Птенцы кукушки

Как-то раз я в очередной раз выпивал с хозяином участка на берегу Мертвого моря, где снимал номер люкс, представляющий из себя отдельно стоящий сарайчик с душевой кабинкой. Кстати сказать, прочие номера (бюджетные) ютились в другом сарае, гораздо большего размера и общей санитарной комнатой, а весь гостиничный комплекс именовался не больше не меньше HOUSE OF THE RISING SUN. Благость вечера, когда спадает дневная жара и цикады стрекочут преимущественно от страха, слегка портили настырные южные мухи. Мы пряталась от них в марлевом шатре, с вентилятором и огромным доисторическим холодильником, забитым доверху прохладительными напитками. Мой собеседник на удивление хорошо владел английским, понимал французский и великолепно чувствовал настроение отдыхающих. Старый, добрый скотч настраивал на неспешный доверительный лад.
 
-  Отчего в вашей деревне дома натыканы, словно здесь никогда не слыхали о достижениях стоматологии? – острота моя вышла не очень складной, но на обывательском уровне могла сойти скорее за праздное любопытство, нежели за невольное оскорбление.

Прежде чем ответить, Барух впустил сонливого кота, и тот улегся под прохладной струей воздуха, явив миру полнейшее безразличие к новостям и тревогам. 
Затем хозяин вернулся в видавшее виды кресло и поведал следующее.

В середине семидесятых прошлого века на месте деревни проживали лишь особливо асоциальные насекомые да шальные ветра. И так могло бы продолжаться сколь угодно долго, кабы в эти края не занесло гражданина по имени Михаил и по фамилии Блюменталь. Мужчина был уже немолод, худощав и одержим мыслями о смерти. Собственно, думы о неминуемой кончине преследовали Бляму со школьной скамьи. Возможно, именно по этой причине он торопился жить. В своем усердии испытать как можно больше и глубже, Бляма продвинулся далеко: спал по три/четыре часа в сутки, много путешествовал, сторонился офисной работы, менял увлечения и привязанности. Старания не пропали даром – к шестидесяти годам Бляма стал обладателем полного корсарского набора: дети, жены, рубцы, цирроз, хондроз, очки и пренебрежительное отношение к диванным всезнайкам. Вывернув бытие до изнанки, он тем не менее не насытился. Ибо по его глубочайшему убеждению, дно существовало исключительно в воображении персон ограниченных, душою вялых, а пики теряются в облаках – стоит лишь хорошенько подпрыгнуть. Помирать надолго Бляма не хотел. Разве что на часок/другой, дабы посмотреть, как пройдут его - давно срежиссированные - похороны. Любопытство подогревалось и желанием доказать окружающим правоту по ряду вопросов, и среди них самым главным он считал сомнения в Бляминой роли в судьбе родных и близких. С недооценкой – а с возрастом и уценкой – ее значимости Бляма сталкивался так часто, что суицид виделся единственным способом разрешения мучительных споров. Однако железных гарантий, что сумеет возродиться ко времени, когда обидчики начнут кусать локти, Бляма нигде не находил. К тому же он прекрасно понимал, сколько усилий потребуется на восстановление документов, прописку и прочей ерундистики, кою выдумали бюрократы с единственной целью отвлечь сограждан от созерцания Вселенной.
И вот однажды Бляма поймал себя на мысли, что думы о смерти внезапно отступили. Ощущение было столь непривычным, что он в растерянности огляделся. Позади тускло отсвечивала гладь Мертвого моря, впереди дремали в забытьи выветренные, испещренные шрамами холмы Горы Содома.  Куда ни повернись, уткнешься в Вечность! Казалось, самое время пуститься от радости в пляс, но Бляма окаменел, словно жена Лота.
Сколько он так простоял, доподлинно неизвестно. Но с этого памятного события и начинается история нашего поселения.

Барух выпустил проснувшегося кота и бросил кубики льда в бокалы.

… Лично я ребе Блюменталя детально не расспрашивал – не с руки, но молва гласит, что он потратил еще не один месяц, дабы определить границы, за которыми скорбные думы возвращались.  В конце концов ему это удалось. Теперь он мог вести и привычный – суетный - образ жизни, и спокойный, способствующий отдохновению от забот мирских. Ведь даже без высшего образования очевидно, что близость Вечности не располагает к трудам и потугам, а кушать хочется всегда.
Бляма поставил палатку таким образом, чтобы ненавидимая грань пролегала строго посередине раскладушки – достаточно повернуться на другой бок, и мироощущение изменится.
Многочисленные прежние злоключения приучили Бляму к педантичности в отношении реперных точек бытового уклада. Он приобрел походную газовую плиту, аптечку и пометил границы участка колышками с флажками ярко-красного цвета. Очень скоро его задержал военный патруль и передал в руки полиции. Не стоит строго судить представителей силовых структур, ибо наша страна с момента провозглашения независимости живет в далеко не дружественном окружении.
Допрашивал Бляму весьма подкованный следователь, но и он, отчаявшись взять в толк мотивы установки опознавательных знаков, переадресовал гражданина Блюменталя в профильное отделение городского госпиталя. Комиссия врачей-психиатров определили странного мужчину в лечебницу. Прославленная эффективность израильской медицины в очередной раз доказала состоятельность – Бляму слегка помурыжили и отпустили с формулировкой «социально не опасен». Благодарный пациент раскланялся, заметил на прощание, что «от Танго Альфреда Шнитке прет перезрелой чувственностью» и отбыл восвояси в компании нескольких соседей по палате.  Именно эта группа единомышленников основала на безлюдном берегу Мертвого моря ныне процветающее поселение.

-  Но все же: отчего такая хаотичность в застройке? Извините за назойливость, - я сделал вид, что мне дико неловко.

Барух легко раскусил мое лицедейство, но оценил воспитанность и отменное произношение.

-  Как учит нас ребе Блюменталь, граница у каждого своя. И никто не вправе указывать человеку на место под Солнцем. Еще скотч?
-  Пожалуй. И последний на сегодня вопрос, если позволите. Как переводится с иврита название деревни?
-  В администрации, за глаза, нарекли Гнездом Кукушки. Мы не возражали. Купаться утром пойдете? Во сколько накрыть завтрак?
 
З.Ы. Через пару дней я уехал. Но дал зарок вернуться …