Белорусский национальный орнамент

Юрий Глушаков: Кастусь Калиновский: завзятый националист или герой Беларуси?
3-05-2019, 03:24


Споры о национальной памяти

Руководитель «Чырвоного Жонда», гродненский шляхтич Константин Калиновский стал сегодня одной из самых спорных фигур белорусской истории. В советской историографии он был вполне канонизированной фигурой. Но в последние годы вокруг «Яськи, господара з под Вильни», разгорелись нешуточные баталии. С одной стороны, представители белорусских националистических кругов стремятся сделать Калиновского «своим» - дескать, люто ненавидел «москалей» и был непримиримый национал-радикал. С другой стороны, их политические оппоненты, но со схожим идеологическим базисом, фактически вторят – Калиновский был «русофоб» и фанатичный белорусский/польский националист. В свою очередь, поляки также охотно готовы принять Калиновского «к себе». Так кем же он был на самом деле?

Этот вопрос приобретает дополнительную актуальность в связи с тем, что литовским археологам и экспертам, похоже, удалось обнаружить останки вождя белорусских повстанцев.

При том, что о Калиновском известно достаточно много, ответ на вопрос не является слишком простым. Лучше разбить его на подпункты. Итак:

1. Был ли Калиновский поляком или белорусом?

Известно, что Викентий Константин Калиновский родился в католической шляхетской семье. Согласно традициям того времени, в таких семьях разговаривали как на «официальном» польском языке, так и на «народном наречии» - белорусском. Но каково было тут национальное самосознание? В 1-й половине XIX века практически всегда оно было польским.
В Беларуси большинство католиков относилось к «костельным полякам», будучи по происхождению этническими белорусами. Сказывалось наследие Речи Посполитой, когда белорусы подверглись мощнейшей полонизации. Особенно это касалось белорусской шляхты. Быть поляком, принадлежать к правящей нации было выгодно. Но и после разделов Речи Посполитой шляхта не стремилась возвращаться к белорусским истокам. Польская культура культивировалась в дворянских кругах как признак «элитарности», белорусскость третировалось как проявление «мужиковатости» и «низкого» происхождения. Способствовало этому польскому консерватизму и политика царских властей, считавших всех православных белорусов – «русскими», римско-католиков – «поляками».

Безусловно, что свою политическую деятельность Калиновский начинал в кругах польских революционеров. Но, похоже, что именно в результате своей народнической работы он стал возвращаться к своим белорусским корням.

2. «Белорусы» - выдумка польских инсургентов?

Впрочем, существует и такая версия – вся белорусская деятельность Калиновского была инспирирована «польским коло». Дескать, варшавские заговорщики придумали еще одну нацию – белорусов, только для того, что бы нанести максимальный ущерб Российской империи и оторвать от ее короны еще одну часть «исконно русского» народа. Что ж, попробуем и эту версию рассмотреть – даже изнутри. Согласно концепции герменевтики, некогда популярной на Западе исторической школы.

Ну, действительно – приезжает в блестящий Санкт-Петербург молодой шляхтич. С чего бы это ему, представителю старинного польского герба «Калиновский», объявлять себе каким то «белорусом»? Затем издавать газету «Мужiцкая прауда» на языке, письменного варианта которого вообще на то время не существовало? Вся ясно – только для крамолы. Паны в очередной раз решили смутить и взбунтовать народ против царя.

На самом деле, все было не так. На дворе был не 1831, и а 1861-й год. И на сцене общественной жизни теперь действовала не только магнатерия и шляхта, но и простой народ. Точнее, все та же мелкая шляхта, разорившаяся в результате деградации архаичного сословного уклада, теперь мало чем отличалась от тех же крестьян и мещан. Особенно – после отмены крепостного права, на что вынужден был пойти Александр II. Наиболее прозорливым представителям «революционной шляхты», каким был Калиновский, стало очевидно – прежние восстания терпели поражения из-за узости социальной базы. Разорившаяся шляхта, разночинная молодежь и многочисленное крестьянство - вот кто должен был составить армию нового восстания. Крестьянам левые «красные» обещают помещичью землю без всякого выкупа. Эта позиция калиновцев бесит умеренных «красных» и партию «белых» в Варшаве. И тут молодые революционеры осознают, что это самое крестьянство еще лучше понимает, когда с ним говорят не по-польски и не по-русски. А на его собственном языке, и язык этот – белорусский.

Так, от социального, пришли будущие белорусские повстанцы – к национальному. Более того, они должны были выступить в защиту угнетенного белорусского народа еще и потому, что были революционными демократами. Если народ сам должен избирать свою власть, то значит, в Литве и Беларуси эта власть будет местная, литовско-белорусская.

3. Калиновский не был никаким белорусом, потому что в «Мужiцкай праудзе» нет слова «Беларусь»

Действительно, слово «Беларусь» в «Мужицкай праудзе» не употребляется. А «Чырвоны жонд» Калиновского считался революционным подпольным правительством Литвы. Однако это всего лишь терминологическая игра словами, не более того. Хорошо известно, что под «Литвой» тогда понималась не только часть Прибалтики, но и значительная часть либо вся Беларусь. Тогдашняя «Литва» была не этнической территорией современных литовцев, а исторической областью бывшего ВКЛ. В Варшаве Калиновского и его соратников считали опасными «красными сепаратистами», за что и попытались отстранить от руководства восстанием

На самом деле Кастусь Калиновский впервые вывел право белорусского народа на идентичность в плоскость политической манифестации. О «Литве и Беларуси» говориться и в приказ- воззвании Виленского повстанческого центра, и в других документах, вышедших из-под пера Калиновского.

4. Был ли Кастусь Калиновский русофобом?

А вот тут трогательно сходятся и белорусские националисты, и их коллеги из противоположного лагеря. Действительно, чего стоит одна фраза: «Толькі тады, народзе, зажывеш шчасліва, калі маскаля над табой ужэ не будзе». Это Калиновский написал накануне своей казни.

Русофобия? Во-первых, надо понять, что в данном случае имеется ввиду под «москалем». Слово это имело разные значения. Для одних это ассоциируется со всеми русскими. Но в той же Польше «русскими», «русинами» в определенное время считали и белорусов, и украинцев. Во времена же ВКЛ и Московского государства в 15-17 веках «московитами» называли жителей последнего. Но к 19 веку «москали» - это прежде всего российские служилые люди, царские военные и чиновники. В этом смысле чаще всего понимаются «москали» и в «Мужицкай прауде». Хотя, как мы увидим в дальнейшем – не всегда. Но все же «не будет «маскаля» - значит, что Беларусь будет вольной от царской власти.

Что до отношения к России и ее народам в целом, то известно, что во время учебы в Петербурге и после Калиновский установил тесные отношения с русскими революционерами. «За нашу и вашу свободу!» - таков был лозунг повстанцев 1863 года. Многие русские офицеры и солдаты перешли на сторону повстанцев. Например, сторонник «красных» подпоручик Андрей Потебня. Был создан целый подпольный «Комитет русских офицеров в Польше». Интернационалистами были и соратники Калиновского, уроженец Беларуси Валерий Врублевский и выпускник Брестского кадетского корпуса Ярослав Домбровский, будущие генералы Парижской Коммуны. Русские революционеры-«землевольцы» вместе с шляхтичем из Мозыря Иеронимом Кеневичем готовили поднять в Поволжье крестьянское восстание в поддержку повстанцев 1863 года.

5. Константин против Кастуся

Но, не все – так просто. Константин Калиновский – фигура сложная и противоречивая, как и все его время. И мифологизации вокруг него не мало, начиная с белорусского имени «Кастусь», приписанного ему в 20-е годы. Вряд ли в действительности его так называли даже в кругах революционной шляхты.

Но что имя – в советское время даже многие его тексты выходили с купюрами. Так, одним из самых неоднозначных является «Письмо к белорусскому народу. Из-под виселицы». Не зря их подвергали цензуре – «антимоскальская» риторика тут зашкаливает. Причем – в самом прямом, этническом значении этого слова. Тут ставиться под сомнение даже родство белорусов и русских. Правда, письма эти были опубликованы спустя три года после казни Калиновского во Франции.

Однако и в «Мужицкой правде» достаточно спорных моментов. Социальные порядки Речи Посполитой тут идеализируются. Говориться о том, что крепостное право было фактически установлено в Беларуси якобы только во времена Российской империи. Наполеоновской Франции приписывается не свойственная ей «освободительная» миссия. Отдельная тема – обращение к церковной унии. Много говориться и о Польше, и о «вековой связи» с ней «Литвы»-Беларуси. Таковы были политические реалии того времени.

Но все же через всю деятельность Калиновского проходит прежде всего его любовь к простому белорусскому народу. И презрение – к польскому и белорусскому «пану». Белорусский сепаратизм и лозунги социальной справедливости и не мог простить ему национальный польский комитет в Варшаве.
Видимо, это и было основным мотивом деятельности «красного литвина». Поэтому не приходиться сомневаться, что Калиновский до конца оставался бы на стороне простых людей - и в случае поражения, и в случае победы восстания.

А о своем отношении к россиянам Константин Калиновский лучше всего сказал на страницах польской повстанческой газеты «Знамя свободы»: «Русский народ содрогнется, видя вековую нашу обиду. Он стремиться быть свободным нашим братом, а не угнетателем, и ответственность перед потомством за наше железное рабство решительно возлагает на готовый рухнуть царизм». Свободная федерация белорусского, польского, российского, всех других народов – таков был социальный идеал передовой части участников восстания 1863 года в Беларуси. 

mogilew.by

Книгоно;ши (лит. knygne;iai; единственное число лит. knygne;ys) — люди, нелегально распространявшие книги на литовском языке в период запрета литовской печати латинским шрифтом с 1864 по 1904 год. Для издания запрещенной литовской литературы выбирались типографии, находившиеся в географически близких к границе местностях. Большинство литературы издавалось и поставлялось в литовскоязычные регионы Российской империи из Восточной Пруссии (Малой Литвы).

Официальные российские лица боролись против контрабанды запрещенной литературы. Разоблаченные книгоноши карались, около полусотни них были высланы в Сибирь, сотни попадали в тюрьмы или были выселены в соседние губернии империи. Несмотря на это, согласно современным подсчетам, властям удалось конфисковать только около 8-10 % контрабандных книг.

Движение книгонош, в котором участвовали преимущественно крестьяне, стало важным элементом борьбы за сохранение национальной самобытности литовцев и составной частью литовского национально-освободительного движения второй половины XIX — начала XX века, на десятилетия сформировались ряды вовлеченных в национальное дело деятелей, образовались многочисленные связи — одна из основ национального движения. В наше время, ежегодно, 16 марта отмечается в Литве как День книгоноши.

По итогам третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году больша;я часть территории Литвы была присоединена к Российской империи, поделена на губернии и стала называться Литовским генерал-губернаторством. Часть населения края не раз пыталась добиться независимости от России. После Польского восстания 1830 года на территории Литвы и Белоруссии начала проводиться политика русификации.

После восстания 1863—1864 годов в Северо-Западном крае Российской империи генерал-губернатор М. Н. Муравьёв в 1864 году запретил печатать на литовском языке буквари, официальные издания, книги для чтения. Взамен вводилась «гражданка» — литовская письменность кириллическими буквами, разработанная И. П. Корниловым. Таким образом российское царское правительство стремилось предотвратить полонизацию литовцев, нейтрализовать польское культурное и политическое влияние и содействовать ассимиляции с русскими. Преемник Муравьёва, К. П. Кауфман, в 1865 году расширил запрет на все издания. 6 сентября 1865 года циркуляром министра внутренних дел П. А. Валуева были запрещены печать и ввоз в Россию каких бы то ни было изданий на литовском языке латиницей. На высшем уровне этот запрет утвердил император Александр II в 1866 году.

В 1874 году запрет был распространён также на применение к литовской печати готического шрифта.

В основном книги на литовском языке печаталась в Восточной Пруссии (Малой Литве) и в Соединённых Штатах Америки. Инициатором организации массовой печати изданий на литовском языке и распространения их в Литве стал Жемайтийский епископ Мотеюс Валанчюс в 1867 году, который через Юргиса Белиниса переслал в Тильзит ксёндзу Йонасу Заберману деньги на открытие типографии и тексты первых 9 брошюр. По имеющимся данным, в 1865—1904 годах в Пруссии было отпечатано 1830 изданий, предназначенных для распространения в России. В США за 1874—1904 годах вышло 701 издание на литовском языке (некоторые из них также попадали в Литву). Как только в Малой Литве начала выходить печатная продукция, предназначенная для российской Литвы, появились и книгоноши — более-менее опытные люди, контрабандисты, доставлявшие печатные издания из-за рубежа, а также распространявшие их внутри Литвы.

Дорога нелегальных изданий к читателям была очень тяжелой. В определенной степени распространение книг было облегченно системой, созданной Валанчюсом. В конце шестидесятых годов начали появляться тайные общества и общины, целью которых была помощь в издании и распространении литовских книг. Наибольшее количество таких организаций появилось в 1890-е годы. Издатель Мартинас Янкус  разместил типографию и большой склад печати в своей усадьбе в Бицанах, у подножия горы Рамбинас. Усадьбу часто называли «Меккой книгонош». Таким образом, в течение долгих лет сформировались ряды вовлеченных в национальное дело деятелей, образовались бесчисленные контакты, связи, настоящие основы национального движения.

В этих книгах он выступал против насильственно введенния православия, призывал бороться против русификации — учить детей литовской молитве, а также чтению и письму на родном языке. Организация действовала в 1868—1870 годах и была раскрыта. В тюрьму попали 17 человек, однако сам епископ избежал ареста.

Первые дела на книгонош были заведены в 1865 году. Власти не предполагали, что запрет вызовет такое массовое сопротивление литовцев, поэтому изначально не знали, что делать с задержанными контрабандистами. С 1870 года, после отмены военного положения, людей, замеченных за распространение литовских книг с латинской печатью, по приказу генерал-губернатора, штрафовали на 25 рублей. Часть дел передавалась на рассмотрение уездных судов, с 1876 года — Мировых судей, а с 1883 года — окружных судей. Штраф увеличился до 250 рублей, или по 7,5 рублей за каждое иностранное издание. Поскольку запрет печати латиницей не был оформлен законодательно, книгонош часто привлекали к ответственности за антиправительственные издания.

Департамент полиции не доверял судам, поэтому в 1890 году были ограничены их функции, а дела, которые касались антиправительственной печати, передавались администрации. Полиция, таможня и другие учреждения о выявленных преступлениях должны были сообщить прокурору Виленской или Варшавской судебной палаты и главе жандармского управления соответствующей губернии (в Сувалкской губернии — в уездные жандармские управлении). В допросах, которые проводили жандармские офицеры, принимали участие прокурор окружной судебной палаты или его помощник. По окончании суда прокурор окружного суда представлял дело на рассмотрение прокурору Виленской или Варшавской судебной палаты. Там принималось заключение, согласованное с генерал-губернатором, и отсылалось к министру юстиции который совместно с министром иностранных дел готовили обвинительный приговор, предлагали наказание и представляли его на утверждение царю. Просмотрев предлагаемое заключение, царь утверждал или менял наказание. Его решение было окончательным.

В случаях, когда среди конфискованной у книгоношей и хранителей литовской печати не было так называемых антиправительственных изданий, а у задержанных забирали только религиозную литературу, советы по сельскому хозяйству или художественные произведения, процедура определения вины была проще, а наказания — более умеренными. Конфискованные вещественные доказательства и их список, а также протокол таможни и полиции присылали губернатору. Рассмотрев предложение губернатора, генерал-губернатор определял окончательное наказание. Экспертам, определявший категорию печатного издания как доказательства, то есть тем, кто определял, является издание антиправительственным или нет, чаще всего был Виленский отдельный цензор по зарубежной цензуре или переводчик губернского жандармского управления.

Царская власть выплачивала пограничникам специальные премии: за каждую книгу 10 копеек, за пуд газет или других изданий — 10 рублей[6]. Разоблачённые книгоноши наказывались, например Винцас Юшка , задержанный 30 декабря 1894 года с запрещенной литературой, был осужден на 2 года лишения свободы и 3 на года  ссылки в Вологодскую губернию.

Против книгонош боролись не только российские официальные лица, но и немецкие. Так, при содействии людей, которые преследовали книгонош, и прусской полиции шестеро переносчиков были схвачены и переданы российской стороне. В 1897 году немецкий кайзер Вильгельм II и российский царь Николай II обсуждали на переговорах в Петербурге планы совместной работы на российско-германской границе.

Различные социальные группы по-разному были представлены в движении за сохранение литовской печати. Современные исследования показывают, что пострадали 1584 книгоноши, в том числе 52 были сосланы в Сибирь и северные губернии европейской России, 89 попали в тюрьму и позднее были высланы в соседние губернии, 866 были задержаны и отбыли срок в местных тюрьмах и полицейских участках, 21 получили финансовые взыскания, 478 были оправданы и 78-ми человекам царь даровал свободу различными манифестами.

Масштаб дела показывают царские статистики. Так, Виленский генерал-губернатор Петр Святополк-Мирский в своем отчете за 1902—1903 годы писал:

На таможне литовских книг изъято:
в 1891—1893 годах — 37718,
в 1894—1896 годах — 40335,
в 1897—1899 годах — 39024,
в 1900—1902 годах — 56182,
в 1903 году — 23079.

Всего за время запрета печати латиницей было издано около 6 000 000 экземпляров различных изданий (средний тираж букваря составлял 10 000 экземпляров, календаря — 8 000, молитвенника — 7 500; популярная светская книга печаталась средним тиражом 2 500 экземпляров).

Возникла разветвлённая сеть нелегальной переправы через границу и распространения книг. Участники контрабанды книг становились профессионалами, для которых это занятие было рискованным, не слишком доходным, но всё же промыслом. Книгоноши часто прятали книги в сене и в поленницах, в гробах с двойным дном. По современным подсчётам, властям удалось конфисковать только около 8—10 % изданных за рубежом и доставлявшихся в Литву книг. С нелегальной печатью было задержано около 2 900 лиц; некоторые из них попадались несколько раз[10]. Пойманные книгоноши жестоко наказывались. Однако и это не останавливало книгонош. Одним из них был Юргис Белинис (Юрий Белинис), которому удавалось ускользнуть из рук жандармов 5 раз.

Запрет на литовскую печать латиницей был снят только в 1904 году.

Движение книгонош, в котором участвовали преимущественно крестьяне, явилось важным элементом борьбы за сохранение национальной самобытности и составной частью литовского национально-освободительного движения второй половины XIX — начала XX века.

Скульптор Юозас Зикарас создал известную скульптуру «Книгоноша» (бронза, 1928—1939).

Устроитель русского Туркестана

Процесс освоения новых и к тому же обширных территорий никогда не являлся ни быстрым, ни легким делом. Многое, конечно, зависит от методов и способов, что в конечном счете так или иначе влияет на результат. Можно, устраивая массовое истребление и ограбление местного населения под предлогом форсированного приобщения его к истинной вере, на возах с золотом в итоге скатиться в деградацию и нищету. Загоняя свободолюбивые племена в резервации, моря их голодом и холодом, позже объявить страну – политического соперника «тюрьмой народов». И как легко не утруждать себя думами о миллионах туземцев, не разгибающихся на плантациях, рассуждая в салонах о бремени белого человека.

За освоением территорий стоят люди – их воля, харизма и упорство. За первыми исследовательскими и военными экспедициями и отрядами наступал черед долговременного обустройства, не всегда протекавшего в спокойных условиях, – время смелых, отважных и одновременно мудрых и справедливых. Многие занимались освоением, вернее, присвоением ресурсов и присланных из центра средств. Но были и другие – оставившие на далеких рубежах свой глубокий след. Они не были героями Киплинга с его «бременем», хотя их ноша была тяжела и порою грозила выпасть из рук. Одним из таких был Константин Петрович фон Кауфман.

Потомок древнего рода

Россия традиционно благоволила к иностранцам и охотно принимала их на службу. Не был исключением и род фон Кауфманов. Истоки его уходят в средневековую Швабию, откуда фамилия Кауфман перекочевала в XVII в Австрию. Первые упоминание о ней относится к середине XV века. Эбергард Кауфман в 1469 г. получил от императора Священной Римской империи дворянское звание. Его сын Иоанн за заслуги во время осады Вены турками был возведен Карлом V в имперское рыцарское достоинство. Первые представители рода фон Кауфманов поступили на русскую службу во второй половине XVIII века. Дед будущего наместника Туркестана, зовущийся на русский манер Федором фон Кауфманом, дослужился в армии Российской империи до подполковника, а скончался от полученного в бою против турок ранения. Его десятилетний сын Петр остался сиротой. Императрица Екатерина II приказала определить мальчика в шляхетский корпус, назначив ему опекунов.

Петр Федорович фон Кауфман принимал участие в Отечественной войне 1812 г. и заграничном походе русской армии, в русско-турецкой войне 1828–1829 гг. и венгерской кампании 1848 г. Он дослужился до звания генерал-лейтенанта, был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени и большими поместьями в Царстве Польском. После возвращения из Франции, где Петр Федорович фон Кауфман проходил службу в составе русского оккупационного отряда, 3 марта 1818 г. в местечке Демблин, которое наряду с другими бывшими польскими землями по решению Венского конгресса перешло к России, у него родился сын, получивший имя Константин. Будущий наместник Туркестана имел далеко не сентиментальное детство дворянского отпрыска, опекаемого полчищами мамок и нянек. С малых лет юному Кауфману довелось познакомиться с тонкостями бивачной и походной жизни, поскольку отец постоянно брал его с собой.


Константин Петрович фон Кауфман


По достижении 14 лет Константин был определен на учебу в Главное инженерное училище. Сын генерала хорошо проявил себя в науках, был исполнителен и дисциплинирован. В 18 лет Константин Петрович фон Кауфман получил свой первый офицерский чин – полевого инженер-прапорщика. Еще через год, с отличием закончив офицерские классы и получив звание инженер-поручика, был направлен в армию. Одним из соучеников молодого Кауфмана был блестящий в будущем инженер, герой обороны Севастополя, Эдуард Тотлебен.

В последующие после выпуска годы Кауфман служил последовательно в Ново-Георгиевске и Брест-Литовске. В 1843 г. получил назначение на Кавказ, в Тифлисскую инженерную команду. Эта территория в тот момент являлась театром военных действий между русскими войсками и действовавшими против них горскими племенами. Вскоре Константин Петрович был повышен до штабс-капитана с назначением старшим адъютантом при штабе отдельно Кавказского корпуса. Кауфман провел на Кавказе почти 13 лет, и годы эти мало походили на спокойную гарнизонную службу где-нибудь в центральных губерниях. Он регулярно участвовал в различных боевых операциях, походах и взятиях аулов. В годы Крымской войны, командуя кавказским саперным батальоном, стал непосредственным участником осады хорошо укрепленной при участии англичан крепости Карс в 1855 г.

За годы службы, проведенные на Кавказе, Кауфман был награжден несколькими орденами, среди которых выделялся орден Святого Георгия 4-й степени за взятие аула Гергебиль и золотая наградная сабля с надписью «За храбрость». Другими, менее приятными, памятками о Кавказской кампании стали для Кауфмана два ранения. Его заслуги были отмечены на самом верху – в 1856 г. генерала Кауфмана назначают членом совета Николаевской инженерной академии. Через два года он был удостоен чести пребывать в свите императора Александра II. Эпоха всеобщих реформ, начавшаяся в 1861 году, застала генерал-майора Кауфмана в должности директора Канцелярии Военного министерства. Российская армия находилась в стадии преобразования, создавалась с нуля система военных округов. Константин Петрович принял участие в этом процессе самым непосредственным образом: он являлся участником всевозможных комитетов и комиссий по обсуждению и внедрению новых элементов военной организации. По высочайшему повелению ему было предоставлено право голоса на Военном Совете. Четыре года деятельности на посту директора Канцелярии были отмечены получением чина генерал-лейтенанта и почетного звания генерал-адъютанта.

В 1865 г. Кауфман был назначен Виленским генерал-губернатором вместо ушедшего в отставку М. Н. Муравьева. Однако этот пост он занимал относительно недолго – уже осенью 1866 г. генерал-лейтенанта вызывают в Петербург. В октябре 1866 г. высочайшим указом Кауфман был отправлен в 11-месячный отпуск с сохранением звания генерал-адъютанта. У императора Александра II были на этого талантливого человека далеко идущие планы. Россия все больше вникала в запутанные и очень не простые среднеазиатские дела, где нередко посреди саксауловых зарослей виднелись модно подстриженные английские бакенбарды. Ситуация была сложной и в преддверии проникновения России в глубины Центральной Азии, строительства железой дороги, борьбы с не брезгующими работорговлей местными ханствами в Туркестане нужен был талантливый наместник. Он должен был сочетать в себе одновременно волевые и дипломатические качества, быть отличным организатором и, самое главное, хорошим военным.

В Петербурге решили, что Константин Петрович как нельзя более подходит под эти широкие требования. Поэтому еще до окончания положенного длительного отпуска 14 июля 1867 г. генерал-лейтенант фон Кауфман был назначен генерал-губернатором Туркестана и командующим войсками Туркестанского военного округа. Он получил широкие полномочия с правом начинать боевые действия и заключать мир, исходя из обстановки. В октябре 1867 г. после решения организационных вопросов генерал-лейтенант Кауфман отбыл из Петербурга к новому месту службы. Маршрут следования им был выбран на первый взгляд не самый быстрый и оптимальный, коим являлся путь в Ташкент через Оренбург. Кауфман отправился кружным путем: через Семипалатинск, Сергиополь и центр Семиреченской области – крепость Верный. Это было сделано намеренно, чтобы во время следования лучше вникнуть в местные дела и познакомиться с обширным краем и его обычаями. Особенное внимание уделялось местной администрации. 7 ноября Кауфман прибыл в Ташкент. Так началось его губернаторство.

Туркестанский наместник

Вверенную ему территорию Константин Петрович принял в отнюдь не блестящем виде. Отбившаяся от рук и надзора администрация чувствовала себя верховной и поэтому неподконтрольной инстанцией. Процветал не край, а взяточничество, казнокрадство и разнообразные хищения. Все вышеперечисленное не могло не сказаться на отношении местного населения к русским. Внешнеполитическая обстановка тоже не располагала к спокойствию – Туркестан окружали феодальные ханства, лучшим способом диалога с которыми являлось применение силы.

Устроитель Туркестанского края К. П. Кауфман

В. В. Верещагин «Парламентеры»


Некогда богатое и сильное Кокандское ханство теперь было ослаблено неудачной попыткой выяснить отношения с русскими, предпринятое в 1860 г. Итогом ее были несколько чувствительных поражений кокандцев и падение 15 июня 1865 г. Ташкента. Они болезненно восприняли учреждение русского генерал-губернаторства, считая, что теперь их начнут притеснять и уничтожат. Началось массовое бегство населения на территорию соседних ханств и Китая. Столкнувшись с таким непрекращающимся переполохом, Кауфман счел нужным отправить кокандскому хану письмо, где в доступных выражениях объяснил ему всю пользу дружбы с русскими, и что в случае враждебных действий хана не спасут никакие укрепления и армии. Особо подчеркивалось, что Россия не собирается завоевывать его страну и уничтожать ее население.

Несколько более трудные взаимоотношения складывались с воинственным и по-прежнему недосягаемым Хивинским ханством. Расположенное в труднодоступных, пустынных районах, оно продолжало донимать соседей – в первую очередь Россию и в некоторой степени Персию, – занимаясь систематическим грабежом торговых караванов и работорговлей. Решать эту проблему надо было уже в ближайшем будущем, поскольку через территорию ханства планировали тянуть железную дорогу. Начинаясь от восточного побережья Каспийского моря, дорога должна была связать Россию и Туркестан.

Из крупных образований имелась еще и довольно проблемная Бухара. Местные власти предержащие были сильно испуганы взятием Ташкента и начали грозить русским представителям священной войной. Сложные дипломатические перипетии привели к задержанию русского посольства во главе с чиновником министерства иностранных дел Струве в качестве заложников. Немедленным ответом на такое событие закономерно явилась военная экспедиция, взятие в 1866 г. крепости Хаджент, освобождение посольства и мольба эмира Музаффара о мире. Переговоры в Оренбурге не привели к каким-то внятным результатам, шайки бухарцев по-прежнему бесчинствовали, нападая на караваны и укрепленные пункты, и оренбургский генерал-губернатор Н. А. Крыжановский возобновил военные действия. В Петербурге эти действия были восприняты с неодобрением и ворчаньем по поводу превышения полномочий. Туркестан был изъят из его юрисдикции, а на его территории образовано генерал-губернаторство, во главе которого и поставили Константина Петровича фон Кауфмана. Таким образом, вместе с новым назначением наместник в наследство получил еще и не оконченную войну с Бухарой.

Прибыв в Ташкент и успокоив кокандского хана, Кауфман предъявил бухарскому эмиру условия заключения мира, которые тем были предсказуемо отвергнуты. Боевые действия возобновились. В конце апреля 1868 г. вместе с 8-тысячным отрядом, располагавшим 16 орудиями, Кауфман выступил из Ташкента по направлению к Самарканду, где бухарский эмир, по данным разведки, собрал многочисленное войско. К началу мая русские войска подошли к столице Бухарского эмирата. 1 мая 1868 г. пехотинцы генерала Головачева прямо на глазах у противника форсировали реку Зеравшан и ударили в штыки. Бухарская армия, превосходящая своего противника численностью, но абсолютно уступающая в уровне дисциплины и организации, быстро обратилась в бегство.

Самарканд открыл ворота, и 2 мая войска Кауфмана ступили в один из самых древних городов Средней Азии. Местное руководство, почувствовав силу пришельцев и поэтому быстро и правильно сориентировавшись в ситуации, преподнесло русскому командующему хлеб-соль и свои самые, без сомнения, искренние пожелания перейти в подданство императору Александру II. За взятие Самарканда Кауфману, кроме монаршего благоволения, был пожалован орден Святого Георгия 3-й степени. Константин Петрович хорошо знал цену искренности самых пылких и проникновенных заявлений о преданности и верноподданности. Поэтому его отряд продолжал оставаться в Самарканде, ожидая подхода подкреплений из Ташкента.

К бухарскому эмиру были направлены парламентеры – с предложением начать мирные переговоры. Однако письмо осталось без ответа, а над посланниками была совершена жестокая расправа. Еще раз убедившись, что никакого диалога с эмиром наладить не удастся, военная операция была продолжена. Оставив в Самарканде гарнизон, Кауфман выдвинулся на юг, где 18 мая нанес поражение бухарцам при Катта-Кургане. Как обычно, противник многократно превосходил русские экспедиционные силы, уступая в количестве и качестве огнестрельного оружия. Понеся огромные потери в последних сражениях, эмир вынужден был сменить тон и выслать на переговоры своих послов, очевидно, зная наверняка, что им-то кровожадные русские голов не отрубят.

Делегация бухарцев вначале качала права, будто не было вовсе падения Самарканда и многочисленных поражений войск эмира Музаффара. Пришлось объяснить им, что эмират находится далеко не в радужном положении, и поэтому ему предлагается два варианта на выбор. Согласно первому, эмир выплачивал России в течение 8 лет более 4 миллионов рублей контрибуции, после чего ему будут возращены все завоеванные русскими земли. Согласно второму, Музаффар возмещал только военные издержки в размере 120 тыс. рублей, но признавал все военные завоевания России. Денег в казне эмира не было, и бухарская сторона согласилась на второй вариант.

Послы попросили десять дней для сбора необходимых средств, однако очень скоро бухарская сторона нарушила перемирие, внезапно совершив нападение на русские войска. Стало ясно, что для приведения Музаффара в договоропригодное состояние потребуются новые усилия. 2 июня 1868 г. в жестоком бою на Зарабулакских высотах армия эмира потерпела жестокое поражение. Русских войск было не более 2 тыс. человек, им противостояли многократно превосходящие силы, которые были разбиты и обращены в бегство.

Офицеры советовали Кауфману идти вглубь территории противника и нанести удар непосредственно по Бухаре. Однако Константин Петрович не считал достаточными собственные и без того изнуренные силы, чтобы совершить поход на крупный город. Кроме того, его все более беспокоила обстановка оставленного в тылу Самарканда. С тех пор как основные силы русских войск покинули город, ситуация там начала постепенно накаляться. Муллы вели все более становившуюся явной агитацию, направленную на восстание. Многочисленные сигналы от представителей персидской и еврейской общин о надвигающейся опасности попросту игнорировались.

2 июня, день сражения у Зарабулакских высот, Самарканд восстал, и оставленный Кауфманом небольшой гарнизон под командованием майора Штемпеля (не более 600 человек) оказался осажденным в городской цитадели. Положение защитников оказалось весьма сложным – они располагали ограниченным боекомплектом, численность атакующих превосходила их на порядок – к жителям Самарканда присоединились кочевые племена, лояльные эмиру. Все попытки сообщить Кауфману о случившемся не увенчались успехом – гонцы, в основном из местных, успешно перехватывались. Отряд Кауфмана двигался к Самарканду, но скорость его движения была бы выше, располагай командующий какой-либо информацией о событиях в городе. Лишь 7 июня, находясь примерно в 20 км от Самарканда, очередной смельчак смог наконец добраться до русского лагеря и сообщить, что гарнизон цитадели осажден и нуждается в срочной помощи. На следующий день отряд Кауфмана вошел в город, рассеяв толпы мятежников. Измученный гарнизон цитадели восторженно встретил своих освободителей. К слову сказать, среди осажденных оказался прапорщик Верещагин, состоявший при Кауфмане художником.

Систематические военные неудачи, волнения среди населения и к тому же отсутствие средств для продолжения враждебных действий против России сделало эмира Музаффара чрезвычайно сговорчивым. 12 июня он прислал Кауфману полное отчаяния письмо, в котором просил командующего принять его капитуляцию и позволить совершить паломничество в Мекку. Мир с правителем Бухары был заключен на щадящих условиях, несмотря на его неоднократное вероломство. К России отходили Самаркандский и Катта-Курганский округа, в течение года эмир обязывался уплатить контрибуцию в 500 тыс. рублей. Кроме того, он должен был позаботиться, чтобы на русскую территорию не совершались разбойничьи набеги. Из отвоеванных у Бухарского эмирата территорий был образован Зарафшанский округ во главе с генерал-майором Абрамовым.

В начале июля Кауфман выступил в Ташкент, где в это время распространялись упорные слухи о разгроме русских войск и захвате Самарканда войсками эмира. Появление генерал-губернатора рассеяло эти сомнения и прекратило попытки местного населения учинить бунт. В эмирате в скором времени началась междоусобная вражда. Часть знати, недовольная подписанием договора с ненавистными русскими, подняла мятеж против Музаффара, во главе которого стоял его старший сын, Абдул-Малик. В столь непростой ситуации эмир был вынужден обратиться не к кому иному, а к тем же «ненавистным русским», которые в лице генерала Абрамова и помогли справиться с мятежом.

Кауфман тем временем был вызван по делам службы в Петербург, куда и прибыл в августе 1868 г. Дело в том, что активная политика России в Средней Азии вызвала острое нервное расстройство «уважаемого западного партнера» – Англии. Поэтому губернатора оторвали от непосредственного выполнения своих обязанностей для срочного доклада императору. Канцлер Горчаков, опасаясь реакции Туманного Альбиона, донимал Александра Николаевича. На аудиенции у царя в ответ на требование вернуть Самарканд и Катта-Курган бухарцам Кауфман твердо возражал, аргументируя свою позицию тем, что подобные шаги резко подорвут престиж и позицию России в Средней Азии. Империю будут потом постоянно сравнивать с Англией, а это сравнение в способах поведения было всегда не в нашу пользу. Царь смягчился и предложил Кауфману так же аргументировано изложить свою точку зрения Горчакову. Канцлеру пришлось принять во внимание мнение императора и успокоить совсем уже распоясавшихся в прессе «партнеров». В июле 1869 г. Кауфман вернулся в Туркестан и приступил к исполнению нелегких обязанностей генерал-губернатора.

Хивинские проблемы

Россия всерьез задумывалась о развитии своих коммуникаций в Средней Азии, для чего планировалось протянуть в глубину ее железную дорогу. Первоначальный план линии Самара-Оренбург-Ташкент был признан слишком длинным и дорогостоящим и был пересмотрен в пользу более короткого – с восточного побережья Каспийского моря через пустынные земли в Ташкент. Проблема заключалась в том, что ветка должна была проходить через территорию воинственного и совсем уже недоговороспособного Хивинского ханства. Основным занятием жителей был разбой, угон скота и пленных. В какие-либо дипломатические отношения тамошний хан вступать отказался. По прибытии в 1867 г. в Туркестан Кауфман послал правителю Хивы Мухаммаду Рахим-хану весьма вежливое письмо, в котором извещал хана о своем назначении и о желании России поддерживать добрососедские отношения. Ответ был получен только в следующем 1868 году, и он был лишен любых намеков даже на элементарную дипломатическую вежливость.




Отчетливо понимая, что по-хорошему с Мухаммадом Рахим-ханом договориться не удастся, Кауфман начал лично разрабатывать план предстоящей кампании по усмирению Хивы. Центральным местом в его замысле было создание укрепленного форт-поста в Красноводском заливе, о чем было доложено в специальной записке Военному министру графу Милютину. Решение в верхах давалось нелегко – Англия болезненно относилась практически к любой русской активности в Азии, видя в этом поползновение на сохранность « жемчужины» своей колониальной империи – Индии. Наконец, власти дали добро, и в 1869 г. подполковник Столетов вместе с группой инженеров и небольшим отрядом высадился в Красноводском заливе, где был основан форт Красноводск. Хивинский правитель, почувствовав угрозу своей безопасности, ответил гневным письмом, исполненным упреками и угрозами. Подобная реакция ханства еще более убедила Кауфмана в необходимости организации вооруженной экспедиции.

Первоначально операцию планировалось провести уже в 1870 г., однако из-за волнений среди местного населения, беспорядков в Самарканде и Ташкенте сроки были перенесены. В начале 1873 г. было достигнуто соглашение о разграничении сфер влияния между Россией и Англией в Средней Азии, и уже не было никаких препятствий на пути осуществления замыслов Кауфмана. Экспедиция против Хивы началась в конце февраля – начале марта 1873 года. Русские войска наступали вглубь ханства с нескольких сторон: с побережья Каспия, из Оренбурга и Ташкента. Сам Кауфман возглавлял наиболее крупную колонну, выступившую из Ташкента. Поход осуществлялся в чрезвычайно тяжелых условиях: постоянная нехватка воды, падеж вьючных животных, песчаные бури и, конечно, изнуряющая жара. По пути войска постоянно подвергались атакам со стороны хивинцев.

Тем не менее к концу мая русские силы начали сосредоточиваться у Хивы, и после бомбардировки и решительного штурма под руководством подполковника Скобелева деморализованный город был взят. Сам хивинский хан поспешил бежать к сохраняющим ему верность туркменским племенам. В его дворце была обнаружена и впоследствии отправлена в Петербург богатая библиотека. Также в качестве трофея в столицу был доставлен и трон Хивинских ханов. Однако русский командующий пригласил беглого Мухаммада Рахим-хана вернуться. С ним обращались уважительно, и вскоре был подписан мирный договор между Российской империей и Хивой, согласно которому хан признавал себя покорным слугой императора, уступал часть земель, выплачивал контрибуцию в размере 2 млн. рублей в течение 20 лет. Отдельным пунктом оговаривалось освобождение рабов на территории, подконтрольной Хиве – свободу получили около 40 тыс. человек, преимущественно персов. За приведение к порядку Хивинского ханства Константин Петрович Кауфман был награжден орденом Святого Георгия 2-й степени, а в следующем, 1874 году произведен в инженер-генералы.

Коканд


Хан Худояр


Усмирение Хивы произвело на среднеазиатских ханов должное впечатление, однако спокойствие в ней оказалось явлением временным. Кокандский хан Худояр был кровно заинтересован в сохранении добрососедских отношений с Россией, поскольку имел хороший доход от торговли с империей. Однако не всем в его окружении такое положение вещей пришлось по душе. В июле 1875 г. в Коканде начались волнения, вскоре переросшие в обычную гражданскую войну. Во главе мятежников стоял знатный кипчак Абдурахман-Автобачи, известный своими русофобскими настроениями. На его сторону встали все недовольные присутствием русских в стране, знать, рассчитывающая на кадровые перестановки, и практически все духовенство. Худояр, оставшись без поддержки, бежал на русскую территорию, а правителем Коканда был провозглашен «идеологически правильный» его старший сын Наср-Эддин.

Уже в августе 1875 г. 15-тысячное войско кокандцев вторглось на русскую территорию и осадило город Ходжент. Реакция Кауфмана была оперативной – был немедленно сформирован экспедиционный отряд из 16 рот пехоты, 8 казачьих сотен, 20 орудий и 6 ракетных станков. Во второй половине августа эти силы были уже сосредоточены у Ходжента. Деблокировав город, Кауфман двигался к крепости Махрам, где, по данным разведки, находились главные силы Абдурахмана-Автобачи. Утром 22 августа у Махрама состоялось сражение с кокандской армией, которая была разбита и обращена в бегство. При отступлении она понесла огромные потери от сосредоточенного винтовочного огня. Собственные потери русской стороны ограничились пятью убитыми и восемью ранеными.

Оставив в Махраме гарнизон, Кауфман 26 августа 1875 г. выступил к столице ханства Коканду. 29 августа город был взят, и, не останавливаясь на достигнутом, Кауфман продолжил экспедицию. 9 сентября его отряд достиг Маргилана. Тут для дальнейшего преследования потерявших всякое подобие организации войск Автобачи был сформирован мобильный, или, как тогда говорили, летучий отряд под командованием отвечающего такой задаче генерал-майора Скобелева. Туда вошли шесть казачьих сотен, две роты пехоты, посаженные на арбы и батарея конной артиллерии. Скобелев начал преследование и без боя занял город Ош, самый восточный город Кокандского ханства. Войска Абдурахмана-Автобачи были окончательно рассеяны, а сам он бежал за границу.



Коканд. Ханский дворец


Выполнив поставленную задачу, отряд Скобелева вернулся в Маргилан. Так за короткое время Кауфману удалось взять под контроль территорию всего Кокандского ханства. 22 сентября 1875 г. с ханом Наср-Эддином был подписан мирный договор по типу тех, которые заключались с Бухарой и Хивой. Правитель Коканда признавал над собой верховную власть русского императора, передавал России часть своих земель и выплачивал контрибуцию. Из бывших кокандских территорий образовывался Наманганский округ, во главе которого был поставлен генерал-майор Скобелев. Однако это еще не было завершением Кокандской эпопеи. Хан, подписавший с Россией мирный договор, не контролировал всю ситуацию в стране и вскоре Абдурахман-Автобачи, оставшийся на свободе, вновь поднял восстание, центром которого стал город Андижан. Наср-Эддин был свергнут, и ханом был провозглашен родственник Худояра Фулаш-бек.

Лишь после ряда успешных операций, предпринятых войсками генерала Скобелева, это восстание было подавлено, и 24 января 1876 г. утратив возможность к сопротивлению, Автобачи сдался русским войскам, после чего был сослан в ссылку в Екатеринослав. Взятый в плен Фулаш-бек, отличившийся жестокостями и преступлениями, был осужден и повешен в Маргилане. Хан Наср-Эддин вернулся из эмиграции в Коканд, но тут Кауфман, имевший соответствующие полномочия от императора, посчитал, что оставлять ханство, систематически проявляющее беспокойство, без присмотра нельзя, и отдал приказ Скобелеву арестовать хана. 7 февраля Наср-Эддин был взят под стражу и отправлен в Оренбург. 7 февраля Александр II издал указ, согласно которому Кокандское ханство входит в состав Российской империи, и из его территории образована Ферганская область.

Последние годы

Константин Петрович фон Кауфман много сделал для расширения и укрепления границ Российской империи. Он знаменит не только своими военными походами и дипломатическими усилиями, но и научной и административной деятельностью. Местные обычаи не уничтожались и не переделывались русскими властями – местным было предоставлено внутреннее самоуправление и руководители из числа тех, кого они сами выберут из своей среды. Было много сделано для исследования края и изучения его геологии. Всемерно поощрялось переселение русского населения в Туркестан.

Кауфман являлся почетным членом Московского университета и Петербургской академии наук. Тяжело переживая покушение и смерть императора Александра II, в марте 1881 г. Кауфман заболел, от чего таки и не оправился, и скончался 4 мая 1882 г. в Ташкенте, где и был похоронен. Через пять лет его прах был перенесен в построенный Спасо-Преображеский собор. На могильной плите после перечисления титулов и наград значилось «Устроитель Туркестанского края».

Автор: Денис Бриг

Сегодня по Белорусскому национальному телевидению была показана продолжительная беседа, в которой на богатом фактическом материале было доказано, что БЧБ флаг и герб "погоня" ничего общего с белорусской национальной идеей не имеют, зато имеют они богатое антибелорусское прошлое в котором и сотрудничество с нацистами и массовые расстрелы населения и последние (2020 года) события, заказанные и  проплаченные Западом.

А какой же герб и флаг соответствуют белорусской национальной идее?
- Нынешние "советский" герб и флаг БССР, это фактическое ее отражение, за единственным исключением - пока отсутствует изображение серпа и молота, символов труда и распределения по принципу "от каждого по способности, каждому по труду".

Но думаю на очередном - Седьмом Всебелорусском народном собрании эта немаловажная деталь займет свое законное место в белорусской национальной символике.