Наследие Белого конвоя Глава 26

СВИДАНИЕ С ПРОШЛЫМ

Ранняя осень в Сибири случается часто. Иной раз и урожай с полей убрать не даст; глядь, а мухи уж белыми крылами машут, на траву ложатся вперемешку с березовой листвой, место обрести норовят. С ночи на лугах воздух прозрачен и напоен прохладой, первая изморозь по опушкам, а солнце все же затылок греет, крестьянина к делянке подгоняет; неровен час и картофель белым покрывалом укроет, убрать не даст, а сырой урожай сушить, не просушить. Не управился вовремя, к весне половина закладки на гниль сойдет. Такова она крестьянская доля; греет солнце, стало быть рубахе от пота просыхать не давай, а слякоть, она для покоя и отдыха. Пашню в пойме извилистой, заболоченной Кети мало кто пахал. Люди не привыкли зерновые, да огородные культуры правильно возделывать, оно и с приобретением нужного инвентаря не всегда получалось; где взять, коли мастеровых нет. Степан, однако, увидел в развитии этого трудного сельскохозяйственного направления свой смысл. Охота и рыбалка дело конечно наживное, спору нет, говорил он, но семью только этим промыслом не прокормишь. А посеешь горох, пшеницу да картофель; и урожай есть, и семья сыта. Жаль, по погоде, хлеб иной раз не вызревает; долго зеленые снопы стоят — сохнут, но употреблять можно. Однако лучше картофеля в Сибирском климате ничего нет. Заполнишь погребок картошкой и нужды в зиму не чуешь.

Ясным днем, Степан дома не усидел; на бричке да при молодом коне решил по полям проехать, от бабы отдохнуть, лесом полюбоваться, да мешок с молодой, первой картошкой привезти, а там уж и определиться; когда делянку копать. До «Светлого озера» недалеко, да и путь до пашни в ту же сторону, а мысль так и зудит; пару «кирпичиков», что с «Петровой норы» привез под себя отписать, не все же отдавать, что трудом да риском для жизни добыто. Начальник на месте тайника не был, стало быть, счет своему богатству не вел, на слово мужику поверил. Оно и ладно; у того добра — вагон, возьмешь не убудет. «Грабь награбленное!..» — вспомнилось Степану еще с Гражданской. И тут же в груди заныло: «По острию ходишь! Под топор голову подставляешь. А как же баба с дитем?..» Ох уж эта совесть; все-то она правильно рассудить не дает, мешается… Да и потом как-то неладно, не по-людски выходило, не мог успокоиться Степан; быть при золоте хранителем, а за душой ни шиша не иметь. Это что-то вроде голодной крысы в амбаре. Вот и решился мужик, не глядя на страх и риск, своим личным «Хранилищем» обзавестись и о том — никому… Выделил себе в аккурат три золотых слитка и упрятал их отдельно от остальных. Мест в тайге столько, что самому бы не забыть, куда положил…

Воротился домой уж поздно, повесил ружье на стену, в угол мешок с молодой картошкой поставил. Усталость бы с дороги снять, а потом уж в избу, до хозяйки, но душа так и зудила зайти. Отодвинул занавесь на двери, а за столом товарищ Бельский сидит, бабу допытывает; куда мол мужик запропастился? Опять кинуло Степана в жар: «Да что же это за напасть такая? Только стоит о себе подумать да заботу проявить, этот поручик тут как тут, словно ему сорока на хвосте новости доносит; стукачка белобокая!..», — бранил в душе невинную птицу хозяин, скидывая телогрейку и улыбаясь гостю во все лицо…

— Здравствуйте Вам! Чего так скоро? Мухи только-только полетели, а до морозов то и вовсе… А ты чего, Мария, гостя баснями потчуешь, на стол давай накрывай. Или опять в баню, товарищ Бельский, правда не натоплено там?

— Ты видимо, Степан, неправильно меня понял при нашем расставании, — с укором встречал хозяина Бельский, удобно расположившись за столом, — что же ты гостя не встречаешь, мотаешься допоздна невесть где. Садись, рассказывай; куда ездил на ночь глядя, где промышлял? Чего без добычи? Хоть бы косача какого подстрелил; чем гостя потчевать собрался или достаток в доме, аж карман жмет?..

— Так ведь чего рассказывать; картошечки вон свежей привез, копать уж пора. Ты, Мария, поставь свежую то, она быстро дойдет, а мы с гостем по двору пройдем, покурим пока, стало быть.

Вышли. На подворье тьма, только небо и сияет. Осенью млечный путь хорошо виден, до самой глубины звезды рассмотреть можно. Гляди и радуйся, только вот человеку все иная радость потребна; с одной лишь мыслью, где бы, да чего бы?.. Вот и состоит смысл жизни, не в том, чтобы звезды считать, а в руках блеск от них иметь. Взять, что называется; «жизнь под уздцы».

Занялись рядить:

— Думаю, вот с урожаем управлюсь и сразу же готовиться начнем. Путь до Сургута не близкий. Не мне вам говорить, какие зимы у нас случаются; по долгой дороге да на ветру, одежду бы подходящую справить надо, товарищ Бельский. Осень хоть и ранняя, но ледостава ближе ноября не жди. Верховыми только туда, а обратно на санях покатим, с опаской да ночлегами в тайге. Торговцев в поселке много; все нужное, думается, там и закупим. Ружье от Петра осталось, храню как память, теперь Ваше…

— За ружье, Степан, спасибо. Ты, ладно; забудь, не серчай за спрос. Нам вон еще какой путь предстоит, а ты мужик вижу рассудительный, справный, такой мне и нужен. За заботу не обижу, даже с урожаем помогу. Ты делом меня займи, а то бабы деревенские еще до холодов одна к другой ревновать начнут; спасу тогда не жди, до срока бежать придется… — пошутил Бельский. — По старинке, в бане определюсь, там привычно. Ежели наскучит, до вдовы Петра подамся, та примет, никак я жилец на постое, не пришлый какой. А сейчас пойдем твою настойку пробовать…



Читая утренние донесения и рапорты, Карпатов вдруг насторожился. Отложив все прочие, вчитался в текст телефонограммы, полученной от службы негласного наблюдения за домом жены Крупинина. В секретном донесении сообщалось, что сотрудниками выявлен своего рода, факт наблюдения за домом по улице Чехова. Описывалось, что периодически сменяющиеся два неизвестных человека, якобы ведут слежку за гражданкой, проживающей по вышеуказанному адресу. При проверке, одного из них удалось задержать и сопроводить в ближайшее отделение милиции, где он сейчас и находится.

Карпатов немедля подключился к работе, от результатов которой могло многое проясниться. После долгих и изнурительных допросов, удалось выйти на второго иностранного агента, который сознался, что оба работали на внешнюю разведку. В итоге, блестяще проведенная операция по ликвидации иностранной резидентуры, сослужила молодому чекисту почет и уважение. Вскоре и высокую награду вручили за успешное устранение законспирированного, вражеского центра ведущего подрывную деятельность в Омске еще со времен Директории тысяча девятьсот восемнадцатого года. Конечно же, в процессе всплыло имя некоего эксперта-реставратора, гражданина Швеции, Нильса Эдвардсона, три года работавшего в запасниках Эрмитажа. Выехавший из России совсем недавно, как оказалось, имел знакомство с Софьей Авериной. Такого рода информация, сильно озадачила Карпатова, если не сказать большего…

О провале Омской резидентуры Нильс Эдвардсон узнал на аудиенции, от Архиепископа «Ордена», уже будучи в Италии. Коллекционер никак не ожидал от Советских чекистов такой прыти и оказавшись в «цейтноте», долго не мог найти оправданий перед руководством Святого престола. Начатую было тайную операцию по подготовке к изъятию ценностей Тобольской епархии, решено было временно отложить; без надежно действующей резидентуры на территории иностранного государства не было уверенности в успешной реализации столь важного мероприятия. После явного провала, чекисты понятным образом насторожатся так, что хоть Северным морским путем подходи, хоть с юга подбирайся — все одно; любой риск имел шансы не оправдаться. А это не методы для столь серьезной организации, действующей почти открыто на территории Советской России и без того слабо насыщенной миссионерами.

Вина целиком падала на Эдвардсона и после посещения собрания «Ордена Иезуитов», его вполне конкретно предупредили, что в случае последующих неудач, придется «платить по счетам». Руководство «Ордена» не довольно и вынуждено приступить к подготовке его внедрения под новой легендой, что несомненно потребует времени, неимоверных усилий и затрат. Но чтобы не проводить сложную операцию дважды, необходимо будет присовокупить к вывозу ценностей и выявленные к тому времени Сибирские ордена. На слове «выявленные» Архиепископ сделал акцент так, что Эдвардсону от категоричности заявления стало не совсем уютно и он с нетерпением ждал своего нового внедрения, прекрасно осознавая, что в случае неудачи, возвращаться из страны Советов ему уже не захочется…

Еще в двадцатые годы главной задачей папства было добиться соглашения с большевиками, выторговав большие уступки католической церкви и утвердив католицизм восточного обряда. Папство пыталось представить крушение России как божественное наказание за нежелание вступить в союз с Римом. Однако, переговоры с наркомом по иностранным делам РСФСР Георгием Чичериным все же велись. Многие из деятелей иезуитов бывали в России и писались даже книги, в которых крайне положительно оценивался большевистский режим и делалась главная ставка на замаскированный католицизм, когда фактически все остается православным, вплоть до внешней юрисдикции, но Иерархи тайно принимают католицизм. Для этого в двадцать девятом году был создан Папский колледж «Руссикум», который призван был готовить священников католического восточного обряда. Миссионеры, окончившие это заведение должны были быть готовы даже заменить православных священников. Именно от этого учреждения и был направлен в Советскую Россию миссионер Нильс Эдвардсон под именем епископа католической церкви, Отто Свенсона. Попытки договориться с большевистской властью прервались еще в двадцать седьмом году в связи с выходом известной декларации о налаживании отношений Российской православной церкви с Советской властью. После этого руководство католической церкви резко сменило свою позицию. Уже в тридцатом году тогдашний папа Пий одиннадцатый издал послание, объявлявшее молитвенный крестовый поход «за Россию».

К тому времени Ватикан не играл самостоятельной политической роли. В Европе был установлен фашистский режим, с которым Святой престол в двадцать девятом году подписал конкордат о создании государства Ватикан.

Оказавшись весной тридцатого года вновь на территорию России, Отто Свенсон был вынужден прежде всего избавиться от Карпатова, используя имевшийся в его распоряжении компрометирующий материал. Конечно же он понимал, что своими поступками ставит под подозрение Софью, напрямую связанную с Карпатовым, о чем он знал лично. Но Отто Свенсон уже не поддерживал никакой связи с хорошо известной ему когда-то женщиной. Их знакомство было вызвано лишь профессиональными интересами в период его первой миссии в Россию. То, что было задумано Нильсом Эдвардсоном еще в двадцать седьмом году, Отто Свенсон без промедления осуществил, как только его нога вновь ступила на Русскую землю. Настроенного категорично шведа, ни в коем случае не устраивала любая возможность риска. Обосновавшись в Киеве Отто Свенсон сразу же отправил телеграмму Бельскому в которой предупреждал о скором приезде в Сибирь и желании встретиться. Ждать результатов от Бельского, пришлось долго; адресат попросту не отвечал. Отто волновался, и не мог понять странного молчания компаньона, поскольку знал, что Бельский был напрямую заинтересован в сделке. Однако, ехать без его подтверждения в Новосибирск пока не решался.

Ранним утром в двери квартиры на Малой Посадской, неожиданно позвонили. Без толики озабоченности, хозяйка пошла открыть, но на этот раз перед ней стоял далеко не Исай и даже не Игорь, а его сослуживцы, лица которых были бледны и не выражали никаких эмоций. С совершенным равнодушием ей было предложено одеться и следовать за ними. Проснувшись утром и не найдя матери, взволнованная Варвара долго плакала, и лишь участливая опека Цили позволила ей понемногу успокоиться. Озабоченный случившимся Исай, решил остаться и не покидать квартиру до той поры, пока хозяйка вновь не возвратится домой. Глубоко в сердце он знал, что из такого рода учреждений обратный путь может затянуться надолго.



Дорога до Сургута отняла и силы, и время. Почти неделя пути утомила Бельского как никогда; невольно вспомнился тот «Ледяной переход» под командованием Киселева, хотя ворошить память подробностями гибельного предприятия совсем не возникало желания. Оставив усталых лошадей на прокорм знакомому крестьянину, Степан заплатил большие деньги, упросив к тому же, пару дней и самим побыть на подворье. Первое дело с дороги уставшее тело отогреть, да хорошей баней душу побаловать. Местный рыбак из селькупов, согласился и до указанного места странных людей доставить:

— Куда собрались то, мужики? — все спрашивал любопытный житель. — Погода в тайге враз никудышная, болота не встали пока, гибель таят. Дух леса Мачиль лоз шибко недоволен будет. Чего дома не сидится? Ладно бы за рыбой, а для охоты зиму ждать принято; оно ведь на оленях проще, да и соболь уже блеск наберет, а ныне только шкурку портить. — Отбивался Степан от расспросов, как мог. Так и оставил их рыбак на одиноком берегу с изумлением и вопросом на лице.

«Петрову нору» отыскали быстро, не впервой уж обоим знакомыми тропами идти. Задержались лишь ненадолго у места стоянки «Пермяка». Нахлынули тягостные воспоминания былой суеты приготовления к походу, сгубившему весь конвой. Отчего-то, как ни странно, но Бельский симпатизировал той доблести и решимости Белых офицеров идти на верную гибель ради спасения не принадлежавшего им золота и ценностей. Сам он тогда служил новой, приходящей власти, в которой позже сильно разочаровался и не смог признать ее устремлений и чаяний: «Что гнало тогда офицеров вперед? Неужели только долг служения гибнущему Отечеству или Царю? Что толкало на подвиг? Война, страх, стремление выжить и уцелеть в суровых реалиях Гражданской войны?» — Ответа в душе так и не было…

Постояли и пошли дальше. А вопрос так и остался жить, ведь даже время оказалось не в силах разрешить его. Многое изменилось; теперь Он будет определять участь золота, которое пожирает людские души, не зная пощады. Сколько их еще уйдет в небытие, пока могущественный, желтый метал обретет место должное его статусу?

Вот подошли и к знакомой берлоге, благо на этот раз она оказалась без медведя; видимо хранило еще дух своего непримиримого владыки, отпугивая всех прочих претендентов могучим и настоянным запахом. Пришлось потрудиться, прежде чем отыскали мешки с золотыми червонцами. Отложив пару увесистых упаковок в сторону, Бельский велел Степану тщательно прикопать и замаскировать буреломом все остальное. Слитки брать не стал; с ними хлопотно, а вот монеты легче меняются, потому и решил ими ограничиться.

— Тяжело будет, однако, волочь их через тайгу, — заметил Бельский, устало присаживаясь в сторонке, — а тут еще тело покойного Петра откопать надо. Так что две ходки как минимум сделать придется. Морозы ударят довезем тело, сдадим бабе, как обещал; не гоже в самом деле, ему в тайге лежать.

От Степана пар валил, не до объяснений ему, а все же обстоятельства вынудили. Пришлось рассказать ту трагическую историю в подробностях, какую укрыл по слабости духа. А теперь уж что; не в болоте же останки земляка искать. Уже год как нет Петра, а перед супругой все же объясняться предстоит, ждет ведь, знает, что в Сургут уехали. У баб молва со скоростью звука распространяется, ничем ее не удержишь. Бельский тот вздохнул и все принял, а вот бабы народ не понятливый; им «Вынь да положи…» Ну да ладно, решил Степан, и с этим как-нибудь наладится.

К концу октября на Оби начался ледостав, однако, чтобы смело продвигаться на санях вдоль береговой линии потребовалось ждать еще почти две недели. И лишь к середине ноября смело пошли к долгожданному дому. Закупили запасы овса, соломы и провианта, чтобы, меняя лошадей, без особой нужды в привалах и отдыхе поскорее перекрыть бескрайние просторы Васюганья и до наступления сильных холодов, добраться хотя бы до Парабели. А там уж, как говорил Степан, «рукой подать».

Двигаясь правым берегом реки, наметили дойти до селькупского поселения Нижне — Лумпокольское и сделать привал с ночлегом, чтобы после изнурительного перехода, дать отдых лошадям. В районе примыкания старицы, Бельский предложил Степану пройти протокой, оставив в стороне основное русло реки, показавшееся ему не совсем промерзшим. А уже потом, минуя мелкие, поросшие лесом островки, переправиться на противоположный сторону реки, в ее самом узком и безопасном месте.

И надо же было такому случиться; Степан правил лошадь к открытому берегу, когда Бельский, решив размять затекшие от долгой лежки ноги, быстро соскочил с повозки и придерживаясь кустарника, двинулся напрямик. Услышав неожиданный крик, Степан скосил взгляд вправо и ужаснулся; в проломившемся льду, барахтаясь в ледяной воде, тонул его напарник. Под рукой оказалась лишь веревка для перевязи сена. Схватив ее, Степан ринулся к мокрому, расползавшемуся во все стороны, мутному пятну надледной воды. Тревога охватила сердце. Степану пришлось напрячься, прежде чем мокрого, замерзающего Бельского, едва удерживающего обледеневший конец веревки, удалось вытащить из прорвы образовавшейся полыньи. Положив его в сани и привалив соломой, Степан изо всех сил погнал коня к видневшимся вдали юртам. Поселение селькупов, к счастью, оказалось не так далеко. В поселке имелся медпункт, где Бельского, почти потерявшего сознание, принялись возвращать к жизни. Благо местные жители это умели делать хорошо. Однако, напарник застудил легкие и сильно заболел. Пробыв в поселке два дня, Степан уехал один, оставив Бельскому деньги на обратную дорогу и лечение.

Там, в поселении охотников и оленеводов, где когда-то делал вынужденную остановку замерзающий от холода конвой, довелось ему пережить свое второе рождение. Тяжелое воспаление легких никак не поддавалось лечению и лишь привезенный откуда-то из глубинки шаман, сумел вынудить злых духов Кызы покинуть измученное тело человека и жизнь не оставила его. Лишь весной, когда наладилось водное сообщение с Томском, Бельскому удалось добраться до Новоселово. Степан откровенно был рад, что тот возвратился живым и здоровым.

В ожидании весеннего судоходства, Бельскому ничего не оставалось, как смирившись с участью почти что заточения, изучать быт и повадки местных жителей, а под злое завывание февральских, долгих метелей, слушать рассказы и легенды народов Севера. А однажды, когда речь с оленеводами зашла о событиях Гражданской войны в крае, ему показали могилы расстрелянных белых офицеров конвоя, которых он помнил и хорошо знал. Все они после сильных обморожений, находились на излечении в их небольшом медицинском учреждении. Слабые и больные, они были безжалостно расстреляны Красным отрядом братьев Захаровых. Знакомый с тем жутким временем и переживший ужасы войны, Бельский задумывался: «А тому ли будущему он служит, если устремления и действия новой власти вовсе не соответствуют его убеждениям?» Старое уходило, оставляя за спиной хаос и разруху, а новые управители, используя появившуюся в руках власть, перегибали настолько, что терялось всякое человеческое обличие. От того должно и отворотила его суровая судьба от принятия большевистских идеалов. Он и сейчас ничуть не сомневался в своем выборе.

Вернувшись в дом Степана, ставший уже почти родным, Бельский прежде всего отправился вместе с хозяином к вдове Петра. С порога, искоса поглядывая на терзавшего душу земляка, она все же приняла гостей как положено. И уже за столом, после первой чарки за упокой души своего бывшего мужа, женщина вспомнила и вручила Бельскому давно присланную из Киева телеграмму, где требовалось срочно сообщить по обратному адресу о необходимой встрече в Новосибирске. Возвращаясь, пришлось заехать в телеграфное отделение почтамта в Колпашево, чтобы дать ответ и после уж направились к Степану. Прибыли за полночь, и чтобы не побудить хозяйку, по привычке расположились в бане.

— С утра, Степан, долго не спи; лошадь запрягай, соберем все наши «пожитки» до одной кучи. Не спокойно мне, когда они под разными кочками хоронятся. На «Черное озеро» все свезем, там место надежное, временем проверенное. Мне вечером к отъезду готовиться надо, встреча в Новосибирске важная. Затянул я с болезнью, боюсь в немилости оказаться. Так уж и быть, Степан, за то, что жизнь мою отстоял, помог и принял как полагается, оставлю тебе зачатый мешок с монетами; сам ими и распоряжайся. От меня не убудет, но про остальное забудь и о существовании «Петровой норы» тоже. Не твоего, как говорится, ума…

Не ожидавший такой милости из рук покровителя, Степан стал божиться в верности аж почитай до самого отхода ко сну: «А как же, коли столько золота зараз в хозяйство привалило. Какая там „Петрова нора“; век бы ее не видеть!.. Тут бы утро на радостях не проспать», — все то думал рачительный хозяин, укладываясь.

С делами на «Черном озере» управились уже к обеденному времени. Бельский, прихватив с собой карту и дневник Киселева, попросил Степана довезти его до вдовы Петра и прощаясь с ним на неустановленное время, велел ждать в любой момент; словом — «быть на чеку». Переночевав, ранним утром отправился пароходом до Новосибирска для тайной встречи с теперешним Отто Свенсоном. Адресок у него был, а об остальном, считал Бельский, уютно расположившись на палубе, время позаботится. Однако, размышляя в дороге и опасаясь, что тайна известная двоим — уже не тайна, стоило подумать и о судьбе Степана. Хотя он, несомненно, верил в преданность старого приятеля и было жаль мужика, спасшего ему жизнь, но в крайнем случае, он готов был пожертвовать и им…

Решив пока что не показывать карту тайника новоявленному шведу, Бельский тем самым гарантировал себе в известной степени некую безопасность, на случай если что-то пойдет не так в их обоюдных договоренностях: «Зачем карта, если есть он; иной логики бывший поручик не придерживался…»

Не прошло и четырех суток, как Нильс Эдвардсон под именем Отто Свенсона, после долгой паузы, вновь ступил на Сибирскую землю. Встретившись, компаньоны решили продолжить беседу в известном им обоим месте, где ждал коньяк и необходимое уединения. Обсудив насущные проблемы и ознакомившись с подлинностью привезенных банковских документов, Бельский вполне удовлетворился перечисленной на его счет в «Банке Италия», значительной суммы денежных средств, за оказываемую им услугу в деле, которое и предстояло оговорить в своем окончательном варианте. Вечером, после согласования места прибытия в Сургут иностранного судна, оставшись в своей маленькой квартирке на Ельцовке, в целях безопасности, бывший поручик сжег за ненужностью карту тайника и дневники Киселева.