Наследие Белого конвоя Глава 28

ПОВОРОТ СУДЬБЫ

Игоря приговорили военным трибуналом к десяти годам тюремного заключения, еще в тридцатом. Он обвинялся в передаче сверх секретной информации свидетелю, проходившему по делу связанному с сокрытием Царского золота и причинением тем самым значимого ущерба молодой и развивающейся стране. В то далекое прошлое, версия «Анонимщика» была отработана из рук вон плохо. На удивление внимательные, оперативные работники с Лубянки, в столь редком случае, ограничились лишь арестом основных виновных и не более того. Тщательная проверка шведа, Нильса Эдвардсона, имевшего тогда чисто рабочие контакты с Софьей Авериной, ничем себя не оправдала, так как он имел на этот случай как, в прочем, и полагается профессионалу такого ранга, надежное алиби. Умелый разведчик всегда тщательно заботился о своем прикрытии, поэтому выезжая на встречу с резидентом, подозрений в особом отделе контрразведки не вызвал. Позже он и вовсе прекратил по каким-то причинам появляться в Эрмитаже. Некие сомнения в искренности Нильса все же возникали у Софьи после ареста. До этого, музейный эксперт всегда был желанным гостем в ее доме. Никому и в голову не приходило, что он вернулся в Швецию. Исая и домработницу, скоро оставили в покое, за неимением против них каких-либо улик. Дело было закрыто, но для Игоря и Софьи их свидание тогда оказалось последним. О том, что Карпатов был награжден, а потом осужден, она узнала гораздо позже, возвратившись спустя пять лет в изменившийся Ленинград из, калечащих души, тюремных лагерей.

Софья с трепетом и слезами заключила в объятия свою уже выросшую дочь, красивую девушку о которой не переставала думать все это трудное время. Для Варвары, мать всегда была живительным родником, источающим жизненную силу. И все долгие пять лет мучительного одиночества она тепло вспоминала ее и дня не могла прожить без мыслей о матери. Добрая и внимательная Циля подарила Варваре ту сердечную теплоту, которой не смогла, не успела поделиться Софья; ей не позволили украсить своим участием трудное детство дочери. Старый Исай был еще жив, но сильно болен. Старательная родственница заботилась и о нем, пытаясь при том понять: «Где Исай перешел дорогу судьбе не в том месте, чтобы она так с ним обошлась на старости лет, лишив способности передвигаться ногами?» Радуясь сердцем, она днями напролет говорила, как счастлива вновь встретиться с Софьей. Ей так не хватало ее лучистых, добрых глаз, потому что глазки, страдающей без матери, Варвары наполнились слезами и поблекли в первый же день ее отсутствия. Все долгие годы ожиданий, они были рядом, не позволяя развиться в душе осознанию неисправимой беды. На ее памяти не случалось такого большого семейного праздника, какой вошел в дом с приездом Софьи. И даже Исай, просил не оставлять его в одиночестве и пересадить за общий семейный стол, где жизнь крадучись возвращалась в дом, а с нею и счастье в исстрадавшиеся, иссушенные бесконечным ожиданием, любящие сердца…

Под видом иностранца, разыскивающего своих родственников, якобы живших в Петербурге, в предвоенное время, сэру Коллинсу легко дали справку о местожительстве некой Софьи Авериной, со слов приходившейся ему кузиной. Опасения относительно наблюдения за квартирой Софьи у Крупинина, конечно, были, но внимательно проследив ее путь до работы и обратно, ничего подозрительного в глаза не бросалось. Поэтому очередным вечером, когда Софья, возвращалась домой по набережной Невы и, пройдя мимо Петропавловской крепости, подошла к Зоологическому саду, Олег осмелился неожиданно представиться. Одетый просто и не броско, он ничуть не выделялся среди обычных горожан, ведь Английским подданным он являлся лишь по документам. Во всяком случае, он предпочитал не привлекать к себе постороннего внимания, свойственного иностранцам. Осознавая ответственность человека, находящегося в стране на нелегальном положении, это являлось для него немаловажным фактором.

— Если позволите, госпожа Аверина, мне необходимо с вами поговорить, — неожиданно и категорично обратившись к незнакомой женщине, Крупинин ничуть не смутился.

Немного удивленная Софья внимательно посмотрела на незнакомца, не пользующегося при обращении к даме, словом товарищ, что показалось ей странным и неосторожным с его стороны.

— Я Вас не знаю, что Вам нужно? — отстранилась Софья, готовая в любую минуту уйти от всякого повода для знакомства.

— Я от Николая Киселева, должно быть вашего мужа, как я понимаю, — коротко и без долгих объяснений, совсем неожиданно для растерявшейся женщины, сообщил Олег, не успев даже представиться.

Глаза Софьи расширились, от охватившего ее волнения, она впилась взглядом в незнакомца, готовая услышать от него хоть что-нибудь о Николае.

— Боже, он жив!? Ну что же Вы молчите? Где он? Что Вы о нем знаете? — выпалила она почти мгновенно, не обращая внимания на положенную в таких случаях, сдержанность.

— Успокойтесь пожалуйста, Софья, я готов рассказать Вам все по порядку, но будет лучше если мы присядем где-нибудь здесь в парке. Думаю, для Вас это важно. Меня зовут Олег Крупинин, я друг Вашего мужа, так случилось, когда-то давно, война свела нас вместе и вот…

В продолжении подробного повествования истории о единственной и последней встрече Олега с полковником Киселевым в мрачных застенках японской, портовой тюрьмы, взволнованная Софья не отрывала пристального взгляда от рассказчика. А когда Крупинин заговорил о чести офицера, она, всхлипнув отвернулась и еще некоторое время отрешенно смотрела в сторону. Олег не смел тревожить ее молчания…

— Спасибо, Олег, я очень признательна Вам, за рассказ о Николае, но я хотела бы не отпускать Вас так быстро, если это будет удобно. Мне необходимо слышать о нем еще и еще. Вы не будете возражать, если я познакомлю Вас с его дочерью? Ее действительно зовут Варвара, — Софья странно посмотрела на Олега, — но мне трудно понять; откуда Николай знал ее имя еще до рождения? — и отвернувшись, она тихо заплакала.

— Конечно же, я буду только рад этому знакомству, тем более что я не сказал самого главного. У меня для Вас и Варвары есть очень важное послание от ее отца. Собственно, ради этого я здесь.

— Тогда давайте продолжим наш разговор у меня дома, — уверенно предложила Софья.

Почти долгую ночь не умолкала беседа с приятным человеком, принесшим в семью страшную, пугающую весть о гибели Николая. Однако своим внезапным проявлением, она все же скрасила неодолимую тоску неизвестности. Софья, однако, сильно обеспокоилась, опасаясь за судьбу Олега, узнав о его трагическом прошлом и нелегальном положении иностранца, в котором он оказался сейчас, но не смотря на большой риск разыскал их. Он тронул давно не звучавшие струны ее души, и она отозвалась, пока непонятным ей звоном. Но там, в глубинах истомленного ожиданием сердца, она увидела искру уважительного доверия человеку, которое потеряла, искала уже много лет, но не находила. Софья была полна симпатий к благородному офицеру, донесшему до нее самое сокровенное; память о любимом, с честью жертвуя при этом своей безопасностью. Их объединяло много общего, о чем ранее она не могла даже догадываться; перенеся страдания лагерей, и тюрем, какие не были чужды и Олегу, судьба свела их вместе, для откровения и диалога.

Когда же Крупинин рассказал Варваре о послании ее отца, Софья вновь разволновалась; ее пугала тайна с которой было связанно будущее ее дочери. Неведомые шаманы и далекая Сибирь, о суровости которой она знала не понаслышке, ввели ее в глубокую задумчивость. Лишь радостная Варвара, услышавшая весточку о своем отце и даже получившая от него в наследство целое состояние сокровищ, сияла сапфирами глаз, будучи благодарной заботе отца о ее будущем.

Конечно же ни о каком предложении немедленно браться за поиски таинственного наследия, речь не шла. Для принятия такого решения необходимо было все хорошо обдумать. На данный момент Софью больше беспокоила судьба человека, принесшего в дом весть о Николае и ей хотелось участливо помочь ему уладить проблемы с документами, но как это сделать она не знала. Рассказав все как есть, Олег рвался поскорее уехать в Новосибирск, чтобы наконец-то встретиться с женой и сыном, которых не видел более тринадцати лет, и Софья прекрасно понимала его неуемное желание. Однако не рекомендовала ему путешествовать по стране, не имея на руках правильных документов. Он очень рисковал в Новосибирске, давая обнаружить себя при появлении перед родными. Софья даже предложила пожить ему какое-то время в квартире Исая, который непременно что-нибудь придумает или посоветует.

На следующий день, внимательно выслушав Олега, у старого еврея родилась идея и он решил поделиться своими соображениями с Софьей:

«Пусть их украдет какой-нибудь вор, на каком-нибудь вокзале и дел-то всего!.. Вам обязательно выдадут другие!», — мудро высказался Исай.

Хотя в этом его спонтанном решении и присутствовала логика, но обязательных проверок в милиции в таком случае не избежать и Олегу слабо верилось в то, что выдуманная им наскоро автобиография не вызовет сомнений у чиновников. Однако Исай, красочно излагая присутствующим о разношерстной публике теперешних, голодных вокзалов, способной помочь Олегу потерять документы, натолкнул Софью на мысль; отправиться вместе с Олегом на ее Родину. Она давно собиралась это сделать, чтобы позаботиться о брошенном ею родительском доме, побывать на могиле матери и приглядеть за всем, что ей было дорого. А если версию Исая рассматривать, как способ приобретения новых документов для Олега, то в Тобольской глубинке это делается куда быстрее, чем в Ленинграде, да и повод будет; как-никак в пути следования обокрали. В ином случае, Олегу можно будет пожить какое-то время в ее доме, подвергая себя все же меньшему риску. И потом, само время подскажет им выход, размышляла Софья.

Стоило подумать о новой, правдивой биографии для Олега и позаботиться о Варваре, но с этим, как считала Софья, прекрасно справится Циля, тем более что летние каникулы в самом разгаре и дочери есть чем заняться. Поэтому, прежде чем отправляться в опасное путешествие по Сибири, иметь при себе документы было просто крайне необходимо. Риск в данном случае — плохой советчик, рассудила она, убеждая Олега, в несомненной правильности выбранного ими решения. Отсутствие документов могло вызвать массу вопросов у любого представителя власти, с которым всегда можно столкнуться в дороге. После некоторых препирательств, Олег не устоял и согласился на потерю своего уже просроченного иностранного паспорта, который достался ему почти ценой жизни. Софья призналась, что за все эти тринадцать лет, которые Олег провел на чужбине, она ни разу не смогла побывать в своем родном Тобольске. И не уверена, что родительский дом сохранился даже в том, прежнем, удручающем состоянии, в каком она его покинула, оставшись одна. Возможно его и вовсе уже нет или в нем кто-либо поселился и хоть как-то содержал, и заботился все эти долгие годы. Хорошо если так. И все же она надеялась, что родной город окажет им приют, даже в случае, если от ее дома не осталось и следа.



Поезд подъезжал к пригородам Тюмени. За окном мелькали таежные просторы, то и дело сменявшиеся зеркальной гладью озер и бурлящими потоками мелких речек, петляющих среди обильной зелени летних трав. Любая дорога сближает. Софья, чувствовала себя в обществе Олега свободно и легко. Они подолгу оставались наедине и без смущения говорили на самые разные темы, узнавая друг о друге все больше интересного и притягательного. Олег, по просьбе Софьи, воротившись к воспоминаниям прошлого, много рассказывал ей о Монголии и Китае, о суровых нравах Тибетских монахов, их аскетической жизни среди священных долин могущественных Гималаев. О горе Кайлас, которую видел лишь издали, но забыть об этом уже невозможно… Он с интересом и одержимо говорил о всадниках, повозках, и караванах верблюдов, пересекавших скованные льдами ручьи, что казалось сам переносился в пространства, всецело захватившие когда-то его дух. Над ним вдруг вновь возвышались горы, горбясь складками безжизненных вершин, освещенные кроваво-красным закатом. Там, в живописных и голых ущельях порой слышался унылый собачий вой и звуки; Ом!.. Ом!.. камертонным стоном повисали в воздухе под монотонные удары шаманского бубна. О горах Монголии сложено много живых легенд, древних, как и они сами, и вновь проживая время долгого общения с ними, Олег увлеченно делился пережитыми воспоминаниями.

— Позже, будучи уже знакомым с монахами, я приобщился к Буддизму, принял учение и исповедовал его, — откровенно признавался Олег, предаваясь памяти ушедшего времени, — мне предлагали даже обет безбрачия, — улыбался он, глядя в удивленные, широко раскрытые глаза необычайно красивой женщины, — отказ от жизненных благ, роскоши, все в соответствии с учениями «Желтой веры».

Софья слушала Олега затаив дыхание, ей никогда не было так интересно; ее все сильнее волновали необычные истории о малоизвестной стране, раскинувшейся на просторах безлюдных степей и пустынь.

— А вы знаете, — продолжал Олег, — Монголию часто пытались покорить Китайцы и подчинить себе отдельные ее земли. В целях противодействия было решено объединить все монгольские народы, не забывшие еще древние верования и обычаи своих предков, в одно Азиатское государство, под эгидой Китая — страны древней культуры. Предполагалось, что это могучее государство должно будет оградить от чужеродных посягательств свои Божественные законы бытия, философию и политику. Ведь обезумевший, развращенный мир то и дело посягал на Духовные корни человека, тормозил его нравственное развитие. Тогда Азиатское государство решительно могло бы воспрепятствовать этому, проповедуя постоянный мир. Эти идеи даже во время войны пользовались большой популярностью у многих народностей Монголии. Ведь в этой великой стране, с множеством чудес и загадок, живет главный хранитель всего неведомого и таинственного — Живой Будда, он земное воплощение вечно живого Будды, представитель непрерывной мистически продлеваемой линии духовных императоров. — В беседах пролетело время, и они незаметно прибыли на свою станцию.

Сойдя на перрон знакомого вокзала, Софье даже показалось, что за эти годы в его внутренней обстановке и прилегавших к нему строениях, ничего не поменялось. Все там же, в фонтане лежала каменная олениха и все это время ее охранял олень, гордо выставив к небу ветвистые, красивые рога. Лишь сам сквер утопал в зелени уже отцветшей сирени, напоминая приезжим гостям о своем буйном весеннем благоухании. Увы, вскоре вокзал пришлось покинуть и отправиться к пристани, чтобы до родного Тобольска добраться пароходом. Теперь настала очередь Софьи; продолжая знакомить Олега с живописными берегами и красотой Сибирского Тобола, устремившего свои воды к далекому Иртышу, она все больше благодарила судьбу за встречу внезапно изменившую ее жизнь. Там, в Тобольске, под высоким уступом крутого берега сиротливо дожидался их приезда родительский дом, в котором жило прошлое, тесно связавшее ее памятью с Николаем, навсегда оставшимся грустным воспоминанием в сердце.

Запахом знакомой и милой сердцу тайги встретила Софью родная земля. Еще издали, увидев уцелевший и живой родительский дом с покосившимися ставнями и кривой, просевшей крышей, она по-детски обрадовалась и даже бросилась к нему бежать, увлекая за собой не менее удивленного ее восторгу, Олега. Дом не был заперт; в нем кто-то жил и, войдя во дворик, Софья это сразу же почувствовала, словно они уже перешли на знакомый только им шепот общения с родным и близким ей окружением. Внутри оказалось все иначе; их встретил мрак и свойственный ему, неуют одиночества. Новый хозяин лежал на кровати, прикрывшись старой солдатской шинелью и казалось совсем не обращал внимания на вошедших. В углу стояла деревянная искусственная нога и костыль с засаленными до черноты ремнями.

Софья поздоровалась. Хозяином оказался пожилой, слабый солдат, совсем недавно остановившийся в пустовавшем до этого доме. Он был сильно болен и не мог встретить гостей стоя; не было сил. Бывшая хозяйка сразу же принялась наводить порядок, ведь им наверняка предстояло здесь остановиться и хоть чем-то помочь одинокому солдату-инвалиду. Олег отворил окна и впустил свежесть лета в убогое пространство неухоженного жилища. А вечером, когда дом отдышался, обретя чистоту и слабую схожесть с уютом, пили чай, и угощали больного человека всем, что приобрели в дороге. Солдат почти не улыбался, но тихо радовался добрым, нежданным гостям. К сожалению, он совсем мало говорил о себе, видимо тяжелые последствия ранений, и долгих скитаний совсем лишили его сил.

Он скончался под утро, так и не успев поделиться подробностями своего прошлого. Такого конечно же не ожидали и не могли себе представить вновь прибывшие хозяева дома, но в этот же день, на пустыре неподалеку от редкой рощи, Олег похоронил безымянного солдата прошедшей войны, ничуть не догадываясь при этом, что память о нем, по воле судьбы, всегда придется носить в своем сердце…

Это прояснилось лишь на следующий день, когда Софья извлекла из-под кровати деревянный небольшой сундучок с вещами постояльца дома. В нем обнаружилась «Книжка красноармейца», выданная владельцу в ноябре девятнадцатого года, в самый разгар Гражданской войны, на имя рядового Шаповалова Игната Васильевича. Она содержала данные о семейном и служебном положении солдата, а также соответствующие разделы, куда вносились записи о выдаче ему оружия, снаряжения, вещевого довольствия и сведений о наградах, которых оказалось две; медаль «За отвагу» и медаль «За заслуги перед Отечеством». Обнаруженная книжка была без фотографии, сильно потрепана за время войны, но с вполне отчетливой печатью. Других подтверждающих личность документов не было. В графе семейное положение, значилось — холост. По всей видимости солдат был одинок и родственников у него не осталось. Печальный случай хотя и удручал своей неизбежной предопределенностью, но за вечерним чаепитием Олегу пришлось принять случившееся, еще и как благоволение свыше.

— Мне видится, Олег, сама судьба благосклонна к тебе. Нам не придется иметь дело с Тобольской милицией и заявлять о краже твоего паспорта, — с долей загадочности повела речь Софья, выкладывая перед Олегом потрепанную «Книжку красноармейца».

— Что ты имеешь в виду? — недоумевая спросил Олег.

— Теперь ты просто станешь Шаповаловым Игнатом Васильевичем. Эту книжку тебе в любом паспортном учреждении сразу же поменяют на Советский паспорт. Я думаю, ты заслужил это и солдат был послан тебе самим провидением, самой жизнью. Разумеется, о его одинокой биографии никто и не подумает справляться. И ордена эти ты тоже заслужил…

Где-то в глубине души протестовала совесть, но Олег понимал, что Софья была права. И она убедила его в том, что теперь солдат никогда не останется безымянным, он будет жить в нем и сохранит свое имя героя, которое пронесет по жизни другой человек, достойный такого выбора судьбы. И в их гуманном поступке Софья не видела ничего зазорного, что сулило бы поступиться честью и достоинством человека, которого отвергло новое время, не позволяя жить на родной земле и любить ее всем сердцем.

Здесь же в Тобольске, с пропиской по указанному адресу дома Софьи, якобы продавшей квартиру Шаповалову Игнату, Олег Каширский, навсегда попрощавшись со своим непризнанным Советской властью именем, получил новый паспорт гражданина СССР.

Вскоре Софья провожала Олега, на вокзале в Тюмени, отъезжающего в далекий Новосибирск, где жила его семья, с которой он не виделся долгих тринадцать лет, превратившихся в вечность. Но она чувствовала и знала; они еще обязательно увидятся…