Конюх Матвей

   
     Конюшня  была  на  краю  посёлка,  напротив  переулка  Кирова,  поэтому  все  проживающие  в  домах  в    этом  переулке,  наблюдали  за  происходящим  на  конском  дворе,  как  в  кино  или  театре,  не  было  только  занавеса. Правда  выход  главного  героя  - конюха  Матвея  часто  пропускали,  так  как он  приходил  к  своим  питомцам,  шести  лошадям,  очень  рано. Вот  он,  уже  переделав  массу  дел,  ведёт  лошадей  на  водопой. Потом  передав  одну  лошадь  тёте  Дусе  для  подвоза  молока  из  Кашкан,  вторую - соседке  тёте  Маши  для  привоза  пищевых  отходов из  столовой  в  свинарник,     конюх  осматривает  копыта  остальных  лошадей  и  подковывает  их. Мне,  подростку,  всегда  было  непонятно  почему  лошади  не  сопротивляются,  когда  им  забивают  гвоздями  подковы,  ведь  это  должно  быть  так  больно. Всякий  раз  наблюдая  за  этим  действом  я  переживал  за  бедных  животных. Подходить близко к  конюху  Матвею  мы, соседские  дети,  побаивались -  наблюдали  за  ним  на  расстоянии. Однако,  когда  гурьбой  шли  на  пруд  и  навстречу  попадался  Матвей,  ведущий  лошадей с  водопоя,  мы  вблизи  разглядывали  его,  ощущая  своеобразный  запах  этого  человека:  запах  лошадиного  пота,  навоза  и  табака. Конюх  был  маленького  роста,  коренастный,  кривоногий,  молчаливый  и  почти  всегда  хмурый. Жил  один  и  своей  загадочностью  вселял  в  нас,  детей,  какой-то  страх. На  работу  да  и  в  посёлке  он  ходил  всегда  в  одной  и  той  же  одежде:  военных  галифе,   гимнастёрке  и  хромовых  всегда  начищенных  сапогах. Говорил  Матвей  с  непонятным  для  нас  акцентом. Из  его  небогатого  лексикона  мы  чётко  усвоили  одно  слово,  произносимое  чаще  других,  когда  был  чем-то  недоволен  громко  и  раскатисто  говорил: "Пэрркелле!". Как-то  подражая  Матвею  я  произнес  это  слово  дома  и  бабушка,  узнав,  что  мы  это  слышали  от  конюха,  пояснила,  что  это  финское   ругательство  и  мы  не  должны  так  говорить. Так  мы  узнали,  что  конюх  Матвей  финн. Это  открытие  усилило  наш  интерес  к его   персоне. Юрка  Катышев  даже  предположил,  что  Матвей  шпион  и  за   ним  надо  установить  слежку.  Конюх  не  курил,  но  после  выполнения  какой-нибудь  работы  садился  на  скамеечку  около  конюшни,  заправлял  свой  нос  табаком,  очень  часто  чихал  и  после  этой  процедуры  сильно  сморкался  на  землю. Взрослые  относились  к  конюху  уважительно,  не  обращая  внимания  на  его  нелюдимость - приходилось  обращаться  за  лошадьми  для  того,  чтобы  вспахать или  бороновать   огород. Но,  когда  Матвей  огородил  своё  картофельное  поле  частоколом  из  заострённых  двухметровых  брёвен,  мужики  и  женщины  недоумевали  и  почти    открыто  посмеивались  над  этой  причудой.
 
         Моя  бабушка  также,  как  и  все  взрослые,  уважительно  относилась  к  Матвею  и  предостерегала  детей  от  проказ  в  отношении  конюха. Повстречав   на  улице  бабушка  могла  долго  разговаривать  с  ним. Однажды  от  старшей  дочери  бабушки,   тётки  Дуси,  которая  славилась  быстрым  распространителем  местных новостей,  домашние  узнали  о  планах  Матвея  посвататься  к  нашей  бабушке. Все  были  крайне  удивлены  и  не  совсем  поверили  этим  слухам. Отец  в  шутку  "посоветовал":
- А,  что,  Мария  Яковлевна,  выходи  за  него,  мужик  хороший,  не  пьёт,  а  самое  главное  при  деньгах!.
В  воскресенье,  в  день  предполагаемого  сватовства  утром,  как  обычно,  напекли  калиток  с  картошкой  и  пшеном. Бабушка  достала  из  своего  сундука  и  одела  своё  самое  лучшее  коричневое  платье. По  этому  случаю  на  стол  поставили  самовар,  правда,  электрический  и  он  уже  дважды  фырчал  вскипевшим  кипятком. А  конюха  всё  нет. Матвей   появился  неожиданно, в  тех  же  галифе,  но  уже  в  пиджаке  и  в  сопровождении  того  же  характерного  для  него  запаха. Поздоровался  по-карельски,  поставил  на  стол  бутылку  красного  вина  и  сказал,  что  хочет  поговорить  с  бабушкой  наедине. Все  домашние,  как  по  команде,  ушли:  отец  -  к  своему  мотороллеру,  мама  -  в  хлев  к  корове,  сёстры -  играть  на  улицу,  а  я  затаился  в  коридоре  в  надежде  узнать  подробности,  но  тщетно:   потенциальные  "молодожёны"  разговаривали  по-карельски. Как  жаль,  что  я  так  и  не  научился  говорить  на  языке  бабушки  и  мамы,  знал  только  отдельные  слова.  Беседовали  более  часа,  пили  вино,  чай  с  пирогами. Вот  уж  не  думал,  что  конюх  может   быть  таким  общительным. Попрощавшись  Матвей  ушёл,  но   запах  ещё  долго  напоминал  о  его  визите. Домашние  тут  же  появились  с  немым  вопросом  на  лицах. Пришли  даже  не  понимающие  всю  ситуации  маленькие  сёстры. Бабушка,  не  дожидаясь  вопросов,  объяснила:
- Вы  думали  я  так  и   брошу  вас  -  ещё  внуки  маленькие. Кто  их  нянчить  будет? Да  и  мне  уже  восемьдесят  два,  не  поздновато  ли? 
- А  сколько  ж  жениху,  -  вдруг  спросила  мама.
- Тоже  не  мальчик  - уже   восемьдесят  пять. Да  и  баловство  всё  это. Вот  раньше  было:  приходили  свататься  со  сватами,  с  песнями  и приговорами. В  доме  невесты  должны  быть  специальные  пироги  для  зятя  - "кейтен  пиира",  а  у  нас  только  калитки  -  это  не  годится,  - подвела  итог  бабушка.
Далее  бабушка  рассказала,  что  зовут  конюха  Матти  Маркку  Нокконен  и  приехал  он  в  СССР  из  Канады  в  двадцатых  годах  помогать  строить  социалистическое  государство. В  1938  году  Матти  по  доносу  посадили  в  тюрьму,  где  он,  как  враг  народа,  находился  до   1953  года. Много  народу  напрасно  пострадало  и  моего  Андрея  Мироновича  тоже ни  за  что  взяли. Говорила  всё  это  бабушка  вполголоса  чуть  ли  не  шёпотом,  опасаясь,  что  кто-то  может  услышать.

     Прошло  немного  времени  и  случай  со  сватовством  уже  стал  забываться,  а  на  конюшне  без  изменений:  всё  шло  своим  чередом. Мне  всё  хотелось  посмотреть  как  живёт  конюх,  а  жил  он  на  улице  Мира  в  бараке  под  почтовой  горкой. В  этом  же  бараке  также  жила  известная   всем  Куприяновна,  которая  оказывала   парикмахерские  услуги  "на  дому". При   отсутствии  в  посёлке  парикмахерской   Куприяновна  пользовалась  большим  спросом. И  вот  пришло  время  постричься. С  двадцатью  копейками  в  кулаке  вхожу  в  барак   Куприяновны:  длинный  коридор,  по  обе  стороны  которого  комнаты  жильцов,  трудно  описуемый  характерный  запах  общежития. Вот  и  комната  Матвея. Останавливаюсь  вслушиваясь  в  тишину  и  слышу  приглушённый  голос  конюха,  говорит  не  по-русски,  а  потом,  вдруг  весёлая  музыка. Что  это?  На  чём  играет  Матвей? Но  тут  Куприяновна,  открыв  дверь,  выпускает  кошку  и  мне  приходиться  отойти  от  двери  конюха,  так  и  не  узнав  на  каком  музыкальном  инструменте  играет  он. В  один  из  вечеров  августа,  когда  ночи  стали  на  столько  тёмными,  что,  как  говорят  старые  люди,  "не  увидишь  белую  лошадь  за  забором",  вдруг  северо-западная  часть  посёлка  осветилась  алым  заревом. Родители  побежали  посмотреть  и  я  решил  не  отставать. Горел  барак  Матвея:  пламя  бушевало  на  конце  барака,  где  жила  Куприяновна,  Матвеевская  часть    ещё  не  горела. Кругом  люди,  кричат,  суетятся. Куприяновна  в  исподнем  стоит,  держит  на  руках  свою  кошку,  а  во  рту  неизменная  беломорина. Вот  уже  прикатил  на  пожарке  пожарник-сосед  Модест. Кто-то  крикнул:
- Матвей  в  бараке! Поливайте  туда!
И  тут  из  ещё  не  сильно  горящей  части  барака  выскочил  конюх,  босой,  с  тлеющим  мешком  в  руках,  остановился  и  стал  бешено  колотить мешком  по  земле.  Из  мешка  высыпались  уже  наполовину  обгоревшие  деньги,  трёшки,  пятёрки  и  десятки. Конюх  топчет,  ногами  тушит  свои  сбережения,  орёт:
- Пэрркелле,  пэрркелле!
 Кто-то  подбежал  помогать,  а  Матвей,  вдруг,  остановился,  достал  из  кармана   галифе  губную  гармошку  и  стал  играть  весёлую  музыку,  ту  которую  я  подслушал  у  его  двери. Куприяновна  прокомментировала:
- Финская  полька,  его  любимая!

     Долго  ещё  в   моей  памяти  всплывала  эта  трагическая  картина:  босой  Матвей  с  растрёпанными  на  ветру  волосами  на  фоне  горящего  барака  и  разлетающихся  обгоревших  банкнот  играет  на  губной  гармошке  финскую  польку. 
    После  пожара  Матвея,  как  и  всех  жителей  сгоревшего  барака,  куда-то  переселили,  но  конюх  не  долго  прожил  после  этого трагического   события. А  на  конюшне  появился  новый  конюх,  отец  моего  товарища  -  Чесноков  Михаил Лукич.