Офицер, врач, писатель

   Перечитывая того или иного автора, особенно труды своих однокурсников, я думал, что возникающие отношения  писателя и читателя носят тонкий и сложный характер. Один критик, анализируя книгу Ф. Ницше «Так говорил Заратустра», писал: «Надо понимать не книгу – ЕЁ, а книгу – ЕЮ». Иными словами, как я понял и принял, надо уметь воспринимать труд писателя через его мысли и через его видение действительности. В противном случае читатель пойдет по ложному пути. Иное прочтение книги неизбежно приведет к тому, что автору припишут что угодно, но только не его замысел, не его видение событий. И тогда это будет уже не оценка автора, а оценка самого себя в рамках собственных интеллектуальных возможностей.
   
   Думать и видеть мир так, как думает и видит  автор? Не слишком ли это амбициозно и нескромно со стороны читателя? Но так думал я, не собираясь  навязывать свое мнение кому либо.
 
 Я вспоминаю, какие у нас были отношения, когда Юра Носов ( как писатель - Ю. Пахомов) стал, в понимании врачей, большим начальником. Судьба забросила его на «Олимп» – главный эпидемиолог медицинской службы ВМФ СССР. Я и еще два однокурсника - Борис Певцов и Иван Корчагин - служили недалеко от Москвы, в одной из частей центрального подчинения, которая напрямую замыкалась на медслужбу ВМФ.
   Встречи с Юрой были частыми, но какими-то мимолетными. Он держался солидно, говорил неторопливо, весомо, общался с однокурсниками сдержанно, при встречах в воспоминания не вдавался, хлопать по плечу не позволял. В этот период Юра являл собою чиновника, на лице которого было написано, что он действует от имени державы. Я к такой манере поведения товарища по казарме относился со сдержанным юмором, но ловил себя на том, что при встречах  с ним ощущаю легкую робость. Книги же Носова (Пахомова) воспринимались однокурсниками под несколько иным ракурсом, чем незнакомыми с ним читателями. Мы читали его с живым интересом, но за каждой строчкой видели сокурсника и это каким-то странным образом влияло на восприятие.
 
   Перед однокурсниками в нем слились воедино две фигуры: с одной стороны уже известный к тому времени писатель,  с другой -  высокопоставленный бюрократ. При встречах с Юрой добродушный Боря Певцов демонстрировал изумление. Об одной такой встрече Борис рассказывал:
  -  Иду по коридору медслужбы ВМФ, навстречу - Юра Носов. Я протягиваю руку: "Здорово, Юра!". А он проходит мимо, едва кивнув головой. И я стою, как дурак, с протянутой рукой.
 - Боря, я стал замечать за тобой странности, - неловко шучу я, - когда захожу к тебе в кабинет, вижу - ты стоишь с протянутой рукой, и не как дурак, а с весьма умным видом.
  Все смеются, а Борис только криво улыбается. Он открыто удивлялся таким метаморфозам однокурсника, за что и поплатился: Юра сделал его прототипом главного героя своей повести «К оружью, эскулапы», где Борис отдаленно напоминал бравого солдата Швейка. Это привело Бориса в еще большее изумление, от которого он, видимо, так и не оправился.
  После долгих раздумий, поневоле входя в роль комического литературного героя, Борис изрек фразу в духе афоризмов древнего Рима: "В морду автору, или коньяк на стол?". Он так и не понял, что Юра легким росчерком пера увековечил его имя в большой литературе. Правда, мне это напоминало известность, которую приобрел в провинциальном городе Остап Бендер, попав под лошадь и отделавшись, как писала местная газетенка, легким испугом.
 
 Но все в жизни течет и неизбежно меняется. Однажды мы с Юрой, уже два полковника, имеющие за плечами по двадцать пять лет службы на флоте, встретились в санатории. В разговоре, больше обращаясь к самому себе, Юра спросил:
  - Вот думаю, оставаться еще на пять лет на службе или уходить на вольные хлеба?
  - Я для себя давно решил: в этом году увольняюсь. Если хочешь мой  совет: уходи и развяжи себе руки для того дела, которым тебя одарил Бог.
   Вряд ли мой совет оказался решающим, но в том же году Юра уволился и в дальнейшем литература обогатилась дюжиной его новых великолепных книг.