Калейдоскоп. Приватизация. Этюд 17

        В начале девяностых в нашем городе площадки, проезды и случайные пространства рядом с метро покрылись ларьками как кожа покрывается мурашками от холода или внезапного наплыва чувств.

        А вдоль людских потоков на ковриках, табуретках и раскладных столиках бесчисленное множество людей продавало ненужную рухлядь.

Совсем не то в ларьках. Здесь можно было купить «итальянский» ликёр Амаретто, видеокассету или пакетик с порошком с заветной надписью «Просто добавь воды». И действительно – высыпаешь содержимое в старую бутылку из-под кока-колы, заливаешь водой из крана и – готово. За очень умеренные деньги получаешь литр напитка, отдалённо напоминающего лимонад.

        Владелец ларька уже считается небедным человеком. А если их у тебя два или три, то ты вообще состоятельный бизнесмен. Хотя ещё и не «новый русский».

В каждом ларьке в стекле выставлена табличка с котировками наличного доллара. Таким образом, ты ещё и немного банкир. И это при том, что уголовную статью, касающуюся валютных спекуляций, тогда ещё никто и не думал отменять. А во многих киосках были выставлены котировки на покупку-продажу ваучеров – приватизационных чеков.

Когда Чубайс со своей командой ввёл их в оборот, он гордо заявил в одном из интервью, что за каждую такую ценную бумагу её держатель получит эквивалент нового автомобиля «Волга». Ничего круче этого авто по нашим дорогам тогда не бегало. А само оно стоило на чёрном рынке баснословные десять тысяч рублей.

Анатолий Борисович не из пальца высосал эту цифру. Подсчитали (а считать тогда умели – было множество громадных институтов, которые кроме подсчётов ничем другим не занимались), что стоимость всех промышленных предприятий страны совокупно такова, что если её разделить на количество граждан страны, то на каждого в среднем придётся по десять тысяч рублей. На том и порешили.

В ларьках ваучеры скупали по несколько десятков рублей за штуку, а продавали в полтора-два раза дороже. И чем больше нужна была партия, тем дороже стоил каждый чек. Так многие зарабатывали на процессе приватизации, ничего при этом лично не приватизируя.

Начиналась ваучерная приватизация. Первый этап её проходил по странной схеме. На аукционы выставлялись пакеты акций разных предприятий и разной по количеству ценных бумаг величины. Все они распределялись между участниками аукциона пропорционально количеству поданных чеков. Чем меньше чеков подано, тем больше акций на каждый чек приходится. Никто заранее не знал, сколько будет участников и в каких объемах будут поданы заявки. Процесс больше походил на игру в рулетку, чем на действо, основанное на законах рынка.

Кто-то ехал подавать заявку со своей единственной драгоценной бумагой, бережно согревая её у своей груди. Другие привозили ваучеры грузовиками. Мы были где-то посередине – приезжали с несколькими баулами тысяч по тридцать бумаг в каждом. Но это та часть приватизации, которую помнят все, кто был в те годы в цветущем или относительно цветущем возрасте. А на самом деле началось всё несколько раньше. Пробовали и экспериментировали. Пока не в масштабах всей страны.

        Чего только не приватизировали в нашей стране. Но в основном — недвижимость и предприятия. Последние — двумя способами: за ваучеры (приватизационные чеки) и за деньги. Но я пишу не статью и не исследование. А полу художественным языком — набросок к портрету последнего десятилетия века. Зачем? С одной целью — чтобы вам интересно было прочитать то, чего не найдешь в литературе или в интернете.

А если кто-то будет писать научную работу по источникам - диссертацию или дипломную, например, то ему определённо покажется, что всё началось...
то ли с прихода Чубайса в Госкомимущество в ноябре 1991-го, то ли с первой Госпрограммы приватизации в июне 1992-го. А я скажу вам — не верьте. Расскажу про самое начало. Но ни в какой википедии вы этого не найдёте.

        Весной 1991-го года о приватизации ходили только слухи. Ленинград ещё не стал в полной мере "бандитской столицей" страны, но в плане реформ он был определённо лидером и "ледоколом". Не зря же носил он почётный титул города трёх революций. Ещё Собчак не избран мэром. Ещё и квартир-то в собственности почти ни у кого нет, а тут вдруг первый (самый первый в стране!) экспериментальный аукцион по продаже коммерческой недвижимости. На торги выставлено три магазина - булочная по адресу Адмиралтейская набережная, дом 12, магазин «Хлеб» на улице Рубинштейна и двухэтажная «стекляшка» - комбинат бытовых услуг где-то в районе улицы Седова. Событие из ряда вон. Как прыжок в темноту. Рынка нет. Рыночной стоимости нет. Что и сколько стоит - никто не знает. Но аукцион проводят с помпой. В здании "Союзпушнины" на Московском проспекте. Здесь все последние десятилетия проходили аукционы по продаже за валюту мехов. На них допускались только "тузы" капиталистического мира. Денежные валютные мешки.

          И вот в этот зал заходим мы. Мероприятие транслируют по центральному телевидению. Аукционист - популярный ведущий и комик Аркадий Арканов. У многих лёгкое возбуждение и мандраж. Но я спокоен. Потому что уверен, что мы должны купить булочную на набережной. Любой ценой. За любую сумму. И мы не переплатим. Потому что это первый лот и наша цена и будет рыночной и ориентиром для всех остальных сделок. Кроме того, мне очень нравилось это место. Улица Рубинштейна тогда ещё не обещала стать тем, чем стала сейчас. Да и моей проницательности не хватило, чтобы сквозь грядущие тридцать лет узреть её перспективы. А рядом с Адмиралтейской — сам Эрмитаж. Да и мой любимый филфак напротив — через Неву.

          В атмосфере зарождающейся и расцветающей организованной преступности мне не хотелось светиться на ТВ - я зарегистрировал нашим представителем начальника юридического отдела Смирнова Анатолия Алексеевича, вручил ему "флажок" с номером и усадил рядом с собой. Поскольку нам предстояло быть в гуще событий, то фокус камеры будет направлен на него. Мои инструкции были просты. Первое - мы должны купить этот лот любой ценой. Никто не должен его у нас перехватить. Второе - поднимать флажок только по моей команде.

          Стартовали с цены в сто пятьдесят тысяч рублей с шагом в десять тысяч. Претендентов на лот было несколько десятков. После достижения рубежа в триста тысяч шаг удвоился, а количество участников на дистанции заметно поубавилось. После шестисот тысяч шаг достиг пятидесяти тысяч и в борьбе осталось не более трёх "флажков".

          Моего юриста от волнения если не трясло, то пробивало крупной дрожью. Его рука отказывалась поднимать номер ввиду непривычной значительности цифр и мне приходилось активно ему помогать. На цифре восемьсот тысяч нас осталось двое. На цифре девятьсот — финиш. После нашей ставки в зале можно было бы услышать жужжание мухи. Но был апрель. Звенела только тишина. На вопрос ведущего: "Будут ли другие ставки?" - в зале молчание. Арканов делает первый звонкий удар молотком - раз! Второй удар - два! Нервы у моего Анатолия Алексеевича сдают, и он резко выбрасывает руку вверх - только бы успеть до третьего удара! Мне пришлось отнять наш номер у моего переволновавшегося коллеги. Так мы переплатили лишних пятьдесят тысяч, перебив свою собственную ставку. И невольно исказили рыночные ориентиры.

        Вторым лотом был хлебный магазин на Рубинштейна. Он ушёл уже за миллион шестьсот и уже в другие руки. В этот день и позже цены ещё долго и неумолимо росли. А я получил свой первый опыт участия в аукционах.

        Большая приватизация ещё не началась и ваучеров ещё никто не видел. Маневич уже работал в КУГИ, но был ещё только зампредом. В газетах появилась публикация о предстоящих торгах по продаже десятипроцентного пакета акций крупнейшего и старейшего в городе пивоваренного завода «Вена». Старше него были только «Красная Бавария» и «Степан Разин». Но первый существенно уступал в объёмах выпуска, а второй — в качестве и вкусе продукции.

Наш кооператив «Магистраль» тогда уже был представителем и официальным дистрибутором знаменитого шведского производителя пива марки «Спендрупс». Но со шведами нас связывал только договор. А если бы мы стали соучредителями крупного производителя пива с мировым именем…  Мы бы стали для них почти как родня. Это всё равно, как если бы ты женился и пусть для тестя ты не станешь в полной мере сыном, но ведь ты будешь для него не просто «здравствуй - до свидания».

Тогда мы ещё не знали, что приватизация готовилась под финский концерн "Синебрюхофф". Это было условием прихода в город сильного инвестора. А аукцион был всего лишь формой, способом легитимной передачи контроля над предприятием. Всё говорило о том, что победитель должен был заплатить за лот совсем немного выше стартовой цены. Предложения в комиссию должны подаваться в запечатанных конвертах, вскрытие которых будет производиться одновременно в день торгов. Курировал мероприятие в виду его значимости лично Михаил Маневич. И дело тут вовсе не в коррупции. Я уверен, что её не было вовсе. Городу очень нужны были знаковые инвесторы. С опытом и компетенциями. А финны на тот момент уже начали инвестировать в его модернизацию. Кроме того, именно промышленник по фамилии Синебрюхов задолго до революции и был основателем и первым владельцем этого производства на набережной Обуховской обороны. Победа скандинавам была обещана заранее. Всего этого мы ещё не знали. Для нас это был шанс выйти на новую орбиту, и мы решили участвовать.

В воображении я рисовал себе идиллию и пастораль. Идиллия: мы с финнами партнёры и друзья. Мы во всём поддерживаем их и чтим их интересы. Голосуем всегда так как скажет «старший брат». А мы - хоть младшие в семье, но всё-таки свои. Пастораль: мы вместе отдыхаем, ездим на охоту и на шашлыки на природу. Что-что, а это мы умеем. И в качестве взаимности мы рады были бы даже такой мелочи как быть эксклюзивным продавцом продукции в России нашего общего предприятия, а возможно и легендарного финского (а по происхождению русского) напитка марки «KOFF».

Наивно до безумия. А что поделать, если мы не просто были движимы этой наивностью, но и почти полностью из неё состояли. Мы подошли к вопросу со всей серьёзностью. Быстро поняли, что торги готовятся под конкретного покупателя. К заводу нас даже близко не подпустили. И к документам доступа не дали. И конкурсная документация была разработана так, чтобы стороннему участнику её условия было выполнить сложно. Нормальный инвестор опустил бы руки. Но в нашем арсенале помимо наивности был ещё большой запас авантюризма. Я чувствовал, что финны жадные. А значит далеко от линии старта они не уползут. И если начальная цена была один миллион рублей, то мы в конверт запечатали цифру — один миллион сто десять тысяч. Проложили заявочный лист  всех сторон копировальной бумагой. Просто на всякий случай. Чтобы никто не мог просветить конверт, не вскрывая.

Через неделю в прессе появились заголовки: «Никому не известный кооператив «Магистраль» перешёл дорогу концерну «Синебрюхофф».

        Но идиллии не случилось. И с пасторалью не срослось. Стать партнёрами всемирно известной и уважаемой фирмы не удалось. Финны обиделись на нас. Мы были им не нужны. Они рассчитывали всё делать сами. Остановили инвестиции. К управлению и даже на территорию нас не допускали. Тогда и мы обиделись на них. Через полгода морального истязания друг друга мы совершили сделку. Мы продали им пакет. За очень хорошую сумму.

  Гораздо хуже то, что Михаил Владиславович обиделся на меня. Но узнал я это от него лично через несколько лет и в весьма шутливой форме.

        Весной 1996-го года мне крайне необходимо было встретиться с Маневичем. Предстоял аукцион по продаже пакета акций одного из предприятий. Для меня этот пакет был принципиально, жизненно важен. Мы обычно борьбу вели честно. И это был не просто принцип. Надобности хитрить не было. Мы были настолько сильны "на своей поляне", что проигрывали очень редко. Хотя бывали и исключения. В этот раз был особый случай. Наш противник был заподозрен нами (и не безосновательно) в сговоре с руководством органа приватизации на достаточно высоком уровне. Но не на самом высоком. Разрушить их схему можно было только на «верхнем этаже». Вот почему помочь мне мог только Маневич.

        Поздним весенним вечером 1996 года я сижу в своей служебной Волге у входа в Гранд-Отель "Европа", в ожидании Михаила Владиславовича. У него здесь встреча с иностранными инвесторами. Он отпустил своего водителя и согласился, чтобы я его отвёз домой. Тогда ещё не зазорно было иметь в качестве служебного автомобиля ГАЗ-31. Слишком силён был когда-то его имидж "членовозки". Эти машины возили раньше членов горкомов и райкомов. А не то, что вы могли подумать.

        Маневича усадили на переднее сиденье. Я сел на заднее - по диагонали к нему, представился. Он усмехнулся, повернувшись ко мне в пол оборота. Я не рассмотрел через его усы степень доброжелательности его ухмылки. Он дал понять мне, что мою "услугу" с "Веной" он не забыл. Просьба моя была проста: не допустить нечестных действий. Он пообещал. И он сдержал слово. Разумеется, бескорыстно.

        Я не собираюсь заступаться за Чубайса. Выражение лица жулика на его портрете может не заметить только человек, совершенно лишённый проницательности. Но не всё, что делалось в процессе приватизации бесчестно, было на совести Анатолия Борисовича. Например, аукцион по продаже недвижимости. На один лот - пятнадцать претендентов. Разве может здесь остаться место для хитрости? Может. А для подлости? Может. Но это не вина Чубайса.

Много раз я убеждался как много значит на очных аукционах психология. В середине «нулевых» приезжаю в Фонд имущества в переулке Гривцова, дом пять. На продажу выставлено несколько лотов. Мне понравился больше всех один - полуподвальное помещение по адресу Набережная реки Фонтанки, дом два. Угол с улицей Чайковского. С видом на Летний сад и Летний дворец Петра Первого.

  Стою в очереди на регистрацию. Вдруг сзади пристраивается один знакомый мне человек. Очень известная в городе творческая личность. Мы приветливо поздоровались.

        - Только не говори мне, что ты пришёл покупать то же, что и я - улыбнулся он.

        Но оказалось именно так. Как же быть?

- Понимаешь, мне очень нужно это помещение - стал объяснять он. - У меня прямо над ним квартира и я хочу сделать в нём... - он объяснил что.

        Но это было уже неважно. Я понял, что ему оно гораздо нужнее, чем мне и выразил уверенность, что мы купим этот объект для него. Вопрос только в том, чтобы переплатить как можно меньше. И если он доверит это дело мне, то я постараюсь выполнить задачу. Он охотно согласился. В переполненном зале мы сели рядом. На этот лот было около пятнадцати претендентов. Я расценил ситуацию так: подавляющее большинство конкурентов участвуют в расчёте на удачу. Ведь стартовая цена очень низкая. А вдруг повезёт? Само помещение им не слишком нужно. Но почти задаром — почему бы не купить? Им сразу же надо дать понять, что шансов у них нет никаких. И они "соскочат". С самого начала я взял номер моего приятеля поднял его и больше не опускал. Ведущий объявлял шаги, спрашивал, - "Кто больше?", потом называл следующий шаг и снова объявлял мой. Через несколько шагов всем стало ясно, что я не собираюсь опускать флажок до победы. Пыл у соперников угас. Все замолчали. Мы выиграли, увеличив стартовую цену вдвое. А ведь частенько случалось превышение в десять, в двадцать, а изредка даже более чем в сто раз.

        Один случай мне трудно будет забыть. А кому-то будет трудно поверить, что такое возможно. А было так. На торги выставили уникальное здание в удивительном месте. По смехотворной цене. Мало кто даже из знатоков Петербурга сразу вспомнит, где находится Мошков переулок. А этот крохотный переулочек расположен между Дворцовой набережной и Миллионной улицей и домишко наш окнами смотрит ни много, ни мало - на Эрмитаж. Я послал на регистрацию в Фонд имущества опытную сотрудницу — начальника юридического отдела. Когда она позвонила мне и сообщила обстановку, я отказывался верить.

  Регистрация участников началась, но никого не регистрировали. Просто так, без объяснения причин. Особо настойчивым предлагали пройти в кабинет номер такой-то. Все, кто заходили в этот кабинет, имели беседу с капитаном ФСБ, который предъявлял удостоверение, называл фамилию имя и отчество, а также должность. Я "пробил" его по своим каналам и узнал, что личность подлинная. Действующий сотрудник «конторы». Капитан настойчиво и серьёзно рекомендовал "по-хорошему" отказаться от участия в этом аукционе. В противном случае можно приготовиться к самым серьёзным неприятностям. Вопиющее беззаконие и наглость шокировали настолько, что очень хотелось пойти на принцип. Но когда стали сдаваться и уезжать представители очень крупных застройщиков с огромными финансовыми и административными ресурсами, заколебался и я. Влад - мой партнёр - отговорил меня испытывать судьбу. Мы почти сразу узнали кто были "бенефициары" этой схемы. Скажу только одно: Чубайс тут ни при чём.

Многие считают, что самая совершенная модель устройства общества - это демократия. Самая прямая демократия была в древней Новгородской республике. При назначении князя выбирали того, за кого громче прокричит народ. Почти всегда претенденты нанимали горлопанов и тратили на это огромные суммы денег, которые брали в долг у купцов. А купцы их охотно давали. Ведь будущий полководец, распределяя военную добычу, непременно вернёт долг сторицей. А уж как выбирают председателей ТСЖ многие из нас знают не понаслышке. Сколько грязных интриг и подковёрной борьбы происходит при этом. Словом, миф о справедливости такой системы придуман и поддерживается теми, кто умеет использовать её в своих корыстных целях.

Нечто подобное происходит и с аукционами. Этот вид торгов только на первый взгляд самый безупречный способ распределения благ и передвижения прав и обязанностей. А на деле только в умелых ручонках матёрых дельцов он является «справедливым». И только для них. И всё же Чубайс тут не при чём. Просто у нас в России все законы и правила исполняются периодически и ситуативно. А неизменны из них только два: «Если нельзя, но очень хочется, то можно» и «Пустой бутылки на столе быть не должно».

В начале двухтысячных в Петербурге буйным цветом расцвёл бизнес «чёрных участников аукционов». Из-за того, что начальные цены аукционов были низкие, незначительными были и суммы залогов для участия в них. Многие занимались открытым вымогательством.

Если вам, к примеру, очень нужен какой-то объект из выставленных, и вы готовы заплатить за него хорошие деньги, то у вас скорее всего ничего не выйдет из этой затеи. Если вы не заплатите крупные отступные своим конкурентам. Просто за то, что они не станут срывать аукцион. Но без гарантии, что кто-то из их "коллег" не сделает этого. В противном случае, - они взвинчивают цену до абсолютно неразумных пределов, побеждают и... отказываются воспользоваться правом победителя, теряя залог. Глупая, нечестная система. Но придумал её не Чубайс.

Однажды зимой всех, кто находился в здании Фонда имущества, прямо в процессе торгов вдруг выгнали на улицу. Официально объявили, что здание заминировано. Переулок Гривцова был оцеплен от одного перекрёстка до другого. Но нас за ограждение не выгнали. Мы стояли на морозе часа два пока здание обследовали специалисты с собаками.

Рядом со мной стояли два сотрудника Фонда и я случайно услышал их разговор.

- Как ты думаешь, там действительно может быть бомба? – спросил один.

- Какая ещё бомба? – с усмешкой ответил коллега – Один важный перец из Москвы ехал к нам на торги и застрял в пробке по дороге в Шереметьево. Опоздал на самолёт.

- И что? – недоумённый взгляд в ответ.

- Что, что… Да то, что вылетая следующим рейсом, он приказал торги задержать. А как мы их задержим без нарушения регламента? А если регламент нарушить, то после этого торги можно будет оспорить. Вот и пришлось нам самим сочинить эту «бомбу».

- Здорово придумано! И никаких нарушений. Только помёрзнуть чуть-чуть… - они оба рассмеялись.

А скоро произошла совершенно казусная история. На торги было выставлено здание. Точнее, это была руина, -  остатки того, что когда-то было зданием. Но какое это имеет значение, если земельный участок расположен в совершенно изумительном месте – в парке, который станет ещё прекрасней, когда в нём появится современное красивое здание. Мы подали заявку на участие в торгах одними из первых.

И если для меня основным мотивом было понимание перспективности этого объекта, то для кого-то это была фундаментальная часть чёткого и проработанного плана. В нём были ответы на вопросы что надо делать и как. И что получится в результате. Не хватало только одного – права собственности на этот участок. Нам очень чётко дали понять, что мы должны отозвать свою заявку. Но слишком часто я оказывался в подобных ситуациях. И чем сильнее было давление со стороны оппонентов, тем больший охотничий азарт оно во мне вызывало.

На лот подано одиннадцать заявок, а времени осталось меньше суток. Слишком мало, чтобы продавить десятерых конкурентов. Мне сообщили, что хотят встретиться со мной сегодня в восемь вечера у меня в офисе. Я согласился.

Ребята задержались почти на час. Приехали очень усталые с увесистой сумкой денег. Они сообщили, что готовы передать наличные в обмен на честное слово, что наши представители на аукцион не явятся.  Они шли на большой, но осознанный риск. Не жадность, но уважение к их смелости и целеустремлённости заставило меня согласиться. Они объехали таким образом всех и договорились со всеми. Они потратили сумму вдесятеро превышающую начальную цену торгов и купили здание за цену близкую к ней. А ведь могли потратить в разы больше или вообще остаться у разбитого корыта.

Нечестно? Да. Но только по отношению к Продавцу. В общем, Чубайс тут тоже не при чём.

Но вернусь лет на пятнадцать назад – в начало девяностых. Начиналась большая (ваучерная) приватизация. Типичной была ситуация, когда за приватизационные чеки продавали с аукциона единым пакетом десятипроцентный пакет завода, института или другого государственного предприятия. Это был так называемый «второй этап». Претендентов почти всегда было несколько. Пересекались интересы тех, кто тесно связан с предприятием – директората, смежников, пришлых «варягов». Победа одних вызывала болезненную реакцию уязвлённого самолюбия, поражения в правах у проигравших. И злобное желание победить в конечном счёте любой ценой. Начинались корпоративные войны – жестокие и безжалостные в своей изощрённости и бескомпромиссности. Ни об одной из них не расскажешь в двух словах. Разве что некоторым из них придется посвятить по целой отдельной главе.