Красные слезы рябины-3 Книга жизней

Книга жизней

Каждый человек,  хочет он этого или нет, пишет книгу своей жизни.  У каждого эта книга имеется. И мы все окружающие не знаем, что написано у того или иного человека в его книге. Если он захочет сам что-нибудь из своей книги поведать, то мы сможем послушать и узнать отрывок из его жизни.
 
Я посмотрел на стул, на котором еще недавно сидел Евгеньевич. Почему-то этот стул вызывал у меня неприязнь. С чем это было связано, я не мог понять. Я представил его лицо, как он со мной разговаривал перед уходом. Наверняка, он сказал этой даме что-нибудь нехорошее про меня. Мол, не обращай внимание, он это так, мелкая сошка. Или что-нибудь в этом роде. Да, он сказал это обо мне и о Саше что-нибудь такое. Они, мол, ничего не представляют и не стоят. Что я им скажу, то они и будут делать. Он, наверняка, сказал ей что-нибудь такое. Женщины любят первых, видных, возвышающихся, непревзойденных. И Евгеньевич выставил себя выше остальных и, тем более, выше нас с Сашей. Впрочем, какое мне было дело до этой Лены, до Евгеньевича. Этого человека я знал давно и  начинал с ним работать, когда он трудился в соседнем отделе ведущим инженером. Мне нравились его знания и определенность, категоричность и авторитетность мышления. Интеллигентен, обаятелен, начитан. На работе с женщинами любил словесно пофлиртовать и больше ничего себе не позволял.  Зато в командировках, говорили,  отводил душу. Легкие и не слишком разборчивые знакомства  заставили его переболеть  известной болезнью, которая случается у мужчин от случайных знакомств, о чем он конфиденциально делился в курилке с ребятами из числа сотрудников. Последнее время он работал ведущим конструктором, а я фактически занимал должность, которую занимал он, когда я пришел после института.  Вращаясь в тесном кругу одних и тех же знакомых, мне рассказывали о его похождениях, чему я не верил и не хотел верить. Почему? Евгеньевич выглядел настоящим интеллигентном. Много читал  на работе и везде, где находилась возможность. Читал он только современную литературу и современных классиков из числа признанных и элитных. Книга еще только мелькала где-то на Западе, а он уже читал этого автора в переводе. Позже я узнал, откуда у него брались эти книги. Его жена работала на телевидении редактором в международном отделе, вращалась в интеллектуальных кругах, многое знала, имела хорошие связи и знакомства. Сигнальная литература переводных изданий с ограниченным тиражом, которая расходился по самым верхам, не миновал ее рук. Он часто говорил, что любит свою жену. И то, как он это говорил, не оставляло сомнений в том, что это действительно так.  И в том, как он это говорил, скрывалась какая-то личная  трагедия. Когда мы выпивали в поезде, Саша завел разговор о женщинах  и вдруг сказал, не скрывая своей мужской озабоченности, что женщин нужно иметь и для этого годятся все от пятнадцати до пятидесяти пяти дет. «Ты понял, какой диапазон? Понял?» - спросил он у Евгеньевича. И я видел, как у того изменилось лицо. На нем появилось страдание. Ему по годам выходило близко к пятидесяти.  И его жене, скорее всего, было  столько же, потому что они учились, кажется,  вместе в школе. И Евгеньевич, скорее всего, подумал о ней, когда Саша разглагольствовал о женщинах и отношениях с ними.  Я его глаза с неподдельной мукой хорошо запомнил. Какие отношения установились у него с женой и почему у них так все происходит, я не зал. Евгеньевич дружил с Димой Шишкиным. Тот ходил даже к нему в гости. Однажды перед командировкой Шишкин зашел в гости в Евгеньевичу и его жене. Там его хорошо приняли и, наверное, жена Евгеньевича, будучи дамой привлекательной,  как-то слишком уделила ему внимания. И, когда Евгеньевич уехал в другой город, Дима утром, не откладывая желаемое в долгий ящик, пришел к Евгеньевичу домой и с надеждами позвонил в дверь его квартиры. Жена Евгеньевича открыла ему дверь, не понимая, что происходит, смотрела на него в удивлении, а тот стоял и улыбался. Она у него спросила: «Дима, ты чего пришел?» А тот, молча улыбаясь, норовил боком в квартиру зайти. Она его еле выпроводила и по приезде рассказала о происшедшем мужу. Евгеньевич устроил тому в курилку сцену. Все слышали, как он говорил другу: «Значит я в командировку, а ты к моей жене? Так, значит?»  При этом Евгеньевич нервно смеялся, пыхтел в свои моржовые усы и сверкал глазами. Никакой драки не произошло. Только дружба между друзьями резко прекратилась. Мне вспомнилось, как Евгеньевич и эта Лена друг на друга набросились у вагона поезда по приезде в Питер. Так голодные бросаются на еду. Евгеньевич вышел из вагона, огляделся. Тут же появилась Лена. Он ее подхватил под руку, и они поспешили с вокзала, как будто их вперед гнала неведомая сила. Жизнь у Евгеньевича мне показалась такой запутанной, что я погрустнел и перестал об этом думать.

Тем временем Саша один допивал бутылку водки. Он сидел красный, тяжело вздыхал и хмурился. Как будто хотел мне что-то сказать и не решался.
- Чем вы здесь занимались? – спросил я.
- Мы же недавно пришли, - оживился  Саша. – Евгеньевич ходил валюту на рубли менять. Я пошел с ним. Понимаешь, обязательно кто-то должен прикрывать. Меня так отец учил. Он воевал и в разведке служил. Евгеньевич нашел один обменный пункт  полуподпольный. У входа стоял какой-то амбал с бандитской рожей. Он зашел в обменный пункт. Я на улице остался ждать. Меня амбал не пустил. Потом он вышел. Мы зашли в магазин, водки купили. Может, выпьешь? – снова предложил он.
- Нет, - отказался я.
По тому, как он вздыхал, сопел и хмурился, я понял, ему нужно выговорится. И не ошибся.
Саша выпил и с сильными переживаниями, хмурясь, сказал:
- У меня сейчас дома война.
- Почему? - спросил я, не слишком желая слушать о его переживаниях.
- Понимаешь… - сказал он, замялся и продолжил. - Жизнь…
Я промолчал, предполагая, что он не знает, как начать. Слишком его волновало то, что он собирался говорить. Несомненно, для него это являлось важным. Раньше я бы не стал его слушать или пропустил бы все мимо ушей, потому что для меня он казался милым, легким и поверхностным человеком. Но не в этот раз. Сейчас почему-то я прислушался к тому, что он говорил. И чем дальше его слушал, тем внимательнее становился.
- У меня тоже тут женщина была, - наконец, с мукой выдал он.
По тому, как он это сказал, как вздохнул и какое потерянное лицо сделал, стало понятно, что за этими словами скрывается что-то важное, большое, сокровенное. 
- Я первый раз, когда сюда приехал в командировку по прибору, ходил по лаборатории со всеми общался. Подошел к одной женщине конструктору, поговорили. После работы я пошел ее провожать. Идем, я ей свое рассказываю, она мне свое. Живет с матерью и дочкой. С мужем развелась. Молодая, красивая, светленькая такая. Проводил до дома. На следующий день снова поговорили с ней по душам, пошел ее провожать.  И на третий день пошел провожать. В общем, туда-сюда, я ей, мол, надо поближе познакомиться. Она мне говорит: «Саша, я им всем вот дам и фигу показывает.   А тебе дам…»  Представляешь, сама говорит. Договорился с ней. Она дочку с матерью куда-то отправила. Мы после работы к ней приезжаем. Знаешь, она меня так гладила, так ласкала. Я с ума сходил. Наизнанку всего вывернула. Только с ней я  почувствовал себя  мужиком. Ну, в общем, сам понимаешь. Задела она меня. За живое взяла. Пора уезжать, а я никуда ехать не хочу.  Билет на руках, командировка закончилась. Домой приехал, нету жизни, не могу без нее жить. Пошел к начальнику, Юре Панкову, говорю, мол так и так в Питер ехать нужно. Он спрашивает, зачем. Я ему сказать ничего не могу. Никуда ты, говорит, не поедешь. Ты мне здесь нужен. Я его за грудки схватил, как тряхнул.  Сам от себя такого не ожидал. Он испугался. Выписал командировку и я поехал. Приезжаю и сразу к ней. Снова между нами все хорошо. Уезжать не хочу. Домой приехал и началось. Все не так, с женой ругаюсь. С этой все было хорошо. Она меня  сама гладила, ласкала. Нежная такая. Моя то неподатливая, ее нужно самому ласкать. А эта нежная такая… В общем, все не так. И запил… На жену руку поднял. Сын меня за руку схватил и говорит: «Не трогай мамку. Я тебя сейчас прибью…» Понял?.. На меня, на отца,  руку поднял. Я его растил, воспитал… Я, говорит, тебя сейчас прибью… Все время о ней думал. Писем не писал и не звонил. Все ждал встречи… И вот приехал… Вчера спрашиваю у одного, другого, где она, мол. Мне говорят, нет ее, уволилась. Хочу к ней поехать домой и не решаюсь.
Он допил водку, обхватил кучерявую голову двумя руками и сидел, не двигаясь, как будто умер.
На следующий день утром он стоял растерянный и расстроенный, готовый идти на работу.  Я посмотрел на него и сказал:
- Евгеньевич, давай мы Сашу сегодня отпустим. Ему нужно поехать навестить знакомую.
И тут Саша заулыбался, глаза его радостно заблестели.
- Пусть едет, - сказал Евгеньевич.
Тестирование прибора оказалось незаконченным, и я впустую проторчал на предприятии. Евгеньевич, как обычно, с утра пошел по начальству и пропал. Я смотрел, как сотрудники предприятия тестирую наш прибор и тоже почувствовал себя в какой-то момент лишним.
На квартиру пришел ближе к вечеру. Саша сидел за столом с бутылкой водки и плакал.
- Чего ты плачешь? – с удивлением спросил я.
Он молчал. По его лицу раскрасневшемуся, вымученному, мокрому текли слезы. Он вытирал их рукой, и они снова текли.
- Ты ездил? – спросил его я.
- Ездил, - ответил он не своим голосом.
- И что? – спрашиваю я.
- Поговорил с ее матерью, - придавленным голосом произнес он.
- Почему с матерью? – допытываюсь.
- Она умерла, - ответил коротко он.
- Давай, рассказывай все по порядку, - сказал я и, не раздеваясь сел за стол.
- Уволилась с работы, потому что заболела.
- Чем заболела? – спросил я.
- У нее онкология была.
- Надо было лечиться.
- Она лечилась.
- И что?
- Не вылечилась.
- Ты ничего не знал? – спросил я.
- Она мне ничего не говорила.
Сидели, молчали.
- И на работе никто не знал. Когда уже оставалось недолго, сама уволилась с работы.
- Налей и мне, - сказал я Саше.
- Он налил мне и себе водки.
- И ты, когда с ней встречался, она уже болела?
Саша кивнул.
- И каждый раз она тебе отдавала себя, как в последний раз?
Он кивнул.
- Отлюбила на всю оставшуюся жизнь.
Он взял стакан в руки и опустил голову.
- Ладно, - сказал я. – Давай за нее выпьем.
Саша поднял голову, посмотрел на меня красными слезящимися глазами и выпил.
Мы сидели, молча и каждый думал о своем.
- Еще будешь? – спросил он.
Я не хотел пить водку, но почему-то кивнул.
Мы снова выпили.

В этот день Питерцы для нас подготовили законченный и оттестированный образец прибора. Мы два дня его принимали и в последний день подписали акты приема-передачи.
Утром на следующий день мы уезжали из Питера. Билеты купили на вокзале в общий вагон. Два билета вместе в начале вагона и один билет в конце вагона. Я сел отдельно от них. Евгеньевича я, не смотря ни на что, стал меньше уважать, хотя знал его достаточно давно, как хорошего специалиста. Теперь я знал причину того, что произошло с Сашей за последнее время, и почему он так изменился.
Мы ехали домой. Я сидел в кресле общего вагона и на глаза мне наворачивались слезы. Ночью мне приснился странный сон. Будто я лягушка, беззаботно прыгал себе  по дорожке и вдруг передо мной появилась змея. И вместо того, чтобы прыгнуть в сторону и дать деру, я под действием змеиного взгляда продолжал прыгать к змее, которая раскрыла пасть. Я не хотел прыгать и все равно прыгал. Так магнетически на меня действовала  открытая змеиная пасть.   Я со страхом прыгал в змеиную пасть и понимал, что меня затягивает туда неведомая сила. Проснулся утром, лежал со смутным чувством и  не знал, как мне все это объяснить. Вчера я звонил домой и спрашивал у Светы о  самочувствии, Разговаривал с мамой.  Через некоторое время поймал себя на том, что думаю об одном и том же. Передо мной появлялись и исчезли картинки, которые меня тревожили и волновали. Я не давал себе в этом отчета. Но почему-то мои мысли время от времени возвращались к моей новой начальнице. То она проходила около нашего стенда, то разговаривала с Юрьевичем, беседовала с программистами, останавливалась в коридоре с кем-то из руководства. Меня тревожил запах ее духов, голос, жесты. Она как будто заполняла мою сущность. Мне не хотелось о ней думать, но эти картинки становились навязчивыми. Казалось, что я что-то предчувствовал в своей жизни такое, с чем не смогу справиться.
Евгеньевич и Саша время от времени ходили в тамбур курить. Они проходили по проходу и о чем-то разговаривали. У них образовался свой Мужской Клуб, куда я не стремился попасть. Похоже, они хорошо друг друга понимали.
В какой-то момент почувствовал, что рад тому, что сижу отдельно от них. У меня сильно болела голова, и глаза словно замутнились. Голова казалась тяжелой, отекшей от грустных мыслей и непонятных переживаний.  Ее охватывала тупость оттого, что жизнь, словно заставляла меня жить другой жизнью.  От этого глаза стало щипать, и они заслезились. Мутноватость в них поменялась, преобразуясь в расплывчатость. В них появилась наполненность слезами. Я предчувствовал что-то нехорошее, неизбежное.  И снова подумал о Галине Леонидовне. Она была почему-то все время рядом со мной. Я слышался ее мягкий мелодичный голос. Он проникал в меня и заставлял о ней думать. Вспоминались ее жесты, стремительная походка, гордо посаженная голова.  Когда я первый раз ее увидел, подумал: «Очарованная собой же, своими чувствами, мыслями, изящная и уверенная в себе». Я понял что-то такое, что заставило мои слезы все-таки потечь из глаз. И с этим ничего нельзя было поделать, как я этому не сопротивлялся.  Мне пришлось кулаком их вытирать и тупо смотреть перед собой. Глаза по-прежнему щипало, лицо раскраснелось.  С начала вагона мимо меня, прошли Евгеньевич и Саша. Я старался не встретиться с ними взглядами. И, когда они прошли, подумал: «Они ничего не заметили, потому что я от них отвернулся».  Смотрел в окно, на мелькающие пейзажи и старался успокоиться.  Мне с трудом это удавалось. Постепенно мысли перешли на мать, жену и на то, что нас впереди ожидало. В ближайшее время должен был появиться сын Витька. Он завладел моими мыслями. Скорее захотелось к семье и домашним заботам.