18. Угасание

Устная традиция гасла долго, как брошеный костер. Вначале пламя хирело, лишенное дров, потом угли какое-то время еще давали жар, потом долго остывали, отзываясь на каждый сквозняк свечением. В остывших углях, под пеплом, оставались непогасшие места. Их еще можно было бы раздуть, восстановить костер. Если бросить на них бумажный комочек, от него могла бы пойти жиденькая струйка дыма. Потом остались холодные зола и пепел, но и они еще давали представление о пылавшем недавно пламени. После нескольких дождей и память о костре исчезала.

Итак, мои дочери уже не помнят сказки и истории, которые я годами рассказывал им на ночь, а знание русского языка таково, что любой мой рассказ превращается в мучение для всех нас. Неизвестное слово, а это большинство русских слов, им требуется объяснять с помощью других слов, или же переводить. И те слова – понятны ли они, и насколько точен перевод? Из вежливости они меня еще слушают, но мыслями они далеко. Через пару минут я вижу, что внимание их рассеялось, и нет никакого смысла продолжать.

Сами они внятно выразить какую-нибудь мысль на русском языке давно уже не в состоянии. Они здесь не одни такие, это общее правило.

Тем не менее, я пытаюсь достучаться до них, когда только могу.

Вот мы в Музее Натуральной Истории в Нью Йорке. Здание имперских пропорций с примесью архитектуры богатого особняка. Все кругом облицованное камнем, с деталями. Такой декор, такую облицовку в Ленинградском АПУ называли «мясо». У входа – конная статуя президента и полковника Теодора Рузвельта. Благодаря тому, что она стоит на низком постаменте посреди входной лестницы, заметна ее сверхчеловеческая величина.

Добросердечный юный индеец стоит у стремени, но стоит так, что сразу видно, кто тут у них главный. С другой стороны «чернявый хлопец» как называл таких ребят наш бригадир на стройке. Стремена и конская сбруя на памятнике не нашего образца.

Внутри музея - разные экспозиции. Есть отдел эволюции, где самый посещаемый - зал динозавров с их исполинскими скелетами и черепами. Вокруг скелета галерея в несколько ярусов для обхода и осмотра.

Есть, памятные мне с детских лет, макеты кусочков разных климатических зон за витриной, с чучелами животных, с растениями и нарисованными задниками. Такие были в нашем краеведческом Музее, когда он еще помещался в бывшем кафедральном соборе в парке. Индейские и тихоокеанские тотемные столбы, каноэ с манекенами индейцев на веслах.

Есть этнографический отдел. Он больше других привлекает мое внимание. Я хожу по нему почти все время визита, пока дети, наскоро пробежав его витрины, смотрят другие отделы. У него прекрасная экспозиция. Индия, Япония, Китай. Правда, когда доходишь до вещей тебе знакомых, доверие слабеет.

Например, наша Средняя Азия. Вот уж где я побывал, в свое время, насмотрелся. На фоне задника, изображающего что-то вроде Регистана в Самарканде с многолюдным базаром, сидят манекены в халатах.

Те халаты, что я видел в жизни, были узорно простеганные, на вате, низко подпоясаные платком, за которым угадывался нож. Мягкие сапоги азиатского покроя с острыми носами, иногда в узконосых же галошах. Лица у всех, любого возраста, были прокалены солнцем, в глубоких морщинах. Тюбетейка была строго установленного для каждого рода образца.

У этих, в музее, лица светлые, гладкие, молодые, как на рекламе бритвы «Жилет». Халаты на манекенах вроде того, что я когда-то носил дома и которые сейчас можно купить в «Gap». При этом, там нет ни ножа, ни платка. Женщина совсем не похожа на узбечку, туркменку или таджичку. Ожерелье на ней - из недавних английских крон, не серебряных вовсе, и к тому же, тусклых.

Конечно, это ожерелье - иммитация. Те настоящие украшения, что видел я, были сплошь из серебряных рублей. Среди рублей я видел и весьма старые, еще павловские, с надписью в рамке «Не нам, не нам, имени твоему...». Среди мелких монеток наряду с полтинами и полуполтинами я встречал хорезмские, бухарские, персидские монетки, но вот английские мне ни разу не попадались.
 
Если они небрежны в такой малости, то что хорошего можно сказать об общей композиции украшения? Они его наверно реконструировали по мелкой фотографии в старом журнале. А у меня, между тем, дома лежит пара подлинных туркестанских украшений. Я даже хотел поначалу принести их в музей, показать им, что туркестанцы носили в то время на самом деле.

Вначале я не сделал этого из стеснения, и по незнанию языка, а потом понял, что объяснять что-либо официальному лицу в Америке все равно, что объяснять Спилбергу или кому еще там, в Голливуде, что Троянская война на самом деле длилась десять лет, и что греки построили деревянного коня, только исчерпав все иные возможности овладеть городом. А в фильме «Троя», Брисеида весь фильм до конца ходит со ссадиной на носу, заработанной ею на второй день осады.

Им там лучше знать, и все тут! Они - специалисты.
 
И в Синцзяне и в Средней Азии непременный признак базара – беспорядок, грязь, мухи. Мухи, вообще-то, есть везде, где есть домашние животные. Одежда там на людях – заношеная, засаленная, потрепанная. Там людям свойственно пренебрегать своим внешним видом, и это так подкупало меня в свое время. Я в этом видел присутствие любви и души в противовес стерильной бездуховности моей первой жены с тещей, сурово требующих от меня опрятности и порядка. То есть бездуховность и опрятность в моем тогдашнем воображении сопутствовали одно другому. А в музейном воплощении того базара - там полный порядок, все чисто, все аккуратно, как на рынке для иностранцев в туристском исполнении. Отельная зона в Канкуне так же похожа на настоящую Мексику, как эта экспозиция на старый базар в Кульдже, который я еще в свое время застал.

Казахам с киргизами, их юртам, места в экспозиции музея почему-то не нашлось.

Или вот отдел народов Азии, район Забайкалья. Буряты, таежные народы, тут я вам не эксперт. Но вот в витрине стоит казак, (надпись "Россия в Сибири) очевидно, Забайкальского Войска. Малорослый, молодцеватый, весь подпружиненный. Одну руку подносит к усикам, другой оперся на шашку, грудь колесом. Хитрая, улыбающаяся рожа его - с явно монголоидной примесью. Что ж, антропологически верно.

Блин, одет почему-то в черкеску, с газырями, перепоясанную кавказским ремешком с серебрянным набором! Что, разве униформой Забайкальского Войска была черкеска? На  черкеске орден св. Георгия 4-й степени, между прочим, наградные планки, знаки. Витрина мешает мне рассмотреть знаки. Не удивлюсь, если вместо Забайкальского войскового там какой-то другой. Понимаю, что если нарядить его в нормальную гимнастерку и шаровары с желтым лампасом, то витрина проиграет в зрелищности. Но исторически неверно, как говорил один исторический персонаж. Это же музей.

Звучит тихая музыка, донские казачьи песни, исполняемые ансамблем. Но почему? В той части Сибири, как я тогда видел по телевизору, еще в семидесятых в деревнях сохранялось исконное разноголосое русские пение, в котором нельзя разобрать ни единого слова, потому что каждый певец отстает один от другого. Вот их бы и крутили. А, впрочем, черт его знает, кто какие песни в станицах Забайкальского Войска пели.
 
Я подзываю дочерей.

-Смотрите, это Cossack (именно так, иначе не поймут,- говорю я – точно таким Cossack был и ваш прадед и его ancestors.

Н-да, только не совсем он так эффектно выглядел. Но исторически неверно - политически верно.

В другой раз, в фойе, мы стоим в очереди перед кассой. В центре фойе - бой динозавровых скелетов, на стенах – панно с обилием золотой краски. На тех панно – заслуги президента Рузвельта с их историей. Вот Портсмутский мир, подписание договора. А перед этим - штыковое противостояние групп русских и японских солдат. Все солдаты, и наши и японцы - крепкие, упитанные, рослые, как американские морские пехотинцы. Форма на них сидит как влитая. Русские в сапогах, японцы – в крагах. К верху по стене уходит история Азии, на самом верху сидит Чингиз Хан.

- Смотрите, - говорю я дочерям - вот русские солдаты. Ваш дед тоже так же воевал, только на другой войне, мировой. Но вид у него был точно такой же: мундир, сапоги, такая же винтовка.

Моя старшая дочь - умница. Ей двенадцать лет.

- А на какой войне, на первой или второй? – уточняет она.

Здесь уместно вспомнить как, шестилетняя тогда, младшая, перед этим спрашивала меня, застал ли я еще живых динозавров.

Кем они меня видят? Неким Агасфером, современником керосиновых ламп, паровозов, патефонов?

- А вот это,- говорю я - это Чингиз Хан. Ваша пра-прабабушка была дочерью султана казахского рода Канлы. Обычно такую позицию занимали чингизиды, потомки Чингис Хана. Так что возможно, вы и его потомки. Тем более, что пра-прадед ваш был бием, а это тоже немалая позиция, так что не исключено, и по этой линии Чингис Хан ваш предок.

- А кто такой Чингис Хан? - спрашивает старшая дочь.

- Emperor of Asia.

- О, так значит я – принцесса?- радуется она.
 
Доченька, во-первых, по женской линии такое не наследуется, во-вторых, принцесса в Азии не то же самое, что в Европе, радоваться-то тебе там было бы особенно нечему.

О том, что их дед, потомок дочери султана и бия, был вором в законе, что в той стране до сей поры тоже вполне уважаемая позиция, я им не говорю. Как им объяснить, что такое вор в законе? Какой такой ближайший американский аналог этому? Крестный отец? Нет, думается, не то. Как бы повел себя Дон Корлеоне на Колыме, когда воры вели с суками и администрацией смертельную войну? Они, между прочим, победили в ней. Не ссучился ли бы он сам? Дед вот не ссучился, и был тяжело ранен сучьим ножом.

Еврейский отдел в том отделе народов Азии крохотный, но подан со вкусом. Он расположен где-то в переходе. Это – просто скупоосвещеная витрина, печальная музыка. За витриной – узкие горизонтальные планки с полочками. Их десятка три. Сверху вниз идут страны и местности, слева направо - годы. Эдакое ветвящееся древо, положенное набок. На полочках помещены какие-то артефакты, ну, может их копии, или их фотографии, портреты, на плексиглассовой планке написана дата.

Допустим, вот Междуречье, Вавилония, Курдистан - дата появления в ней евреев, этапы развития диаспоры, от Навуходоносора до позднейших времен, и кусочек глиняной таблички с клинописью, или фото глазастого барельефа, не помню что уже. Где-то лежит серебряный чехол вроде мезузы.

Кавказ, Йемен, Иран – они Бог его знает, когда там появились. Чего им на месте не сиделось?

А мне-то самому?

Все вместе – картина расселения евреев по Азии. Исход из Египта там еще и не в самом начале, ветвиться они начали раньше. Полочки укреплены на черно-белой стене, на ней изображено не помню что, менора, что ли. Очень, очень со вкусом сделано. Говорит о маленьком народе нагляднее всех липовых протоколов.

-И еще один ваш пра-пра-прадед где-то здесь может быть.

Больше, увы, мне нечего сказать, больше про него я ничего не знаю.
 
Если бы я хотя бы знал его родовую фамилию, то бы мог реконструировать по ней прошлое его рода. Допустим, был бы он Левин или Коган – о, тогда я нашел бы много что о нем рассказать. Или, например, Авербух. Ну, еще Резник, и даже Рабинович – тоже говорящие фамилии.

Но единственное, что мне известно о его проихождении достоверно – его официальный титул «выкрест», виденный в детстве моей тетей в каких-то старых документах