Один день из жизни Кабул-биби

Кабул-Биби, ставшая недавно мамой, жила пока со своим мужем Сангом на два дома – в Шугноншахре и в Куругаке. Она получила своё странное имя в память о своих дядях, братьев отца, которые в начале тридцатых годов, в год её рождения, спасаясь от безбожных большевиков, покинули родину и отправились вместе со своими женами и детьми за кордон. Вот в честь главного города Афганистана и дали ей такое звучное имя.
Основное свое скудное имущество они уже перевезли в новый дом, но скотина – корова с теленком и с десяток коз и баранов, находились еще в Шугноншахре, где было раздолье для них. Кроме Кабул-Биби, жили здесь еще несколько пожилых людей, которые упорно не хотели бросать свои дома и переезжать к сыновьям в новую деревню. Её, дочь местного знахаря Сафаралибая, выдали замуж в семнадцать лет, увеличив на один год возраст, чтобы не придрались органы власти. Тогда это было просто, никто из колхозников паспортов не имел и свидетельства о рождении стали выдавать совсем недавно.
Мужа её звали Сангиахмад, что в переводе с таджикского означает «камень пророка», но все называли его просто Санг или на местный лад, Сангихмад. Он чуть больше года, как вернулся из армии, молодой и видный мужчина. Призванный на фронт в 1943 году, по достижению восемнадцати лет, молодой Санг провоевал до окончания войны с германцами и окончания войны с японцами, но, так как бойцов не хватало, в то трудное послевоенное время для армии Страны Советов, ему пришлось отслужить еще пять лет после завершения войны. Статус фронтовика давал ему весомые льготы со стороны государства, но он не очень любил пользоваться ими. В частности, благодаря этому статусу, его не переселили с семьей в дальние края, как это было сделано со 180 семьями из Шугноншахра, потомки которых растворились в массе переселенцев со всех горных районов Таджикистана в хлопководческих долинах. И теперь уже мало кто из них помнит о родине своих дедов и прадедов, да и на родине те, кто их помнили, сошли в мир иной, а у молодых, другие воспоминания. В зимнее время женщины колхоза, за малым исключением, занимались своим домашним хозяйством, но с весны и до глубокой осени колхозницы трудились на поле или на ферме. Ухаживали за общественными огородами, доили колхозных коров и особенно были востребованы при жатве пшеницы. Тогда детских яслей не было, и декретного отпуска колхозницы не имели, сорок дней после рождения ребёнка они имели право на отдых, а после этого срока были обязаны присоединиться к остальным труженицам села. Детишек своих они сажали в тряпичные сумки, типа рюкзаков, или в большие платки и носили на спинах.
 Кабул-Биби родила первенца в конце мая, и уже в июле трудилась, с ним на спине, как и все женщины деревни. Косила сено и жала пшеницу таджикским серпом – досом, больше похожим на маленькую косу, и связывала колосья в снопы.
Как она рассказывала позже, времена были трудные, но она была молодая и сильная, да и интересно было в коллективе – пели песни, перекидывались шутками, и все знали всё друг о дружке. Колхоз (коллективное хозяйство), одним словом! Эта история произошла с ней и с её первенцем в начале марта. В долине вовсю зеленела трава, а здесь, в горах, всю ночь валил снег, и было по-зимнему морозно. Кабул-Биби была дома одна с грудным ребенком. Её муж этой ночью остался ночевать в их новом доме и должен был приехать за ними верхом на лошади завтра к полудню. Особой работы зимой нет в сельской местности, и народ занимается, в основном, уборкой снега деревянными широкими лопатами с плоских крыш своих строений и поеданием горячего курутоба*  с утра в согретых печками-буржуйками домах. Ещё, почти каждое воскресение, в какой-нибудь из де-ревень района, в зимнюю пору устраивались бузкаши-козлодрания, непременными участниками которых были её муж Санг и его друг и родственник Саттор. Кроме азарта, эта игра приносила и доход удачливым наездникам. Они, со своей командой, пару раз за игру закидывали козла в специальный круг и получали за это призы в виде головок сахара или нескольких пачек чая, а то и палас можно было выиграть.
 Курутобом угощались затемно, очень ранним утром, до наступления рассвета. В этом и заключалась особая магия процесса, первые едоки садились за дастархан*, когда едва было видно, что разложено на нем, и уже к восходу солнца худои заканчивалось. По старому обычаю, каждая семья один раз за зиму обязана была дать курутоб на всю деревню, и получалось так, что это блюдо становилось обязательным завтраком для всех сельчан на всю зиму. Различные коллективные трапезы, давно дошли до современных таджиков от предков, и способствовали тому, что благодаря средне состоятельным семьям, могли отведать сытную еду не только местные бедняки, приглашенные гости, но и случайные путники и блуждающие цыгане-люли. Назывались такие угощения – худои, от слова Худо – Бог, то есть, милостыня во имя Бога. Кабул-Биби тоже отбивала сливочное масло из молока своей коровки по пиалке в день, месяцами копила в глиняной амфоре готовое масло, чтобы, когда дойдет очередь до их семьи, с честью сделать курутоб на всю деревню.

Этой ночью, что-то нездоровилось её младенцу, она по-шла к отцу. Дедушка Сафаралибай был из числа тех стариков, которые наотрез отказались переселятся из Шугноншахра. Он просил похоронить его, когда умрет, на местном кладбище, рядом с предками. Осмотрев младенца, он влил ему в рот одно из своих снадобий и наказал дочери, чтобы она утром понесла его в районную больницу.
– Он заснет на несколько часов, но, проснувшись, будет снова плакать, животик твердый, причин несколько и пусть разбираются с ними новые доктора. Слишком рано не вы-ходи из деревни, дождись восхода солнца.
– Хорошо, отец, но может, ты дашь мне немного из свое-го отвара и я, когда он проснется и начнёт орать, дам ему ещё глоток, до больницы?
– Глоток дам, но это не лекарство, а обезболивающее. Ну, иди с Богом к себе, дочь. За скотиной вашей я присмотрю и попрошу бабушку Арафу подоить твою корову. Главное, дождись, когда долина осветиться солнцем, только по-том спускайся в ущелье.
Ребёнок проснулся среди ночи, и сразу завыл во весь объём своих маленьких лёгких. Кабул-Биби сунула ему грудь, но сделав несколько глотков, он откинул головку и начал снова громко плакать. Она влила остаток успокоительного отвара в его ротик и, спустя какое-то время, он снова заснул. Верхушки противоположных гор осветились лучами солнца. Кабул-Биби решила, что пора идти. За ночь выпал снег и пришлось идти наугад, тропинки не было видно, но молодая мама выросла здесь и хорошо знала дорогу. На ногах у неё были вязанные джурабы*, обутые в резиновые калоши. Поверх нескольких платьев и шароваров, она надела джома, женский цветастый чапан, и обернулась в большой цветастый шерстяной платок. Ребёнка укутала в пуховую шаль, подарок от покойной матери.
На краю косогора открылся вид на ущелье, и Кабул-Биби обнаружила, что там еще стоит темная ночь и придется ей идти одной по этой тьме. Вспомнила слова отца, чтобы слишком рано не выходила в дорогу, но возвращаться до-мой не захотела и начала потихоньку спускаться по пока-той, засыпанной снегом тропе. С одной стороны была крутая стена, с другой – край обрыва, так что сбиться с пути было невозможно, и она, держась подальше от края оврага, утопая местами по колено в снегу, бережно прижав младенца к груди, начала спуск. Пройдя по деревянному мостику над каменистой речушкой, она вышла на поляну, дороги не было видно под сплошным покровом снега и она, ступая наугад, поспешила в сторону светлой долины.
Кабул-Биби уже вышла из ущелья к краю долины, когда неведомая сила, будто тычком ладони по затылку, заставила её оглянуться… По её телу пробежала дрожь. На расстоянии ста шагов прямо в её сторону неслась свора волков. Кабул-Биби была отважной женщиной, но чувство обреченности и страх за младенца сковали её сердце… Она понимала, что шансов у них нет. Стая приближалась стремительно… Уже можно было разглядеть волков с опущенными мордами и открытыми пастями. Они неслись, тяжело дыша, прямо на неё. 
–  О, нет! Неужели это последний день моей жизни и жизни  моего младенца?!  – пульсировала острая мысль в голове,  –  И зачем я так рано вышла в дорогу, зачем не при-слушалась к совету отца?! –  головной волк был уже в од-ном прыжке от неё…
  – О, Худо! О, всемогущий Бог! Пусть они растерзают меня! Спаси ребёночка! – беззвучно кричало её сердце….
Она плотно прижала тельце своего мальчика к животу, повернулась лицом к надвигающейся стае волков и опустилась на колени. Прежде чем опустить голову перед ожидаемым нападением, она успела заметить, что ведёт стаю матёрая волчица, с колыхающимися под брюхом сосками…
 – Видать, недавно, как и я, матерью стала, – мелькнуло в гудящей голове бедной женщины… Они успели на миг встретиться глазами – мать-человек и мать-волчица... Неожиданно, в последний момент, волчица обогнула, стоящую на коленях женщину, и пронеслась дальше, стая раз-двоилась, как поток воды о стоячий камень…
Через мгновение, что длилось дольше века, Кабул-Биби открыла глаза и оглянулась назад. Вдали, стая волков, мелькая серыми спинами, неслась в направлении деревни Ханатарош. Она вдруг вспомнила о своём ребёнке, которого чуть не задушила в судорожном объятии, и который снова заревел… Надо спешить в больницу.
Позже она узнала, что в то утро волки в Душанбеча разодрала осла, козу и двух баранов и, наворотив шороху в деревне, скрылась в неизвестном направлении.
Я слышал этот рассказ от своей мамы еще в детстве, но не придал ему особого значения. И только много лет спустя в моей памяти всплыла известная среди родственников легенда, и я попросил мою, уже пожилую маму, напомнить историю о нашем походе в районную больницу, и о встрече со стаей волков…

курутоб -национальное зимнее кушанье с накрошенными в растворенном бульоне из сухого сыра специальных сдобных лепешек, горки нарезанного тонкими кольцами репчатого розового лука и всё это заливается сверху кипящим сливочным маслом
дастархан - скатерть
джурабы - толстые, вязанные из шерстяной пряжи, носки