Ахиллесова пята - 14

    Поздним вечером Михаил привез одежду для гостя.  Серега нарядился в джинсы,  футболку, рубашку-поло,  кроссовки и куртку темно-синего цвета, стеганную крупной клеткой. Никогда еще он не чувствовал себя таким  красавцем.  В эдаком  прикиде только на танцы ходить, работать никак нельзя, попортится.
 
    Он помнил, как однажды отец купил ему красную пожарную машину с управлением.  Сергей тогда играл в нее с утра и до вечера. А когда ложился спать клал  рядом с подушкой, чтобы не раздавить ночью ненароком.  Радостей в жизни  у парня было мало, и он их хранил в душе все до единой. Еще он знал, что в те моменты, когда чувствовал себя счастливым, злость и обида уходили куда-то прочь. Он становился таким же, как все ребята в классе и ему никого не хотелось валтузить.   Вот и сейчас, в доме Арсеньева,   за ним не следили, не воспитывали, не требовали отчетов и не заставляли  работать. Душа Сереги отдыхала. Неожиданный отпуск ему нравился, но привыкать к такому роскошеству нельзя. Вот погостит день-другой и от винта! А то ненароком размякнешь, а как потом выживать?

    Михаил после ужина прошел к себе в кабинет, и Сергей проскользнул за ним следом.  Дверь закрылась.

    - И что это у вас тут за бумаги?

    - Давай знакомиться поближе. Я  -  горный инженер. Занимаюсь разработкой и добычей минералов.  Все, что видишь, связано с работой.

    - Ух, ты! Правда, что ль?
 
Парень вытаращил изумленные глаза и не мог поверить своему везению.

    - Так это, мне к вам и надо.  Я читал, что в Реже был такой заводоуправитель Тит Зотов. Его  королем русского золота называли.  С этого места вся золотодобыча  пошла. Раньше даже, чем  в Америке. Я ведь именно за этим и приехал. Только не знал с чего начать, а тут вы.

    Арсеньев сел  за стол. Серега примостился на стуле по  другую  сторону столешницы  и  стал внимательно разглядывать  листы с графиками, чертежами и  таблицами. Цифры вперемежку с текстом, наверное, и указывали места, где могут залегать сокровища. Глаза у парня горели.
 
    Михаил улыбнулся.

    - Вот смотри, это данные по старым шахтам, это новые отчеты геологов, а это заказы, которые нам нужно выполнять по договорам. Интересно?

Парень немного разочаровано  пробегал глазами по листкам. Для него все  записи были мало понятны. Но главное он усвоил. Никто не мыл золота себе в карман. А, значит, ему с ними не по дороге, а совсем  в другую сторону.
 
    - Сегодня, Сережа, к твоему сожалению, золотодобыча  в этих краях не ведется. Про Тита ты правильно сказал, вот только это очень давно было.  Теперь люди иначе себе на жизнь зарабатывают. Я не спрашиваю тебя,  для чего золото ищешь.  Если захочешь, сам расскажешь. Могу только предложить свою семью в качестве родных и свою фирму для того, чтобы начать работать.  Тебе сколько лет?

    - Шестнадцать.

    - А документы у тебя имеются?

    - А вам на что?

    - Мне они, конечно, ни к чему. Просто если ты решишь остаться, нужно будет все оформить надлежащим образом. И в военкомат на учет встать.

   Сереге этот разговор не понравился. Он молчал. Злость, откуда ни возьмись, вернулась, а вместе с ней и обида на людей. Почему они все время хотят заставить его жить как правильно, по закону написанному.  А если он не хочет, как они?

   
 

    
    Оставив машину на стоянке возле  Рижского вокзала, я решила прогуляться пешком по мосту  до Калитниковского  кладбища.  Конец мая.  В Москве уже лето.  Погода подкупала двадцатиградусным теплом.   Купила белые лилии и отправилась по мосту в сторону Алексеевской.
 
    Пройдя метров пятьсот, я отчетливо поняла, что все-таки погорячилась.  В таком битком набитом машинами городе, как Москва,  пешком ходить без противогаза стремно. В те молодые  годы, когда я гуляла по  Крестовскому мосту, не было такого количества  транспорта и выхлопных газов, как теперь.  Сегодня мои легкие  вопили  о  недостатке кислорода, сердце стучало часто, как при отравлении, голова кружилась.  Погуляла.  Еще немного и лучшим украшением столичной женщины станет гламурненький  респиратор  с  ассиметричным бантиком  в горошек.  Делать нечего, раз взялась, то придется идти.
 
    Когда я подошла к могиле Синельникова, то увидела, что  у памятника  стоял высокий худощавый человек в бежевом плаще и коричневом берете. Он обернулся на звук моих шагов,  его лицо показалось мне знакомым.
 
    - Здравствуйте, Ирина, рад  вас видеть в  полном  здравии.

Голос, который я запомнила давным-давно, снял блок с памяти.
 
    - Марк Анатольевич,  здравствуйте, какими судьбами?  Сколько лет прошло?

    - Да не так, уж, много для вас. А вот для меня  -  каждый год на учете. Я ведь всего на семь   лет был моложе Эдуарда Борисовича. Так что, как видите, теперь перед вами  окончательный старик.

Я улыбнулась. Если Стеблов и считал себя  весьма постаревшим, то с моей точки зрения он явно кокетничал. Глаза оставались живыми, проницательными, умными, тело подвижным. Он явно не походил на старца с  букетом болезней.
 
    - Будет вам, Марк Анатольевич. Я вам не верю. Вы еще в строю?
 
    - Да. А вы?

    - К сожалению.

Мы постояли возле могилы. Но вдвоем поговорить с душой Синельникова было как-то…Стеблов,  деликатно,  предложил подождать меня у выхода.
 
    Спустя час нас приютило кафе для некурящих. Мы наслаждались  подобием воздуха, который выдыхал  кондиционер,  запахом весенних гиацинтов, украшавших столы, и приятным ароматом настоящего кофе.   Все  это  в  совокупности  напоминало недорогие  парижские кофейни.
 
    Теперь, при ближайшем рассмотрении, я увидела, что Марк Анатольевич действительно постарел. Но он не выглядел уставшим от жизни. Скорее, наоборот.  Очевидно,  что востребованность для людей  преклонного возраста – чудодейственное лекарство от умирания.    Мне казалось не приличным  начинать разговор с вопросов о работе, о здоровье.  Я давно поняла, что лезть к  человеку в душу – верх дикости, через которую мы, бывшие советские, никак не можем переступить. Начиная с бабушек на лавочках у подъездов, кончая соседями, сослуживцами, интернетом и телефоном. Кто из нас не держит руку на пульсе у подруг и возлюбленных? Не сует свой любопытный нос в чужую жизнь?  Мы, порой, знаем о приятелях гораздо больше, чем о себе. А, собственно, почему? Или зачем нам это нужно? 

   - Ирочка,  помните инженера, которого Эдуард оперировал? Михаила Арсеньева?

   - Конечно. Вы его дело вели.

Именно в эту секунду я почувствовала,   что у судьбы все же есть в распоряжении  аналоги мышеловкам. Не мытьем, так катаньем.

   И  Стеблов  рассказал, что некоторое время назад его отыскал Михаил и попросил помочь одному неблагополучному подростку. Я слушала занимательную историю и не могла скрыть улыбки. Арсеньев  принял эстафету спасателя. Факел ему в руку!
 
   - Так вот, - Марк Анатольевич сделал многозначительную паузу, - в тот самый момент, когда Михаил был готов   предложить Сергею  работу  в своей конторе, тот исчез. Ничего не украл, а просто сбежал.  Но дело на этом  не закончилось. Через месяц  Арсеньева вызвали в следственный комитет и поведали о том, что пацан связался с мошенниками, которые видя его глупую доверчивость, втравили этого дурня  в махинации со спайсами, пообещав  быстрые, шальные деньги. Хорошо, что тот ничего не успел реализовать. Одним словом, с помощью Сергея  взяли  почти всю банду. А мне поручили   представлять его защиту на процессе. Дело еще не закончено. Оно  отправлено на доследование. Вот жду. Миша должен завтра приехать  за мной. Опять поеду в Реж. Стеблов посмотрел на меня вопросительно.

   - Позвольте,  Ирина, Вам, наверное, не очень интересны мои  рабочие дела?

   - Почему вы так решили, Марк Анатольевич?

   - Я помню вас горящую, азартно воюющую за справедливость. Эдик, покойный, говорил, что  для вас преград не существует.

   - Будем считать, что  я не так давно одумалась. Да, нет, ваша работа тут совершенно не при чем. Я, знаете ли, выражаясь научным языком, осознанно пытаюсь сужать эмоциональный диапазон, чтобы в который раз не оказаться в капкане  из-за непродуманных  импульсивных выборов.
 
   -  Или, проще, Дюймовочка выросла? – Он засмеялся моему экспромту.

   -  Увы, да.
 
 Мы еще некоторое время  провели в кафе. Слушали тихую и спокойную музыку,  говорили о последней выставке в Историческом музее, мыли косточки  изрядно пошлому сегодня телевидению и  новомодным продюсерам.   А  потом я повезла Стеблова домой. На прощанье  обменялись визитками, как это принято у вежливых людей, и распрощались,  довольные друг другом.

   Почему я люблю  столичные пробки?   Потому что  они - вынужденное и, тем самым,  прекрасное  место для  размышлений.  Это то время в жизни, когда тебя обязывают успокоиться и  неторопливо ползти  по магистралям города среди таких же, как и ты заложников-автолюбителей.  Кто-то слушает музыку, кто-то говорит по телефону, кто-то переодевает колготки и красит глаза, а кто-то размышляет. Я разделяла вкусы последних.
 
   Легко догадаться, о ком я думала сегодня.  Арсеньев. Кажется, ему нравилось  произвольно и фантомно возникать в пространстве моей жизни то тут, то там. Параллельно я думала о том, зачем, собственно, люди кидаются на помощь, в том числе и к тем, кто у них этого не просит?  Вот, например, Миша, принялся спасать чужого   парня, хотя совершенно очевидно, что тот  на помощь не звал.  Зачем? Чтобы в мире появилось больше безответственных и беспомощных потребителей? Чтобы этот Сергей так и не вырос до того, чтобы  научиться самостоятельно справляться с  проблемами и самим собой?  И  до конца своих дней остался подростком-недоучкой, который агрессирует оттого, что боится реальной жизни?
 
   Мой новый взгляд на мир  все время вступал во внутреннее противоречие с тем, который  достался мне  в наследство от мамы.   От этого часто становилось не по себе, но зато, отказавшись от приобретений, я  больше не страдала от потерь. И  осознанно предпочитала мучиться  из-за  внутренних  противоречий,  вместо того, чтобы   рыдать  над утратами.

   Машина ползла со скоростью пешехода -  пять километров в час. Представляю, что там за окном: почти как в газовой камере. Если бы не кондиционер и плотно закрытые окна, я, скорее всего, умерла бы в пути, так и не добравшись до дома.

   Каким  был Арсеньев? Точно, что  не нытиком.  Никогда никому не лез в душу. Мало говорил.  Еще я бы добавила, что  он был весьма эмоционально  устойчив  в сравнении с расторможенными столичными принцами. Избегал конфликтов.  Терпел любую боль. Это я запомнила отлично.  Был он мужественным? Думаю, да.  Добрым? Безусловно. Но меня, совсем юную, тогда притянуло к нему то же самое, что и к Синельникову: это были люди долга.   При этом они  умудрялись, несмотря на обилие тестостерона,  сохранять  чувствительность, романтичность и жертвенность во имя… Красивые люди,  в моем понимании - настоящие…

    Нога автоматически нажала «тормоз». Еще десять сантиметров и я бы «поцеловала» черную  «с иголочки»  Тайоту, которая ехала впереди. За рулем сидела молодая девушка и говорила по телефону. Она и не заметила, как остановилась в равномерно движущемся потоке машин. Не заметила она и того, что дама бальзаковского возраста чуть-чуть не разнесла зад ее  новому приобретению.   Через несколько минут все вернулось на круги своя, и мы опять лентой  потянулись в сторону Фрунзенской набережной. Скоро дом!
 
    Все, как всегда. Запах жареной картошки, «морской бриз», сквозняк, Кекс за диваном, примирение с помощью лакомства, кофе, телефон…

    - Знаешь, подруга, уже не смешно. Ты меня истязаешь Арсеньевым на протяжении последнего года. Это просто неприлично.  Или выходи за него замуж или сдай в архив свои воспоминания.

Илона  сердилась всерьез. Романтика вызывала в ней стойкую аллергию. Она, как Айседора Дункан не любила  долго танцевать в паре.
 
    - Лучше начни писать сценарии к сериалам, раз и навсегда  поменяв  реальную жизнь на воспоминания. Это уже не намек  на старость, это, пожалуй, ее  победоносный приход. Да здравствует наступление конца гормональной тирании! Ты меня слышишь, Татьяна Ларина, на пенсии?

    - Слышу и не очень понимаю причину твоего раздражения.  Ладно. Если вновь появятся новости с ярлыком «от Арсеньева», я тебе ничего не буду рассказывать.

    - Тупая и еще тупее. Я же не об Арсеньеве, а о тебе. Просто прими решение. Или разыщи, или забудь. А то живешь в каком-то  раскоряченном состоянии. Ты что, замуж вообще не собираешься?

    - Замуж в принципе? Нет, конечно.  Возраст, в котором этим занимаются, давно прошел. Не понимаю, к чему ты.

    - А к тому, что все твои Артуры Пендрагоны давно превратились в тлен. Сегодня мужчины совершенно другие. И если ты хочешь, чтобы в старости тебе было кому стакан воды подать…

Мы обе расхохотались, вспомнив любимый анекдот: чтобы получить стакан воды перед смертью, необходимо всю жизнь терпеть возле себя какого-нибудь Ирода. Действительно все, как всегда.

    Задержавшись в ванной, чтобы  тщательнее почистить перышки, я улеглась спать, перед сном занявшись ежедневным  аутотренингом: ни одна история из моей жизни больше не перерастет в пожар!  Это  глупейшее занятие походило на то, как ребенок в детстве не устает  стоять в углу за все свои шалости, и, будучи прощенным любимыми родителями, начинает снова и снова проказу за проказой.

    Утро подтвердило справедливость предположений, оборвав  приятный сон телефонным звонком. Я все поняла до того, как взяла трубку.  Мои планеты, явно выстроились для  аргентинского танго, отменив благородный полонез и с радостью сообщали:   кому суждено быть повешенному, тот  именно на это и обречен…

    - Ирина Анатольевна, здравствуйте, это Михаил Арсеньев.

 Бороться с высшими силами самое бесперспективное дело.  И обижаться на Небо – бесполезно.

    - Здравствуйте, Миша.

    - Я в Москве проездом и хотел бы с вами встретиться. Вы не возражаете?

Конечно, возражаю, еще как возражаю!  Никому не нужны поезда в прошлое.

    - Рада буду вас видеть.

    - Я приглашаю вас в ресторан.

Только этого не хватало. Опять  отекшие ноги в туфлях  на каблуках, дурацкие прически и неудобные платья…

    - Благодарю. Конечно, с удовольствием.

    - В котором часу за вами заехать?

    - А когда ваш самолет?

Слабая надежда на выигрыш…

    - В одиннадцать с четвертью ночи.

Не вышло.
 
    - К четырем я буду готова.
 
Надо же? Оказывается, существует виртуальный эшафот!

    - Спасибо. До встречи.

Он, однозначно, ждал,  что я первая дам отбой.  Зачем разочаровывать?  Уставилась на кота, который очень внимательно следил за телефонным диалогом и старался понять: ему сегодня опять без ужина и в одиночестве? Взяла на руки этот тяжеленный пушистый ком и мне показалось, что на этот раз Кекс посмотрел на меня сочувственно и понимающе. Дорогой, ну, зачем нам с тобой какой-то Арсеньев?




Продолжение следует...