продолжение

 - По решению «суда», я пришла в кусты сюда. Соразмерна ли беда? Коль по пояс лебеда. В стародавние года…бабы были хоть куда. И намного поскромней… муж не курский соловей… настрогав кучу детей… их воспитывал в любви. - Материнством не кори. Мать, сестер своих люби.  Старость- общая беда…-ох года мои года.
- Горемиха, как обычно в крапивнике присела. Пописать негде, аж смешно. Фривольно на простор смотрела. Какой прекраснейший обзор! Нет, не сравнить, - всем нам укор. В левадах певчие поют, и свиристят. С преддверий рая бежит холодный ручеек, он так журчал и до Мамая.
 Жить полюбовно не легко.  Меж куч дерма растет ромашка, трилистник,-рядом лопушок… он здесь как присказка из сказки. Крапива жжется, - вот беда. Я не учла, жизнь повсеместно так нас ужалила «любя»,- меня особенно- прелестно.
  Крапива нагло лезет в двор, сойдешь с ума в необозримом. В былые годы- времена, бери в пример, её родимой, не сыщешь. Кто её найдет. Знак по поверью,- станет вещим. А ноне, лично для меня…она цветет под крышей в вишне. С ума сошла и белена. Цвет ядовит, она опасна. И не тревожь её напрасно… посеешь яда семена.
Людей влечет к ней- новизна. А бабий форум громогласно, с ней соревнуется напрасно. Иного легче отравить, чем с ним мытариться и жить. Подсыпать лучше в сласть отравы. Потом самой себя судить. Нести по жизни эту кару. Не страшно, что цветет она, жаль, занимает чьё-то место.   Прекрасно ручеёк журчит. А Нюра видимо обиду, мне не простила, хотя бы вид не падала… я вся измучилась сама…-зачем Мамона пригласила? Тут я уж видно не права.
А помянуть её хотелось…она секла нас…и за дело… учила, надобно как жить: «Васе кукиш, Диме дам, срам свой Васе и продам.» Покойница была умна. Хотя возможно не права.
Как всполошил мой телефон. В радость, иль негодует он? И с полуслова поняла… В помин она приглашена.
                ***
Малость выпили за мать, помянули всех в догляд, стали гущу разгребать, лихоманку вспоминать. Ляжкам стыло, сердцу мило. В разговоре все без мыла… гвалт ворон на перебой… слышал пастырь и глухой. Оглашали всю округу, резко спорили подруги.
Про обиды и ошибки…расширяя бабьи свитки. Ложь и слухов громадье, перевешивало все.     Всполошили и село… и Мамона заодно. Разливают будто чай, пьют, как будто невзначай… ты как хочешь понимай… тычут пальцем на соринку…- злободневен ли вопрос: от чего из рта понос?  Коль собрались на постой… на поминках пей  - не спорь. 
А Горемиха в поклон, встала супротив сторон…и прервав их разговор, резко высказав укор. Пальцем ткнула в небеса… Там, не здесь ведь чудеса. Там и мысли, и душа. И продолжила всерьез…как всегда,- так повелось.
- Мелит жизнь меня в труху. Сплетней яда на слуху. Как сорока на суку…не накликать мне беду. Жернова, трут мнут подчас. Удовольствий, плюнуть враз.  Эпитафия для лжи. Симметрично крест держи… помолись и ворожи. Вот вчера, в ощип, под вечер, влезла к богу на престол… на крылечке постоять, под загнетью почесать. В вышине поблекший месяц, на закате алый кречет, в горизонте красный меч. Солнце скрылось, иль зашло. Лета не было- пришло.
 Слышу иволга поет. Борона навоз гребет. Вдруг, откуда не возьмись полупьяный бабий визг. Крик как будто бы тревожен. Охрип, на свиной похожий. Что за блажь и суета,-девка там? Иль баба та? Я её ведь днем встречала. Безголовая бежала… в реку будто бы тонуть. Прихватив с собой полено, тыча в ил,- искала глубь.
 Пятровна :- Я сама …притом не важно, наблюдала не однажды,-  часто  пьяницы шалят…  влезть поглубже норовят. Обезумел этот сброд,- непутевый ведь народ. Беспробудно водку пьет, а напьется- ищет брод.
Нюра: -А зачем?  ведь рядом мост.
Пятровна: - Мост хоть рядом, он клеймен, от потемкинских времен.
Я продолжу: -Баба палкой тычет в ил. Воробью здесь по колено. Мелко здесь… уж нету сил, где найти мне глубину? как по пьесе, в старину.
Омут где? Где мыслей блик…и опять в душевный крик. Утопиться нету места. Вожжи надобно искать, да за дерево чиплять. Я вопросом отпугнула. На мне божия печать. Я в ладонь свою сморкнулась,- упросила подождать. Успокоила её. А она твердит свое… «Он бессовестный кобель. Ублажал три раза в день. Ночью спать мне не давал. он во тьме как конь скакал. Я взмолилась: - чтоб ты сдох! Он послушался и помер. При соитии на мне. А конец, он в глубине. Для меня он как дитя… и взмолилась я шутя.
Почему ты не спросила: кто, откуда,- где гостила…по раскладу - кто она?
Я бы бабы не явилась, не нюхнув с ней табака. Во Сиротинские дни в Волобуевку пришли. Здесь и дядя, и зятья. А село коровья сса, смыло прямо в никуда.
 -Я пошла она осталась, обернулась и гляжу, баба молча раздевалась… и в русалку превращалась… и с ума будто сошла. По колено в брод вошла… а потом и поплыла.
Пятровна:-Ты сама сума сошла. Там, не далее вчера, вброд ворона перешла. Нюра может подтвердить.
- Нюре, только угодить. Уточняю!  В воду груди опустила, ил в чернь облака взмутила, а хвостом по глади бьет, мне мерещится-плывет.
Посередь остановилась, повернулась встала в хвост, ухмыльнулась,- руки врозь… и с лица будто сошла. Почернела в чернь крыла.  Я по вам о ней сужу. Глазки злыдни, огнь в беду. Повернулась на беду… грудь чуть- чуть приподняла… молоком поверх меня, с головы до ног смочила, во брызг ливня окатила…в тень вошла и растворилась. Как осталась я жива…  холодок коснулся дна. Я по сути не в себе. волос рву на голове. Клок волос в моей руке.  сохранила –при себе. Превратилась баба в Ню. Я об этом помяну. У меня на сердце камень. И за что от ней досталось, мне счастливице страдать… её прихоть унимать.
 - И меня метнуло в бзык. Я метнулась к Шину в крик. Ведь у Шина, знаю я проживала та семья. Очумев, во двор вбежала. Осмотрелась… что скажу: -Белены видать объелась.  Помутнело в голове. Через сколько я очнулась? Мать честная - не сужу…возле трупа я лежу,
и в глаза его гляжу. Он моргнул и подмигнул и за зад мой ущипнул. Бабы семя белены, доведет и до беды. Я за зад свой сразу хвать. Жопа гола. - Бога мать! Я Ню голая, как ****ь, разлеглась... - пора вставать. Велю! - ***** быстрее -встать!  Жопу в руки и домой. Я по чаще, он за мной. Лихоимец не ко дню...не догнал. А я, голь- Ню. На крылечко забежала, от избытка завизжала…, и сама себя корю, прямо все по букварю… будто я опоросилась… я вам бабы поясню: -Эрос гнался ведь за мной. А крапивник, меж двух ног…  мне промежность всю ожог.
и коснулся мест любви.  Вот вам крест, впрямь на крыльце…  скоротечно в дрожь вошла… а в яичнике война, и жив-живчиков орда.
Забежала к себе в хату …Заперлась, не помню дату… отдышалась…- что со мной? А не черт бежал за мной? Не пойму… Постой-постой! Он по виду не простой, без увечий, не рябой. А не тот ли осужденный? - в сроке роком пригвожден.  Отсижусь поди в углу. Под загнетью свод в дугу…домовые не гу-гу. А меня уже морозит… рвота прями из кишок… лезет в пламень глаз в горшок. Лето, время сей и вей, - забеременел Евсей.
Да! О чем я? – слышу крик. Я по полю напрямик… вся в поклоне и наклон. Чтоб кричащий не узнал, и насильник не признал. Я подкралась как лиса, посмотреть на чудеса. Что я слышу,- что я вижу … было затемно –темно… не девица… в крик бабье. Нет не черти не Ребекка. В силуэте баба в рык… мужика грызет… аж в крик.   Впрямь надкусывает грыжу, и царапает… я вижу, без ума все тело мнет. Не целует, а сосет. Ухо к сердцу приложила полежала, снова в вой. Как я рада! как я рада. Он не умер, он живой!
Пятровна: Кто живой? Никто не помер. Ноне тихо. Без зазрений- врешь небось?
 - Вера, господи прости. Ей бы беленой цвести. Шла за сливой по меже, видит труп, и   в неглиже… Кто? откуда? «счастье» ей.  Опрокинула с межи… это Федор- фаворит на кресте распят, забыт.
Заметалась, крылья врозь, растирала- ноги в рознь… По груди его стучала, к жизни, к богу возвращала… а ему помог засос… а верней её прикус. Он глаз левый приоткрыл… осмотрелся
-средь могил. Кто так мечется над ним… а потом услышав гимн! «Он не помер, он жив,- жив!» Федор сразу не поймет, это грядка иль помет?  Что голь гола, в ум нейдет.  А Калмычка? –баба где. Почему я в борозде? Ох какой же я осел… беленою опоила, как корову подоила и безумца   под откос.
 Подняться Вера помогла, в сласть притулилась у бедра и так тихонько без нытья, вдоль по тропинке повела.
- Куда?
Куда-куда! К себе в кровать. Я подсмотрела ноне,-спят.
 Нюра: - Да! Чудеса! Гипноз и сон. И мы уставшие по жизни. Как не хватает белены, и сна… ведений- вот таких, как у кумы.
Пятровна: - Гипнозный сон неумолим, а жизнь и смерть в тон разговора. Свин -грязевой психоз Гоморры…  реквием средь грязи ванн.  А адовой маркиз, он непреклонен к временам…
Гаремиха: -Мысль очерти и поясни. В чем суть?
- А сути нет! В течь разговора, мы в старь полощем срам Гоморры. А содомия в нашем споре, лишь подтверждает, -как и тора… хотя бы библию возьми… и от невежества прочти. Открой Коран, пред тем, как спорить… иль православия коснись: в них сгусток разума и чувств оберегает розы куст. А лепестки, цвет наций рода. И это жизнь, -уходят годы... на что нам в старости свобода?  А что желает розы куст… когда цветет? Пусть солнца луч согреет пахотную землю. Прибавит цвета, листьям стебля…цветкам добавит женских чувств.  Без женских чувств, не всхожесть семя. Не осуди,- иное племя. Без цвета хилые кусты.
 После себя, мы что оставим? И что к хорошему добавим? Иуд возвысив, в сроке лет, - что созерцаем- волчий след.
Нюра: -Люд помутневший от греха… под тень знамен и лжи свободы. Хулит пророка и Христа. Себя возвысив до крупье… они толкают нас к беде. Пидорастия ведь везде. Мы несвободны, в этот час, праматерь чуда ждет от нас. Мы не становимся людьми, коль срамота у нас внутри.         
А Горемиха примолкла. Мыслям требуется связь. «Гвоздь» во лбу. Ну и Пятровна…, излагает все подробно, баба с виду, вот весь сказ. Как мне стыдно, неудобно… промолчу на этот раз

продолжение следует.