Тапуши

                Иная пара обуви знает о хозяине больше, чем он сам


  Жила-была у одной дамы средних лет пара шлепанец, мокасины без задника.
Когда они были новые, будущая хозяйка увидела их в магазине и сразу решила: будут мои. Тонкая замшевая кожа нежно молочного цвета, мелкие дышащие дырочки в виде сердечек на союзке, язычок – для удобства регулировки полноты, и кожаные шнурочки – милота, и только! Плюс небольшой, на пару сантиметров каблучок, цельно скругленный и плавно переходящий в тонкую, достаточно гибкую нескользкую резиновую подошву. Их сразу захотелось снять с полки и примерить. Взволнованная покупательница поддалась этому движению самым непосредственным образом, как будто именно за ними, единственными, она сюда и пришла.
  И действительно, пара была последней – об этом сообщила грузная и несколько угрюмая женщина-продавец, непонятно как незаметно оказавшаяся рядом. «Походу, размер ваш», - наметанный взгляд профессионала точно взвесил  шансы на продажу, и продавец так же неслышно исчезла, как будто поняла, что этим – покупательнице и паре обуви – надо остаться наедине.
  Дама присела на удобный диванчик, сняла запыленный туфель с правой ноги и осторожно примерила шлепанец. Пошевелила всеми пальцами. Посмотрела в низкое продолговатое зеркало, стоящее на полу. Поняла, что для полноты ощущений нужно надеть и второй, сделала это, встала. Еще раз пошевелила пальцами, теперь уже обеими ногами, но пока не сходя с места. Ощущение ей очень понравилось: внутри мокасин было мягко. Несмотря на то, что они достаточно плотно обнимали ступню, ей не было тесно. Тогда она сделала несколько шагов – сначала по мягкой ковровой дорожке, а потом – по зеркальной гладкости гранитному полу. Подошва одинаково надежно держала ноги, не скользила, шаг был ровным, устойчивым.
  Незаметный продавец внимательно наблюдала за процессом и молча радовалась. Она всегда радовалась, когда для человека находилась в этом магазине его, только его пара.
  Так молочного цвета полу-мокасины перекочевали с магазинного стеллажа на изящную обувную полочку в небольшой полупустой квартирке, где обитала их полноправная теперь обладательница.
  Последняя была несказанно счастлива своему приобретению и думала про себя: ну надо же, как же кстати, она обязательно возьмет их с собой в отпуск, на море, и будет ходить в них на пляж, и просто гулять где вздумается! Их универсальный классический и в то же время современный вид позволял составлять компанию любому комплекту одежды, которую принято носить на отдыхе.

… И прошло с тех пор – ох, даже не верится! – без малого лет десять. Некогда нежномолочный превратился в цвет топленого, с оттенком хлебной корочки, молока. Узкая кожаная полоска, соединявшая крупным ручным швом нижнюю часть союзки с верхней, порвалась в нескольких местах и беспомощно торчала махровыми концами. На каблуках в разных местах чернели царапины, а к подошве навеки прилипла беспризорная вездесущая жвачка, которую тщетно пыталась, да так и не смогла полностью счистить хозяйка стареньких мокасиков. Но и расстаться с ними никак не могла. Слишком много они вместе повидали, и потому их стоило хранить просто потому, что они – свидетели милых сердцу событий и впечатлений. И к тому же, они прекрасно делали свою работу: помогали путешествовать с комфортом и радостью, да еще и внимание привлекали своим изящным видом. Однако всякому труженику обувного многообразия когда-то предстоит стать почетным ветераном и – откланяться, уступив место новым, крепким, нанотехнологичным (не побоимся этого неологизма) спутникам каждого человека, еще не отказавшегося от пешего передвижения. И потому мокасики перекочевали на другую полочку – туда, где обитались домашние тапочки, в том числе гостевые. «Заходи, возьми тапочки какие найдешь на полочке» - всегда предлагала хозяйка своим подругам-приятельницам.
  И иногда чья-нибудь бесцеремонная нога проникала в некогда неприкосновенный для других уютный мир в сердечную дырочку, и незнакомый голос говорил что-нибудь вроде: ой, да нет, спасибо, я лучше босиком пройду… Конечно, с такой-то лапищей, да в такую нежность – да и не больно-то хочется, если честно. И слава богу, как говорится. Уж как-нибудь и без вашего потного присутствия обойдемся – ворчали про себя мокасики, и тихонечко задремывали в уголке. И да, у хозяйки-то ножка была аккуратного размера, не всякий может похвастаться, а у гостей, хоть и женского полу, но все как-то покрупнее были ступни. Так что не обессудьте, как говорится.
  И еще сколько-то лет прожили мокасики в темноватой укромности уголка в прихожей, пока однажды…
  Однажды чем-то сильно взволнованная хозяйка наклонилась и стала что-то высматривать на полочке, явно не находя нужного. Чем дольше она искала что-то глазами, тем сильнее расстраивалась, и это было заметно. Мокасики разволновались вместе с ней, и от этого один из них упал, крепко ударив себе бок. Хозяйка задумчиво подняла упавший шлепанец и рассеянно попыталась вернуть его назад, но не могла понять, откуда он выпал. Тогда она более внимательно посмотрела на этот предмет в своей руке и вдруг – просияла! Боже, да что ж я торможу! Вот же, вот что нужно взять с собой!
  И в тот же миг пара давно забытых изрядно поношенных «вездеходов» оказалась ловко завернутой в небольшой бумажный пакет, оставшийся после доставки еды из модного фастфуда, и мокасы услышали свозь толстый крафт, как хозяйка отвечает кому-то по телефону: «Да, дорогой, я уже выхожу. Извини, я искала тапочки, и потому немного задержалась».

  Несколько минут путешествия в такси, потом подъем по лестнице – как же это непривычно, даже тревожно – путешествовать в завернутом состоянии, не имея возможности быть взаимно активными спутниками на верных ногах своего владельца. Мокасики затаились в неопределенном ожидании. Раздался глухой звонок, должно быть, хозяйка позвонила в чью-то квартиру. Прежде, когда мокасы были в деле, им приходилось слышать разные дверные звонки – и некоторые из них они даже вместе с хозяйкой имитировали вслух, дурачась вместе, пока дверь не распахивалась им навстречу. Теперь же было немного тревожно…
  Наконец они услышали звук открывающегося замка, а затем глуховатый, как и дверной звонок, мужской голос. «Ну, наконец-то. Заждался я тебя! Проходи, милая… Давай подержу твой пакет, что в нем, куда можно положить?» «Там мои тапочки-мокасики, в которых я похожу здесь, у тебя, пока не куплю новые. Мне немного неловко, они такие старенькие. Но я их так люблю, как никакую другую обувь никогда не любила. Жаль будет с ними расставаться…»
  И с этого дня мокасики – тапуши – так стал их звать Её Мужчина, стали дожидаться свою хозяйку в новом для себя доме. И надо сказать, это снова был «медовый месяц» для совсем уже не молодой пары. (Пары обуви. А вы что подумали?) Они расставались только на время работы, с девяти до пяти. Да еще тогда, когда хозяйка с Её Мужчиной уходили куда-нибудь вместе.
  А однажды хозяйка, придя с работы, сообщила, что ей нужно уехать по служебным делам. «Не расстраивайся, дорогой, это всего на три дня».
  Надо сказать, за этот месяц со шлепанцами произошло просто что-то катастрофическое. Все, что еще можно было назвать более-менее целым, стало стремительно стареть и разрушаться на глазах. Окончательно продырявилась на месте большого пальца  стелька-вкладыш из тонкой благородной выделки кожи, которая к тому же предательски сморщилась в нескольких критически важных местах, что могло привести к мозолям. Рваный шов больше не позволял союзной части крепко держать стопу, и это добавляло риску при перемещении по квартире, к которой хозяйка тоже только-только по-своему привыкала. Здесь она еще не чувствовала себя хозяйкой… И верные шлепанцы изо всех сил (последних уже, как они сами чувствовали) старались поддержать свою милую даму, даже ценой собственной жизни, работая  на износ. «Для Неё – себя не жаль», думали мокасики, засыпая под изножьем кровати до утра под мерные вздохи толстенного важного матраса.
  И вот наступили эти самые «всего три дня». Её мужчина, маясь от вынужденного и неожиданно томительного ожидания, не знал, чем занять себя, чтобы не тосковать. Даже любимое кино не помогало времени идти быстрее, и мысли о Ней мешали ему сосредоточиться на сюжете. И вот тогда-то и случилось ему зацепить взглядом через очки краешек тапочка, торчащего из-под кровати. Собираясь рано утром на самолет, Она их так и не надела, чтобы не разбудить Его. «О, тапуши, а ну-ка, идите-ка сюда», - протянул он руку, и вытащил, один – за шнурок, а второй – за торчащую пятку. Что-то размягчилось внутри него, как только они оказались в его руках. Как будто Её тепло чудесным образом сохранялось в этих дырявых мокасах, а теперь через дырочки-сердечки щедро и доверчиво стало перетекать в его руки. 
  Мужчина не стал впадать в сантименты, как автор этого повествования. Он достал ящик с инструментами, выбрал нужные, и занялся самым что ни на есть настоящим сапожным ремеслом – ремонтом износившихся частей старой пары обуви. Сначала вынул стельки, повертел их в руках, прикидывая: заменить на новые, или побороться с их возрастом? Уж больно хороша кожа в сохранившихся местах. Затем оценил масштаб поврежденной союзки и пришел к выводу, что нужно заменить порванную в нескольких местах узкую кожаную полоску, прошив заново все соединение на обоих шлёпках. А для этого нужна новая подходящая кожаная полоска. «Их есть у меня!» - подумал он, и достал еще один ящичек, с разновсяким некрупным добром, годным для починки целой вселенной при желании. Затем специальным составом-болтушкой собственного производства тщательно очистил от въевшейся пыли  и стельки, и кожаные цельные части, вернув им местами часть молочного сияния. Полюбовался – недолго, впрочем.
  Отдельных усилий стоило добиться чистоты подошвы – на ней, как помнит внимательный читатель, оставались следы въевшейся жвачки. Особым приемом, сгибая и разгибая подошву точными движениями с небольшим градусом поворота, он повыщелкивал затвердевшую массу, под которой открылся первозданной чистоты кусочек подошвы, он-то и стал эталоном, до которого пришлось отчистить всю остальную площадь двух подошв.
  Продолжил на следующий день: вырезал тонкие полоски подходящей по качеству кожи – правда, контрастного терракотового цвета – но другого не нашлось. Зато похожа по качеству, и цвета отлично сочетаются. Так на молочного цвета мокасинах появился ярко-рыжий акцент в виде ленточки, которая вновь соединила верх и низ союзки. Когда он при помощи шила продевал эту импровизированную нить с шагом в три миллиметра, то старался делать это как можно бережнее, чтобы не порвать, не продырявить. Никто не смог бы понять, что он делал это впервые – настолько аккуратным получился новый шов.
  Тем временем подсохли от болтушки и стельки, и он занялся ими. Обрезал край дыры от большого пальца на одной, прогладил утюгом через тряпку складки на обеих, еще раз приценился: может, все-таки, заменить на новые? Нет, попробую-таки отреставрировать. Это было непросто. Нужно было подклеить снизу неродной кусочек кожи так, чтобы дыра перестала ею быть, и желательно, чтобы это выглядело не как заплатка, а как неожиданное решение дизайнера. И это получилось! Та же самая рыжая кожа, закрывшая снизу дыру в месте, где располагается подушечка большого пальца, в результате стала выглядеть как естественное «родимое» пятно на молочной коже. А на другой стельке этот же прием скрыл обрыв края с внешней стороны. Получилось так, словно эту пару обуви изготовили эксклюзивно в единственном экземпляре. И кожа теперь выглядела не безнадежно старой, а благородно состаренной. Кожаные шнурки, единственно прекрасно сохранившиеся, потеряли только свои эглеты из белого пластика – он заменил их на медные, в тон рыжему шнурку на союзке.
  Всё время, которое тапуши были в ремонте, они словно в наркозе пребывали. И видения у них были соответствующие. В их вневременной памяти всплывали неожиданными озарениями процессы, которые проживались на обувной фабрике, когда их собирали в разных цехах, передавая из рук в руки от станка к  другому станку. Обретение целостности было обобществленным производством, и трудно было понять, что ты – это ты, и не было у тебя своего индивидуального имени, а был только номер артикула. И все это плавало в реальности сна -оцепенения под запах болтушки, и было непонятно, будет ли еще что-то, или это уже и есть всё.
  И только когда Её Мужчина произнес, «Ну, кажется, всё!», и поставил обновленную пару на полку в коридоре, рядом с её полусапожками, тапуши словно очнулись от вязкой дрёмы. Им еще предстояло принять новые части себя, оценить этот вызывающий цветовой контраст. Эти медно поблескивающие эглеты. Эти удивительным образом ожившие стельки. Это сияние постаревшей, но такой благородной кожи. Они слегка пошевелились, пробуя в движении свою трансформацию, и нашли её вполне годной, и даже, страшно признаться, способной на вторую жизнь.
  Хозяйка вернулась из командировки на целых два часа раньше, чем ожидалось - стыковочный рейс заменили на другой. Было раннее весеннее утро. Такси остановилось прямо у подъезда.  Дерзкий нечаянный морозец напоследок затянул тонким ледком лужицы на асфальте, в нём отражались озорные солнечные блики. Щурясь от солнечных зайчиков и предвкушая неожиданность встречи, женщина быстрыми легкими шагами поднялась на последний этаж, потихоньку вставила и повернула ключ в замке. Дверь открылась бесшумно. Небольшая дорожная сумка едва не наделала суматохи, зацепившись за угол двери длинным наплечным ремешком – но вовремя оказалась вызволенной.
  В квартире было темно, и она не стала включать верхний свет, а дернула шнурок светильника над зеркалом в крохотной прихожей. Разулась. По привычке протянула руку к полочке – за тапочками. Глаза мгновенно отреагировали на перемены, да и руки почувствовали некую непривычность, держа пару. Мгновения не хватило, чтобы разглядеть, что  вызвало замешательство. Вернув тапки на место, она тихонько заглянула в комнату. Он еще спал.
  Нельзя будить спящего, если он спит так глубоко и спокойно. Можно тихонько прилечь рядом, и настроиться в такт его дыханию. И ты можешь попасть к нему в сновидение!
  Ей показалось, она на берегу теплого моря, на широком песчаном пляже. Зной слепил даже сквозь шляпу, и пришлось прикрыть глаза. Её мгновенно разморило под мерный шум прибоя, и она провалилась в реальность сна. Там кричали маленькие дети, звал купить кукурузу молодой разносчик горячих вкусностей, и душным горячим выдохом, вторя накатывающей волне, накрывало огромной невидимой простыней прогретого зноя.
  Сквозь этот ленивый южный морок ей послышался Его голос, который звал её по имени, негромко, но настойчиво: дорогая, проснись, а то сгоришь…
  Она вздрогнула …и проснулась. Он сидел рядом и пристально смотрел на неё, словно побуждая открыть глаза. «Как это ты умудрилась приехать раньше? Я собрался тебя встретить в аэропорту, собирался такси вызвать». Они поцеловались. «Пойдем, я сделаю нам завтрак, а потом ляжешь и отдохнешь как полагается», - и подал ей тапочки.
  Окончательно проснувшись, она увидела, наконец, свои обновленные тапуши, которые уж было огорчились от её невнимательности. «Ой, что случилось с моими мокасиками? Кто этот чудо-мастер, что вернул им шик и блеск?! И как ему это удалось?», - она держала в руках оба мокаса, разгладывала их, сравнивала друг с другом – и улыбалась. Встала, примерила – как когда-то давно, в магазине, с замиранием – и признала, что вновь чувствует, что эта пара – её! И что они рады друг другу.

©М.Пономаренко
14-29.01.2023г.