Полезное знакомство

    С   опаской   ступая  на  неровные,   будто  откушенные,  края  бетонных  ступенек,  доктор  Виктор  Степанович  Осликов   поднялся   на   крыльцо  сапожной   мастерской  «Удалой   притоп».   Он,  робко  взявшись  за  стальную  ручку,  отворил   массивную  входную   дверь  и  шагнул  в   пропахший  обувным  клеем  диковинный   мирок  сапожного    чародея.  Там   окружённый  разнокалиберными   шильями,  молотками,  стельками,  набойками  и   отлучёнными    от   подошв   каблуками  чинно  восседал  грузный,   как   боров,  мастер  с   чёрными   усами.  Перед   ним   обречённо  вздёрнутый    на  «лапе»  торчал   чей-то  многострадальный  коричневый   ботинок  с  безжизненно  свисающими   до   пола  шнурками.  Черноусый  сапожник,  лихо   размахиваясь   из-за   плеча,  колотил  молотком   по  несчастному  представителю   обувного  сословия,  вгоняя  в   его   каблук  один   за   одним   маленькие   гвоздики.   При   этом  пылающий  нездоровым   румянцем  лик   обувного   кудесника  испускал  восторженное   свечение,  ноздри  вздувались,   а   губы   трубили   какие-то   победные  марши.

   –   Ту-ту-ру-ту-тум!  Р-раз!  Та-ра-ра-ра-рам!  Два!  Па-рам!  Хор-рошо!.. – сладостно   изрёк   сапожник,  закончив  колочение  и   любуясь  плодами   своего   труда.
   –   Здравствуйте, – несмело  начал  Виктор  Степанович,  обращаясь   к   усачу. – Тут  вот   набойка  отлетела   с   каблука,  мне   бы   починить   как-нибудь. – Он  протянул  черноусому   мастеру   нуждающуюся  в  ремонте  туфлю.
   –   Пу-пу-рум!  Щас   поглядим! – важно  молвил  обувной   целитель,  овладевая   докторской  штиблетой. – Я,  понимаете,  не  хвалюсь,   но  могу  решительно   заявить,  что  в  своём   деле   достиг  определённых  высот.  Я   так   прошью,   так   прибью,  так   склею – трактором  не   оторвёте!  На века!  На славу!  Так и  в  Копенгагене  не  приклеят.  Вы  были  в  Копенгагене?
   –   Не   довелось, – тихо   ответил  Осликов.
   –   Вот   и  я   не   посетил   этого  города,   но  прибью   так,  что  тыщу   лет   износу   не   будет! – Он,  зажав   коленями   туфлю,  принялся   неистово,  с  каким-то    первобытным   безумием  приколачивать   набойку  на   каблук. – Обувь – это   вам  не   бирюльки  какие!  Обувь – это  неотъемлемая   и  важнейшая,  заметьте, – важнейшая! – прослойка   между  человеком  и  земным   шаром,  нашей   матушкой   планетой.  И,   заметьте, – я  эту  прослойку   починяю!  А   это   очень-очень  важно! – Сапожник,   дьявольски   бахая  своей   микрокувалдой,  вбил  в   каблук  здоровенный   гвоздь. – Ведь  всё  зависит   от   обуви,  в  которой   ходит   человек.  Если   его   обувь  прочна,  как   гранит,  человек   в  ней   очень   далеко  пойдёт.  Ему  по  жизни   обеспечен  успех.  А  если  его   лапти  не  годятся   ни  к   чёрту,   он   будет   несчастен.  От  него   отвернутся   женщины,  его   упрекнут   коллеги,  карьера   даст    трещину   и   пошатнётся.  И   всё   из-за   того,  что  у   него   скверная    обувь.  Но   я   этому   произойти   не    позволю!  Я  обеспечиваю  людям  жизненное  счастье! – Усач  в  заключительный  раз  грохнул   по   набойке   увесистым   молотком,   любовно  посозерцал  покривившийся   после   всех  колочений   каблук  и  протянул  Виктору  Степановичу  «выздоровевший»  ботинок. – Смело  ступайте   по  планете,  с   такими  набойками   счастье   и   успех  вам   гарантированы!  С   вас  триста   рублей!
   –   Триста?! – изумился   доктор. – Так  дорого?  А  я  думал,  одна   набойка  всего…  Ну,  ладно… – Он  раскрыл  потрёпанный   кошелёк  и  принялся   выуживать   из  его  недр  купюры.
   –   Триста рублей – это,  по-вашему,  дорого  за  ремонт  важнейшей   прослойки  между
вами и  планетой  Земля? – Боровоподобный мастер,  выгнув  дугой  бровь,  непонимающе   воззрился  на  Виктора  Степановича. – Я  ценю  свой   труд,  труд  представителя   одной   из  древнейших  и   ценнейших  профессий  во   вселенной!  Вот   вы,   для   сравнения,   кем   работаете?

     Доктор  Осликов, маленький и тщедушный, стоял  в  оцепенении,  придавленный  скалой  нерушимой  самоуверенности  сапожного  титана.  Волны   неописуемой  робости   окатывали  тощую   фигурку  Виктора  Степановича.  Наконец  он   набрался   решимости   и  выдохнул:
   –  Да  я  того… участковый  терапевт  из  второй  поликлиники…  В    общем,  никаких  планетарных  прослоек  не   чиню…  Триста   говорите?

    С   обувным   деятелем  вмиг  произошла  какая-то  необъяснимая   метаморфоза.  Его  чёрные,  как  смоль,  усы  сию  секунду  обвисли,  глаза   вспыхнули,  словно  пароходные   прожекторы,  сапожник   подпрыгнул  на   табуретке  и  с   пулемётной   скоростью  затарахтел:
   –   Вот   это   славно!  Вот   это   чудно!  Вот   это   да!  Не   нужно    триста!  Не   нужно    даже    двухсот    рублей!  С   вас   я   ничего   не   возьму!  Это   очень,   очень  полезное  знакомство!  Напишите  мне  ваш   телефон   и  всё!  Ведь  мы  ещё  не   раз  можем  сгодиться   друг   другу!  Вот   бумажка.   Пишите   скорей   свой   телефон!   Пишите!..

      Осликов  склонился   над  протянутым   клочком  бумаги.

  –  Сотовый   или   городской?
  –  Пишите   все!  Все   номера!  Вот  славно-то! – как  в  припадке,  гоготал  на   всю   мастерскую  толстый   сапожник. – Какое  полезное   знакомство!   Вдруг  приключится   какая   беда  или   настигнет   нужда,   и   я   к   вам   обращусь!..

      …Видимо,  нужда  настигла  черноусого  мастера  обувных   дел  в   ближайшее  же   время,   ибо   на   следующий    день  мобильник  Виктора  Степановича  содрогнулся   от  оглушительного   звонка.

   –  Алё! Алё, Виктор  Степанович! Добрый день! Это  Георгий    из  обувной   мастерской  «Удалой   притоп».  Горе   у   нас!  Тесть  что-то  вот   уже   пятнадцать   лет   как-то   пыхтит,  хрипит,   дышит  туго.  Вы   бы   не  могли  его  посмотреть?  Может,   ему   чего-нибудь  рентгеном   надо  просветить?  Или    таблетки   какие   назначить?
   –  Да-да,  приходите  завтра   к  одиннадцати   тридцати,  посмотрим, – пообещал  сапожнику  доктор  Осликов.

      На  следующий день, лишь   только  стрелки  настенных   часов  показали  половину  двенадцатого,  двери  в   кабинет  Виктора  Степановича  лихо  распахнулись.  Не  взирая   на полураздетую дряхлую старушку, которую  доктор  Осликов   методично  прослушивал   блестящим фонендоскопом,  в терапевтический чертог ввалились  черноусый  толстенный  сапожник   с   тестем.  Тесть  являл  собой   диковатого  вида  пришибленное   существо  с  сумасшедшей   шевелюрой  в   виде   развороченного  птичьего   гнезда.   Его   мохнатые   брови  находились  в  постоянном    движении,   то  съезжаясь   к   переносице,   то  взлетая   на   лоб,   то   наползая   на  горящие  безумным  огнём   глаза.  Ноздри  страждущего  тестя  по-лошадиному    раздувались,  синие,  как   чернослив,   губы   складывались   в   трубочку,   и   из   округлой,  словно   бочка  груди   вырывались  всевозможные  разноголосые   хрипы  и  свисты,   будто   там   играли  на   расстроенной    волынке.  Косматый   родич  сапожника  разразился   страшенным   кашлем,   отчего   стены   терапевтического   кабинета  содрогнулись,  а   осматриваемая  Осликовым  старуха  в   испуге  вылетела   ракетой  в  коридор.

   –   Вот  пыхтит  и  пыхтит,  кашляет  жутко, – сказал  сапожник,  указывая  на  тестя. – Его  лет  пять  назад  в   больнице  смотрели,  написали  в  карточке   какой-то  «хобот»   и   ничего   не   сказали…
  –  Наверное, ХОБЛ – хроническая  обструктивная   болезнь   лёгких, – предположил  Виктор  Степанович,  ошарашенный   внезапным  вторжением   визитёров.
   –   Шут  его  знает, мы  ту  карточку  всё  равно  потеряли, – махнул  рукой  толстопузый   мастер.
   –   Вы   курите? – громко  спросил  у  диковатого   тестя  доктор  Осликов.
   –   Я   пятьдесят   лет  курил,   курю    и    буду   курить! – как   на   митинге  воскликнул  взлохмаченный   страдалец   и   зашелся   потрясающим   кашлем.
   –   Понятно, – заключил  Виктор  Степанович,  что-то   быстро   написал  на   бумажке   и  повёл  косматого  тестя   из  кабинета.

        В  коридоре   к   диковинному   кашляющему  пациенту  Осликова  ураганом  подлетел  какой-то  невысокий  неописуемо  кудрявый  специалист  в  расстёгнутом  халате   и   осыпал  лохматого  тестя   тысячей   вопросов:
   –  Столица  Кубы?  Кто   написал  «Войну   и   мир»?  Что   значит    «Яблоко   от    яблони  недалеко  падает»?   Отнимите   от  ста   по  семь!..
   –   Паша! Мы  не  к  тебе! – на  ходу   бросил  кучерявому   доктору  Осликов,   увлекая   за   собой  пыхтящего  неисправимого  куряку.

       Кудрявый   деятель  сокрушённо  взмахнул  в  воздухе   рукой,  горестно   вздохнул  и,  как-то  припадая  на   одну   ногу,   тут   же   заплясал  вокруг   проходящей   старухи:
   –   Сколько  будет  трижды  семь?   Кто   написал  «Капитанскую    дочку»?  Что   значит  «Не   плюй   в  колодец – пригодится  водицы   напиться»?..

       Виктор  Степанович   долго  водил  лохматого  курильщика   по  разным   кабинетам.  Тестя  сапожника  просвечивали  рентгеновскими   лучами,  заставляли   дуть   во   всевозможные   трубки.  В  конце   всей   исследовательской  эпопеи   доктор  Осликов  выдал   пыхтящему   пациенту  кипу    бумаг,   усыпанных   тысячами    слов   и   цифр,  выписал   целый   арсенал  лечебных  брызгалок  и,   пожелав  здравствовать,  облегчённо  вздохнул.

   –   А   куда   ему   их   брызгать? В  какие   места? – бестолково  вращал  в  руках  листок  с  врачебными   назначениями  черноусый   сапожник.
   –    Я   пятьдесят   лет   курил,  курю   и   буду   курить! – гаркнул  на  всю  поликлинику   полубезумный   тесть.

      Страдальцы   отбыли…

      Когда   через   два   дня  Виктор  Степанович  предавался  веселью  на   юбилее   брата,   в   кармане  его   нарядных   брюк  вновь   неистово  затрясся   мобильный   телефон.  На  его  экране  вспыхнула  огромная   надпись  «Георгий – башмаки».  Скрывшись   от   шумного   застолья  в  укромном   уголке  банкетного   зала,   доктор   Осликов   поднёс  к   уху   разрывающийся   мобильник.

   –  Алё,  Виктор!   Это  Георгий! – орала   телефонная   трубка. – Тут  у  нас   катастрофа.  Племяш  мой, Ванька, убился. Ну, он не   целиком  убился,  а   только  ногу  сломал.  Его   к  вам  в  больницу  увезли. Запишите: Тормошилин  Иван, двенадцать  лет.  Узнайте,   как   он  там?
   –   Я   в  поликлинике  работаю,  Георгий,  а   не   в   больнице, – возвестил сапожника   наш   терапевт.
   –   Так,  мож, у  вас  там  друзья  какие  есть,  однокурсники? А? А  то  племяш  убился!

      Последующие  полтора   часа   Виктор  Степанович  был  вынужден  провести  в  отлучении   от    торжественного   застолья.  Он,   вооружившись   телефоном,  обзванивал  своих   друзей-травматологов,   пытаясь   выяснить  печальную   участь  «убившегося  племяша».   Как   оказалось,   травмированному   племяннику  сапожника  было   не   двенадцать  лет,  а   семнадцать,   и   сломал   он   не   ногу,   а   руку.  В   травмпункте   ему   наложили  гипсовую  повязку    и   отпустили   с   миром    домой.  Передав волнующемуся дядюшке  всю   оперативно   добытую   информацию  с  лечебного   фронта,   доктор  Осликов  услышал   в   ответ:
   –   А  шут  его  знает, может,  уже   семнадцать   лет!  Я   его   давно   не   видел.  Чужие   дети  быстро   растут.  Ну,  хорошо,  что   хоть   руку   сломал,   а   не   ногу!   А   то  Галка   паникует  там.  Ладно,   всех   благ!  Пока!..

      Когда  Виктор  Степанович   наконец-то  возвратился   за   праздничный   стол,   раскрасневшиеся  гости   уже  управились   с   именинным  тортом,   упоённо   вылизывали    тарелки   и   чокались  «на   посошок».  Доктора  Осликова  же  дожидался  на   широком   блюде  упавший  набок   треугольник   бисквитного   торта  с   обветренным   кремом,   в   кружке   стоял   практически  ледяной   чай…

      Через  неделю,  когда  маленькая   квартирка   нашего   знакомого  терапевта    была  погружена   в  сон  и  Виктор   Степанович  мирно   почивал   на   диванчике,  стены  его   спящего жилища  внезапно содрогнулись  от  пронзительной   трели  телефонного  звонка.

      Подскочивший  в  диком   испуге   доктор,   схватил  громыхающий  мобильник  и  спешно  поднёс   его   к   носу.  На   дисплее   светилось  «Георгий – башмаки».

   –    Алло! – стряхнув  с   век  остатки  сновидений,  Осликов  ответил  на  звонок. – Я   слушаю.
   –    Алё,  Степаныч!    У   нас   катаклизм!   У   соседа   уже   неделю   запор.  Ты   что  посоветуешь?

      Доселе  культурный   и   интеллигентный  Виктор  Степанович  подпрыгнул   на   диванчике,  словно  подброшенный  мощной  пружиной.  Клапан  внутренней   цензуры    был  сорван,   и   шквал  самых   дьявольских   проклятий  неукротимым  потоком  хлынул  на  тот   конец   провода.   Осликов  адресовал  наглого  обувного  мастера   в   такие  анатомически  далёкие  места,   что   даже  профессионального   сапожника  охватила  непередаваемая   жуть.  Бранный   вулкан  извергался  минут   десять.  Наконец   Виктор  Степанович  высказался,   облегчённо  выдохнул  и,  вырубив   телефон,  вновь   рухнул   на   подушку.

       Утром,  собираясь  на   борьбу  с  многочисленными  людскими  недугами,  доктор  Осликов  с  удивлением   обнаружил,  что  от   его  правой   туфли  отстыковался   каблук.

   –   Прослойка   с   земным   шаром  нарушилась, – печально  констатировал  он. – Занести  в  ремонт? Ну,  уж  нет!  Куплю  новые!

       И  Виктор  Степанович,  с  молодецким  присвистом  швырнув  в   мусорное   ведро  ботинки  с  оторванным   каблуком,  мгновенно  удалил   из  памяти  мобильника   наглого  «Георгия – башмаки»,  обулся   в   старые  кроссовки  и  бодро   шагнул  за  порог.  На  улице  его   ожидало   свежее,   тёплое,  доброжелательное   утро.
            
                19  июля  2021г.,
                г. Барнаул