И пришёл мне кот

Говорят, что по всяким иноземным календарям наступил год кролика. Он же кот по другим данным.
Я не разбираюсь во всём этом, и честно говоря - не имел и не имею ни малейшего желания.

Как-то, когда я собирался уйти из соцсетей, среди разговоров с друзьями, выяснения смысла моего пребывания здесь, ради которого стоило бы не уходить, и уговоров меня остаться, я совершенно случайно написал фразу – «Ну не котиков же мне здесь постить?!»
Потом ещё не раз она, эта фраза, мне пригодилась.

И смысл остаться я нашёл, обнаружив, что оказывается могу писать. Хочу. Мне есть что сказать. А главное – что это ещё кому-то нужно, кроме меня.

Но то, что настанет момент, когда она обретёт такой фатальный смысл, я не мог предполагать.

Не мог потому, что у меня аллергия на кошек.
И не просто аллергия – а зверская.
Лет с пяти.
Помню, что когда мы бывали у наших друзей, у которых был котик, мне было года четыре, или пять, а бывали мы у них часто, у меня регулярно чесались и становились кровавого цвета глаза.
Родители меня исправно ругали за то, что я тру глаза грязными руками, а я никак не мог понять – почему они у меня грязные?
И в какой момент они стали грязными?
Я всего лишь гладил котика.
Потому что не погладить - не мог.
Было очень обидно выслушивать всю эту ругань и отчитывания.
Пока до родителей не допёрло, что у меня аллергия.
Просто в те стародавние времена никто особо не знал, что это такое – аллергия.
Это сейчас у каждого второго на что-то, да есть.
В студенческие времена я узнал, что дела только ухудшились и обстоят совершенно критично.
Когда нам случалось загулять и у кого-то где-то оказывалась свободная квартира, мы конечно всем курсом заваливались туда.
И пока мы пили и веселились – всё было ничего. Но когда ложились спать кто где…
Примерно через час я единственный просыпался от того, что не мог дышать.
Было впечатление, что легкие могут вдохнуть примерно один процент от своих обычных возможностей.
Первый раз было очень страшно. Думал без скорой не обойдётся.
Потом выяснялось, что в квартире есть кот. Или был. Пусть даже год назад.

Со временем я научился следить за этим и не попадать в такие ситуации. Долго не задерживаться в тех местах где есть коты.
О том, чтобы прикоснуться к ним, конечно, вообще не могло быть и речи.

Тем не менее – я всегда очень любил животных.
Всех.
И никогда никого не боялся.
С раннего детства. Не знаю отчего это и почему.
Впрочем, я и людей не боялся никогда, хотя они гораздо опаснее любого самого дикого зверя.

В детстве у меня не было животных.
Мама фанатически относилась к чистоте.
Кроме того у нас было тесно.
Я, до сих пор приезжая к отцу в Питер, удивляюсь – как мы умещались вчетвером в нашей маленькой квартирке. А потом, когда брат женился и родился ребёнок, и вшестером.

Потом, уже во взрослом возрасте, обстоятельства складывались так, что я не мог никого завести.
Тем не менее я всегда жалел бездомных животных. Пытался что-то для них сделать. Никогда не мог пройти мимо. Хотя бы накормить.

Кормить – это вообще моё. Ничего мне не доставляло такого удовольствия как смотреть как они едят.
Я мог из-за этого опоздать на любую встречу. Даже на самую важную.
Что касается котов, то надо было просто дать еду, и отойти на безопасное для моей аллергии расстояние.

Хозяева домашних животных, иногда бойцовых собак, приходили в ужас и бледнели, когда видели во что превращаются в моём присутствии их опасные для других питомцы.
Я играл с ними как хотел, трогал, чесал, мутузил – вовсю, к обоюдной радости.
Здоровенные собаки, которых, по-моему, побаивались сами их хозяева – превращались в игривых, счастливых щенков, признавая во мне кого-то, кого они как будто давно знают.

А я им отдавал всю свою неизрасходованную любовь.

Не знаю – почему так.
Я всегда считал, что человек сильнее любого животного.
Не знаю – может я слишком часто в детстве смотрел «Маугли».

Я действительно думаю, что это так. И чувствую так.
И если мне даже случалось встречать агрессивных животных, собак, которые пытались на меня броситься, мне удавалось подавить их волю одним взглядом и голосом.
И я никогда не боялся и не сомневался в своём превосходстве.
И они, как мне кажется, это чувствовали.

Вообще есть какое-то взаимопонимание у нас с ними.
Я как-то сразу понимаю, что они хотят, чувствуют, какое у них настроение, характер.
И не по повадкам. А как-то напрямую.

Но и они, я в этом убеждён, потому что чувствовал это много раз, понимают меня.
Мои мысли. Моё настроение. Состояние.

Иногда, с бездомными животными, мне казалось, что они приходили меня пожалеть. Помочь.
А не я их. Не я им.
Только вот приручить я никого так и не решился, зная, что привяжусь моментально и уже не смогу отпустить.

Похорон и потерь в моей жизни было достаточно.
А живут они, как известно, меньше нас.

Однажды, когда я, наконец, нашёл своего духовника, у нас зашёл разговор о животных.
Я спросил его – почему же считается, что у животных нет души, хотя я совершенно явно вижу и знаю, что она у них есть. И рассказал ему несколько своих историй.
Мне это мнение было так обидно.

Он мне ответил, что это неправда. И душа у них несомненно есть.
Духа – нет. Стремления к Богу.
И это помню меня так обрадовало.
Обрадовало то, что я был всегда прав. А те, кто говорил, что её у них нет – неправы.

Вы знаете, по тому, что я пишу, не только здесь, сейчас, а вообще, может создаваться превратное представление обо мне.
В частности, по этому тексту, можно подумать, что я очень сентиментальный, нежный, чувствительный человек.
По другим текстам – что-то другое.
Я уже к этому привык.
Это эффект литературы.
Я уже сталкивался с этим с самой ранней юности по работе в театре и кино.
Это нормально.

Я думаю, что узнать каков человек можно только зная его лично. И то, надо достаточно долго с ним общаться. И даже в этом случае нет уверенности что ты до конца его узнал.
«Всяк человек есть ложь».
И «чужая душа – потёмки».
Я достаточно жёсткий, иногда жестокий, циничный, и много чего повидавший и узнавший о жизни и людях, человек.
Мне бы даже хотелось знать меньше. И быть другим.

Просто творчество, любое, это – исповедь.
А уж какая она выходит, один Бог ведает.
Он её и диктует.

За несколько дней до нового года, я поздно возвращался домой.
Шёл небывалый снегопад.
Я остановился около дома в садике покурить, постоять, подумать.
Не хотелось нести всё что было внутри наверх.
Домой.

Вдруг я увидел, что ко мне, через непроходимые сугробы, идёт огромный кот.
Идёт не в обход по прочищенным дорожкам, а прямо, через снега, как бульдозер.
Это было удивительно, потому что обыкновенный кот просто утонул бы в таком снегу. Ну, или передвигался бы прыжками.

Он вышел ко мне, и я увидел, что у него какие-то необыкновенно длинные лапы. И шуба очень пушистая и длинная. Серая, как у волчонка.

Он уселся рядом со мной и стал смотреть туда же куда и я.
Что-то сказал на своём языке.
Я сказал: - «Ты откуда? Да, брат, видишь - сколько снега навалило».
Было что-то мистическое в этом.
Я и кот.
Огромный.
Стоим-сидим одни.
Курим.
Ночь.
Идёт снег.
Конечно, чтобы погладить его или как-то продолжить контакт, не могло быть и речи для меня. Я это знал и давно привык.

Чтобы не расставаться с этим чудом сразу, я закурил ещё одну.
Мы ещё поговорили.
Потом… делать нечего – я пошёл в сторону парадной, предварительно попрощавшись с ним, и он ответил мне вслед.

На следующий день я возвращался не так поздно и обнаружил его лежащим у наших лифтов. В тот день был ледяной шторм. Вся его шикарная шерсть покрылась льдинами. Глаза были уставшие как у человека, у которого температура.
Он посмотрел на меня и опять что-то мне сказал, потому что он не мяукает как все коты, он именно издаёт какие-то неведомые звуки на своём языке.

Я быстро принимаю решения. И никогда их не меняю.
Я поднялся домой, рассказал жене. Попросил её спуститься со мной и принести его к нам, поскольку для меня взять его на руки смерти подобно.

Я решил, что нажрусь супрастина, или, на худой конец, не буду ложиться спать и просижу всю ночь на балконе, но кот проведёт эту ночь в тепле, поест и придёт в себя.

К нашему удивлению – ночь прошла спокойно.
Никакой аллергии не началось.

Я давно не писал таких длинных текстов. Прошу прощения. Но случилось на мой взгляд какое-то чудо.

Кот уже месяц живёт у нас. Более тактичного, доброго, ласкового и умного животного я не встречал.

Я огрёб массу проблем в своей жизни, в которой мне и так катастрофически не хватает времени, сил и здоровья.

Он оказался метисом Мей-куна. Уши с кисточками.
Длинный.
С реакцией и возможностям Брюса Ли и невероятной тактичностью ленинградского интеллигента, как я - Бог весть как попавшего в Москву, в которой мне этого так не хватает.
Вот с этой нереальной шубой. Но с обычной челюстью и почти девчонской мордочкой.

Котопёс.

Он ходит за мной по пятам как собака. С ним надо гулять два раза в день. И ещё много чего.
Забот прибавилось изрядно.

Не знаю – начну ли я теперь постить котиков и перестану писать серьёзный рассказы и тексты, и начну писать рассказы в стиле Джанни Родари, но это существо я теперь никому не отдам.


Всяких чудес, связанных с ним, произошло за этот месяц немало.

Назвал я его Селифаном, поскольку в сотый раз перечитывал в тот момент «Мёртвые души».
Но имя как-то в обиходе не прижилось, так что Селифаном он будет только по пачпорту и для рассказов, а дома он стал просто - Мурзиком.
Прошу прощения за текст не совсем и не только о нём, но у меня появился соавтор, поскольку спит он либо с нами, либо на моём рабочем столе у компьютера и постоянно что-то подсказывает.
Так что можно считать, что половину текста написал он.
И вина на нём.
И написал он по большей части обо мне.
Потому что - интеллигент и скромняга.

А я кажется пропал.

И пришёл мне кот.



ЧАСТЬ ВТОРАЯ
И ПРИШЁЛ МНЕ КОТ

Не знаю, в какой момент я решил, что я его уже не брошу. Ведь это было немыслимо - оставить его у нас.

Мы зашли в квартиру, жена отпустила его с рук.
Пока мы раздевались, он осторожно прошёл в комнату. Остановился посередине, осмотрелся и поднял голову куда-то наверх.
На нашу старую, ещё советских времён, стенку.
Я уже писал, что как-то всегда знаю – о чём они думают, чего хотят.
И в этот момент я явственно понял, что Селифан-Мурзик, если бы мог говорить человеческим языком, сказал бы – «Это вот так вот вы живёте?!»
С интонацией беспризорника, который в первый раз попал в господский дом.
Полы – полированные. Так много всяких вещей!

Может быть уже тогда я понял, но пока безотчётно, что он останется.
То, что кот окажется таким красивым и полупородистым я тогда даже не думал.
Да и сказать по Мурзику этого было нельзя. Он был слишком несчастным и усталым.

Мы разделись.
Катя позвала его и стала показывать – где он будет кушать, где туалет и прочее.
Я продолжал переодеваться и смотрел на них.
И меня сразу удивило то, что Мурзик очень внимательно её слушал, ходил за ней и смотрел всё, что она ему показывает.

Вообще, ещё в этот вечер меня поразила его тактичность, которая в нём есть и по сей день.
Он прежде чем что-то сделать или куда-то войти, или залезть ко мне на кровать, смотрит на меня, как будто спрашивая – «Можно?»

Это меня покорило совершенно.
Конечно у нас не было ничего. Совсем ничего для котов.
Он поел.
Льдины на шерсти постепенно оттаяли, и мы стали укладываться спать.
Положили ему подушку под стул напротив нашей кровати, чтобы он был на виду.
«Супрастин» у меня был наготове. И я уже решил, что если что, то не буду спать и уйду на балкон на всю ночь.

К нашему удивлению, Мурзик не лёг на подушку.
Он положил на неё голову совершенно по-человечески.
А всей своей основной массой расположился на полу.
Мы смотрели на него, а он смотрел на нас, воспалённым, усталым взглядом после пережитой ночи ледяного шторма, лёжа на боку.

И только тут мы стали понимать, что он какой-то слишком длинный, что совершенно не помещается на эту подушку.

Мы долго обсуждали его, пока Мурзику не надоело, и он мявкнув недовольно – «что, мол, свет не гасите, в глаза светит!», перевернулся на другой бок, показав нам свой затылок, лежащий на подушке, и отвернулся лицом к стенке, как это делает человек.

Мы погасили свет и уснули.
Все трое.

Потом, мы с женой признались друг другу, что у обоих, не сговариваясь, была мысль, что, мол, «это я прикидываюсь, что я такой покладистый и идеальный, сейчас уснёте… и чик, по горлу бритвой!»
Когти у него не то что бы большие, но тоненькие как иголки.
И очень острые.

Понимание, что котик непростой, уже стало приходить к нам. Длинный. Лапы длинные. Хищные ушки с кисточками.

К слову, я забыл написать, что в первый вечер, в ночь нашего с ним знакомства, когда валил снег, но ещё не было ледяного шторма, и мы с ним разговаривали и курили, он в какой-то момент, совершенно непонятным образом, без прыжков и лишних движений, отделился от земли, и с характерным для него тоненьким голоском - «Ааа-ть!», прилепился к дереву, которое стоит у нас во дворе под сильным наклоном к земле.
Как человек-паук.
Посмотрел на меня, зависнув вверх тормашками – «видишь, мол, как я могу!», потом также без лишних движений отделился, и опять оказался на том же месте рядом со мной, сидя столбиком, как будто ничего и не было.

Я только и сказал – «Дааа… брат, ну ты даёшь!»
Первая ночь дома прошла беспокойно.
Плохо было котику.
Он бродил по квартире.
Ходил есть.
Издавал характерные для него звуки на своём инопланетянском языке, о которых я напишу отдельно, и, в результате, написал в свободную, никем не занятую кровать.

Причем так, как они умеют. Внешне она оставалась идеально застеленной, никогда не догадаешься, что на ней кто-то был, а внутри, под одеялом - вся мокрая.

Обнаружилось это не сразу.
К слову это был единственный, первый и последний раз такого мурзикиного конфуза.

Жена очень ругалась, перестилая постель на этой кровати.
У неё, в отличие от меня, в детстве и юности всегда были коты, и её отношение к ним проще, чем моё.

И тут я не выдержал, и очень жёстко сказал –
«Не ори на кота!»

Катя замолчала, посмотрела на меня такими глазами, как будто видит меня в первый раз, и я понял, что открылся ей с новой, неожиданной для неё, стороны.

Но, самое главное – я не задохнулся во сне.
Аллергия совсем никак себя не обнаруживала.
Я даже стал гладить и тискать кота.
У него оказался необыкновенно покладистый и терпеливый характер при всех его бойцовских способностях.
Он позволяет делать с собой буквально всё, даже если ему не всё нравиться.

И ещё я заметил, что он очень боится сам причинить боль другим.
Пусть и по неосторожности.

Мы сели завтракать.
Мурзик тоже поел и пошёл в коридор ко входной двери.
Сел, глядя на неё, и стал издавать истошные, полные безнадёжности звуки – «А-аааа! АааааЙ!».

Мы продолжали есть и решать – что нам дальше делать с ним.

Плач Мурзика нарастал.
Мы делали вид, что ничего не слышим и не видим.

Наконец Мурзик, осмотрев все углы возле двери, на предмет какого-то тайного выхода, совершенно отчаявшись, взлетел, и прилепился на двери своими длинными лапами.

Это было уже невыносимо.
Мы хохотали до слёз.

Вид распластанного на двери кота, вытянувшегося во весь рост, до еще с безжизненно свешанным вниз, лисьим хвостом, это было очень смешно.
Я такое видел только в «Том и Джери».

Было впечатление, что кот летел-летел откуда-то и со всей дури впечатался в дверь.

При этом, Мурзик орал свою душераздирающую песню, похожую на еврейский фольклор – «Ай-я-я-яй! Ай-я-я-яй!»
Так и хотелось прибавить – «Запёрли меня! Запёрли!».

Тут я понял, что Стена Плача - вот она.
И выглядит она на самом деле вот так, а не то, что я видел в Иерусалиме не один раз.

Да простят меня мои читатели, я не выдержал, и громко спросил с характерным акцентом – «Сеифан! Ты что? Еврей?!»

На что жена тихо сказала – «Как ты догадался?»

Было понятно, что Мурзика не удержать.
Надо было его отпускать на «историческую родину», то есть на улицу, во двор, в подвал, к друзьям и подругам.

Кстати, в домовом чате, когда все решали – «чей кот сидит обледеневший у лифта?», написали, что он не наш. Пришлый.
Здесь живут у нас коты в подвале.
И много.
Их кормят.
С десяток мисок разного цвета стоят в ряд.

Откуда он взялся?
Откуда пришёл ко мне тогда?

У него оказался на редкость добродушный нрав.
Я это понял уже потом, когда наблюдал за ним на улице.
Он лезет ко всем котам.
И к животным вообще.
Лезет с тем, чтобы поиграть. Познакомиться.
А они разбегаются от него врассыпную, потому что он большой.
И чужой.

Собаки вообще впадают в бешенство. Рвутся с поводка, лают, пытаются кинуться на него.
А он сидит в своей идеальной, египетской позе, и смотрит на них совершенно спокойно и с недоумением.
Никого не боится.

Как он выжил на улице с таким характером?
Не знаю.

Конечно, он был когда-то домашним котиком.
Но если и потерялся или выкинули, то это было давно.
Потому что вся его огромность, это - видимость.
Это шуба.

Когда я стал его гладить, то чуть не заплакал от того, какой он тощий.
Одна длинная кишка.
И косточки.

Я только и сказал – «Бедный мой блокадный ленинградский котик… Откуда же ты взялся здесь?
В Москве?
Как, впрочем, и я…
Наверно ты пришёл ко мне оттуда?»

Но я отвлёкся.
Пришлось встать, подойти и снять Мурзика со двери. Одеться, взять на руки, и пойти с ним на улицу.

Я его посадил посреди двора. Он стал оглядываться по сторонам. Что-то высматривать. Принюхиваться.

А я…
Усилием воли – заставил себя уйти.
Хотя ноги просились вернуться.

Катя, конечно, была поражена тем, что у меня нет аллергии. Если бы не это обстоятельство, она давно бы уже завела кота. Дети наши взрослые, и мы им уже не очень нужны, хотя мы себя продолжаем убеждать, что это не так.
Да и я, как уже писал, не хотел никого заводить.
Боялся привязаться.

Конечно мне не было покоя весь день.
Вечером я зашёл во двор и позвал его.
И он ко мне вышел.
Я взял его на руки и понёс домой.

Так у нас и пошло дальше. Ночевал он дома.
Утром я его выпускал.
Вечером забирал.

Единственное, мне и так есть о чём подумать, побеспокоиться и понервничать.
А эта неопределённость стала меня тяготить ещё больше.

Это мой кот?!
Или не мой?!

Это абсолютно мужская проблема.
У меня все и всё – должны быть под контролем.

И вообще – ненормально, что он шляется неизвестно где по подвалам.
А потом спит с нами в постели!

Я мучился.
Это вообще моя проблема.
Я не умею отпускать.
Я писал, что в моей жизни хватило похорон и всяческих потерь.
И я не умел с ними примириться.

Я стал думать, что этот кот послан мне специально, чтобы я научился отпускать.
Научился доверять.
И коту.
И жизни.
И Богу.

Но в один вечер, уже после нового года, Мурзик не вышел ко мне.

Ночь прошла без него.

А на следующий день я опять пошёл его искать.

И он пришёл.

Только дома я заметил, что у него воспалился один глаз.
Немного.
Я поднял тревогу.
Катя сказала – «Это же коты. Ничего страшного. Бывает».

Я написал, что у неё отношение проще ко всему этому.

Но на следующий день, когда мы его снова отпустили, а сами ушли гулять, то, когда вернулись, Мурзик уже сидел на скамейке у парадной, с полностью заплывшим глазом, и гной стекал по щеке.
Он ждал нас.

Это было впервые.

От такого мы оба чуть не разрыдались.

Катя, конечно выслушала от меня всё, что касается – «ничего», «это же коты» и «пройдёт».

Хорошо, что у неё сестра учиться на ветеринара. Немедленно были куплены капли-антибиотики.

Я видел много раз, как у бездомных кошек, которые не даются в руки воспаляется глаз. А сделать для них ничего невозможно.
И через некоторое время встречал их уже с бельмом вместо глаза.

С этого момента, Мурзик уже не был отпущен на улицу ни разу. Мы его усиленно лечили.

И вылечили.
Благодаря чему Вы видите теперь фотографии не
одноглазого котика.

Он покорно терпел всё.
Он умный.
Я точно знаю., что он понимал, что мы его спасаем.

И несмотря на все его утренние песни «Ай-я-я-яй!» у двери, я его больше не отпустил.

Единственное, я стал одеваться, брать его на руки, и выходить с ним на балкон подышать.

Теперь… два раза в день, я стою на балконе, как дурак, в проёме окна, как мадонна с младенцем на руках.

Кажется, охранники одного из въездов на ВДНХа, прямо над которым мы живём, уже тихо ржут надо мной, сверяя часы.

Хотя, может мне кажется.
Я стал плохо видеть.

А вот Мурзик видит хорошо.
Ему всё интересно.
Машины. Люди. Огоньки.

Он рассматривает всё с таким важным видом, что я его прозвал смотрящим по ВДНХа.

Кивает головой как лошадка в стойле, жадно хватая носом воздух.
И урчит.

Урчит он постоянно.
По поводу и без.
Причём с такой силой, что содрогается всё тело.
Лапы и уши.

На балконе по куртке мне передаётся этот необыкновенной силы резонанс. И проходит в капюшон.
И мне иногда кажется, что я в стереонаушниках слушаю, как работает мотор мотоцикла Харлей Девидсон.

Собственно, поэтому он и стал Мурзиком, а Селифаном только по пачпорту.

Многие, посмотрев фотографии, написали мне, что мы с ним похожи, и почему-то побоялись, что я обижусь.

Мы действительно похожи.
И не только внешне.

Я всю жизнь страдал от того, что меня воспринимают не тем, кто я есть.

Или – нежнейшим и интеллигентнийшим существом.

Или законченным бандитом, особенно если посмотреть мои роли в кино.

Или ещё кем-то.

А не то, и не другое.

И Мурзик.
Совсем не тот, бесстрашный, бойцовский, уличный кот, который шёл ко мне через сугробы напролом в ту самую, первую ночь.

Про то, как Мурзик оттаял, и не только от облепивших его шубу льдин, а оттаял душой и вспомнил, что он совершенно нежный, ранимый, домашний котёнок – в продолжении, которое следует.

А оно – следует.

Потому, что как я уже писал – душа у них есть.

У всех.

И у Мурзика тоже.