Важное

Я вижу солнечный луч. Через неплотно закрытые занавески, цвета жухлого апельсина, сквозь плотную пелену пыли в комнате, через баррикады коричневых шкафов он падает на пол. На полу древний ковролин, багровый, грязно красный, как рукав черной рубашки, которым вытер сгустки крови из носа и снова не помнишь, получил ли по лицу, или это уже само собой привычные вещи и тетя врач скажет, мол, ВСД, подростковый возраст, скоро пройдет. Я прибит тяжестью мыслей к зеленому дивану, пружина которого за время сна, скорее всего, деформировала мои внутренние органы. Я как будто застрял в текстурах, медленно прорисовывается все вокруг, подключается дополнительное освещение и к тяжести мысли прибавляется вес головы, которую я вижу на своей груди. Рыжие, длинные и прямые волосы, пахнут сигаретами и цветочными духами, запахи не смешиваются и с каждым появлением сквозняка в комнате, пахнет то одним, то другим, при этом занавески на окнах покачиваются в такт маленькому ветерку, разносящему по комнате устрашающий запах вчерашнего праздника.

Я помню как ночью, в разгар большого веселья в честь пятницы, под окружающий шум, собравший в себе песню под две гитары из кухни и звук полифонического звонка из какого то мобильного, она сказала мне: Ваня, давай встречаться? Тогда, в той дальней спальне, время как будто замерло. Сидя на провисшей пружинной кровати она держала меня за руку и смотрела, кажется не моргая, с таким наивным детским взглядом, как из забавного хентая, диск с которым недавно мне дал товарищ. Я и сам давно хотел сказать ей это. Пока шел каждый вечер в другой конец города, чтобы встретиться с компанией друзей, где была и она. Проходя аллею с растасканной тротуарной плиткой, собирая туфлями влажный песок, вдыхая запах окружающих елок, я представлял, как выжидаю момент, чтобы незаметно отозвать ее в сторону и спросить, не хотела ли бы она стать моей девушкой. Но с каждым разбитым домом, с каждым заброшенным магазином, по мере приближения к месту роения моей той компании, уверенность угасала, и вот дойдя до огромной школы-интерната, когда я уже слышал знакомые голоса, у меня начинали потеть ладошки и я знал, что снова ничего не скажу. Мы просто будем ловить взгляды друг друга весь вечер, а потом все повторится. Я быстро сказал давай, и тише добавил, Машенька. Она тут же изменилась в лице, будто расцвела, прижалась ко мне и нелепо обняла, я обхватил ее руками. Несколько мгновений времени не существовало. В холодной маленькой комнате, в окружении промерзлого города задушенного остывающей взрослой жизнью мы грелись в комочке необъяснимого тепла. Потом послышались звуки и голоса, потянуло сквозняком по полу, кто то вышел покурить в подъезд, я почувствовал нежное прикосновение губ на шее, и на стене как будто немного улыбнулся Иисусик с распятия. Мы вернулись в кухню держась за руки, мест не было и мы облокотились на кухонный шкаф, вокруг бурлило веселье, доброе, пьяное, пропахшее травкой и запахом сгорающего угля из печки.
Все, кто заметил, что мы вместе одобрительно кивали, подружки Маши улыбаясь, шептались и поглядывали в нашу сторону, мужские голоса вещали: Наконец то! Под лязг медиатора по струнам все выпили, мне уже не сильно хотелось, но на автомате я опрокинул свою чашку, на дне которой виднелось немного самогона. Я мечтал о чем то и, кажется, медленно парил над столом кухни, отдаляясь от компании, из за этого молча отказался запить протянутым мне стаканом дюшеса.

Я не чувствовал ног, мысли тянули меня куда то, обволакивали и практически наступал тот момент, который мне был ненавистен, сейчас мое настроение резко изменится и я начну жалеть о чем то, метаться внутри мысленного зиндана в поисках выхода, возможно мощно зарыдаю. Откуда то снизу появилось тепло, я посмотрел из под потолка и увидел, что снова держу за руку ее. Очень красивую, юную и совершенно не подходящую к обстановке комнаты. На фоне облупленной кухни с календарем на одной стене и часами на другой, окруженная желтым от табака кухонным гарнитуром она выглядела заложником, человеком, которого похитили из другой жизни и держат здесь насильно. Она улыбалась. Иногда кокетливо отводила взгляд, смеялась над чьей то шуткой, но крепко держала мою руку, как будто опасаясь чего то. Странно, ведь минуту назад я был самым счастливым человеком, а теперь снова все возвращается на свои места. Я улетаю выше, наши руки растягиваются, и я больше не вижу ее, комнаты нет, можно разглядеть только ее руку в своей, кольцо с красным камнем на ее пальце и аккуратные ногти черного цвета.


Меня закружило и стало холодно, скорее всего сейчас стошнит, я огляделся, вокруг не было ничего, только темнота. Нарастающий звук сверху, будто по огромным трубам пустили воду, я испугался, ведь не умею плавать, но все оказалось куда хуже. Надо мной стала прорисовываться массивная дверь, круглая, как отсек подводной лодки или входная дверь в бомбоубежище, звук нарастал, паника тоже, петли двери стали издавать жалостливый скрип и вдруг дверь сорвалась и на меня полилось, зловонным потоком, все то, что успело притупиться на несколько часов.
Захлебываясь нечистотами собственного подсознания я ужаснулся, что мог забыть все это, барахтался и пытался уцепиться хоть за что то, но вокруг не было ничего, только мысли, огромный напор мыслей. Я не могу просто работать, я не могу просто учиться, я не могу просто отдыхать. Мне нужно воплотить в реальность все то, что годами терзает меня изнутри, все образы бесконечно приходящие в память, все идеи и планы я просто не могу и чувствую физическую боль от невозможности выгнать все это. Вот уже несколько лет я музыкант, мне казалось, что спасение найдено, где уж как не здесь можно освободиться от всеобъемлющих неизбежных наваждений, но хер там плавал. Это не помогает. Как и все то, чем я пытался заниматься ранее. Это все не подходит, меня ничего не устраивает, я всегда подавлен, смысла сопротивляться все меньше, однажды навязчивые идеи заполнят меня и что будет дальше? У меня практически нет сил, я упал и сверху не переставая хлещет поток мыслей, все сложнее поднимать голову, чтобы схватить немного воздуха, я тону в этом, уже много лет. Мне подумалось, что сопротивляться не нужно, не каждый ведь должен выжить и обязан быть счастливым, у кого то нет рук и ног, у кого то нет собственного дома, у кого то нет спокойствия и наслаждения завершенностью своих дел. Я закрываю глаза, мне не важно, что будет дальше, кем стану я, все окончательно теряет смысл.

В холодном и вязком мраке зажегся маленький источник тепла возле моей руки, он медленно плавил мысли, окрашивая все вокруг в желтый цвет, я открыл глаза и тяжело выдохнул, мою руку держала ее рука, рыжая голова на моей груди, вокруг хаос комнаты в постсоветской обстановке. Мне не хотелось шевелиться и даже казалось, что я разучился делать это, но я точно знал, что меня научили чему то более важному.