Ахиллесова пята - 16

    Он сидел на куче старых бревен от разобранного сруба.  Ребра ныли, пуще зубов.  Бугай этот, Меченный, так хряснул, что дышать теперь больно. Куда податься? Как побитой собаке снова  идти  за милостыней к Арсеньеву?  Знать, что они  все тебя презирают, приживалу, но вида не показывают?  Следак этот, гад.  Ему правду рассказал, а он? Это какой, говорит,  сволочью нужно быть, чтобы во всем свете оказаться никому не нужным?  Это он мне за всю откровенность?   Серегу душила ненависть. На этот раз так сильно, как никогда. Он сопротивлялся этому миру из последних сил. Боролся как на спортивном поединке за призовое место. Но голодный, побитый и измученный  болью  организм потихоньку сдавался.  За что ему судьба такая? Мать с отцом по пьяни под лед ушли, дед окурком избу запалил, и сам в ней сгорел. Ни денег, ни документов не осталось. Да еще в приют отправить хотели, чтобы он там совсем сгинул.  Нет, уж, наше вам - простите!  А Леха, брат отцов,  паспорт-то выправил, да отработать заставил. С того времени и пошло-поехало. Не ему, а он всем должен и должен.  Сбежал в Реж, думал денег заработать и долги раздать.  Тогда бы  все заново начал. А тут еще больше прокололся. Не жизнь – гадство сплошное. Встала на пути к мечте черная трясина. Не выбраться.  Попробуй, осиль!

    Почти незаметно,  бесшумно рядом присела Варенька. Она молчала. И он молчал. Откуда взялась? Ушел на край города, а она и тут  нашла.
 
    - Чего тебе, - спросил он, не дождавшись объяснений.

    - Ничего.

Она ответила  ровно, спокойно, как выдохнула,  будто просто так проходила мимо и присела отдохнуть.

    - А раз ничего, так и ступай себе, куда шла. Я тебя не звал.

    - Сейчас пойду. Ты ужинать-то придешь?

    - Не голодный я. Обойдусь.

    - С тобой Марк Анатольевич попрощаться хотел, он уезжает завтра на рассвете.
 
    - А чего нам с ним прощаться – не родня, вроде как.

  Она вздохнула и еще тише повторила:

    - Ага, не родня…

Встала с бревен и, опустив голову, медленно пошла к автобусной остановке.
 
    - Эй, как тебя, Варька, постой!

Девочка обернулась и побежала к нему обратно.

    - Может по делу хотел переговорить?
 
    - А может и по делу. Спросить нужно.
 
    - Ладно, поедем, а то опять загребут ни за что.

Она так обрадовалась, как будто новогодний праздник объявили  и подарки заранее выдали.

    - Поедем, автобус скоро придет, побежали.

Он встал и охнув опять осел на бревно. Острая боль пронзила спину. На лбу пот выступил.  Серега  задохнулся, едва сглотнул и застонал. Куда  бежать? Варенька с испугом смотрела в скорченное от муки лицо парня  и не знала, что делать.

    - Где больно?

    - Спину перешибли. Ладно, уже легче, пошли.
 
К конечной остановке подъезжал   синий джип Арсеньева. Михаил вышел из машины и быстро пошел к ребятам.
 
    - У него спина перебита, - начала Варенька.

    - Нечего меня жалеть, - оборвал ее Сергей, - обойдусь.

    - Дома разберемся, садитесь. – Михаил открыл для Сергея переднюю дверь и максимально сдвинул кресло назад. – Ноги  вытяни. Легче будет ехать.



   



    За ужином Марк Анатольевич рассказывал столичные новости, а Егор Иванович расспрашивал его о всяких мелочах: провели ли метро в Бескудниково, открыли ли новый дом для ветеранов, сидят ли художники с картинами на Арбате?  Скучал он по родной столице. Стеблов подробно вспоминал все мелочи, старался быть точным в деталях  и ласково окрестил его «эмигрантом».  Егору Ивановичу новое прозвище понравилось и он, поглаживая бороду,  решительно сообщил семейству, что намерен посетить  Москву. А то умрешь ненароком, да  не попрощаешься.
 
    - Вот мудрая идея! Девочки тоже ни разу в Москве не были, да и ребятам пора присматриваться к жизни. - Сказала Клавдия Ивановна, - квартира  пустует, отчего же не погостить?
 
    Марк Анатольевич был рад подбить  семейство Арсеньева на круиз. Засиделись они в провинции.

    Серега молчал, нахохлившись, в разговор не вступал,  доедал пирог с рыбой и думал, как ему  жить дальше. Но, услышав, что все могут в Москву поехать, навострил уши. Взяли бы его с собой! Город большой, потеряться в нем легко. Ищи свищи ветра в поле!  В  следственной камере мужики говорили,  будто работы там выше крыши: хоть дворником, хоть строителем, а если в ресторане на подхвате, так и сыт будешь всегда.  Столица – понимать надо!

    Михаил  молча обдумывал ситуацию. В Москве – Аришка!  А фирма? Недели на две можно отъехать, но не больше. А то вернешься к разбитому корыту. Решено. На две недели. И Сергея нужно врачам показать. У Тамары Николаевны связи остались, пусть посмотрят, что у него со спиной. Лето, так лето!

    - Семейство! Мы едем в Москву!

Под громкое: «Ура!» ребята прыгали, размахивая руками. Сюрприз так сюрприз!  Взрослые, устав от суматохи еле-еле развели их по комнатам.
 
   
    Михаил, попрощавшись со Стебловым, посадил его в такси и отправил на вокзал, условившись созвониться в Москве. Оставшись в столовой один, он  вышел в сад.  Вечер был теплым и тихим. Про такие говорят: не ветринки.  Как же легко и свободно дышится  в самом начале лета! Запах сирени  плыл, наполняя улицу, а потом от избытка улетал в небо до самых звезд.  Всех соловьев разобрали. В саду остался всего один, который в последней надежде пел свои серенады, ожидая, что  вот-вот  его услышит и облюбует  хоть какая-нибудь «соловьиная барышня». Арсеньев усмехнулся:  пой, старатель, зови  свое  счастье…

   Он набрал московский номер и через минуту  услышал капризно-певучее:

   - Алло…


   



   Почему у меня телефон  звонит в самые неподходящие моменты?  Я  совершала  подвиг Геракла -  готовила Кексу фрикадельки.  Это был стратегический запас на случай… Ну, да, на случай, если вдруг  сразу закроют все магазины Москвы. Самой не смешно?  Вытерла руки бумажным полотенцем и взяла сотовый:

   - Алло, - в трубке шуршало и скреблось, - алло, говорите, алло!

   - Ирочка, добрый вечер. Я не вовремя?

   - Арсеньев, не извиняйся.  У меня трудотерапия. Что-то случилось?

   - Завтра беру билеты, и мы приезжаем в Москву всем семейством.  Дети  столицу не видели.  Так что, жди гостей.
 
   - Это все новости?

   - Нет. У меня к тебе просьба.  Я Сергея привезу, его врачам показать нужно. Попроси маму, чтобы договорилась. Насчет денег,  не экономьте. Мне нужен хороший специалист. Ладушки?

   - Хорошо.
 
   - Вот спасибо. Приедем, позвоню. Пока.

   - Пока.

   У меня возникло очень странное внутреннее ощущение, что все это когда-то уже  было. И встреча, и врачебная помощь, и  мое посредничество…  Deja vu… Разница состояла лишь  в том, что тогда были осень, холод и дождь. А теперь – начало лета, тепло и солнечно. И еще: тогда я была маленькая, искренняя, не обремененная опытом взрослой жизни. А теперь… Лучше не уточнять.  Продолжая  лепить кошачьи  фрикадельки, я  расширилась в мыслях до горизонта  и в итоге  додумалась до того,  что практически всех  людей на планете  пугают болезни и смерть. Несмотря на то,  что подавляющее большинство из них так  и не узнали  - зачем живут.  Что такое жизнь?  Для чего она?   Вот я, например,  не знаю, когда умру. Может быть, через час, а возможно, через двадцать лет. Тогда почему я позволяю себе тратить бесценные мгновения на  повседневную тупую ерунду ? На пустую болтовню в телецентре,  на глупые и праздные вечеринки, на  победу в рейтингах, на чтение  пошлых и бездарных сценариев, на фрикадельки эти, которые Кексу нужны, как апельсины в салате оливье? Жизнь, прожитая «никак», подведет меня к последнему рубежу и смерть, как ее продолжение,  превратиться в  глубокое  разочарование… И вместо того, чтобы организовывать свою жизнь в соответствии с высшими смыслами, я снова натыкаюсь на внеплановый роман из архива. Арсеньев, как же  все было  спокойно и привычно до твоего очередного появления…

Опять просигналил телефон…

   - Ариша, у меня завтра свидание с одним немцем, прикрой меня на работе.

   - Иля, какой немец? Вчера же был продюсер из Мексики.
 
   - Ой, он живет на нижних чакрах. Я терпеть не могу мужчин-животных.
 
   - Хорошо, я что-нибудь придумаю. А вдруг главред тебя потребует срочно?
 
   - Позвонишь. Я тут же все брошу и прилечу. Это даже романтично – убежать со свидания по зову начальника.

Илона заговорила о чакрах! Это что-то невиданное… Кстати, нижние чакры всегда были у нее в фаворе. Так что же случилось? Может быть, все-таки я на нее так влияю? И она, наконец, захотела чистоты верхних чакр? Иля? Не может быть...Чудеса да и только...



 


   - Аришка, - мама радостно несла на огромном блюде свой фирменный  пирог с изюмом и лимоном, - освободи середину стола.

   - Мам, ну, что за суета. Можно подумать, нас ждет дипломатический прием, от которого зависит будущее страны.
 
   - Будущее страны зависит от того, как мы все будем друг к другу относиться. Тогда и у дипломатов стрессов поубавится.

   - И почему ты не в правительстве?

   - А потому, что я умею лечить детишек лучше, чем страной руководить.
 
   - Каждый на своем месте?

   - Хотелось бы. Ариша, достань праздничный сервиз.

Спорить с гостеприимством моей мамы было бесполезно, поэтому я полезла на антресоли и вытащила коробку с кучей фарфора, над которым трудились еще  Кузнецовские мастера.

   Раньше у нас всегда  гостили люди. Их кормили, им сопереживали, помогали, как могли, разговаривали по душам, но потом наступило другое время. Я бы сказала – измельчавшее от того, что «колбасу и евроремонт», наконец, воспроизвели в больших количествах , а что-то главное, объединяющее, сущностное упразднили за ложной ненадобностью.  В результате кареты превращались в тыквы, лошади в мышей, кучер в крысу, про принцев вообще говорить муторно.  Сердца опрощались, отношения рвались, семьи распадались. Миром правил доллар, прагматизм и полная бездуховность.  Но, отвечая времени,  мама любила рассказывать притчу о том, как к раввину пришел Гершон.  Он стал жаловаться на то, что  жена хворает, дети не послушные и  бизнес развалился.  Раввин его послушал и ответил:
 
   - Возьми бумагу и напиши на ней:  «Так будет не всегда». Повесь  на самое видное место и читай, когда будешь проходить мимо.

Гершон послушался, а через месяц, счастливый и радостный, вернулся к раввину и сообщил, что жена поправилась, дети за ум взялись, и бизнес опять в гору двинулся.

   -  Что делать с бумагой, равви? Уже можно снять?

   -  Нет.  Оставь и читай, когда будешь проходить мимо.

Я улыбнулась, вспомнив о мамином  Гершоне.  В  истинной мудрости жизни  всегда скрыт великий оптимизм.




Продолжение следует...