Не королевское. Глава четырнадцатая

НЕ КОРОЛЕВСКОЕ ЭТО ДЕЛО – ОТ ЛЮБИМЫХ ОТКАЗЫВАТЬСЯ.

Глава 14. НИТИ СУДЬБЫ.

И так, король свейский Густав II Адольф начал свое путешествие по Европе. Он сошел с борта корабля во второй декаде ноября в Штеттине (Щецин). Довольно далеко от Пфальца, но на то были свои причины: у Густава II Адольфа просто не было Шенгенской визы. Представляете? Король европейского государства, а вынужден был путешествовать тайно. А что делать? Ну какой монарх дозволит высадиться в своих землях свейскому королю в окружении двух сотен верных драбантов? Да они могут такого шороху навести! Вот и пришлось королю Густаву II Адольфу путешествовать тайно, под вымышленными именами, с небольшой группой ближних дворян, а из драбантов только капитан Герк его сопровождал.

Почему выбор пал на Штеттин? Дело в том, что в ту пору город являлся резиденцией герцога Померании-Штеттина Филиппа II, лютеранского вероисповедания и чрезвычайно хлебосольного вельможи. А супругой герцога была София из рода Шлезвиг-Гольштейн-Зондербургская, родственница королевы-матери свейского короля. Герцог Филипп II прославился тем, что выступал величайшего покровителя искусств среди всех померанских владетельных особ. И еще он слыл в Европе настоящим нумизматом, который собрал богатую коллекцию монет. Древних и своего времени. (Китайских «новоделов» на дух не переносил). В отличии от иных коллекционеров из владетельных домов, которые приезжали к правящему герцогу Померании с обменными монетами в кожаных кошелях, Филипп II хранил свою коллекцию в холдерах, предпочитал состояние монет unc (uncirculated, лучшего на то время качества) и знал историю чеканки монет любого государства. Словом, был настоящим коллекционером и заразил страстью собирательства и свейского короля.

(В официальной истории этот факт отсутствует, но ведь не секрет, что король Густав II Адольф был нумизматом и эту страсть передал дочери, которая в свои королевские годы разорила Швецию аукционными покупками древних монет. И где король «подцепил эту инфекцию»?).

Король Густав и герцог Филипп долгими часами просиживали в восточном крыле замка, в кабинете герцога, и неторопливо рассматривали коллекцию. Супруга герцога, глядя на родственника, умилялась его заинтересованности, и даже представляла себе, что если бы господь услышал ее молитвы и дал им с герцогом детей, то у них мог быть такой же внимательный сын. Вот только напрасно герцогиня умилялась. В какой-то момент Филипп II показал Густаву II, как он очищает монеты от загрязнения. Для этой цели герцог использовал неразбавленные французские коньячные спирты. Тогда Густав II показал Филиппу II, как можно использовать коньячные спирты по другому назначению. Опрокинув по пузатому бокальчику, они дышали на монетки и протирали их чистыми тряпицами. Бокальчики и вправду у герцога были маленькие, но зато было очень много монет, которые требовали особой чистоты.

Досконально изучив коллекцию герцога Померании-Штеттина Филиппа II, его величество король свейский Густав II Адольф, дыша крепким перегаром, продолжил путешествие по немецким землям, а герцог в начале февраля 1618 года умер, и было ему только 44 года.

(Что касается славного города Штеттина, он известен в истории России тем, что здесь родились две Софии, почти русские императрицы. В 1729 году появилась на свет княжна София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, которую в возрасте аж цельных пятнадцати лет привезли в Россию, перекрестили из лютеранки в православную и нарекли Екатериной Алексеевной, а через год выдали замуж за истинно русского Карла Петера Ульриха, сына дочери Петра I Анны и Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского, нареченного в православии Петром III Федоровичем. Увы, Великим ему, в отличии от супруги, стать не удалось, на троне державном усидел только полгода, а потом дражайшая супруга его с трона ссадила и провозгласила себя Екатериной II Алексеевной. Ай-я-яй, Екатерина Великая, как же так, супруга-родственника не пожалела? (У Петра III и Екатерины II был общий прадед). Их законный сын на два раза русский носил имя Павла Петровича.

Угадайте, где для Павлуши невесту сыскали? Правильно, в Штеттине. Там в 1759 году и родилась принцесса София Доротея Августа Луиза Вюртембергская, вторая супруга российского уже императора Павла I, матушка императоров – на три раза русских Александра I и Николая I. Поскольку даже супруг часто путался, выговаривая ее полное немецкое имя, императрица перешла в православную веру с именем Марии Федоровны).

Путешествие короля Густава было тайным, и в окружении его величества было не более десятка подданных (зато немецкий знали все), следовало придумать легенду, чтобы не привлекать к себе внимания. Его величество еще в Штеттинском замке попросил герцога обеспечить его и свейских дворян крестьянской одеждой. Такой вот затейник был. Естественно, скорость передвижения после переодевания была ограничена медлительными повозками настоящих крестьян и долгим поиском «попуток». Встречающиеся германские городки удивляли короля роскошными островерхими костелами, с чистой площадью перед ними, и загаженными улочками. Они шли мимо аккуратных домиков с геранями на окнах и с навозными кучами под ними. Кто-то из команды короля пошутил, что им еще повезло путешествовать зимой, летом здесь непередаваемый аромат. Впрочем, они недолго проходили в крестьянах.

Каждый путешественник знает, как порой нелегко приходится тому, кто не посвящен в местные обычаи. А случилось следующее.  В какой-то из дней король Густав пожелал непременно посетить в маленьком городке местную кнайпе, гордо названную вошедшим в моду французским словом «Кафе». Меню приятно удивляло разнообразием: пиво, разбавленное рейнское вино и сосиски с кислой капустой. Местные, среди которых было немалое число крестьян из округи, пили пиво с большой охотой. А Густав с дворянами заказали себе кислое рейнское. Капитан Герман Врангель, как и подобает настоящему телохранителю, вообще не пил, и это привлекло к нему внимание местных. Сидевший рядом с Герком любитель выпить, назвавшийся бюргером Феттером, спросил у короля-крестьянина, кем является его молчаливый спутник, и король, недолго думая, определил Герка в кузнецы. Феттер хохотнул и выбрался из-за стола. Через минуту пьяный гам в кнайпе прекратился, а из толпы вытолкали крепыша, пусть и невысокого роста, но с такими мощными руками, что у большинства любителей пива и ноги в обхвате уступали, а в талии он был и вовсе безразмерен. Посетители трактира дружно проскандировали: «Русские подгорки!» и уставились на Герка.

- Нильс? - вопросил Герман Врангель и посмотрел на короля, который придумал себе партизанское имя Нильса Эрикссона. – Что есть «русские подгорки»?

Король Густав пожал плечами и перевел взгляд на свою команду, но знатоков, разбирающихся в горках-подгорках не нашлось. 

- Как? – удивился бюргер Феттер, вынырнувший из-за спины крепыша. – Вы не знакомы с «русскими подгорками»? Да это лучшее состязание для кузнецов!

И завсегдатаи пивной кнайпы с пышным названием «Кафе» начали дружно стучать пустыми кружками по столешницам и скандировать: «Подгорки!» - «Подгорки!»

- Ну и сыграй, Герк, - сказал король-крестьянин. – Хотя бы развлечемся чуток.

Драбант попытался было возразить, что неплохо бы предварительно узнать правила состязания, но его вопросы потонули в гуле голосов. Посетители быстро освободили два стола с самыми гладкими столешницами, и расторопные служанки тут же натерли их мыльной пеной. Столы наклонили, и сверху неторопливо поплыли две большие кружки. В каждой было налито не меньше кварты пива (около 1 литра). Пока Герк глазел по сторонам, местный кузнец схватил свою кружку и стал быстро глотать пиво. А Герман Врангель придумал следить за кузнецом, но его грубо толкнули в бок и крикнули: «Пей!» В этот момент крепыш покончил с пивом и перевернул свою кружку. Толпа взревела, а сверху поплыли следующие кружки. Герка ткнули еще сильней и закричали: «Быстро пей!»

На третьей кружке капитан драбантов уяснил правило: нужно успеть выпить кварту пива, пока следующая кружка не достигла нижнего края намыленной столешницы, а скорость подачи определяет выигрывающий. На пятой кварте он догадался, что собравшиеся вокруг его стола кнайперы поставили (заключили пари) на его победу. Он попытался выяснить у болельщиков, не пора ли начать выливать приплывающее сверху пиво под стол, но получив пару ощутимых затрещин (нет, в живот не били), оставил всякие надежды подняться преждевременно из-за стола и стал думать на несколько отвлеченные темы. Вот очень интересовал Герка вопрос, как много местный кузнец выдул пива до «русских подгорков»? Всему же есть предел. И действительно, после седьмых кварт с пивом наклонные столы куда-то убрали, и объявили ничью. Бюргер Феттер похлопал Германа Врангеля по плечу и сказал, что тому еще повезло в их городке соревноваться, у соседей «бьются» до десятой кварты.

Вся группа поддержки драбанта радовались как дети. Еще бы! Выяснилось вдруг, что местного кузнеца никто и ни разу не сумел перепить. Свейских «крестьян» поздравляли, а местные пенные кнайперы выставила им два кувшина рейнского вина, причем неразбавленного. Но пришлые поблагодарили и от вина отказались, заявив, что им нужно довести Герка до съемного жилья. «Куда?! – запротестовали болельщики из местных. – А продолжение «подгорков?»

- Так это еще не все?! – восхитился король-крестьянин Нильс Эрикссон.

- А я предлагал узнать правила состязаний, - пробормотал Герман Врангель, который в силу службы вел трезвый образ жизни, и у которого после спешно выпитых семи кварт пива появилось непреодолимое желание вздремнуть.

Вздремнуть не дали. Герка поставили перед местным кузнецом, и тот стал натягивать на правую руку рукавицу из толстой шерсти, обшитую кусками грубой кожи. Не иначе, в ней и работал кузнец с раскаленным металлом. Герк отметил про себя, что ладошка у кузнеца напоминает угольную лопату, и поинтересовался, где же его рукавица? Ему ответили кнайперы, что бить будут по очереди, и первым удар нанесет местный кузнец. Такие правила. Далее Герк поинтересовался, какую часть тела подготовить под удар, но ответ услышать не успел, так как местный кузнец со всей силы саданул ему в глаз.

В самый последний момент пьянеющий драбант все-таки успел чуть отклониться и ослабить силу удара. Он пролетел метров пять и разбил бы голову о каменный угол трактира, но болельщики его поймали и стали растирать лицо, приводя в сознание. Через пару минут Герк пришел в себя и спросил, почему он ничего не видит левым глазом. Ему вежливо объяснили и поинтересовались, не желает ли он еще выпить пива, или предпочитает сразу дать «ответку» кузнецу. Причем бить надлежало серьезно, потому как если кузнец после удара поднимется, то Герку придется подставлять уже и правый глаз. Капитан драбантов заявил, что он совсем не хочет получить еще и в правый и ударил в полную силу. Вот только впопыхах кнайперы забыли передать ему рукавичку. Да, пить Герк совсем не умел, а вот бить… Кузнеца отнесли в дальний угол, где тот и отдыхал, пока проигравшие кормили за свой счет свиными сосисками с кислой капустой болельщиков Герка.

Король Густав часто поступал импульсивно. Перед походом в местную кнайпу они не только не сняли комнату для ночлега, но даже понятия не имели, где искать в темноте ночлежку. А следовало поторопиться с поисками, потому как капитан Герман Врангель пьянел с каждой минутой, а попытки передвижения в темноте не совсем трезвой компании короля Густава, да еще и с пьяным циклопом в нагрузку, могли закончиться печальным обморожением. Их выручил новый знакомый Феттер, который покинул «Кафе» следом за ними и, понаблюдав за шараханьями в темноте, храбро пригласил всю «десятку» переночевать в его доме.

Надо сказать, что аккуратненькие немецкие домики, выкрашенные в радостные цвета, внутри сказочного вида не имели. Феттер зажег свечу и освободил проход во вторую жилую комнату.  Стены хозяева утепляли соломой, которая торчала из щелястой обивки досками, та же почерневшая солома свисала с потолочного перекрытия, и король Густав потом долго удивлялся, как немецким обывателям удается избежать пожаров. Дикость для шведов, но во многих домах бедных немецких горожан не было печей; костер разводили посреди большой комнаты на земляном квадрате, выложенном самодельным кирпичом или диким камнем; дым, клубясь в помещении и выедая глаза, неторопливо просачивался через потолочные соломенные маты вверх или забирался под стенную дощатую обивку. Сажи было хоть отбавляй.

К стене под маленьким окном приткнулся несолидный столик и голая скамья, вот и вся мебель. Семья Феттера спала у соседней стены, ногами к горячим камням примитивного камина. Путешественников бюргер разместил напротив, посоветовав ложиться плотно друг к другу, так как укрыть их хозяину было нечем, а к утру камни непременно остынут. Поскольку Феттер любил посидеть в кнайпе и накачаться пивом, у него и ночная ваза в углу была под стать его возможностям – большое металлическое ведро, которым он тут же и воспользовался, звонко барабаня струей по стенкам. Облегченно выдохнув, бюргер пожелал гостям хорошей ночки и задул свечу.

А могучего драбанта положили с краю. Герка развезло так, что он уже ничего не осознавал и, едва его голова коснулась охапки сравнительно чистой соломы, как он впал в глубокий сон. Но ночью семь кварт пива его разбудили и попросились на прогулку. Не понимая, где он находится, Герк с трудом поднялся и, стараясь не крутить больной головой, стал передвигаться по стеночке. Нашел какую-то дверь и распахнул ее. Семь кварт пива громко возрадовались, но рано, это был проход в другую комнату. Герк растопырил руки и шагнул в темноте вперед. В лицо драбанту пахнуло чем-то теплым, а рука коснулась волосатого тела, которое чуть вздрогнуло. Мех был гладкий и жесткий. «Фан?!» - чуть не заорал Герман Врангель и схватился за левый бок. Меча на перевязи не было. «Куда меня затащили?»

- Кто здесь? – громко вопросил Герк и толкнул руками чью-то плоть.

Он явственно услышал перестук копыт. Ну точно, из темноты в лицо Герку дышал коварный Фан! А потом его рогатая голова больно ударила драбанта в живот, и в тот же миг другое, тьфу ты нечисть, мохнатое существо бросилось Герку под ноги, и драбант потерял равновесие. Герман Врангель не успел вскочить: в правый глаз ему сразу же прилетело копыто, и драбант окончательно ослеп. Тут уже было не до этикета, и драбант заорал во все горло...

В какой-то момент император Священной Римской империи увлекся проведением в жизнь продовольственной программы и обязал владетельных курфюстов, герцогов и королей всех земель и государств, входящих в империю, ежегодно прибывать в столицу с отчетами. Иные правители от рождения были ленивы и бестолковы и возили в Вену «липовые» отчеты, уверяя себя, что ежели подданных обирать умеренно, то они и сами с голодом справятся и правителя накормят, а император издали ничего не разглядит. Но педантичные немецкие курфюсты не могли не исполнить указ императора, а законопослушные жители германских городков не могли ослушаться своих курфюстов. Нет, правда, они были очень добропорядочные бюргеры, и старались воплотить в жизнь идеи императора Матиаса (Матвея). Вот только землицы им в хозяйстве не хватало, хлева не строились, и вся домашняя скотинка целыми днями слонялась по двору, а зимними ночами загонялась в жилой дом.

На крик Германа Врангеля прибежали товарищи. Следом за ними спешил хозяин с зажженной свечой. Бюргеру Феттеру просто повезло, что тяжелые мешки пришлых крестьян, якобы с запчастями для тракторса, остались в «Кафе», и его племенной бычок от мечей не пострадал. Ослепленного Германа Врангеля с трудом уговорили не размахивать руками, и бережно под руки вывели во двор. Ощутив морозный воздух на щеках, драбант расплылся в благостной улыбке. Как же мало порой для счастья человеку надо… Когда его ввели обратно в дом, он попросил на свейском языке короля-крестьянина более не представлять его кузнецом и, получив утвердительный ответ, заснул с улыбкой праведника. (На вопрос, были ли предпочтения у бюргеров католической церкви в содержании коров и свиней, или это был протестантский выбор, а католики разводили овец? Я вам не отвечу. Запропали куда-то списки статотчетности с императорского двора. Кстати, король Густав на все расспросы относительно таинственного тракторса отвечал, что работает он исключительно на навозе).

Утром король-крестьянин, проходя через переднюю комнату, угодил ногою в бычью лепешку, сильно расстроился и решил, что не хочет впредь быть работником полей. На крестьянских телегах их отвезли в Брауншвейг, где они сняли комнаты и переоделись. Город Брауншвейг в ту пору слыл городом неспокойным, по поводу и без повода жители его хватались за оружие и владетельных особ не жаловали. Герцоги Брауншвейгские, устав от бесконечных восстаний, перебрались в близкий Вольфенбюттель, где у них был выстроен замок-крепость, и в течение трех веков правили из резиденции, а владения их стали носить легко произносимое Брауншвейг-Вольфенбюттельское герцогство.

 Благодаря сопроводительному письму герцога Померании-Штеттина Филиппа II их принял сам герцог Фридрих Ульрих из династии Вельфов, одной из самых древних в Европе и могущественных. Кстати, и Российской империей Вельфы чуток правили: был такой Иван VI Антонович из Брауншвейгской ветви, который топтался возле российского престола с октября 1740 по ноябрь 1741 года, все шапку Мономаха искал; только ее надежно придворные спрятали, а потому Иван VI Антонович не был коронован.

В гости к герцогу зашел не какой-то крестьянин Нильс Эрикссон, а родственник Филиппа II полковник Густав Карлссон. У них с герцогом оказалось много общего: оба ненавидели католиков, и ненависть их росла пропорционально выпитому; оба уважали крепкий алкоголь, поэтому пили брантвейн (Branntwein – жженое вино), в будущем прозванный шнапсом; оба были помешаны на оружии, которым в замке были увешаны все стены, за исключением почетных простенков с парсунами предков; а еще оба любили фехтовать на мечах. В легком подпитии их поединки проходили с переменным успехом, а капитан Герман Врангель перед всяким турниром внимательно досматривал мечи, следил, чтобы режущие части были основательно затуплены.

Если кто-то из читателей возмутится, что слишком много алкоголя со страниц повести льется, то в этом нет моей вины. Так придворные баснописцы в летописях изложили. Фридриху Ульриху от отца герцога Генриха Юлия в наследство досталось более миллиона талеров долгов и неистребимая тяга к спиртному. Как большую власть превращать в большие деньги отец молодого Фридриха не научил, поэтому герцог Фридрих Ульрих все свое внимание сосредоточил на борьбе с зеленым змием. В 1615 году, когда Фридриху Ульриху было двадцать четыре года, он в крепком подпитии решил вдруг провести смотр-парад своих вассалов в Брауншвейге. Жители мятежного города сюзерена откровенно послали, он обиделся и, собрав войско, осадил Брауншвейг. Осада длилась три месяца. Безуспешно. Поскольку войска были наемные, а новых кредитов великому полководцу Фридриху Ульриху никто выдать не рискнул, герцог напоследок погрозил неуступчивому городу кулаком и отбыл в замок-крепость Вольфенбюттель. А горечь поражения стал заливать… Молодая семнадцатилетняя жена Анна София Бранденбургская пыталась справиться с пагубной страстью супруга и закрывала на тяжелые скрипучие замки винные подвалы замка, но герцог срубал их мечами или биллями, недостатка которых в замке не наблюдалось.

В конце концов за дело взялась матушка Фридриха Ульриха – Елизавета Датская, урожденная принцесса Датская и Норвежская. Она нажаловалась на беспутного старшего сына своему отцу, королю Дании и Норвегии Кристиану IV. История умалчивает, какой ширины был ремень, которым учил дед транжиру-внука, но только после порки на расширенном семейном совете было признано, что перевоспитывать Фридриха Ульриха поздно, и к управлению был привлечен Антон Штрайтхорст, давний соратник отца. (Прямо скажем, очень сомнительная замена, учитывая тот факт, что именно при Штрайтхорсте герцог Генрих Юлий долгов и наделал).   Антон Штрайтхорст оставался главой правительства до 1622 года, когда дед король Кристиан IV снял опалу с внука – герцога Фридриха Ульриха.

Король Густав II Адольф нанес визит герцогу Фридриху Ульриху как раз в то время, когда герцог был предоставлен самому себе: никаких обязательств, никакого спроса. А все из-за деда! И в этом они с полковником Густавом Карлссоном тоже были едины, потому как к королю Дании Кристиану IV у короля свейского Густава II Адольфа тоже были претензии. Да еще какие! В общем, в Вольфенбюттеле компания свейских кавалеров-рыцарей тоже задержалась. С Фридрихом Ульрихом они облазили всю крепость, поочередно измеряли глубину окружающих рвов (чего только не удумают любители шнапса), проверяли крепость внешней кирпичной кладки бастионов и куртин. И вели долгие-долгие разговоры про осады, войсковые маневры, и тактику управления в наступательных боях пушками. Про пушки полковник Густав Карлссон мог говорить бесконечно.

 Его величество король Густав II Адольф давно уже позабыл свои первоначальные планы, выполнить обещанные королеве-матери смотрины невесты и быстро вернуться в королевство. Они долго прощались с герцогом Фридрихом Ульрихом, засекреченный свейский король не мог пригласить герцога в Тре Крунур, чтобы не открыться, но при расставании они поклялись друг другу, что непременно еще встретятся. В Брауншвейге компания дворян во главе с капитаном Германом Врангелем приобрели для всех добрых скакунов, и далее они передвигались верхом.

Во всех городах и поселениях полковник Густав Карлссон искал газетные киоски, будки, как их в то время в германских землях называли, уж очень хотелось ему узнать новости из Ливонии. Результаты поисков его огорчали: на большинстве будок висели объявления: «Закрыты до XIX века». Лишь ближе к землям Пфальца, кажется во Франкфурте, полковнику удалось купить у замерзающего киоскера рисованный журнал «Playboy» и «Еженедельные ведомости», которые печатали в Гамбурге. Журнал поверг свейских дворян в ступор, с первой же страницы. Открывала «Playboy» статья какого-то проныры Гуго Фехнера, который на полном серьезе обсуждал моду кривых женских ног и давал читателям 101 совет, как действовать или уговорить даму показать свои ноги незнакомому мужчине, и при этом ничем даму не скомпрометировать. На представленном ниже рисунке указывались места, где надлежало мужчине, стоя на коленях, производить замеры дугообразности, а в самом конце приводилась таблица с замерами у неких особ и оценками. На десерт Гуго Фехнер написал, что искренне верит, что придет время, когда войдут в моду женские платья выше колена, и тогда ничто уже не будет мешать мужчинам любоваться кривизной дамских ног. Шведские кавалеры дружно поплевались и стали смотреть другие страницы. Там все было очень даже пристойно. Большую часть занимали рисунки скаковых лошадей и статьи, посвященные лучшим из них, а также указывались цены на жеребцов известных пород. И еще статьи про рубящее оружие и рисунки мечей владетельных особ, с гардами в трех проекциях, и подробным описанием драгоценных камней в яблоках (навершиях). Что касается самопалов, то их рисунки на страницах «Playboy» давались даже с разрезами замковой части, а в сопутствующих заметках на полном серьезе обсуждались наилучшие формы серебряных пуль от нечисти.

«Еженедельные ведомости» оказались месячной давности. В февральском выпуске 1618 года кратко сообщалось, что король Речи Посполитой Сигизмунд III в Ливонии сумел вернуть под свой контроль все ранее захваченные королем свейским Густавом II Адольфом города. Исключая Пернау (Пярну). Затем Сигизмунд III предложил подписаться под перемирием, и Густав II Адольф согласился. Всю дальнейшую дорогу до Гейдельберга полковник Густав Карлссон громко ругался и размахивал руками, недоумевая, как же фельдмаршал Карл Юлленхельм не сумел закрепиться на захваченных позициях.

А в Гейдельберге их давно ждали. Вдова Луиза Юлиана Оранская из известного голландского рода Нассау, экс-курфюстина Пфальца, в свои 42 года была очень энергичной женщиной. Пообщавшись с ней полчаса тет-а-тет, король Густав понял, почему его первая аглицкая невеста Елизавета Стюарт «уплыла» в руки Пфальцского семейства. Еще не встретившись с дочкой Луизы Юлианы Оранской-Нассау, предполагаемой невестой Катариной Софией из рода Виттельсбахов, его величество король уже ломал голову, как бы его команде, соблюдая некоторый этикет, безболезненно ретироваться из огромного замка на горном склоне. Но все сложилось не так, как он планировал.

Катарина София была почти ровесницей короля Густава, не красавица, но и без уродующего лицо мезиального прикуса, так характерного для многих монарших семейств. И достаточно рослая. Король Густав подумал, что у такой рослой девицы не должно быть кривых ног, вспомнил «рекомендации» Гуго Фехнера и улыбнулся. Катарина София в ответ улыбнулась королю на все тридцать два зуба, и Густаву захотелось вдруг дознаться у курфюстины-матери, что не так с ее старшей дочкой. Перед тем, как отправиться в замок на горе, полковник с кавалерами посетили местную кнайпу, поставили каждому из жаждущих по кварте пива и получили подробный разбор семейства курфюста Пфальца Фридриха V Виттельсбаха. Как известно, из кнайпы все видно! Короля Густава заинтересовал тот факт, что двумя годами ранее курфюстина-мать выдала замуж младшую дочь Елизавету Шарлотту, нарушив правило старшинства. В этом была какая-то неправильность, может быть даже тайна, но в кнайпе им и после второй кварты пива правду не раскрыли.

А курфюстина-мать Луиза Юлиана Оранская-Нассау приступила к расспросам его величества короля Густава II Адольфа всерьез. Очень уж ее интересовали владения рода Ваза и конкретно его величества. Не секрет, что многие земли в королевстве принадлежали высшим дворянам, причем большая часть земель являлась наследственной, переходила по завещаниям из поколения в поколение и не облагалась королевскими налогами. В отличии от поместных земель того же царства Московского. Королю Густаву даже показалось, что курфюстина-мать повторяет про себя незнакомые названия свейских владений, пытаясь запомнить, что приобретет при замужестве ее доченька. В какой-то момент его величеству стало скучно, и он даже зевнул. Решил было, что вот отобедают они в замке и станут откланиваться: наказ королевы-матери он выполнил, на Катарину Софию полюбовался, пора и домой возвращаться.

И тут к обеду сошла она. Молодая очаровательная курфюстина Пфальца, супруга Фридриха V Виттельсбаха и дочка короля аглицкого Якова I из рода Стюартов и Анны Датской – величественная Елизавета. Сам курфюст Фридрих V последние месяцы проводил в Чехии, готовил восстание местных сословий против власти Габсбургов. Не просто так он там с панами, рыцарями и мещанами вел разговоры «за жизнь», богемские протестанты обещали Фридриху V провозгласить его королем. (Что и сделали в ноябре 1619 года, признав его королем Богемии Фридрихом I). С собой в Чехию курфюст Пфальца супругу не взял, оставил под присмотром маменьки. Величественной Елизавете той весной шел двадцать второй год, она носила под сердцем уже третьего ребенка и была прекрасна. «Так вот какой красоты меня лишили!» - воскликнул про себя король Густав. Он выскочил из-за стола, низко поклонился несостоявшейся невесте и впредь все свое внимание адресовал только ей. Его величество даже изысканные блюда не отведал.

Как известно, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, и Луиза Юлиана Оранская-Нассау расстаралась: на столе в салатницах, тарелках, тарелочках и менажницах, в рыбницах и селедочницах будоражили аппетит изысканные блюда Пфальца. Молодые шведы попробовали и совсем раннюю спаржу, привезенную с южных земель и политую голландским соусом с имбирем; и маринованную сельдь с корнишонами, в масле и яблочном соусе; и десять сортов колбасок с традиционной квашенной капустой, щедро сдобренной винными соусами и горчицей; а трех цветов пудинги с жареным луком и картофелем; а оленина, вымоченная в красном вине с травами и чесночными специями; и еще риндруладен, говяжий рулет со смесью бекона, лука и соленых огурцов; и еще на огромном столе блестели серебряные судки с томящимися в них клопсами - биточками в соусе из белых вин и лимонного сока; а также традиционные супы – кровяной шварцзауэр, куриный швабский с лапшой и даже два пивных супа, белый и портер. Когда же хозяйка собственноручно стала разрезать саумаген, фаршированный свиной желудок, и из него побежали струйки густого темного сока, и наполнили ароматом все застолье, спутники короля Густава в экстазе откинулись на высокие спинки сидений и стали незаметно ослаблять поясные ремни.

Но его величество к блюдам даже не притронулся, только пил вино и беседовал с Елизаветой. Курфюстина-мать безуспешно пыталась повернуть разговор на тему обручения Густава и Катарины Софии, но в конце концов она отступилась и, как искушенная сваха, решила взять тайм-аут. При следующем визите свейского короля следовало неудобную невестку куда-либо спровадить. А пока надлежало эти неприкрытые любезничания Елизаветы с королем прекратить самым решительным образом, и курфюстина-мать вспомнила вдруг, что некоторое время назад из замка Клебурна к ним в Пфальц прибыл гонец с посланием для короля Густава.

Его величество сразу же узнал почерк сестры графини Пфальц-Клебурнской, в девичестве Катарины Шведской. Сестра приглашала его на новоселье в замок Клебурна в Северном Эльзасе. И путь совсем не дальний, каких-нибудь пятнадцать шведских миль. Прощание с семейством Виттельсбахов в воротах Гейдельбергского замка прошло легко: Луиза Юлиана и ее дочь Катарина София были уверены, что вскоре его величество к ним вернется, а король Густав знал, что следующего свидания не будет. (Курфюстина Пфальца Луиза Юлиана Оранская из рода Нассау потом напишет письмо королеве Швеции Кристине из рода Шлезвиг-Гольштейн-Готторпских о некоторых пробелах в воспитании старшего сына, но Кристина в ответ только рассмеется. Однажды Луиза Юлиана умыкнула из-под носа у Кристины «невестку», теперь королева ей ответила. Счет стал ничейный. Какие могут быть обиды?)

Его величество король Густав II Адольф со спутниками не сразу отыскали высоко в горах невзрачный замок Нойкастель, в крохотном пфальцграфстве Клебурн. Старший брат Иоганна Казимира, распоряжаясь наследством, основательно «пообкусал» земли в округе, и теперь супругу Катарины Шведской приходилось представляться не графом всего Пфальц-Цвейбрюкена, а лишь крошечного Пфальц-Клебурна. Как всегда, младшим братьям доставались в наследство «вершки». Поначалу Иоганн Казимир очень обижался на старшего брата и все порывался нанести ему визит с разборками, но супруга Катарина быстро его утешила. Был у нее такой дар - утешать близких.

Случись доложить его величеству королю Густаву II Адольфу о замужестве Эббы Браге стороннему человеку, как знать, ушел бы тот гонец после доклада своими ногами, или сразу же пастора для усопшего пришлось бы призывать.  Только сестра Катарина с детских лет умела успокаивать шумного Густава, и знала, как лечить у других сердечные раны. И еще. Катарине Шведской очень нравилась старинная мебель в их замке, а потому она увела венценосного братца в горы, подальше ото всех, и там поведала о венчании Якоба Делагарди с Эббой Браге. Минуту-другую король Густав сидел на камне неподвижно, вытаращив глаза и широко раскрыв рот. Потом взревел на всю округу и бросился, не разбирая дороги, по склону вниз, выламывая подлесок и кустарники. В поселениях Пфальца потом долго рассказывали местную легенду, что в их лесах поселился рыжий вервольф, который подкарауливал молоденьких крестьянок и прелюбодействовал с ними. А поймать оборотня не могли: любые капканы обходил и на «подсадных» не ловился; самое удивительное, что мужикам на глаза ни разу не попался за все годы охоты на него.

Король же Густав вернулся в Нойкастель через три дня, голодный и исцарапанный, но не буйный.

- Это все моя мать! – сказал он Катарине. – Она специально отправила меня к Виттельсбахам, чтобы без помех выдать Эббу замуж! Узнаю ее интриги!

- Да что ты такое говоришь-то, братец! – всплеснула руками Катарина. – Я ни разу не видела королеву-мать рядом с Якобом и Эббой.

- Рядом с Якобом? А откуда он взялся, этот Делагарди? Кто его пригласил в Стокгольм? Или мать по-прежнему держала Эббу в Стремсхольме?

- Мне сказали, что они познакомились в Тре Крунур. И сразу… понравились друг другу.

- Понравились друг другу? Сразу?! – король Густав порывисто вскочил и огляделся, опять накатило дикое желание что-нибудь сломать.

Но Катарина была начеку, быстро обняла брата и стала гладить по голове, шепча бессвязную чушь, как делала когда-то в детстве; и король Густав постепенно затих; тогда старшая сестра отвела брата к кушетке, где он и забылся в долгом сне. Вся последующая неделя прошла… в диких скачках, в которых Густав выступал в роли коня, а наездницей была дочь Катарины – Кристина Магдалена. Для почти двухлетнего ребенка это было поистине счастливое время, когда великовозрастный дядюшка поддерживали все ее начинания в играх и забавах. Увы, детское счастье так быстротечно, через неделю король Густав окончательно успокоился и стал собираться в обратный путь, на родину.

- Быть может, к Виттельбахам заедешь? – спросила сестра Катарина.

- Зачем? – Густав усмехнулся. – Я обещал королеве-матери глянуть на Катарину Софию? Я свое обещание выполнил.

- Правду говорят, сердцу не прикажешь, - согласилась Катарина. – Впрочем, у тебя есть возможность на пути в Штеттин познакомиться с другой принцессой.

Король Густав глянул на сестру с недоверием: другая-то невеста откуда взялась?

- Дело случая, братец, - сказала Катарина. - При переезде сюда на голландском судне я совершенно случайно познакомилась с одной благородной дамой, близкой фрейлиной императрицы Анны Тирольской. Поскольку мне предстояло стать одной из владетельных дам, пусть и небольшого графства в Священной Римской империи, конечно же меня заинтересовали другие особы, все эти баронессы, графини, княгини и герцогини. Возможно, со многими из них мне предстоит в будущем общаться. Моя попутчица знала многих из них и с удовольствием рассказывала мне в дороге про высший свет. В частности, меня заинтересовала Анна Прусская, дочь герцога Пруссии, которая замужем за курфюстом Бранденбурга. Представляешь, братец, у них с супругом возникли контры на почве религии. Так вот, у этой Анны Прусской на выданье дочь-красавица. Да я тебе и парсуну дочки покажу. Выпросила у фрейлины императрицы.

И Катарина позвала брата помочь распаковать отложенный с переезда багаж. В одном из сундуков нашелся предмет поиска.

- Посмотри, Густав. Ее зовут Мария Элеонора Бранденбургская, - Катарина протянула королю небольшой портрет. -  Ну, разве не красавица?

Его величество взял в руки безрамную, написанную маслом парсуну, посмотрел и тихо охнул. С портрета на него смотрела… Эбба Браге. В первые мгновения король Густав даже глазам своим не поверил, настолько портрет напомнил ему образ возлюбленной, потом, несколько успокоившись, стал замечать некоторые отличительные черты. И все же сходство было несомненное.

- Так что там за контры у родителей Марии Элеоноры? – спросил король, не отводя глаз от портрета.

- Отец Марии Элеоноры – Иоганн Зигмунд – чудить стал. Сначала он откачнулся от истинных протестантов к кальвинистам, а потом и того хуже, с братцем нашим Сигизмундом снюхался. Пообещал католикам в Кенигсберге католическую церковь выстроить. Все протестанты разом поднялись на защиту веры. Во главе с его супругой Анной Прусской. Курфюст Иоганн Зигмунд вроде как передумал костел строить, но стал в запои уходить. Как рассказывала мне фрейлина императрицы, курфюст в пьяном угаре взялся с супругой ругаться, так Анна Прусская об его голову все домашние сервизы перебила.

- Значит, теперь они всем семейством на диете сидят? – усмехнулся король Густав. – Надеюсь, курфюст вернулся в истинную веру?

- Ах, если бы! – сестра Катарина махнула рукой. – Совсем голову потерял. Представляешь, пообещал Сигизмунду выдать дочку-красавицу Марию Элеонору за его сына Владислава.

- За кого? За племяша Владислава?! – вскричал король Густав. – Истинную протестантку за католика? Не бывать этому!

Вскоре маленький отряд кавалеров-рыцарей уже месил грязь по дорогам в сторону Бранденбургских земель. Конечно, его величество король свейский Густав II Адольф предпочел бы карабкаться по веревочной лестнице к невесте, поджидающей его на верхних этажах какого-нибудь «Мессетурма», и чтобы из окон каждого этажа по нему стреляли паршивые католики, а он, весь такой в красном, бесстрашно взбирался все выше и выше. Впрочем, утереть нос братцу Сигизмунду тоже было делом доблести и чести. А грязи на весенних дорогах все прибывало. В какой-то момент капитан Герман Врангель, скакавший в арьергарде, догнал своего короля и крикнул:

- Густав, пообещай мне, что при встрече с императором Священной Римской империи ты обязательно посоветуете его величеству строить автобаны!

И король Густав торжественно пообещал капитану драбантов дать императору ценный совет. Вот только когда такая встреча состоится?  Шел 1618 год. Близилось время первых кровавых стычек протестантов и католиков, которые переросли в большую войну, названную Тридцатилетней. (Через дюжину лет и король Густав в нее окунется, и даже отсутствие автобанов ему не помешает навести страх на всю католическую Европу).

В дороге его величество представлял себе, как он сразится за винным столом с Бранденбургским курфюстом Иоганном Зигмундом, и когда курфюст ослабеет в битве и начнет во всем соглашаться с оппонентом, медленно оседая под стол, вот тогда король Густав и попросит руки дочери курфюста, несравненной Марии Элеоноры. Мечты, мечты. В жизни все случилось по-другому. В величественную резиденцию курфюста в Берлине, со временем получившую название Королевский Дворец (громадное строение можно посмотреть на картине Абрахама Бегейна), его величество со спутниками даже не пригласили. Энергичная Анна Прусская сделала все возможное, чтобы ее супруг Иоганн Зигмунд не узнал о прибытии свейского короля в Берлин и не помешал встречам дочки с тайным женихом. Крохотная Анна Прусская, настоящий сгусток энергии, и его величество ничуть не сомневался в правдивости истории с разбитыми сервизами, - она устраивала встречи дочки Марии Элеоноры с полковником Густавом Карлссоном то во время посещения шумных ярмарок, то прогулок по набережной Шпре, даже на церковных проповедях они встречались. Такая романтика!

При всякой новой встрече курфюстина Бранденбургская долго извинялась перед полковником Густавом Карлссоном, что не может пригласить его со спутниками в резиденцию, поскольку приезд полковника явился для них с дочкой такой неожиданностью, что они не успели подготовиться. А супруг ее, Иоганн Зигмунд, пропивает последние мозги и настолько попал под влияние короля Сигизмунда Польского, что вознамерился отдать крошку Марию Элеонору за неприятного Владислава. Крутился уже возле дочки этот короленок из католиков. Только она, Анна Прусская, и сама воспитанная в истинной протестантской вере, и детей своих воспитавшая по святому писанию, никогда не допустит брака крошки Марии Элеоноры с Владиславом!

Сама же «крошка Мария Элеонора», на полголовы выше маменьки, только томно вздыхала и бросала на полковника Густава Карлссона такие многозначительные взгляды, что у него всякий раз начинало громко биться сердце. Что касается внешнего сходства с Эббой Браге, то оно если и было, то незначительное. Король Густав, украдкой разглядывая покорившую его сердце принцессу, решил для себя, что художник, написавший портрет Марии Элеоноры, был слабым портретистом. (Возражать не берусь. А вот королева-мать с сыном могла бы поспорить, поскольку изобразить на одном портрете лица двух девушек, не очень-то внешне похожих – трудная задача, но королева Кристина заставила безымянного художника с ней справиться). И все же в лице Марии Элеоноры король Густав улавливал явное сходство. Вот только с кем? Ответ на этот вопрос пришел неожиданно от Анны Прусской. Ругая в очередной раз супруга за приверженность к крепким напиткам, она в сердцах обмолвилась и о непутевом зяте, герцоге Брауншвейг-Восфенбюттеля.

- Так герцог Фридрих Ульрих ваш зять? – спросил потрясенный король Густав. (Я удивился не в меньшей степени).

- Да. А вы, ваше величество, с ним знакомы? – Анна Прусская с некоторым подозрением посмотрела на Густава.

- О, нет, - пробормотал король. – Но кое-что слышал о нем.

- Герцогиня Брауншвейг-Вольфенбюттельская – моя дочь Анна София. И она на год старше крошки Марии Элеоноры.

«Случайные» встречи молодых вскоре прекратились, потому что маменька-курфюстина решила, что искру в сердце свейского короля они с дочкой занесли, и пусть теперь там разгорится настоящий костер. При прощании с королем Густавом II Адольфом ее сиятельство Анна Прусская клятвенно заверила его величество, что заставит супруга изменить свое решение в отношении Марии Элеоноры, и тогда уже курфюстина сразу даст знать его величеству о случившемся. А Мария Элеонора ничего на прощание королю Густаву не сказала, а лишь поцеловала, да так крепко, что у того закружилась голова. И долго еще кружилась, пока они не погрузились в Штеттине на ожидавший их корабль и не вышли в Балтийское море…


Прясть нити чужой судьбы – занятие сомнительное. Как еще такая пряжа другому в жизни послужит? А то ведь и порваться может внезапно. И совсем не важен социальный статус, в чьей жизни эта нить рвется. Представители королевских семейств чаще всего уходят из жизни по тем же банальным причинам, что и обычные люди. Так уж случилось в нашем повествовании, что про следующего герцога из рода Ваза мы вспомнили только после его кончины.

Герцог Остерготланда Юхан Юханссон Ваза умер в марте 1618 года и был погребен в кафедральном трехшпилевом соборе Линчёпинга. Риксрод собрался на похоронах молодого герцога в полном составе. И многие представители рода Ваза приехали. Только не было королевы Кристины, у которой от этой вести случилась дикая мигрень, и долго потом еще ее величество мучили приступы головной боли; да не прибыли из Польши родные брат и сестра – Сигизмунд III и Анна Шведская, перешедшие в католическую веру.

Да, герцог Юхан Юханссон был младшим родным братом Сигизмунда III (разница 23 года), вот только мамочки у них были разные, и по этой причине и характеры у братьев были абсолютно не схожи. У владетельного герцога провинции Остерготланд напрочь отсутствовало желание быть королем. По этой причине он отказался в свое время от свейской короны в пользу дяди Карла IX, а после его смерти – в пользу кузена Густава II Адольфа. Он даже не пожелал стать регентом при короле-юноше Густаве, хотя до совершеннолетия (24 года по шведским законам того времени) мог править королевством добрых семь лет. А все его мягкость и желание соглашаться во всем… с королевой Кристиной.

Причина этой мягкости в том, что матушка Юхана, вторая супруга короля Юхана III Ваза из рода аристократов Бильке – Гунилла Юханссдоттер, умерла в молодости, когда сыну Юхану Юханссону было восемь лет, а отца он лишился и того раньше, поэтому воспитанием маленького герцога занялась его тетя. У Кристины Шлезвиг-Гольштейн-Готторпской, в то время герцогини Сёдерманландской, на руках был только один ребенок – трехлетний Густав II Адольф, и принятие в семью восьмилетнего племянника Юхана Юханссона у риксрода не вызвало никаких нареканий. Пока храбрый герцог Карл Сёдерманландский сражался с родственниками за корону на рикстагах и на поле брани, громко крича и потрясая мечом, его супруга в тишине Эскильстунского дворца старательно воспитывала двух мальчишек: мягкого «пластилинового» племянника Юхана и неугомонного своенравного сына Густава. И очень большой вопрос, стал бы ее супруг-герцог Карлом IX, королем свейским, если бы не старания Кристины.

Только и на этом королева Кристина не успокоилась и в 1610 году состоялась помолвка ее четырнадцатилетней дочери Марии Елизаветы и двадцатилетнего герцога Юхана Юханссона. Ну да, той самой Марии Елизаветы, у которой с детских лет наблюдались припадки. Рикстаг пытался тактично указать королеве на ошибочность ее решения, но Кристина только отмахнулась: это внутреннее дело рода Ваза. Старалась и церковь противиться браку близких родственников (кузены), но королева Кристина заставила и епископа замолчать, заявив, что это светский вопрос. В 1612 году во дворце Тре Крунур отпраздновали свадьбу, после которой молодые уехали в Остерготланд. Сказывают, у них было два прекрасных замка: в Вадстене на побережье Веттернского озера с синей-синей водой и красочными восходами и закатами; и в Броборге, который построила матушка Юхана Гунилла Бильке, и из которого можно было выйти в морское путешествие по Балтике. Они были молоды и богаты. У них было почти все. Вот только не было семейного счастья.

С Марией Елизаветой с годами все чаще стали случаться припадки, но если в детские годы королева-мать еще могла как-то быстро ее успокоить, то взрослую герцогиню остановить не мог никто. Сумасшествие Марии Елизаветы приняло страшные формы для окружающих: началась «травля ведьм». Спустя годы регент короны Петр Браге Младший написал: «Мария Елизавета начала жечь ведьм, и в конце концов не осталось ни одной женщины, которую бы не обвиняли в колдовстве). К счастью, всех женщин Остерготланда Мария Елизавета сжечь просто не успела, но десять казней официально подтверждены. Кстати, были раскрыты и «отъявленные колдуны», из преданий Остерготландских земель следует, что тех колдунов герцог и герцогиня сожгли сообща. 

Частые припадки у Марии Елизаветы и пылающие костры в скором времени привели герцога Юхана к глубокой депрессии, из которой он так и не выбрался. Герцог Остерготландский Юхан Юханссон из рода Ваза умер в возрасте 29 неполных лет. Что же касается «гонительницы ведьм», то и она ненадолго пережила своего супруга. Через пять месяцев ушла в мир иной и Мария Елизавета, ей было всего 22 года. «Отмучилась!» - было всеобщее мнение. А детей у них не было.