Песни колымского континента

я не автор         







Колыма - чудная планета
Фима Жиганец
Альманах "Неволя" №31, январь 2012




О происхождении одной не слишком забавной частушки


*Золотая лихорадка

В гимне колымских зэков «Я помню тот Ванинский порт» безвестный автор (к сожалению, ни одна из версий авторства этой знаменитой песни не выдерживает критики) обрушивается на далекий российский край:

Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудной планетой!
Сойдешь поневоле с ума,
Возврата отсюда уж нету…

Почему же проклята, если названа «чудной»? Да потому, что прозвали ее так заключенные в горькой арестантской частушке:

Колыма, Колыма,
Чудная планета:
Двенадцать месяцев зима,
Остальное – лето!

Прежде чем проклинать Колыму, попробуем разобраться, что это за земля такая. Начнем с очерка по колымскому «планетоведению». На карте России никогда не существовало административной единицы с названием Колыма (равно как и Колымский край). Ученые называют Колымский край «исторической областью». Что-то типа «Урал», «Сибирь», «русский Север»… Вроде бы даже границы можно очертить – но только географически приблизительные, а не административно-территориальные.

Условно Колымский край совпадает с территорией Магаданской области, восточных районов Якутии и частично – севера Камчатки. Термин «Колыма» происходит от названия реки Колымы, которая берет начало на Охотско-Колымском нагорье, пересекает Магаданскую область, Якутию и впадает в Колымский залив Восточно-Сибирского моря. По версии краеведа Егора Тельнова, слово «Колыма» происходит от финно-угорского «кола» – рыба (юкагиров, которые являются старожилами Колымы, ученые относят к уральской языковой семье, в которую входит и финно-угорская группа). То есть Колыма – «рыбное место, рыбная река».

Но нам важнее узнать, почему при советской власти именно Колымский край стал самым «привлекательным» регионом для создания огромного количества лагерей – и в то же самое время самым гиблым местом для заключенных, «Освенцимом без печей», как назвал Колыму бывший лагерник Георгий Демидов.

Привлекательность Колымы для Страны Советов объясняется просто: это – золотоносный край. Догадки по поводу нового Эльдорадо высказывались еще в середине XIX века, однако до серьезных изысканий дело не доходило: слишком суров и безлюден был таежный край. Впервые золотоносные жилы здесь обнаружил в 1908 году приказчик дальневосточного промышленника и купца Шустова Юрий Розенфельд. Однако настоящий успех выпал в 1915 году на долю старателя-одиночки – татарина Бари Шафигуллина по прозвищу Бориска. Именно он в долине реки Среднекан нашел первое золото Колымы. Татарин был настолько удачлив, что людская молва подозревала его в сговоре с нечистой силой. Но в сентябре 1916 года удачливого Бориску якуты нашли мертвым неподалеку от реки Кулу с мешочком золота в руке. Горный инженер Эдуард Анерт определил запасы в Охотско-Колымском крае примерно в 3,8 тысячи тонн золота.

Новой власти Советов этот металл нужен был как воздух – особенно в условиях, когда царский золотой запас растаял в небытии. Но северо-восток России в географическом и геологическом отношении по-прежнему представлял собой «белое пятно». По словам известного советского геолога Сергея Обручева, он оставался столь же таинственным, как верховья реки Конго в начале XIX века. И все же необходимость в валютных поступлениях заставила советское правительство форсировать исследование этих территорий. Речь шла не только о золоте, но также о платине и других полезных ископаемых.

В 1927 году создаются акционерные общества «Союззолото» и «АКО» (Акционерное Камчатское общество). Эти две организации контролировали всю золотодобычу в Охотско-Колымском крае – в том числе деятельность старательских артелей и золотоискателей-одиночек. В начале 1928 года на ключе Безымянном – притоке реки Среднекан, была открыта богатая россыпь золота. Артель из восьми человек во главе с Филиппом Поликарповым намыла за летние месяцы больше двух пудов золота – результат фантастический, если учесть, что всего с октября 1928 по октябрь 1929 года на приисках АКО было добыто 55, 234 килограмма химически чистого золота.

Тут же через Охотск на Колыму хлынули вольные старатели – их было намного больше, чем во времена легендарного «Бориски». Началась Колымская «золотая лихорадка», когда искатели сокровищ рвались в тайгу на Среднекан даже без продовольствия и средств передвижения. Охотский райисполком вынужден был запретить выезд из Охотска частным лицам без продовольствия, иначе последствия оказались бы непредсказуемыми. Ведь даже централизованные государственные поставки продовольствия, инструментов и материалов оказались недостаточными. Так, Юрий Билибин, руководитель первой «золотой» колымской экспедиции, высадившейся на берегу Охотского моря в сентябре 1928 года, вспоминал: «С конца ноября наступил продовольственный голод. На Среднекане оставшиеся лошади были убиты и мясо раздали рабочим, но этого мяса было недостаточно. Люди повели полуголодное существование. Разысканы были все внутренности лошадей, организовали поход за павшими лошадьми, съедены были две собаки, добрались до конских шкур». В таких условиях, конечно, много золота не добудешь… Но Сталину глубоко запала в душу другая фраза Билибина – о том, что Колыма к 1938 году даст в четыре раза больше золота, чем добывалось по всей стране в 1930 году.

Реальность, увы, шла наперекор планам вождя. На первую пятилетку Москва спустила для Колымы план добычи золота: 1931 год – 2 тонны, 1932-й – 10 тонн, 1933-й – 25 тонн. Однако в 1931 году силами вольных колымских старателей было добыто всего 272,5 килограмма драгоценного металла. Из-за неразберихи и перебоев в снабжении на приисках начались цинга и голод, у многих золотоискателей были отморожены руки и ноги, началось массовое бегство рабочих с приисков. Местное население было доведено до крайности мерами по «раскулачиванию». Обстановка в регионе оказалась на грани социального взрыва и гражданской войны.

А золото стране было необходимо. И Великий Вождь, как всегда, нашел выход…


*Архипелаг «Дальстрой»

«Старательская вольница» показала свою несостоятельность. И руководство страны решило пойти другим путем: использовать огромную дармовую силу заключенных. Ради справедливости заметим, что это касалось не только Колымы. Совет народных комиссаров СССР еще 11 июля 1929 года принял Постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных», где было заявлено о необходимости «расширить существующие и организовать новые концентрационные лагеря (на территории Ухты и других отдаленных районов)» в целях колонизации отдаленных районов и «эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы». Согласно постановлению, в эти лагеря должны были направляться все лица, осужденные к лишению свободы на сроки от трех лет и выше.

В рамки этой важной задачи отлично вписывалась и колонизация Колымского края. Поэтому 11 ноября 1931 года ЦК ВКП(б) принял решение о комплексном промышленном освоении и эксплуатации необжитых территорий северо-востока СССР, для чего был организован Государственный трест по промышленному и дорожному строительству в районе Верхней Колымы – «Дальстрой». Его директо¬ром назначили чекиста Эдуарда Берзина. Основная задача треста – добыча полезных ископаемых и в первую очередь золота.

По мере выполнения этой задачи «Дальстрой» расширялся и рос. Сначала он охватывал район Верхней Колымы площадью 450 тыс. кв. км. К марту 1941 года территория расширилась до 2,3 млн кв. км, а к 1951 году – до 3 млн кв. км. Весь этот регион, подконтрольный «Дальстрою», и принято ассоциировать с лагерной Колымой.

Руководство треста прибыло на Колыму, а именно – в бухту Нагаева 4 февраля 1932 года пароходом «Сахалин». Вместе с Берзиным и его окружением пароход привез не меньше сотни заключенных, которым предстояло осваивать суровые края. Однако еще осенью 1931 года, когда Берзин прибыл из Москвы во Владивосток, он направил в Нагаево на пароходе «Сучан» свыше двухсот «сидельцев» из дальневосточного лагеря. Рейс выдался тяжелый, пароход едва не застрял во льдах, три четверти заключенных умерли от холода и болезней. Но оба первых этапа – «сучанский» и «сахалинский» – успели к началу навигации 1932-го построить изолированную зону для своих собратьев по несчастью, и уже в мае в бухту Нагаево стали прибывать заключенные из других лагерей страны. На Колыме к концу 1932 года работали свыше 11 тысяч заключенных.

Почти одновременно с трестом «Дальстрой» создается Северо-Восточный исправительно-трудовой лагерь ОГПУ – Севвостлаг, СВИТЛ. В составе треста «Дальстрой» работали и вольнонаемные сотрудники, и заключенные – примерно 50% на 50%. СВИТЛ (позже УСВИТЛ – Управление Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей) был организован для того, чтобы обеспечивать ударный труд зэков, четкую работу колымской лагерной системы. Он подчинялся напрямую руководству НКВД.

Любопытная подробность: фактически Севвостлаг не входил в систему ГУЛАГа НКВД СССР! То есть, говоря об «архипелаге ГУЛАГ», мы не должны включать в него Колыму. Здесь существовал свой отдельный «архипелаг Дальстрой». Все северо-восточные лагеря подчинялись непосредственно руководству «Дальстроя». Правда, 30 апреля 1938 года трест перешел из ведения СНК СССР в ведение НКВД СССР, а Севвосттрудлагерь был отнесен к ГУЛАГу НКВД СССР – с подчинением начальнику Главного управления Строительства Дальнего Севера НКВД СССР Карпу Павлову. С 1938 по 1940 год, таким образом, СВИТЛ имел двойное подчинение – «Дальстрою» (по всем вопросам строительства) и ГУЛАГу (по вопросам режима и содержания заключенных). «Дальстрой» и ГУЛАГ входили в состав НКВД как самостоятельные главки. Но позже лагеря НКВД на Колыме замкнули на трест «Дальстрой» по всем направлениям деятельности. Даже в сводных статистиках ГУЛАГа уточнялось – «все ИТЛ, включая Севвостлаг».