Наш главный заступник

   
         - Тебя что, нелёгкая в мороз гонит? - воскликнула бабушка Оля, увидев меня, свою внучку-школьницу, вбежавшую в хату. В этот момент она разглядывала из окна проезжую дорогу.
        - В такую погоду хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит!  – сокрушалась старушка, при этом  аккуратно задёрнула кружевные занавески.
       - Рассупонься, да к печи поближе жмусь! – не спеша, бабушка открыла чугунные конфорки, кочергой поворошила угли. Сняла с припёка горячие румяные сухарики, положила в стеклянную резную вазочку, поставила в середине кухонного стола.  Достала из деревянного шкафчика гранёные стаканы в серебристых подстаканниках.  На лежанке стоял коричневый керамический пузатый глечик с крышкой.
        - У меня заночуешь?  – бабушка, придерживая крышку другой рукой, разливала в стаканы ароматный настой, заваренных веточек жердёлы.
        -  Нет, завтра с утра в школу.  – огорчилась я из-за неприветливого ворчания родной бабушки. Но мне не терпелось поделиться с ней ворохом впечатлений.
        -  Бабушка, на улице такая красота!  Холодно, и небо тёмное, аж чёрное, как сажа, а повсюду белый, белый снег! Мне так хотелось хоть одним глазком поглядеть на сказочного волшебника, который развесил затейливые, воздушные снежные шали на проводах, деревьях.
        -  Так-так-так! Небо чернящее? – проговорила бабушка, совсем не обращая внимания на мои восхищения красотой зимней природы.
        -  Ишь, как нечисть собирается шабаш устроить. Не иначе что- то коварное задумали!  Ох они в лютый буран и разгуляются! Человек с дороги собьется, заплутает, упадет в сугроб, замёрзнет.  А эти рогатые со злыдней смертишкой -черным вороном кружат над горемычным, острым серпом оброк могильный собирают - я от удивления широко открыла глаза, с опаской оглянулась и посмотрела на окно.
        - Что головой крутишь? Вот таких, как ты неслухъяных и подстерегают!  – бабушка, легонько потрепав меня по щеке, передразнила меня:
        - Красота, красота!
        Она, в удобных коротких валенках, неслышно передвигалась по деревянному чисто выскобленному полу кухни.
        - В школу? В такую-то метель! - сокрушённо покачала головой. Глубокая складка залегла на лбу, бабушка на минуту задумалась, легонько кивнув головой, как бы прогоняя грустные мысли.  Затем мягким певучим голосом предложила:
         -  Внучка, подь к столу, чайку пошныркаем, замёрзла?
        В саманной хате под соломенной крышей, тепло и совсем не страшно. Хотя в печной трубе завывает ветер, мы попиваем ароматный настой с кусочками синего сахара, и я от удовольствия прикрываю глаза.
        - Бабы обещались прийти, но наверное, не прейдут. Дюже буря разлютовалась, да и мороз крепчает. ; сокрушается бабушка, с надеждой поглядывая на входную дверь.
       - Придут! - уверено заявила я и подумала, - ведь ради этих посиделок бежала на другой край улицы.  Целый час уговаривала я маму отпустить меня к бабушке, чтобы лишний раз послушать интересные истории и старинные напевные песни.
       -  Бабушка, слышите, входные двери скрипнули?
       Она засуетилась, поставила на стол ещё стаканы. Счастливая улыбка вспыхнула на прежде озабоченном лице.
       В тёмных сенях послышались шаги, и со снежными вихрями в хату вошли одна за другой две соседки.  Они усердно веником сбили с валенок снег у порога, скинули с плеч припорошенные яркие кашемировые   шали, а цигейковые шубейки аккуратно повесили на гвоздик у двери. В хате стало тесновато, шумно.
       Бабушка Оля слыла заядлой любительницей рассказывать захватывающие мистические истории. Ради вот таких посиделок и приключенческих баек, я была готова даже через снежный буран спешить к ней, к сожалению, нечасто.  А сама до смерти боялась возвращаться по тёмным улицам, и эти же соседки становились моими провожатыми. Вот и сегодня бабушка Оля рассказала нам интересный случай из жизни;
       - До войны у нас была корова-ведёрница Марта. Молоко у неё всегда жирное, сладкое. Но последнее время стала я примечать, вместо полного ведра половинка и с кровавыми разводами. Добрые люди присоветовали пригласить священника, что бы он нечистую силу отвадив от двора.  Не помогло.  Тодди я пошла к старцу.  Появился тут у нас один. Людей и животных лечив. Во время войны, когда румыны стояли, он пропуска тайно выдавав. Мы так называли бумажки. Бывало, на спину записку повисит человеку, а румыны его словно не видят, молча пропускают. Куда потом старец пропав, мы так и не вразумили. Даже как звать, не помню. Все его побаивались, хотя ничего плохого никому не делав. Только помогав. Но сила у него была великая. Вот и старились стороной обходить. Взгляд из-под густящих бровей страшный, пытливый.  Как посмотрит, сердца замирает и ноги холодеют. Поведала я ему о своей беде. Он выслушав меня молча, и так улыбнулся странно, даже рот картузом прикрыл и говорить:
        -  Сегодня вечером подоишь корову, молоко не пейте.
        -  А как же его с кровью пить! ; возмутилась я. - В землю всё выливаем. Корову держим, а пятеро детей молока не видят!
        - Затопи печь, - спокойным, уверенным голосом продолжал знахарь, - немного молока налей в чугунную сковороду и поставь на сильный жар. Я тебе дам особую молитву. Читать умеешь?
        - Я вначале только кивнула, а потом подумала и добавила, что только три класса прошла, больше мать не пускала, дома работы много было, рук не хватало.
       - Выучи, бумажку сожги. Читай на молоко пока кипит. В этот вечер и потом неделю из хаты и двора никому ничего не давай. Но тот, кто постучится в дверь, впусти, на уговоры не иди. При гостю вылей молоко в печь. Если страх одолеет, нательным крестом незваного гостя перекрести и молитвы, молитвы читай.  Главное, не бойся и ничему не удивляйся. Кошек и собак закрой в сарае. Детей и мужика выпроводи из хаты, хоть к соседям.  Только помни, до поры до времени, никому об этом не рассказывай. Всё испортишь, ещё хуже станет. Знай я рядом! – рассказчица замолчала, собираясь с мыслями.
        - Бабёнки, я всё выполнила, как он наказывал. И только молоко в сковороди стало закипать, бурлить и пениться, резко открылись двери, и на пороге, запыхавшись, возникла тёмная фигура худющей женщина. Как она быстро до меня добежала? 
Жила-то на краю деревни, в старой хате. О ней ходила дурна молва. С соседями-то не шибко дружила, но вред приносила немалый. Если какая курица забежит на её подворье, жди, завтра подохнет. Если корова пощипала траву возле её хаты, заболеет.  Вона похожа на бабу Ягу, ту, что у твоих сказках, внучка, рисуют. - соседки дружно повернули головы в мою сторону. – Ты мне показывала у книжках, - обратилась бабушка ко мне,- правда, она в натуре ещё страшнее. Волосы из-под платка разлохматились, торчат веником.  Зиркае, зиркае глазищами василиска, налитыми кровью, по хате и, хрипя, спрашивает:
       -   Ольга, что там, на печи варишь, дай мне. Всё, что пожелаешь, выполню. Только быстрее с огня сними и вылей вон в это ведро, что на лавочке у порога стоит. У меня сердце из груди выскакивает, красные круги перед глазами плавают.
       - Бабёнки, видите, вон то ведёрце, мы с колодца точно в таком питьевую воду и тодди носили.- она показала рукой на восьмилитровое оцинкованное ведро, до краёв наполненное водой, рядом висел небольшой ковшик.
       - Верите, вначале растерялась, у самой дух зашёлся в груди. Портить воду?  Потом аж в жар бросило и передёрнуло, и подумалось: «Стану я поганить такое ценное ведро из-за этой жабы».
       Но женщина не отстаёт, и уже близко к печке подходит. Тут я словно проснулась, и схватив кочергу, стоявшую в углу, открыла конфорку. Тряпкой подхватила сковороду, и геть молоко в огонь. Ведьма как заорёт:
      - Изувечу, род твой уничтожу! До седьмого колена уничтожу. В ногах у меня ползать станешь, не прощу!
      - и тут в моей голове прояснилось, я вспомнила о нательном крестике, и давай лихорадочно её крестить и читать, раз за разом, заветную молитву. – бабушка Ольга достала из-за пазухи маленький серебряный крестик на длинной верёвочке и показала присутствующим.
      -  Бабоньки, хоть верьте, хоть нет, но вот вам крест, что не брешу. – Она истово перекрестилась, повернувшись в красный угол с образами.
        -   А ведьма, словно спотыкнулась, и замерла на месте.  А с головы упав платок на пол, под ноги. Вона не наклонилась, и не подняла его, перешагнула, вышла из хаты, словно пьяная шатаясь, а дверь сама и закрылась за ней. Я этот платок кочергой подхватила и опять же, в печку его, в печку. На всю хату ору молитву, кажись и сама чумная!  Страшно вспомнить!- рассказчица поднялась, подошла к ведру с водой, сделала глоток из ковшика, вернулась к столу с новой порцией сухариков. Соседки, как и я следили за бабушкиными движениями и терпеливо ждали продолжение.
      - А платок той как вспыхни синим пламенем, и повалив в хату чернящий дым. - продолжала она неторопливо, словно восстанавливала в памяти тот роковой вечер.
      - Я быстро распахнула настежь все двери двери, достала за образами святой воды и опрыскала каждый угол хаты. И только потом услыхала, как протяжно завыла моя собака, и в сарае замычала корова. Неделю со двора никуда мы не ходили. Бригадиру сказали, заболели животом, он поверив и на работы нас и не звал.
        Мы сидели, окаменевшие от услышанного.  Ветер рвал ставни, в трубе гудело. А мне чудилось, что это ведьмы вокруг дома летают на своих мётлах, пытаются заглянуть в окна, разрисованные морозом. Злятся и воют голодными волками, чтобы нас утащить  погубить.
       - Так вот, чуть погодя, услыхала я от соседки страшную новость! -  после непродолжительного молчания   бабушка Оля продолжила:
        - Ведьма-то и сама несколько дней не появлялась, и никто её не видел.  Тодди соседи решили позвать бригадира и священника из Кагальника.  Когда вошли в хату, то увидели, что она, сатанюка, у печи на полу лежит, с растрёпанными волосами и раскрытыми застывшими глазами, в потолок глядит с ужасом.  Самотканая ряднина вся намотана на руках, словно её кто-то пытался связать. Всюду валялась разбита посуда.  По всей хате, по стенам и окнам разлито молоко.  Печка подрана когтями, точно вурдалак рогатый   сам лично её навестил ;  бабушка Оля второй раз за вечер перекрестилась крестиком, который всё это время держала в руке.
       - Батюшка отчитывал эту грешную душу один.  Всех попросив выйти.  Потом по тихому захоронили за оградкой кладбища.   Но соседка Галка сказывала, что до сороковины в этой хате кто-то ходив, и лампадка, бывало, горела. Только тень мелькала в оконцах. Человека не было видно. А после сороковины, и хатенка сгорела. На выгони том сейчас трава растёт, и никто строиться не хочет. Даже коровы и гуси траву не щипают. А ведь годков богато прошло, война в сорок пятом закончилась!
         Соседки, как одна, тоже стали креститься, изредка бросая взгляды на закрытые двери. Я же передвинула свою табуретку поближе к бабушке и прижалась к её плечу.
         - Напугалась внучка? Так это же давно было! Сейчас таких чудес не бывает. Все теперь стали учёными, и нечисть перевелась, их род на кострах спалили.
         Бабушка некоторое время помолчала и подытожила:
         - На другими день я прихватила бутылку молока, творожку и пошла к благодетелю.  Там и узнала, что эта поганка испортила мою корову.  Он напомнив, что ведьме этой в молоке отказала, а я и запамятовала.  Так причина важна, корова тодди только отелилась. Во как бывает!
         На улице загудело и завыло так, что казалась эта саманная хатенка ходуном ходит от разбушевавшегося ветра. Словно какая-то неведомая сила пытается сорвать с места, разорвать в клочья, стереть его с лица земли.  Огонь в лампадке у образов Богородицы и Иисуса Христа медленно заколыхался, а пламя из маленькой искорки выросло, затрепетало.
        - Чуете? - бабушка Оля подняла указательный палец.
        -Я вспомнила, и вона тут как тут. Бабёнки, гуртом помолимся?  Наш главный заступник - сам Господь!  Он просит молитвы! Иконы небесным светом светятся!

Воспоминания 1966 года с Семибалки.