкого восстали против польского владычества, что стало «одним из величайших событий эпохи» {Stoye J. Europe Unfolding 1648-1688. London, 1969. P. 47}, а в 1653 году Земский собор принял важное решение удовлетворить просьбу казаков и принять их под защиту Московского государства.

    Постановление Переяславской рады 1654 г. о союзе с Московией привело к войне с Речью Посполитой [Великим княжеством Литовским, Руским и Жемойтским]. В мае того же года царь Алексей Михайлович отправился в поход и опустошил большую часть территории, которую занимает современная Белоруссия. Город Смоленск, долгое время бывший предметом территориальных споров, присягнул московскому царю {Longworth P. Tsar Alexis Goes to War // History Today. January. 1981. P. 14-18}. В 1655 году пала Вильна, старинная столица Литовского государства, и вскоре почти вся Литва оказалась в руках Московии.

    В июле 1656 года войска Алексея Михайловича осадили балтийский порт Ригу, который с 1629 года находился под властью Швеции. Однако осада была неудачной, и Московские были вынуждены отступить. В 1655 году Швеция, воспользовавшись слабостью Польского государства [Великого княжества Литовского, Руского и Жемойтского], вступила в войну, намереваясь отрезать Польшу [Великое княжество Литовское, Руское и Жемойтское] от Балтийского моря.

    Несмотря на внушительные успехи, руские оказались неспособны воспользоваться плодами своих побед. В июле 1657 г. умер Богдан Хмельницкий, а еще год спустя его преемник Иван Выговский стал гетманом Украины и возглавил Запорожское Казачье Войско. Он подписал с поляками договор, который по существу ликвидировал союз с Московским государством. Смерть Хмельницкого положила начало периоду, который малоруские историки называют «руиной».

    Война с Польшей [Великим княжеством Литовским, Руским и Жемойтским] имела несколько ипостасей. С одной стороны, она отражала традиционную конфессиональную враждебность между католицизмом и православием, поскольку королевство Польское и Великое княжество Литовское [Великое княжество Литовское, Руское и Жемойтское] включали в себя территории, на которые претендовала Московия, опираясь на исторический прецедент времен Киевской Руси.

    Присоединение Малой Руси расценивалось рускими как часть «великого освободительного крестового похода», путь к порабощенным православным народам, а может быть, и ко «второму Риму», к самому Константинополю. На север руских манило Балтийское море, плацдарм, который в XV и XVI вв. не могли захватить предшественники Алексея Михайловича и который теперь становился жизненно необходимым, если Московия собиралась развивать свой экономический и стратегический потенциал. С другой стороны, можно указать еще на одну, менее очевидную деталь, на неприязнь, которую царь Алексей Михайлович испытывал к разложению государственной власти в Польше [Великом княжестве Литовском, Руском и Жемойтском] и к анархическим действиям польских магнатов, которых он, возможно, хотел подчинить своим собственным представлениям о «добром порядке».

    У войны с Польшей [Великим княжеством Литовским, Руским и Жемойтским] была еще одна важная особенность. Биографы Алексея Михайловича даже называют ее «одним из поворотных моментов в истории Восточной Европы» {Longworth P. Tsar Alexis Goes to War // History Today. January. 1981. P. 18}. Царь Алексей Михайлович и его армия захватили Полоцк, Витебск и Вильну. Архитектура этих городов в стиле готики, барокко и Ренессанса была, очень, непохожа на Московскую, а быт и образ жизни там были более утонченными, чем в Московии. По словам врача Алексея Михайловича англичанина Сэмюэля Коллинса, «с тех пор, как Его Величество был в Польше, видел тамошний образ жизни и стал подражать Польскому Королю, круг его понятий расширился: он начинает преобразовывать двор, строить здания красивее прежнего, украшать покои обоями и заводить увеселительные дома» {Коллинс С. Нынешнее состояние России, изложенное в письмах к другу//ЧОИДР. 1846. Кн. 1. С. 20}.

    Все свидетельствовало о том, что вкусы царя находились под сильным влиянием. В 1657 году агентам царя Алексея Михайловича за границей, среди которых находился и англичанин Джон Гебдон, было поручено привезти в Московию вещи, список которых может вызвать недоумение. В нем значились оптические приборы, гобелены, мебель, музыкальные шкатулки, кружева, столовые приборы, певчие птицы и кареты {Longworth P. Alexis, Tsar of All the Russias. P. 120-121}. Большинство из этих поручений было должным образом исполнено, и выписанные предметы, несомненно, дополнили ту атмосферу, в которой росла царевна Софья.

Портрет царя Алексея Михайловича. Неизвестный художник. 1670-е гг.

    Западное влияние, которое прослеживалось в каждодневной жизни Двора, было лишь одним из доказательств растущих контактов с Востоком и Западом во время правления Алексея Михайловича. Такие контакты были не новы. По словам Б.X. Самнера, «с конца XV столетия связи между Московским государством и Западом стали более тесными, между 1650 и 1700 годами они переросли во влияние» {Sumner В.Н. Survey of Russian History. London, 1947. P. 294}. Заметной вехой такого развития стало основание в 1652 году Немецкой слободы в северо-восточной части столицы {О Немецкой слободе см.: Baron S.H. The Origins of 17th-Century Moscow's Nemeckaja Sloboda // California Slavic Studies. 1970. Vol. 5. P. 1-18; Hughes L. A. J. Foreign Settlement//MERSH. Vol. 11. 1979. P. 216-218}.

    Это событие высвечивает две стороны проблемы. Во-первых, оно показывает, что число иностранцев, проживавших в Москве, было достаточно велико, и что правительство предпринимало попытки привлечь на службу нужных ему специалистов. По переписи 1655 года среди них значатся купцы, золотых и серебряных дел мастера, часовщики, портные, оружейники, аптекари, переводчики, священники и большое число военных. С другой стороны, основание слободы первоначально стало результатом волны возмущения против иностранцев, причиной которой была религиозная нетерпимость и «нечестная» конкуренция со стороны иноземных купцов, а также желание изгнать иностранцев с их разлагающим влиянием из центра города. Нет никаких сомнения, что правительственные меры против иноземцев, выселение их в изолированный район, свидетельствовали о стремлении населения поддерживать с ними культурные контакты.

    На деле эти меры имели прямо противоположный результат. Их конечным итогом стало создание «маленького уголка Западной Европы» со своим укладом, своими церквями, торговыми лавками, школами и тавернами. Как известно, именно там Петр [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн)] I впервые почувствовал вкус Запада, утверждает профессор Лондонского университета Линдси Хьюз [NB].

    Наибольшим спросом пользовались иностранные армейские офицеры. Из них формировался командный состав «полков нового строя» — регулярных войск, организованных по западному образцу, которые ad hoc* [помимо этого — лат.] пополнялись за счет мобилизации Московского служилого дворянства {Keep J.L. Soldiers of the Tsar: Army and Society in Russia 1462-1874. Oxford, 1985; Hellie R. Enserfment and Military Change in Muscovy. Chicago, 1971}. Требовались и другие военные специалисты: оружейники, подрывники, крепостных дел мастера. По выражению С.М. Соловьева, «иноверцы» приезжали в страну «толпами... в виде наемных офицеров, мастеровых всякого рода, заводчиков, лекарей. По естественному ходу дела новое должно было явиться в виде вещей непосредственно полезных, должно было начаться с мастерства».

    Так почти непредумышленно Московиты соприкасались с наименее ощутимыми сторонами западной культуры, «как дети приманивались игрушками к учению» {Соловьев С.М. История России с древнейших времен // Сочинения. В 18 книгах. Кн. VII. М., 1991. С. 131}. Небольшой, но влиятельной прослойкой иностранных мастеров были художники, которые нашли себе работу в кремлевских мастерских, так называемой Оружейной палате.

    Начиная с 1650 года наблюдается проникновение в Московское искусство светских мотивов и жанров, тогда как прежде оно было полностью подчинено влиянию церкви. Если не считать сына Ивана Ивановича "Молодого" от Марии Темрюковны Дмитрия Ивановича "Лжедмитрия I"=Сигизмунда III "Ваза" (1605-1606), Алексей Михайлович был первым Московским царем, портрет которого написан в наиболее реалистичной манере {Портреты "Лжедмитрия I" и его жены Марины Мнишек были написаны в Польше. О портретах Алексея}.

    Одной из самых больших артелей мастеров, работавших в Оружейной палате, были белорусы, нанятые на службу в Великом княжестве Литовском [Великом княжестве Литовском, Руском и Жемойтском] во время войны с Польшей. Они принесли с собой новые методы резьбы по дереву и технику изготовления изразцов. В 1650-х гг. произошли небольшие, но существенные изменения в дворцовом хозяйстве. Например, в 1658 г. царь Алексей Михайлович поручил немецкому инженеру перестроить его покои «на иноземный лад».

    В скудно обставленных палатах стали появляться шкафы и стулья из Германии, на стенах были развешены зеркала и гравюры, становятся популярными часы, в царской библиотеке появилось несколько иностранных книг. Однако было бы неверным полагать, что иностранное влияние было всеобъемлющим. Оно не выходило за стены царских дворцов и небольшого числа княжеских, боярских и дворянских особняков. В 1657 г. наиболее значительными каменными постройками в Московских городах оставались пятиглавые церкви, богато украшенные в традиционном Московском стиле кирпичной кладкой и известковым раствором. Большинство же зданий были деревянными, построенными по технологии, которая едва ли менялась в течение столетий.

    В своих мастерских большинство художников работали не над портретами, а над иконами, рукописями и церковной утварью, предназначенной для украшения храмов и монастырей. Что касается сельской местности, то здесь крестьяне создавали старые как мир разноцветные вышивки, резные и расписные деревянные изделия и едва ли подозревали о существовании Европы. Церковь, по-видимому, не возражала против внутреннего убранства кремлевских дворцов, но иерархи были очень обеспокоены тем, что «еретическое» влияние стало проникать в церковное искусство.

    Патриарх Иосиф, возглавлявший Рускую Православную церковь в 1642-1652 гг., писал: «еже бо иконы Богочеловека Исуса и Пречистыя Богородицы и все святых заповедали... с латинских и немецких соблазненных изображений неподобственных по своим похотям церковному преданию развратно отнюдь бы не писать, и которыя где в церквах неправославныя, тыя вон износити» {Andreyev N. Nikon and Awakum on Icon Painting // Revue des Etudes Slaves. 1961. Vol. 38. P. 40}.

    Греческий дьякон Павел Алеппский отмечал, что патриарх Никон велел уничтожить все иконы, написанные «по образцам франкских и польских» {Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Росию в первой половине XVII века, описанное его сыном, архидьяконом Павлом Алеппским// ЧОИДР. 1898. Кн. 3. С. 135-136}.

    Наиболее яркий протест исходил от протопопа Аввакума, возглавлявшего старообрядческое движение (о нем речь пойдет ниже), который жаловался: «пишут Спасов образ... лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не написано» {Andreyev N. Nikon and Awakum on Icon Painting... P. 49}.

    Православная церковь представляла собой главное препятствие на пути более тесных контактов с иностранцами. Путешественники, приезжавшие в Московию, часто отмечали «одержимый» характер Московских церковных обрядов, так что даже имели место споры о том, являются ли руские истинно православными. Адам Олеарий полагал, что хотя «нельзя сомневаться в том, что их вера, или fides, quae creditor (вера, в которую верят) — христианская, но их, как говорят в школах, fides qua creditor (вера, с помощью которой верят) подозрительна и на деле оказывается плохой» {Олеарий А. Описание путешествия в Московию... С. 292}.

    Особенное неодобрение у иностранцев вызывало почитание икон, ревностное соблюдение церковных обрядов и постов, благоговейное отношение к церковным строениям и явный недостаток внимания к благотворительности и добрым делам. Религиозность достигала своего апогея в самом Кремле, где в непосредственной близости один от другого находились и царские домовые церкви, и патриаршие палаты, и главнейшие Московские соборы.

    Знакомство с дворцовой хроникой, так называемыми Дворцовыми разрядами, времен Алексея Михайловича может привести к заключению, что участие царя в религиозных празднествах и шествиях занимало практически все его время. Даже православное духовенство, приезжавшее в Московию из других стран, жаловались на чрезмерную продолжительность церковной службы. Царь и члены его семьи совершали выходы в дни основных тринадцати церковных праздников, в дни семейных и национальных торжеств и в дни празднования святых, число которых на Московии было огромно. По словам Р. Уитрэма, «если что и символизирует древнюю Московию, то это звон колоколов, непрекращающиеся церковные службы, посты и неприкосновенность религиозных обрядов» {Wittram R. Peter I, Czar und Kaiser. 2 vols. Gottingen, 1964. P. 58}.

    Эти обряды заключали в себе определенный политический смысл, поскольку торжественный православный церемониал представлял собой важную составляющую всеобъемлющего характера самодержавия. Царь был любителем театральных представлений, и поэтому ценил ту исключительность и отчужденность, которой он добивался во время исполнения сложнейших ритуалов, подчеркивавших его роль главы и защитника церкви и государства. Софья должна была придавать ритуалу такое же значение.