Потерянные. Глава седьмая

начало: http://proza.ru/2023/01/25/1337


     Встала рано. Прибрала постель и села в ожидании приговора. Кажется, ей даже что-то снилось. Или нет… Она силилась вспомнить, но так и не вспомнила.
Она слышала оживление в доме. Хозяева тихонько переговаривались, доносился шум льющейся воды, позвякивание посуды… Дом жил…
В дверь легонько постучали. Нина Ивановна поднялась, приоткрыла её и увидела Илью.

- Доброе утро, Нина Ивановна! Я не рано? Да вы уж на изготовке! И не выходите… – покачал он головой, – Давайте-ка умываться и за стол. Лялька там что-то грандиозное затеяла. Наверное, яичницу жарит, - рассмеялся Илья.

* * * * *
     Мельком глянула в зеркало. Лучше бы не глядела. Несмотря на то, что выспалась и чувствовала себя довольно бодро, да и голова была, кажется, на «месте», из зеркала на неё смотрело другое, измождённое, будто перекошенное страданиями, лицо. Оно казалось каким-то чужим, со стороны, будто лицо актрисы, играющей возрастную роль в какой-то житейской драме. Впрочем, оно давно уже было таким, наверное, в последние дни её просто не заботило, как она выглядит. Она умылась, привела себя в порядок. Ну вот, так-то получше будет.

Лялечка – хрупкая пёстрая фигурка в шёлковом халатике, хлопотала на кухне, нарезая хлеб для бутербродов. Она что-то напевала, когда Нина Ивановна появилась в дверном проёме. Лялечка сразу же вспыхнула как-то светло и искренне, и заторопилась, будто от этой суеты зависело, сядет ли Нина Ивановна сейчас за стол или исчезнет.

- Садитесь, Нина Ивановна… вот сюда, где подушечка.

Нина Ивановна присела, боясь поднять глаза, будто виновата в чём-то. Конечно, виновата. Виновата в том, что пусть и не по своей вине, а благодаря милосердию добрых людей ворвалась со своими проблемами в этот гостеприимный дом, потеснив хозяев, прибавив им хлопот и поменяв их планы, их жизнь…на сегодня, а может, быть и на «завтра».  Но имеет ли она право на доброту этих людей, может ли принять её? Этот вопрос постоянно вертелся в голове и противоречия раздирали на «да» и «нет», оставляя его без ответа.
Ох, как ей было неловко, как стеснённо в этом чужом доме, и всё же не так, как ощущала себя в доме Игоря Васильевича. Здесь не было того гнетущего напряжения, той давящей тоски, что царили в последние дни, когда она наконец решилась покинуть свою дочь. Огромная светлая квартира с шикарным ремонтом, вычурной мебелью и дорогой бытовой техникой была для неё не просто чужой, она там задыхалась, глохла, слепла, сходила с ума от всего этого искусственного благополучия, иллюзорного комфорта, от этого неживого общения живых людей, потерявшихся в материальном мире. Здесь же, эти чужие люди казались какими-то родными, уютно-домашними, хоть и не знала она о них ничего толком.

- Нина Ивановна, кушайте, пожалуйста! Не стесняйтесь. – Лялечка подвинула к ней тарелочку с бутербродами. – Вот колбаска, сыр. Берите.
Нина Ивановна кивала, благодарила, но кусок в горло не лез. Какой-то стыд навалился, удерживая и давя в ней такое естественное чувство, как чувство голода.

- У меня сегодня ночное дежурство, - сказал Илья, ни к кому не обращаясь. Просто сказал, оповестив, как бы, между прочим, но Нина Ивановна поняла, что слова были сказаны для неё.
- Утром буду. Так, что вы тут без меня поскучайте. Надеюсь, Лялька, ты не обидишь нашу гостью? – он на неё посмотрел нарочито сердито, а Лялечка как-то встрепенулась вся, глаза её округлились возмущенно, губы задрожали, будто собралась вот-вот заплакать, но увидев, что Илья еле сдерживается от смеха, буркнула: «Вот, дурачок, какой!»

- Ладно, ладно. Пошутил я. С чего бы вам скучать-то, девчонки всегда найдут о чём поговорить. Можете обо мне. Но, чур, только хорошее!

Лялечка прыснула в кулачок. Нина Ивановна улыбнулась. Дети они ещё. – подумала она, - Хорошие дети.

После завтрака Илья куда-то ушёл. Лялечка тоже засобиралась.
- Нина Ивановна, мне надо отлучиться на пару часиков. Вы смотрите телевизор, отдыхайте, в общем будьте, как дома.
Она включила телевизор, вручила ей пульт и убежала.

* * * * *
     Нина Ивановна осталась одна. Сейчас есть возможность уйти. Кто знает, может быть они специально оставили её одну, предоставив ей право выбора? А что, если они хотят, чтобы она ушла? А всё остальное, «не скучайте», «телевизор»…просто так, для отвода глаз, дань вежливости… Как ей быть? Уйти куда-то? Понятно, на тот вокзал она не вернётся… Но есть другой, в другом конце города. Автовокзал. Вот только на ночь его закрывают. А ночью? Она может поискать подъезд какой-нибудь, где нет домофонов и остаться там на ночь, прикорнув в углу. У магазинов она видела картонные коробки, их можно подстелить, чтобы не на бетоне... Жильцы бы не выгнали… Но ведь она не пьяница, не бродяга… Она просто осталась без дома. Не она первая, не она последняя. Хотя, кому есть до этого дело… И разве на лбу написано, как она страдает? Люди должны жить в своих домах, квартирах, а не ночевать в подъездах. Вот Илья с Лялечкой понимают. Понимают потому, что сами страдали. А Ирочка? Игорь Васильевич… Васенька… Нет, такие не поймут. Разные слишком.
Телевизор что-то бормотал про погоду… Кажется, заморозки грядут. А скоро снег первый ляжет и потом… Она придвинула события последних месяцев, к тому самому дню, когда почувствовала себя лишней в доме зятя.

* * * * *
    Поначалу вроде бы шло всё неплохо. Нине Ивановне оказывали уважение, давая понять, что она член семьи. Пусть не главный, но всё же. Они вместе с Ирочкой готовили завтраки по утрам. Болтали о всяком, находили темы для разговоров и даже напевали порой. Бывало Нина Ивановна никак не могла совладать с мудрёной, кухонной или ещё какой бытовой техникой и над ней по-доброму подшучивали, да и она не обижалась. Ну, а что здесь такого, если и правда никак не удаётся ей запомнить на какую кнопку жать, если их с десяток на приборе?

Собирались всей семьёй за большим столом в гостиной. Даже Васенька мог перекинуться парой-тройкой фраз со своей бабушкой. А Игорь Васильевич каждое утро справлялся о её самочувствии и о том, хорошо ли она спала сегодня, нахваливал её пироги, подавал руку и подкладывал еду в тарелку. И так каждый день. Иногда её приглашали за стол, в то время, когда у них бывали гости. Но это бывало только тогда, когда к ним приходили люди рангом пониже. Если к ним приходили высокие гости – директора фирм, банкиры, владельцы и совладельцы и ещё бог знает кто, то Игорь Васильевич извинялся, говоря при этом, что щадит Нины Ивановны уши, поскольку этих бизнесменов хлебом не корми, а дай крепкое словцо вставить, ибо бизнес – дело нервное и порою даже неблагодарное, так как всегда балансируешь на грани, подталкивающей к разорению.

     Иногда в гости приглашались родители зятя – Василий Наумович и Дина Борисовна. Маленький и круглый с большими залысинами и обильными конопушками на розовой голове, Василий Наумович производил впечатление добряка или хотел таковым казаться. Он без конца шутил, смеялся над своими же остротами, отпущенными порой невпопад, за что Дина Борисовна постоянно одёргивала его, и он как-то обмякал стыдливо, но через минуту забывал и вновь сыпал, и сыпал шутками. Нине Ивановне он обрадовался. Долго жал ей руку и панибратски хлопал по плечу, как старого знакомого. Он рассыпался в комплиментах, хвалил Ирочку, говоря, что Игорьку очень повезло с супругой.

      Дина Борисовна была полной противоположностью своему мужу. Высокая, сухопарая, с правильными, несколько хищными чертами лица, была, несмотря на возраст, всё ещё красива, если бы не брезгливо поджатые губы и надменно поднятая бровь, которые делали её отталкивающей. При появлении родителей Игоря, Ирочка преображалась. Она заискивала, суетилась, сюсюкала, стараясь угодить капризной свекрови, а Нина Ивановна «уходила» на второй план, будто её и не было вовсе. Она не ревновала, нет, ей было просто больно видеть это «преображение», эту фальшь, раболепство. Дина Борисовна же всем своим видом давала понять, что терпит свою невестку исключительно из-за выбора сына и восторгов мужа в отношении Ирочки не разделяла. Она по-хозяйски ходила по этой огромной квартире и всё осматривала, вынюхивала, раздувая острые ноздри, как гончая, вынюхивающая раненую дичь, подстреленную охотником. Нина Ивановна холодела и вспоминала, везде ли она вытерла пыль, не оставила ли она такого, чего не должно быть на виду, поскольку любой её промах будет не в пользу дочери. В общении с Ниной Ивановной она была немногословна, но корректна. Близких тем между ними не было и разговора особо не получалось. Такие визиты становились тяжёлым моральным испытанием для Нины Ивановны. А Ирочка всё порхала из комнаты в комнату, щебетала, угодливо заглядывая в глаза свекрови, хвасталась своими обновками и дарила ей какую-нибудь ювелирную безделушку или шарфик от кутюр.
Иногда Дина Борисовна уводила сына от «глаз», и они уединялись в его рабочем кабинете, после чего он выходил оттуда красный и раздражённый, а лицо его матери светилось каким-то мстительно-злобным удовлетворением. Нине Ивановне в такие минуты было не по себе. И она всякий раз представляла, как Дина Борисовна, находясь на своём рабочем месте, с насупленными бровями, и сжав добела тонкие губы, куёт, режет, пилит чьи-то будущие зубы и челюсти, и думала о том, как же повезло пациентам, что Дина Борисовна выбрала профессию зубного техника, а не зубного врача, «шлифуя» живые зубы.

* * * * *
     Хлопнула дверь. Илья вернулся. Вид у него был озабоченный, серьёзный. Он кивнул ей и молча прошёл на кухню. Нина Ивановна заволновалась. Она снова пожалела, что так и не решилась оставить этот дом. Ей давали такую возможность, ждали от неё действий, а она не воспользовалась.
Заглянул Илья. Он стоял, прислонившись к косяку и смотрел на неё приветливо, но всё же было что-то в его лице такое, что заставило её встревожиться.

- Нина Ивановна, чайку? Отказ не принимается.

Нина Ивановна послушно направилась за ним.
- Садитесь, Нина Ивановна, поговорить надо. – он мялся, прятал глаза, и голос его, как показалось Нине Ивановне, звучал неуверенно.

Сердце у неё затрепетало и кровь прилила к голове. Что-то случилось верно... Господи, неужто с Ирочкой или Васенькой? Может, с Игорем Васильевичем?
Скованная страхом, она замерла в немом ожидании.

- В общем так, Нина Ивановна. Никто вас не ищет. Узнавал я. Нет на вас ориентировки.

Она попыталась держать себя в руках, но не смогла, и слёзы сами полились из её глаз. Она опустила голову, пытаясь скрыть эти слёзы, но они вылились в глухое рыдание. Что-то вновь противоречивое овладело ею. И не хотела, не могла она туда вернуться, и в то же время, слова Ильи прозвучали, как жестокий приговор. Не ищут. Не нужна. Родным людям не нужна. Было стыдно за себя, не хотелось, чтобы её жалели, но она никак не могла остановиться в своём горе, и всё плакала, и плакала.

- Простите, Нина Ивановна, но я должен был вам сказать эту правду. Ничего, всё образуется. – он налил чай и придвинул к ней чашку.

Ничего не образуется! Потому, что нет ничего. Из «ничего» не получится «что-то». «Ничего» - ноль и она, Нина Ивановна – ноль. Для родных - ноль.

Никто не слышал, как пришла Лялечка. Она радостно влетела было в кухню, но остановилась изумлённая, увидев, как плачет их гостья. В глазах немой вопрос. Илья кивнул в сторону двери, и они вышли. О чём-то говорили тихонько, затем послышался смех. Кажется, Лялечкин…и Ильи, тоже.
Надо идти. Не может она здесь оставаться. Нина Ивановна решительно поднялась и в дверях столкнулась с Ильёй.

- Вы должны остаться у нас, Нина Ивановна. Будет своя комната. Квартира у нас большая, всем места хватит. А тарелка супа для вас всегда найдётся, если не подгорит, конечно, - и, обернувшись к Лялечке, что стояла за его спиной, весело подмигнул.

Нина Ивановна молчала, раздавленная явившимся для неё откровением, не в силах ни возразить, ни отказаться.

- Но сначала надо вас приодеть немного, хоть на первое время. Я так понимаю, что это все ваши вещи? – он кивнул на узелок, сжатый в её руках.

- Там смена белья, - Нина Ивановна покраснела.

- Ничего. От тётки вещи остались. Да ещё какие! Царские! Целый чемоданище! Должны подойти. А если, не подойдут, то Лялька подгонит по размеру. Тащи, Лялька, шубу для начала!

* * * * *
     Шуба была шикарной и почти неношеной. Тёмно-коричневый шёлковый мех норки струился в пол, переливаясь золотыми искорками. Элегантный, прямой покрой с воротником-стоечкой, застёгивающийся на большую янтарную пуговицу… Нина Ивановна охнула. Казалось, что обладательница такого богатства должна быть молодой, яркой, успешной женщиной, но никак не Нина Ивановна, на которой эта роскошь будет смотреться, как на корове седло. Пусть и красивое «седло», но не по ней оно. У Ирочки есть такие, - промелькнуло у неё в голове.

- Примерьте, Нина Ивановна, ну давайте же, - Лялечка настаивала нетерпеливо, протягивая ей это королевское чудо, а в глазах недоумение: «Почему не берёт?! От души ведь! Да и шуба красивая…»
Нина Ивановна, никогда прежде не носившая таких дорогих вещей, оробела и никак не могла насмелиться.

- Что вы, это дорогая вещь! Я не умею носить такое… Не надо, я – так… - она отказывалась, но как-то неловко, боясь обидеть этих замечательных людей и одновременно боясь этой шубы, которая сделает её похожей на Ирочку, такой же бесчувственной и надменной.

- Мы сейчас выйдем, Нина Ивановна, а вы сами примерите. Если не понравится, мы что-нибудь другое придумаем – неожиданно предложил Илья. Лялечка положила шубу на диван, и Нина Ивановна осталась одна.

Вот же, барыня какая, - подумала Нина Ивановна, - Приютили, накормили… Чуть ли не пляшут перед ней, чтоб шубу померила. Да какую шубу!
Она ещё немного посомневалась и, махнув рукой, мол, будь, что будет и с примерки этой ничего не изменится в её жизни, подняла её. Взяла, как драгоценность, как тонкую хрустальную рюмку, осторожно, боясь повредить, помять этот чудный мех.

Лялечка заглянула в комнату и ойкнула.

- Какая же вы красавица, Нина Ивановна, - произнесла она восхищённо. – Правда-правда, вам очень идёт. Илья, иди сюда скорее!

Они подвели её к зеркалу, и Нина Ивановна остолбенела. Нет, шуба ей действительно была к лицу и сидела, как влитая. Она ужаснулась переменам. До и после. На неё смотрела элегантная женщина и трудно в ней было узнать ту, измождённую старуху, которую они ещё совсем недавно подобрали на вокзале. Она будто выросла, выпрямилась и выглядела так, будто всю жизнь носила такие роскошные шубы.

В ход пошли вещи из чемодана. Добротные костюмы, блузки, платья, некоторые даже с этикетками, не успевшие познать тело хозяина...
А когда Нина Ивановна примерила красный халат с вышитыми золотыми драконами, Илья сказал, чтоб она не снимала его, поскольку она похожа теперь на китайскую императрицу.

Они в каком-то азарте перемеряли все эти вещи, шутили, смеялись и Нине Ивановне передалась эта весёлость, эта игра, а с ней вернулись спокойствие и безмятежность…

  Ей вдруг нестерпимо захотелось жить, быть нужной, полезной, начать с чистого листа, стряхнув «написанное» за последние месяцы.
Нина Ивановна вновь почувствовала опору под ногами, будто шла она ещё недавно по зыбкой земле, шла крадучись, боясь увязнуть, и увязала, но всё равно шла, и шла, и вышла, наконец, на твёрдую почву. Вот только надолго ли? Не станет ли она обузой этим новым в её жизни людям, как стала обузой для единственно родного человека. Плохо быть одному. Нельзя быть одному! Как в поговорке «один в поле не воин». Пусть не «воин», но кто-то должен быть рядом, близкий, чтобы чувствовать его защиту, слышать доброе и напутственное слово, согретое теплом родной души.


продолжение: http://proza.ru/2023/02/10/1924