Эпоха гнева и печали

1.


Вы помните старые викторианские особняки на окраине города? Сейчас они заброшены, пусты, полуразрушены, но полвека назад это был респектабельный район, где жили весьма состоятельные люди.

Дом, в который я переехал после смерти родителей, стоял в конце Персиковой улицы. Напротив, через дорогу, был особняк лорда Дж.Т. Сразу за нашими жилищами начинался прекрасный парк, уже тогда неухоженный, заросший травой и молодой древесной порослью, и оттого очаровывающий своей диковатой, таинственной красотою.

Я любил гулять в этом парке по вечерам, когда звёзды высыпали на тёмном небе и в сумеречных глубинах парка воображению рисовались неведомые звери.

Однажды, гуляя, я задумался, углубился в заросли и немного заблудился. Небо было покрыто плотной облачной пеленой, сквозь которую не мог пробиться лунный свет, и в сгущающейся темноте я потерял привычную тропинку. Немного побродив наугад, за толстыми стволами деревьев я увидал вдруг отсвет и пошёл к нему, рассчитывая, что это горят окна в моём доме. Но это был дом соседа, старого лорда. Лорд с супругою вели замкнутый образ жизни, и у меня ещё не было случая представиться им.

Подойдя ближе, я увидел, что в ярко освещённой гостиной, окна которой и привлекли меня сюда, хозяин и его жена спорят о чём-то и довольно громко. Слов было не разобрать, но гневные интонации то и дело долетали до моего слуха. Я хотел поскорее обогнуть дом и выйти на дорожку к своему жилищу, но пронзительный женский крик: "Нет, Джереми, нет!" заставил меня оглянуться.

Жена лорда стояла перед ним на коленях, закрывая лицо руками, а он нависал над нею, словно скала, потерявшая устойчивость и готовая обрушиться вниз. В руке его были тяжёлые, кованые щипцы для камина. Лорд размахнулся и ударил ими по беззащитной, хрупкой своей жене. Она вскрикнула, упала, и из расколотой головы её на дорогой шёлковый ковёр хлынула кровь.

Я закричал от ужаса и бросился домой так быстро, как позволяли ноги, вмиг сделавшиеся непослушными и слабыми. Навстречу мне выбежал лакей, я упал в его руки и, захлёбываясь слезами, рассказал о страшном преступлении, которому только что был свидетелем.

Собрались слуги, они уложили меня в постель и вызвали полицию. Констебль приехал только утром и, к моему величайшему изумлению, нашёл супругу лорда в добром здравии, а его самого в прекрасном расположении духа.

Попеняв, что накануне я, видимо, перебрал вина, констебль уехал. Лорд и леди великодушно приняли мои искренние извинения и скрылись в своём доме. Я же, оглушённый событиями последних часов, не выдержал напряжения и слёг с лихорадкой.


Спустя десять или двенадцать дней я, наконец, поправился. Неустанные заботы моей нянюшки Маргарет поставили меня на ноги, и я возобновил свои прогулки по парку. Стояла чудная весна, в парке было зелено, свежо, воздух, необычайно ароматный, наполнял мои ослабленные лёгкие живительной силой. Я старался не думать о странном происшествии, но, сам того не желая, вышел из зарослей прямиком к соседнему дому, к окнам гостиной.

В комнате царил полумрак, горело лишь несколько свечей, но этажом выше, прямо над окнами, на небольшом изящном балконе стояла леди. Она куталась в меховой палантин и курила, выпуская дым тонкими струями. Я прижался к стволу ближайшего дерева, испугавшись, что леди увидит меня, но густая листва надёжно меня укрыла. Боясь шелохнуться и выдать своё присутствие, я стоял недвижимо, надеясь, что она вскоре зайдёт в дом, но спустя несколько минут на балкон вышел и старый лорд. Они снова начали о чём-то спорить, и вдруг леди закрыла лицо руками и с той же интонацией, с той же мольбой в голосе, что и в первый раз, крикнула: "Нет, Джереми, нет!" Супруг схватил её за шею, тряхнул и с силою толкнул на перила. Женщина пыталась схватиться за ограждение балкона, но не смогла.

Тело её с глухим стуком упало на гравийную дорожку, из-под головы потёк ручеёк крови. Старый лорд ухмыльнулся и посмотрел прямо на меня. Вне себя от ужаса я кинулся бежать, но, едва очутившись дома, впал в горячку, не успев и слова сказать о случившемся.

Когда я очнулся от болезни несколько дней спустя, слуги доложили, что лорд и леди передают мне пожелания скорейшего выздоровления и приглашают на дружеский ужин, когда я окончательно поправлюсь.

Несмотря на ужас, внушаемый мне этими жуткими людьми, я принял их предложение и в назначенный день и час постучал в дверь соседнего особняка. Хозяин сам открыл мне и любезно пригласил внутрь. Леди, элегантно одетая, приветливо улыбнулась и протянула бокал с вином. Не говоря ни слова, я устроился в кресле у камина и стал ждать от супругов объяснений, и они не замедлили их предоставить.


– Много лет назад, – начал лорд свой рассказ, – мы с леди, едва обвенчавшись, отправились в путешествие по джунглям Амазонии. Нас влекла исследовательская жажда приключений, неизведанные земли и несметные сокровища, скрытые в древних, покинутых людьми городах. Нас роднили горячий нрав, бесстрашие и бедность, на пороге которой оказались наши семьи, знатные аристократические фамилии, ведущие своё начало от потомков короля Артура. Когда наше путешествие близилось к завершению и мы уже собирались уезжать из Амазонии на родину с сундуками, полными богатств, наш проводник – следопыт из одного местного племени – рассказал о пелигериях, лесном народе, живущем неподалёку. Он предложил навестить их деревню, на что мы радостно согласились.

Пелигерии жили ещё обособленнее других племён, чужаков не любили, но, как и все дикие люди, радовались красивым вещицам, как дети. У нас оставались яркие стеклянные бусы, ножи и несколько отрезов дешёвой ткани, которые мы и преподнесли вождю пелигериев. Нас радушно приняли, накормили местным блюдом – мясом обезьяны, приготовленном в горячей яме с песком – и уложили спать в просторной хижине вождя.

Ночью мы с леди повздорили. Супруга желала незамедлительно возвращаться домой, долгое многомесячное путешествие утомило её. Я же, наоборот, хотел задержаться в селении, чтобы изучить быт и повадки пелигериев. Распалившись, мы начали кричать друг на друга, чего ранее никогда не случалось, и в порыве гнева я, не осознавая, что делаю, ударил жену, она упала, ударилась головой о каменный очаг и умерла. На шум явился вождь, увидел, что я натворил, и сказал, что всё можно исправить. Я не слушал его, лишь кричал и плакал от горя и вины. Тогда проводник вывел меня из хижины, оставив вождя наедине с бездыханным телом моей супруги.

Наутро я увидел, что она жива, цела и невредима. Она подбежала ко мне со слезами, умоляла простить её за вчерашнюю ссору и сказала, что согласна остаться здесь на столько, на сколько я посчитаю нужным. Придя в себя, я потребовал от вождя объяснений. Вождь показал мне грубо сделанную деревянную маску, всю измазанную красным.

– Это лицо бога гнева, – сказал вождь. – Вчера он овладел тобой, и ты принёс ему жертву. До самого утра я говорил с ним и просил вернуть тебе жену. Сказал, что ты человек издалека, поклоняешься другому богу и тот может наказать наше племя, если мы не вернём твою женщину. Бог гнева услышал меня и отдал её.

Я принёс тысячу благодарностей вождю и его богу, подарил племени много подарков, но уехать просто так не смог. Чудо, явившееся мне, склонило меня к подлости и предательству. Я украл маску и привёз её сюда.

С тех пор бог гнева мстит нам. Каждый раз, когда он пожелает, я убиваю свою супругу, а он упивается моим горем и моей ненавистью к самому себе. Каждый раз я думаю, что она умерла безвозвратно, но утром она жива, и в памяти её сохраняется вся боль, которую я причиняю.


Лорд прервал рассказ, обессиленный своей откровенностью, упал в кресло и зарыдал. Супруга склонилась к нему, взяла его руки и прижала к своим губам. Этот рассказ, эта трогательная сцена так ошеломили меня, что я чуть не лишился чувств, но справился с дурнотой и воскликнул:

– Отчего же вы не избавитесь от маски? Сожгите её, бросьте в камин сию же минуту!

– Если бы это было так просто, – вздохнула леди с глубочайшей печалью в голосе. – Мы пытались, наверное, сотню раз! Мы жгли её, разрубали топором, топили в болотах... но она возвращается. Каждый раз, целая и невредимая. Остаётся только один способ, к которому мы не рисковали прибегать. Возможно, проклятие спадёт, если другой, непричастный человек, уничтожит маску! Умоляю вас, – женщина встала передо мной на колени, – унесите это исчадие зла из нашего дома, сожгите в лесу! Мы сполна заплатили за своё преступление, больше нет сил жить в страхе. Если вместе с гибелью маски умрём и мы, пусть так!

И леди тоже зарыдала.

Я взял протянутую мне маску, и после этого дальнейшее вспоминается смутно, словно сквозь туман. Тяжесть маски неприятно удивила, а взгляд грубо выскобленных глаз устрашил до холода в сердце.

– Скорее, идите же, – леди подтолкнула меня к дверям, я вышел из дома, держа маску перед собой на вытянутых руках. Пройдя несколько шагов, я понял, что не рассмотрел её с внутренней стороны. Перевернув артефакт, я заметил некую надпись, сделанную на неизвестном мне языке. Пытаясь разглядеть символы в лунном свете, я поднёс маску к глазам. Внезапно она будто ожила, притянулась ко мне и сжала мою голову деревянным объятьем.

Я слышал страшные крики лорда и его жены, я слышал собственный крик боли и ужаса, чувствовал, как ломаются мои ногти в тщетной попытке содрать маску с лица... Когда крики супругов стихли, я тоже умолк и в отчаянии опустился на землю, осознавая, что маска приросла к моему лицу.


2.


– Прелюбопытнейшие записи, не так ли, доктор? – солидный господин в превосходно сшитом камзоле отложил рукопись и взглянул на собеседника. – А что же произошло на самом деле?

– Страшное и изощрённое преступление, господин Бакстон, – доктор, полненький, аккуратный, усатый джентльмен, постучал пальцем по пухлой папке. – Вот здесь все подробности. Он убил своих соседей, супружескую чету, а после буквально разорвал на куски всех слуг в своём доме. Ужасная трагедия.

– А ведь тогда он был совсем дитя!

– Вы правы. Нашему несчастному пациенту едва минуло девятнадцать, когда разум его помутился. Я хорошо помню тот апрельский день 1889 года, когда его доставили к нам. Я сам был ненамного моложе и искренне переживал, видя, сколько тяжкого горя в его потухших глазах. Как видите, он здесь уже более сорока лет и до сих пор считается самым занятным пациентом с медицинской точки зрения. Исправно принимает микстуры, не буянит, вежливо разговаривает с персоналом. Но если начинает сердиться, его тут же сковывают цепями и запирают в карцере – для всеобщей безопасности. В гневе он становится необычайно силён и жаждет убить всех, кто оказывается рядом. Этому феномену пока нет объяснения. В добром же настроении он приятный собеседник и не доставляет нам никаких забот. По большей части сидит за столом и делает записи, вот как эти, например, – доктор кивнул в сторону рукописи. – Есть ещё заметки на неизвестном нам языке. Мой отец даже приглашал лингвистов для расшифровки, но безрезультатно. Видимо, наш необычный пациент выдумал этот язык самостоятельно.

– Удивительно, на что способна человеческая психика! Думаю, этот человек достоин стать героем моего нового романа. Можно взглянуть на него?

– Разумеется, но в палату входить не станем – встреча с незнакомцем может нарушить его хрупкую душевную гармонию, а я не стану рисковать столь значимой персоной в литературном мире, как вы, господин Бакстон. Побеседуем с ним через окно в двери.

– Безопасность превыше всего, – улыбнулся мистер Бакстон и вслед за доктором вышел из кабинета.


Искомый пациент сидел, по своему обыкновению, за столом и что-то быстро писал в толстой тетради. На приветствие доктора он сурово ответил, глядя в свои записи:

– Простите, доктор, но я сейчас чрезвычайно занят – пишу войну, которая грядёт совсем скоро. Я вовремя пришёл в ваши земли: моё воплощение ознаменовалось рождением того, кто будет служить мне беспрекословно. Вы сами взрастили его своей глупостью и покорностью, и теперь он принесёт мне в жертву миллионы людей. И вашего бога тоже.

Пациент замолчал и снова углубился в свои письмена. Бакстон внимательно всматривался в его профиль – строгий, чёткий, словно вырезанный из дерева умелым мастером. Если бы не застывшее в резких чертах выражение гнева и боли, его лицо можно было назвать красивым.

– Что ж, пойдёмте, – позвал Бакстона доктор. – Я велю подать ланч в мой кабинет.

– Кстати, доктор, вы слышали последние новости? – спросил Бакстон, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. – Канцлером Германии назначен Адольф Гитлер.

– Наслышан о нём, – кивнул доктор. – Говорят, весьма талантливый и амбициозный деятель. Думаю, он приведёт Германию к расцвету. Хотя вынужден вам признаться, в политике я не силён.

Доктор отмахнулся от неинтересующей его темы, взял Бакстона под руку, и они неспешно пошагали по светлому коридору.