Больше одного сборник

Карусели

Ржавые ворота удивлённо скрипнули, пропуская гостя. Ему нравилось тут бывать, хоть и редко получалось приехать.
Парк аттракционов давно уже не работал. Мужчина с портфелем в руках, в представительном костюме, с аккуратной прической – очень деловой – смотрелся нелепо среди обломков железных конструкций. Дорожки позарастали, на каркасах ларьков расплескались граффити. Растерянная помятая собачка пробежала и скрылась за поворотом.
Раньше тут было по-другому.
До одурения пахло сладкой ватой, крики веселого испуга и смех было слышно далеко за оградой парка. Карусели кружили и кружили посетителей, которые толпились в очереди за билетами и катались до тошноты. Это было так весело и так ярко. Вечером загорались огоньки, особенно красивым было колесо обозрения. Его сияющее кольцо медленно поворачивалось в темноте, завораживало.
Мальчишкой он ненавидел это место. Тем не менее, почти каждый свободный вечер прибегал сюда. Ты не можешь покататься, если у тебя нет денежки – это он осознал достаточно быстро. Он как-то крутился: сдавал бутылки, макулатуру, но едва ли мог позволить себе карусели часто. В дни, когда удавалось достичь цели и купить заветный билетик, мальчик был очень счастлив...
Взрослый медленно шёл вдоль центральной аллеи, приближаясь к колесу обозрения, вспоминая ту атмосферу пёстрого, дурацкого, приторного, такого беззаботного и веселья... Вдруг что-то хрустнуло под его ногой. Он опустил взгляд: на земле валялась пластмассовая корона. Чудом уцелела, всего несколько блёсток отклеилось. Он взял украшение в руки, быстро огляделся по сторонам...
Корона оказалась на его голове. Теперь он будет королём парка, а все аттракционы – только его! Он расстегнул пиджак и побежал, радуясь – сам не зная, чему. На бегу с нежностью погладил рукой шею клубнично-розовой лошадки на карусели и – одёрнул руку. Пальцы густо почернели от пыли…

Мужчина остановился, переводя дыхание. Поставил портфель на землю и чистой рукой полез в карман – там шуршали деньги. Но теперь некому было посадить его на карусели.
Поздравляю, теперь ты – король.
Он снял корону со своей головы.
Зелье

Волшебник жил, как и положено, в хижине в лесу. К нему редко приходили гости, но он всегда ждал их. Обратившись в ворона, он присматривал за своим любимым участком суши и видел всех, кто приближался к его дому. Так что он быстро приметил девушку, которая карабкалась по склону холма. Была скверная погода: моросил дождик, и налетал прорывами ветер, но девушка так упорно шла к хижине, что волшебник заинтересовался и решил не прятаться. Опустившись на землю и приняв человеческий облик – не слишком старое, но и не слишком молодое лицо, – он поспешил в хижину приводить себя в порядок. Через несколько минут в дверь постучали.
 – Мне сказали, ты хороший маг, – заявила гостья.
 – Я бы сказал, средней руки... – ответил он.
 – Мне кажется, что на мне проклятье.
 – Может, тогда зайдёшь?
Волшебник усадил девушку на деревянную скамью в своей хижине. Внутри было тепло, грела печка, в воздухе был обволакивающий аромат высушенных трав.
 – Так что за проклятье? – спросил он, подкидывая дров в печь.
 – Одиночество, – ответила гостья. – Я ужасно одинока.
 – А...
 – У тебя есть что-то от одиночества?
Волшебник направился в дальний уголок, где хранились его снадобья. Он принёс небольшую стеклянную баночку с закручивающейся крышкой. Внутри были засушенные травы и ягоды.
 – Попробуй это.
Девушка открутила крышку и осторожно понюхала травы.
 – Это... это что, чай?!
Она удивлённо посмотрела на волшебника. Он улыбнулся:
 – Может, выпьешь со мной чашечку?

Ведь это всегда помогает. От одиночества.

Плохой сон путешественницы
 – Где ты была, где ты была, любимая?
 – Я… была в каком-то странном мире.
 – Насколько странном?
 – Я родилась и совсем не могла двигаться. Всё, что я могла – издавать какие-то звуки. Им это не нравилось, и они требовали, чтобы я замолчала. Зачем я тогда родилась, если бы мне пришлось всё время молчать? Но я решила остаться и посмотреть, что будет дальше. В какой-то момент я стала лучше управляться и стала двигаться. Но они не хотели, чтобы я бегала, прыгала. Они хотели, чтобы я сидела на месте.
 – Странно, зачем же тогда тебе способность бегать и прыгать?
 – Нет, ты не подумай, потом они стали учить меня этому специально, но они хотели, чтобы я делала это только в определённое время, в определённом месте, в определённой одежде, и… В общем, я стала очень сильно уставать. Мне говорили, что у меня «спортивное тело», хорошее тело…
 – Разве может тело быть плохим?
 – … но при этом они не давали ему есть столько, сколько оно хотело и, в общем, я болела...
 – Как они могли так поступать? Ты ведь ничего не знала о том, как нужно жить…
 – Нет, потом стало лучше, вернее… стало по-другому. Мне нужно было ходить в такое место, куда они приводили своих детей, одевали их в одинаковые одежды, чтобы дети писали одинаковые тексты, слушали одинаковые речи…
 – Но ведь… дети рождены разными, разве они…
 – В том-то и дело: чтобы жить с ними, нужно всё делать, как они. Подожди, дальше… А дальше я не хочу вспоминать.
 – Что это было за место?
 – А, это называлось «школа».
 – Почему бы им не выпустить своих детей из домов, чтобы они сами могли узнать мир?
 – Нет, ты что, там опасно! Там очень опасно: там есть дикие звери… На самом деле я мало видела диких зверей в лесу. Я больше видела их в клетках в специальном месте в городе.
 – Дикие звери в городе?
 – Нет, они как бы приручённые…
 – Они едят зверей?
 – Ну да, некоторых едят. В принципе, довольно вкусно.
 – Ладно. Что было дальше?
 – Дальше? Дальше они говорили, что я должна учиться, чтобы работать. Но потом они сказали, что, так как я женщина в их мире, я должна родить ребёнка. Поэтому я не должна работать, а должна родить ребёнка. Впрочем, я могла бы и работать, но было такое ощущение, что это не всеми одобряется.
 – Ты хотела родить этого ребёнка?
 – Вовсе нет.
 – Почему?
 – Понимаешь, они не отставали, и в итоге… я родила этого ребёнка. Было… больно.
 – И что, ты отдала этого ребёнка в эту их, как там… «школу»?
 – Ну… они хотели, чтобы я это сделала, но мы с ребёнком ушли жить совсем в другое место, где было мало другого населения. Они пытались отобрать у меня ребёнка, потому что, по их мнению, я очень плохо о нём заботилась. Но я не видела, чтобы он был слишком несчастен. А ещё… ты знаешь, когда я там была, там началась… большая болезнь.
 – Да?
 – Да, многие даже погибали от этой болезни, но было такое ощущение, что для большинства это нет большая проблема.
 – Разве они совсем не думают о смерти?
 – Нет, они чтут погибших больше, чем живых. Но в этом-то и дело: сперва, нужно погибнуть.
 – Они не знают жалости и взаимопомощи?
 – Нет-нет, они помогают друг другу, но… Как бы тебе сказать… Пока одни тратят все силы на помощь, другие наоборот пытаются получить как можно больше чужого ресурса в этой ситуации.
 – Ах, понятно. И как же они справились с этой болезнью?
 – Они потеряли много населения, но, ты ведь знаешь, они просят своих женщин рожать больше и больше, чтобы не было большого убытка. Их ведь очень много на этой их планете, даже слишком много кое-где. Но они брезгуют селиться во многих местах.
 – Они очень странные…
 – Это ты ещё про войны не слышал.
 – Про что не слышал?!
 – Ох, забудь… Они правда пытаются, правда! Я видела очень умных, я видела тех, кто действительно пытается узнать мир и себя, но это довольно сложно. Знаешь, чтобы у них изучать хоть что-нибудь новое, тебе сначала нужно доказать, что ты не глупый, и пройти массу испытаний. Тогда тебе, возможно, разрешат.
 – Ты думаешь, в этом мире можно жить?
 – В принципе, можно. Впрочем… я не знаю, зачем они это делают. Они разрушают те вещи, которые должны приносить им радость, чтобы из них сделать те вещи, которые им вредят, чтобы потом искать средств, как избавиться от этого вреда, и…
 – И так всю жизнь?
 – И так всю жизнь. Они совсем-совсем не умеют жить.
 – А что же ты сделала?
 – Я? Жила. Растила своего ребёнка, пока он не захотел уйти.
 – А потом?
 – А потом… я подумала, что мне нечего делать. Но я не знала, как же мне перестать. Я помнила, что я как будто «не отсюда», но я не знала, как же мне…
 – И что же ты сделала?
 – Ах, я… я покинула свой дом. Написала на их письменности, что они могут воспользоваться моим домом и моими вещами, потому что мне они больше не нужны. Я отправилась на одну довольно высокую гору. Посмотрела на небо, на птиц. Там очень красиво. А потом…
 – А потом что случилось?
 – А потом я проснулась.
 – Хорошо, то ты проснулась от этого дурацкого сна.
 – Ты прав, ты абсолютно прав. Хорошо, что я проснулась.
Валька
Пожалуй, зря Антонина Петровна свернула с привычной тропинки. Гуляя, они с собакой часто ходили вдоль опушки леска, за которым шла железная дорога. Но почему-то сегодня, в это осеннее утро с бодрящим влажным воздухом и звенящими пластинами золотых листьев, Антонине Петровне захотелось углубиться в лес, и теперь она не знала, где находится. Навис такой густой туман, что видно было только ближайшие два-три дерева. Не слышно было электричек, которые обычно часто проезжали во время их прогулки. Боня, собака, тоже поняла, что что-то не так, притихла, взяла с земли палку (а вдруг!) и, навострив уши, медленно шла рядом с хозяйкой.
 – Да, Бонька, заблукали мы с тобой…
Вдруг впереди Антонина Петровна заметила какое-то движение. Да, там был человек! Зрение у Антонины Петровны было слабоватое, поэтому она поспешила подойти поближе, чтобы разглядеть лицо – наверняка это кто-то из знакомых!
Откуда-то потянуло горелым; наверное, кто-то жёг костёр, или листья, или сухую траву…
Нет, человек был незнакомым, и Антонина Петровна никогда раньше не видела его здесь. Это был молодой парень в расстёгнутом пальтишке, клетчатом длинном шарфе и слишком больших сапогах. У парня тоже был пёс, – приземистое чёрное создание – который вынюхивал что-то в опавшей листве, пока хозяин, одной рукой некрепко держа поводок, пил что-то там из термокружки и задумчиво смотрел в лес. Удивил Антонину Петровну только цвет волос незнакомца: очень уж малиновая и фиолетовая была шевелюра, но сейчас молодёжь как только не ходит.
 – Ууу-у-р… – недовольно пробормотала Боня, увидев незнакомую собаку.
 – Не бойся, Бонька, – шепнула Антонина Петровна и позвала: – Молодой человек! Вы не знаете, как нам выйти к дороге?
Молодой человек обернулся; он был немного странный. Помимо густых малиновых волос, он имел на голове два тонких закрученных в спирали рога, которые не сразу удалось разглядеть на фоне переплетённых голых ветвей. А ещё у него было три глаза, а не два: третий глаз располагался чуть повыше переносицы и был повёрнут вертикально, а цвет у глаз был невообразимо сине-бордовый, как красный виноград. Пёс его, услышав голос, поднял голову… на самом деле, он поднял три головы, потому что именно столько голов у него и было. Три приплюснутые чёрные мордахи посмотрели на незнакомцев шестью глазками-угольками; чёрный хвостик-плеть нетерпеливо заметался в воздухе.
 – Вуф! – хором сказали собачьи головы.
 – Тише, Цеба, – сказал незнакомец, перехватывая поводок покрепче, и спросил: – Вы заблудились?
Кажется, эта коренастая женщина с лицом, похожим на курагу, вообще не испугалась ни его, ни Цебы. Это было облегчением, потому что обычно люди реагировали очень эмоционально, когда ему хотелось прогулять питомца по земле, а не по раскалённым углям и пустыне.
 – Да, заблудилась, – призналась Антонина Петровна, – в этом-то тумане. Хожу-хожу, хоть бы один человек повстречался.
«Человек»… Демон улыбнулся:
 – Мы недалеко от города. Я вас выведу.
Раз людей не было, не было и смысла нагонять туман – он сам собой рассеялся.
Пока они шли из леса, Боня осторожно полезла обнюхиваться с Цебой. Она, конечно, была поначалу сбита с толку: с какой из голов стоит начинать общаться первой? Но, когда они дошли до опушки, собаки уже игриво задирались и виляли хвостами. Не сговариваясь, Антонина Петровна и демон ослабили поводки, чтобы их питомцы смогли поиграть в пожелтевшей траве. Забавно они смотрелись вместе: Боня была высшей степенью коротколапости и мохнатости, а Цеба был мускулистым, гладким и блестящим.
 – Ладная у вас собачка! – восхитилась Антонина Петровна.
 – Редкая порода.
 – Не кусается?
 – Смотря кого и когда кусать.
 – Никогда таких не видела.
 – И не увидите. Мы не местные. Нам пора, Цеба!
Цеба тут же отбросил игры и подскочил к хозяину, высунув на всю длину краснючие раздвоенные языки.
Антонина Петровна почувствовала разочарование, что её новые знакомые так быстро уходят.
 – Спасибо, что вывели из лесу, – поспешно заговорила она. – Вы заходите ко мне, может, когда будете здесь. Вон мой дом – отсюда видно, жёлтая крыша. У меня медок есть свой, варенье. Придёте?
Демон задумался: бабулина улыбка в морщинах и это приглашение очень его озадачили.
 – Может быть, – ответил он, хотя это было не по правилам.
И они с Цебой исчезли. Никуда не шли и не бежали, не двигались совсем, но их больше не было здесь. Антонина Петровна вздохнула, подозвала Боню, которая лежала с ошалевшими глазами в траве, и они поплелись в свой пустой дом.

Демона звали Вольдемар, но Антонина Петровна предпочитала называть его Валькой. Демон, в свою очередь, называл свою подругу Бабулей. Он появлялся и исчезал, когда ему хотелось, часто вместе с Цебой. Тогда они выгуливали собак по лесу. Валька показывал бабуле крохотных существ, живущих в листве, и высоких, тонких существ, которые обычно сливаются с деревьями, и других существ, похожих на камни, которые умеют ползать по земле и шептать. Удивительней были и поздние осенние осы, и горький запах листвы под опухшим небом, и сокровищницы белок, которые они собирали на зиму.
 – У нас такого нет, – часто вздыхал Валька.
Но он был категорически против гулять возле церкви, и начинал сильно чихать и чесаться, когда они случайно проходили мимо.
Он приходил и к Антонине Петровне в дом. Он очень хвалил её варенье (он мог съесть целых три литра за раз!), а ещё постоянно цеплялся рогами за дверные проёмы и за бельё, которое сушилось на верёвочках под потолком. Бабуля поила Вальку чаем, рассказывала истории про свою молодость и показывала фотографии. Валька сам мало что рассказывал, но это и не нужно было: Антонина Петровна была рада найти, наконец, свободные уши. Валька никогда не перебивал.
Иногда он приносил подарки. Он принёс глубокую белую чашу из полупрозрачного фарфора с плотной каменной крышкой. Под крышкой всегда горело синее пламя, горело без дров или газа, просто было. Открыв крышку, можно было пользоваться им: готовить, и даже греться, потому что оно было очень-очень жарким.
 – Не забывай закрывать огонь, – каждый раз напоминал Валька, – он может сжечь твой дом, если оставишь надолго.
А ещё Валька умел доставать предметы из картинок или даже из телевизора. Правда, стоило коснуться таких вещей пальцем – они растворялись в воздухе, ведь были только фокусом.
В целом, им было хорошо вместе, хотя Валя был местами чудаковат. Валька не любил показываться другим людям, кроме Антонины Петровны, и всегда убегал, когда кто-то приходил. Кажется, соседи стали подозревать что-то, слыша, как Антонина Петровна разговаривает с кем-то в пустом доме. Когда приезжала дочь Антонины Петровны, она тоже что-то замечала и даже записывала маму к психиатру. Но Антонина Петровна не считала себя ни на грамм больной. Ну и что с того, что Вальку не видели другие люди? Зато его видела Боня – а этой собаке можно было доверить всю свою жизнь.
 – Что это ты, Валька, всё время ко мне, – сказала как-то Антонина Петровна, – а я к тебе в гости – никогда?
Валька стал необычайно серьёзным.
 – Я могу войти в твой дом и в любой момент выйти, – объяснил он. – Но ты, если зайдёшь в мой дом, не сможешь вернуться. Понимаешь, Бабуль?
 – Да, – так же серьёзно кивнула Антонина Петровна. – Но я всё равно хочу посмотреть.
 – Однажды мы пойдём, я проведу тебя, – пообещал он и добавил: – Но я надеюсь, что это будет нескоро... да, нескоро.

Попутчица
Ночь поздним летом полна ароматов. Даже с закрытыми окнами в автомобиль проникают запахи с полей. Жёлтая липкая пыльца, сухая трава, влага росы. Рассветает рано, и в розоватой дымке в оврагах оседает туман. Его, кажется, можно кушать ложкой. А звуки просыпающихся пташек, готовящихся к ещё одному жаркому и полному неги дню?
Вот хотя бы ради этого стоило покупать дачу.
Но сегодня ночью было не до отдыха. Степан Иванович выезжал из деревни по пустой просёлочной дороге. В это время ещё никого не было, и мужчина не стеснялся ехать быстрее. Хоть его крупные руки многие годы держали руль, сейчас они дрожали.
Степана Ивановича час назад разбудил телефонный звонок от его жены. Их внучке, которая гостила у них, ночью стало плохо: страшно резало живот. Её забрали в больницу с подозрением на аппендицит. А Степан Иванович так надеялся увидеть её завтра на даче! Тут у них и клубника, и огурцы, и разные вкусности. Пожарили бы шашлык… Но, если с животом беда, – придётся соблюдать диету…
Так рассуждал Степан Иванович, поворачивая на трассу, ведущую к городу. Вот только объехать лесок, повернуть – и с холма видно многоэтажки. Поддать газу, раз на дороге всё равно ни души, а самому держать глаза открытыми…
Однако сонливость брала своё, и на секунду мужчина прикрыл глаза, крепко зажмурился. Когда он их открыл, из леса у обочины выбежал человек.
Силуэт так неожиданно вынырнул из тумана, что Степан Иванович резко ударил по тормозам. И так нервы ни к чёрту, а тут ещё кто-то на дорогу выбегает! Мужчина отрыл окно и уже собирался прокричать что-нибудь обидное пешеходу, как увидел, что это совсем молодая девушка. Ей, должно быть, было лет четырнадцать или пятнадцать. «Могла бы быть моей внучкой», ¬ подумал Степан, и его сердце тревожно сжалось.
Девочка подбежала к автомобилю, но в нескольких шагах нерешительно застыла. Вид у неё был какой-то настораживающий: короткие шорты, а ноги сбитые и грязные, белая майка с каким-то ярким рисунком. Но тоже будто бы изорванная. Или так задумывалось? По крайней мере, грязь и какие-то тёмные бурые пятна точно не являлись частью образа. Да и растрёпанные волосы тоже. Вероятно, раньше они были собраны в два высоких хвостика, но сейчас один из них был распущен (резинка для волос куда-то исчезла), а второй съехал вниз, оставляя на голове торчащие вихры волос.
Девочка периодически оглядывалась на лесок, откуда она выбежала, и даже на расстоянии Степан Иванович видел, как тревожно блестят белки её глаз.
¬ Эй, ты чего? ¬ крикнул мужчина, высунувшись из окна автомобиля.
Она вздрогнула, а затем неуверенно подошла к машине.
¬ Вы мне поможете? ¬ спросила девочка, наклоняясь к окошку. ¬ Мне нужно вернуться в город, и… мои родители, наверное, очень беспокоятся, но мой телефон потерялся. Вы могли бы дать мне позвонить?
Для Степана Ивановича было очевидно, что это создание попало в беду. Без колебаний он разблокировал двери автомобиля.
¬ Конечно, залезай. Сейчас скажешь мне номер, и мы позвоним.
Ей не хватило даже сил открыть дверь: дёргала за ручку, а та щёлкала, но не поддавалась. Степану Ивановичу пришлось выходить из машины, чтобы впустить попутчицу. Когда девочка оказалась на заднем сиденье, она вся как-то сжалась, будто стала меньше. Захлопнув дверь, Степан Иванович вернулся в салон.
¬ Тебя как зовут? ¬ осведомился он, доставая телефон из кармана.
¬ Лина.
¬ Хорошо, Лина, давай: кому будем звонить?
¬ Маме.
¬ Хорошо, говори номер.
У Степана Ивановича был кнопочный телефон, такой, как он называл «простенький». Мужчина щурился, методично и медленно набирая номер. Гудки в трубке. Не желая терять времени, мужчина привёл автомобиль в движение и поехал, но уже на очень небольшой скорости.
¬ Как маму зовут?
¬ Катя.
Были сомнения, что мама Катя возьмёт трубку. Может, она всю ночь ждала ребёнка домой, а под утро её свалила усталость? Гудки всё шли и шли, громкие. Гулкие. Наконец, сонный женский голос:
¬ Ал-лё?
¬ Здравствуйте, Екатерина, ¬ деловито начал Степан Иванович, ¬ тут со мной ваша дочь, Лина. Я подвожу её до дома, не беспокойтесь, она скоро будет…
¬ Что ты вообще такое несёшь! ¬ разразился в трубке злостный крик, так что мужчина прямо дрогнул.
¬ Но, Екатерина…
¬ Вы имейте совесть! У меня нет никакой дочери, ясно вам?! Не-ту!
Мама Катя бросила трубку. Степан Иванович опасливо поглядел в зеркало: слышала ли Лина разговор? Конечно, слышала, ведь её мать так орала! У девочки в глазах стояли слёзы.
¬ Мама… ¬ прошептала Лина в неверии: как такое могло произойти?
Степан Иванович понял, что необходимо что-то предпринять, иначе у попутчицы случится истерика. Но он ничего не придумал лучше, чем сказать:
¬ А ты точно не попутала цифры?
¬ Нет, это точно её номер, ¬ плаксиво заявила Лина.
Если это правда, то поведение женщины очень возмутило Степана. Как можно отказываться от собственного ребёнка?
¬ Так, тогда, ¬ мужчина задумчиво пожевал губу, ¬ тогда давай попробуем позвонить папе. Есть папа?
Папа был, папа Дима. Степану Ивановичу пришлось снова остановить машину, чтобы ввести в телефон номер. Участок леска в несколько метров они объезжали уже минут пятнадцать. Ох, как же нервничал Степан, поднося телефон к уху снова… На этот раз он включил громкую связь.
¬ Алло?
¬ Извините за беспокойство, ¬ начал Степан Иванович издалека, ¬ но тут меня попросила подвести девочка, говорит, она ваша дочка.
Несколько секунд папа Дима молчал. Затем спросил странную вещь:
¬ Вы сейчас на дороге недалеко от города, на юг?
¬ Да, ¬ сказал Степан Иванович, а сам удивился: откуда папа Дима знает?
¬ Вы сейчас едете? Машина двигается?
Ещё один странный вопрос. Степан Иванович подтвердил, что машина не двигается, и папа Дима в трубке будто бы вздохнул с облегчением.
¬ Так это ваша дочь, Лина?¬ вернулся к теме Степан. ¬ Где вы живёте, куда её подвезти?
¬ Да, это моя дочь.
¬ Она плачет, может, ранена, может, случилось чего. Вам чего, её совсем не жалко, а? Звонил вашей жене, а она говорит: нет у меня дочери! Это так понимать?!
Степан Иванович терял терпение с этими горе-родителями. Но папа Дима оказался хладнокровнее мамы.
¬ Послушайте, ¬ сказал мужчина по ту сторону трубки, ¬ Лина поехала на дачу со своими друзьями отмечать день рождения подружки. Там собралась большая компания, в том числе ребята, которых она не знала.
¬ Это правда, Лина? ¬ спросил Степан Иванович, крутанувшись к попутчице через плечо.
Девочка утвердительно кивнула.
¬ Мы договорились, что она переночует там, у подруги…
И это было правдой.
¬ Но тем вечером они поссорились. Мальчики стали обижать Лину, а позвонить мне или маме она не могла, потому что они отобрали телефон. И она от них просто сбежала.
¬ Откуда вы всё это знаете? ¬ Степан Иванович исступлённо заморгал глазами. ¬ Ведь вы…
¬ А вы ещё пару метров протяните и посмотрите, что у вас будет по правую руку.
Это было уже слишком. Что за шуточки? Но Степан Иванович, словно загипнотизированный, послушно направил автомобиль вперёд. Испуганные глаза Лины блестели в зеркальце. Сердце стучало уже, казалось, во всём теле одновременно.
По правую руку действительно показался какой-то бугорок; машина затормозила. Маленький чёрный крестик и венок.
¬ Как это понимать?! ¬ рявкнул в трубку Степан Иванович.
¬ Лина заблудилась ночью, а когда нашла трассу, то выбежала к машинам просить помощь, но её не заметили.
¬ Кто вам всё это рассказал?
¬ Милиция. Это было два года назад.
Степан Иванович упал бы, но со спины его поддерживало кресло, так что он мужественно откинулся на его спинку.
¬ Это что же получается…
Глаза Лины блестели в зеркальце; мужчина не мог заставить себя повернуться и посмотреть на девочку на заднем сиденье.
¬ Лина погибла два года назад на этом месте, ¬ заключил отец и добавил: ¬ К сожалению.
¬ Папа… ¬ прошептала Лина.
Степан Иванович на секунду закрыл глаза, крепко зажмурил. А когда открыл, то сразу резко крутанулся на месте, чтобы увидеть, что творится на заднем сиденье.
Лины не было. Он был совершенно один в салоне, в идеальной тишине.
¬ Вы в порядке? ¬ спросил папа Дима в трубке.
¬ Не очень, ¬ признался Степан Иванович; по его спине потекла неприятная холодная капелька.
¬ Просто вы поймите, вы не первый, кто звонит, что якобы подобрал Лину. Я не знаю, почему так. А моя жена очень злится: она считает, что это какой-то розыгрыш, причём несмешной.
¬ А вы?
¬ А я... я, почему-то, не думаю, что это шутка... слишком уж много людей звонит. Я решил, что следующему расскажу всё честно, вот.
Сложно представить, чего ему это стоило.
¬ В любом случае, спасибо, что позаботились о Лине… даже если это не она, ¬ вздохнул папа Дима.
¬ Да мне… несложно, ¬ развёл руками Степан Иванович.
¬ Пусть у вас всё будет хорошо.
Отец повесил трубку.

Степан Иванович стоял, не решался сдвинуться с места. Смотрел на холмик с маленьким крестом и иссушенными цветами. Один, ранним летним утром у леска. Затем пошёл, нарвал в траве полураспустившихся одуванчиков; вымочил кроссовки и штанины. Положил под крестик.

Пророчество папы Димы сбудется: Степан Иванович благополучно доберётся до города. Его внучка после удаления аппендицита быстро выздоровеет, и только маленький шрамик будет напоминать об этой неприятности.
Но автомобилисты так и будут останавливаться, чтобы помочь Лине. И снова её бессонных родителей будут беспокоить звонки. Но однажды она остановит того, кто подберёт и отвезёт её туда, где её слёзы наконец высохнут.

Принцесса и Дракон

Машка родилась непростой девочкой. Никто не видел этого, даже мама и папа, но вместе с Машей, в тот же день, в ту же самую секунду, в соседнем изменении родился Дракон. С тех пор они были неразлучны.
Дракон всегда был на страже Маши. Он мог пересечь границу измерений запросто, как только хотел, но особенно – когда у девочки были неприятности. Стоило ему появиться, обидчики отступали, устрашась. Если Дракон не успевал помочь, то Машка плакала, уткнувшись в широкую чешуйчатую грудь друга, а тот обнимал девочку крыльями.
"Не бойся, Принцесса. Ты всегда можешь спрятаться в объятиях Дракона".
Дракон подарил подруге особый Драконий Камень. Выглядел Камень как обычный булыжник, но это было сделано, чтобы другие люди не догадались о дружбе Маши с Драконом. Она всегда носила Камень при себе; на ощупь он был тёплый, иногда почти горячий, и его приятно было держать в руках.
Маша росла, и Дракон её рос.
 – Тебе сколько?.. 12 лет! А ты всё со своими камушками играешься!
Маша стиснула камень в пальцах, исподлобья глянув на одноклассников. Эта свора волчат никогда не оставит в покое.
 – А тебе что?
Один из них хихикнул:
 – Дай и мне поиграть!
И протянул руку за Камнем.
 – Нет.
Маша решительно стала убирать Камень в карман, но тут на неё налетело несколько пар цепких рук.
 – А ну отпусти!
 – Камешек дай!
 – Не дам... ай!
Маше больно выкрутили руку, и Камень оказался в лапах разбойников.
 – Отдайте!
 – А то что?
Маша поднялась из-за парты. Где Дракон? Почему он до сих пор не здесь?
 – Отдавай, в последний раз предупреждаю!
 – Да бери!
И Камень полетел в открытое окно.
Маша ахнула от испуга, и тут же выбежала из класса, представляя, куда мог упасть Камень. А что если она его не найдёт?..
Слёзы брызнули из её глаз. Самый дорогой подарок! И так бесстыдно поступить с ним!
 – Маша...
От неожиданности девочка вздрогнула. Это Дракон, он всё же пришёл! Но слишком поздно...
 – Дракон, твой Камень... Я не знаю, как объяснить, в общем...
Она разревелась. От обиды, от стыда, от отчаяния.
 – На самом деле, это я хотел кое-что объяснить, – признался Дракон. – Пойдём.
 – Но Камень...
 – Мы найдём его. А пока нам нужно зеркало.
Они пошли в уборную, где в овальном грязном зеркале Маша увидела своё заплаканное лицо. Дракон приземлился у неё за спиной.
 – Я должен рассказать тебе секрет.
 – Какой?
 – Тебе никогда не нужен был Камень. И тебе даже не нужен был я.
 – Что?
 – Ведь ты гораздо сильнее меня. Ты сильнее любого из нас. Потому что ты наша Принцесса. Принцесса Драконов.
 – Нет!
Маша посмотрела на своё лицо ещё раз; оно показалось ей жалким.
 – Я слабая. Я... не могу быть одной из вас.
 – Почему тогда твои волосы цвета пламени? Почему твои глаза горят, как угольки? Почему твоё лицо то и дело наливается жаром? Почему твоя кровь горячая, как лава?
Они вместе теперь смотрели на Машу в зеркало. Она слушала Дракона и, хоть нехотя, узнавала себя.
 – Почему твоё сердце горит? Внутри тебя пламя огромной силы.
Маша больше не плакала. Из зеркала на неё смотрели два Дракона, и она чувствовала очищающий жар, который освобождал её голову от всей боли.
 – Но почему я здесь, если я одна из вас?
 – Ты нужна этому миру. А пока что самое время учиться быть настоящей собой.
 – Ты прав...
Она зашла в класс снова.
 – Что, не нашла свой камушек?
Маша посмотрела на одноклассника прямо; тут же она почувствовала зарождающееся в лёгких драконье пламя, готовое вырваться наружу.
 – Заткнись, – спокойно ответила она.
 – Для начала неплохо, – сказал Дракон.

Правитель

Солнце каждый день восходит на свой трон. Каждое его движение, словно искра. На голове у него львиная грива и золотая корона, которую венчает жемчужина утренней заезды. Его взгляд пронизывает облака и пространство, чтобы одарить сиянием и теплом каждое живое существо на этой части суши. Солнце – настоящий король.
Но затем приходят они.
Чёрные, чернильные змеи выползают со всех сторон горизонта. Их зубы-иглы налиты ядом, и они готовы атаковать. Король тоже готов. С грацией дикой кошки он срывается с трона и выпускает свои острые огненные когти, он давит и рвёт змей на части. Раненое небо становится кроваво-красным от их борьбы. Солнце бьётся изо всех сил, но врагов слишком много. Они жалят его, и яд растекается под его кожей. Солнце – настоящий король. Но и он проигрывает каждый раз. И он готов принять поражение.
Рык вырывается из его пасти прежде, чем он затихает. Он падает за горизонт, где его сияющее тело превращается в чёрный уголь.
А потом приходят они.
Полчища мух, мотыльков и ос. Падальщики ещё хотят словить хоть немного отблесков того великолепного пламени. Их так много, что их тела совсем заслоняют Солнце, и всё в мире становится серым и бесцветным. Холодно и темно. Ни одно живое существо не проживет долго без своего короля.
Но вдруг под слоем пепла загорится искорка. И ещё одна. И ещё. Горизонт озарится новым рассветом. Солнце снова восстанет в своём великолепии, высокий, сильный и бесстрашный.
Его мощное тело заслоняет всё небо. Его алые глаза сияют так, что больно смотреть. Он видит всё на этой части суши. Его острые блестящие когти готовы раскроить любую преграду теней. Солнце смотрит на пожар, на высушенные реки, на пустыню, где его огненный взгляд вырезает из белых костей последнюю воду, а ветер закончит работу – отполирует черепа до блеска.
Это небольшая дань за возможность жить, когда владыка – Солнце.
Ведь он настоящий король.