Колодец

     Ползут по земле донецкой окаянные годы и оставляют за собой скверные события.
Словно съёжилась и покраснела, местами потрескалась от крови земля, как от засухи.
В последнее лето и случилось это горе, оставшееся в памяти навсегда.
      По селу стоном стоят голоса. Люди глядят сумрачно, озабоченно. У каждого теперь одна дума: как жить дальше?
      В тот самый день то ли в бреду, то ли в горячке мать Захарская сказала единственному сыну страшные слова. "Отрекаюсь от тебя и весь гнев своего сердца отношу до конца дней твоих. Будь ты проклят!" - крикнула она от лица всех односельчан.
      Жизнь Валентины Семёновна, вдовы, как хлебный стебель, вся коленцами пресечена... Так вот на этом последнем этапе уже не будет у неё ни ясного света, ни доброты, ни спокойного тепла. Сломался её стебелек на последнем колене.
                *          *        *               
      Продолжается военная операция по освобождению Донбасса. Союзные войска вошли в Херсонскую область, перешли границу Николаевской, но  все  ещё по брошенным хуторам и лесополосам бродят отбившиеся от основных частей вэсэушники-дезертиры. Скрываясь в землянках, они воруют с крестьянских полей овощи, роют картошку, режут в оставшихся стадах телят и овец. Время для нацистов гонимое, всюду розыски, зачистки, на одном месте пребывать нельзя, вот они и мечутся. Заходят в села и вымещают свою злость на местном населении.
      Эти две деревни - Озеровка и Фурманово - граничат с Николаевской областью. Они разделены между собой лесополосой. Озеровские земли - жёлтый суглинок, и, кроме картошки, здесь не родится ничего. Фурмановские - черны, как вар. Народ в этих местах досужий, бойкий, смышленый и ловкий.
      Зависть друг к другу жителей этих деревень сглаживало то, что у них на всех был один колодец. Источник знатный, артезианский, глубиной до двадцати метров с прозрачной и холодной водой. Десятки тропинок разбежались по сельскому выходу, но все сходились именно здесь.
       Не один месяц глубину его осиливали самые крепкие мужики. Сруб из дубовых плах наладили, навес, откидные дверцы на шарнирах. Всё как у людей. Настил, приступку мощную под ведра и бидоны. Даже жерди рядом припасли с насадками из металлических трубок, чтоб глубину воды измерять. А для утопленных ведер якорек на шелковой верёвке под навесом хранился. Все следили за порядком у колодца, каждый считал своим долгом хоть как-то поучаствовать в его сохранности.
      Ниже по склону был ещё один. Но из него неожиданно, в одну ночь, как в наказание людям, ушла вода. Вытянул шею потрескавшийся от времени, "журавель". В ветреную погоду он скрипел и раскачивалась окованная железом, с прогнившим дном бадья... И теперь все - взял силу солончак. Такое иногда случается в степной зоне этих двух областей, даже в Прикаспийской низменности и в Северном Крыму.
      На плодородной Фурмановской земле, укрытое соснами, расположилось общее для обоих сел кладбище. Бок о бок здесь тихо покоятся их предки и не знают о подступившей их общей беде...
               
                *           *           *               

       Как ни старалась в эту ночь Валентина Семёновна, но даже под утро не смогла уснуть. В ушах звенело, и казалось, будто стонет, не переставая, раненый солдат. Давно уж выздоровевший, а все продолжает вериться.
       Она встала, посмотрела в окно - никого. На заборе соседей, как и прежде, висел брошенный ими за ненадобностью тулуп. Постояла, подумала, взяла ведро, стараясь не шуметь, вышла за калитку и пошла к колодцу. Тихо кругом, даже кузнечики угомонились.
        А это ещё что? На подставке под ведра сиротливо лежала фуражка - шестиклинка её сына... Странно, сын вечером не выходил, а сейчас, она слышала, когда выходила, спокойно похрапывал за перегородкой. Она остановилась, открыла ближнюю створку дверцы, прислушалась. Из глубины волной поднялся неприятный запах не то керосина, не то мазута. Она на мгновенье закрыла глаза, как от испуга.
       Быть не может! Ей показалось, что она увидела на дне, в воде, свое отражение и вскрикнула, содрогнувшись.
       Не может быть. Руки, ноги стали как ватные. Ужас какой!!! Дожилась....

                *            *          *             

      Сын её, Богдан, учился, как говорили в двухтысячных, на медные деньги, без надежды на лучшее. Он с детства впрягся в непосильную лямку. Убитая горем, одиночеством и безденежьем мать растила его одна. Он рос добродушным ребёнком, каждому был рад услужить.
       О нем говорили: "Наш - то, блаженный, ничего, человек тихий". Мать напутствовала: "Какой жизни бог дал,сынок, той и держись, а на чужую не смей зариться. Люди мы бедные, родитель твой канул, а господь нас обошёл стороной".
       Вот уж истинная правда, что в сиротстве жить, только слезы лить: все-то обидеть норовят. Чужды люди кары божьей, а она ведь за спиной у каждого покоится.
       Каково было слушать ему ночные рыдания матушки. В надежде, что он спит, она ночами просиживала над ним, тихонько крестилась, да кропила лицо его слезами. Горько было Богдану...

                *           *          *         
        Она сбилась со счета, сколько бадей подняла из глубины, но запах мазута только усиливался. Отработка все более концентрировала воду и превращала её в вонючее пойло. На бадье все больше появлялось маслянистых пятен, а поверхность воды затягивалась плёнкой с цветными разводами. К горлу поступала тошнота.
Валентина Семёновна в полной беспомощности, вконец уставшая, облокотилась о колодезный сруб и закрыла глаза...
                *          *          *            
        Так было с ней и тогда, когда пятилетним ребёнком её Богдан заблудился в дозревающей ржи. Куда ни кинется её сынок, вокруг высокие шуршащие колосья. Сник малыш и обезумел... Нашли его лишь на вторые сутки. Долго плакал, до заикания. И, видно, случай тот оставил ему свою печать. Ростом невелик, говорит уныло и однотонно. Над ним подтрунивали и смеялись не только ровесники, но и ребята постарше. Случалось, били Богдана ни за что, просто так, походя. Он молча переживал обиду, никому не рассказывал. И только однажды как то вдруг спросил Валентину Семеновну: «Мам, а почему мы такие несчастливые?»  И все. Он явно уже чувствовал себя выпавшим из гнезда птенцом...
         Ей стало страшно. Вода отравлена, она мертва. И вскоре люди начнут поспешно уезжать из села. Здесь в степи без воды...? Ведь ближе чем за десятки километров других источников нет.
               
                *          *          *             
          Хмурое утро.  С неба сыплет дождь. В этих солончаках в июле довольно редкое явление. Капли стучат по листьям деревьев. Вода стекает по крыше старого дома в ржавую бочку - неприкосновенный запас в хозяйстве. Струйка дождевой воды то и дело относится в сторону, проливается мимо. И тут же влага исчезает в земле...
          Её обступили односельчане. Их возмущению не было предела. Больше других негодовал многодетный старик Измайлов вместе со своей семьёй, бестолково перебивая друг друга. Казалось, не было конца и меры ужасу и омерзению...
          - Всякое бывает, сжальтесь над ним ! - тоска и отчаянье сквозили в её голосе, становилось не по себе.
Материнское сердце мудрое, но там, где замаячила беда над её ребёнком, она уже не способна воспринимать посторонний разум.
                *           *          *               
            В открытое окошко с улицы залетали пожухлые от жары листья тополя , в палисаднике едва слышен стрекот кузнечиков. Неожиданно в проёме появилось личико соседкой девчонки Натки. Она тоненьким голоском покликала:
          - Богдаша, вечерять мамка зовёт. Скоренько иди, осерчает...
И тут же, как из небытия, над ее головкой выплыло другое лицо:
          - Подождут, не торопись, сейчас пойдешь с нами. Цепко сильной рукой он схватил Богдана за рукав. И тёмные глаза неизвестного близко полыхнули злостью и пахнуло перегаром...
    Его втолкнули в кладовку -  ни лечь, ни сесть. За всю ночь даже кружку воды не дали.
Утром вывели наружу, завели в комнату, поставили в центре в окружении двух десятков военных. «Не те ли это, - подумал Богдан, - которые кладбище снарядами закидали, да так , что вместе с землей гробы из могил вылетали».
           - Ну и как тебя дразнят?
           - Богдан.
           - Воооо ! Вот это кликуха, каждый из нас позавидует. Богом данный, лучше не придумаешь.
           - Ладно, подойди к окну. Видишь, под навесом ведра и канистры  стоят? Так вот,часть из них них ты должен побросать в колодец.
           - А сами чего ж?
           - Ты тут не чокай, бесштанный. Нам по должности не положено, кара за это от нашего бога. Не сделаешь, мамку твою на входной двери распятую оставим. Есть у нас специалисты. А ты ещё и деньгу получишь, не в гривнах, правда, в зелёных... Саливон, подогрей парня!  Тот подошёл и сунул доллары за пазуху Богдану.
           - Да, ещё. О результате мы сами узнаем, далеко пока не уходим. Короче, если мамку свою любишь....
            Он с улыбкой передернул затвор автомата...

                *          *         *               
        - Я спасу мать, - сказал Богдан, - чего бы мне это ни стоило...
          Несколько раз сходил он к колодцу: в одной руке ведро, в другой канистра... Эхом отдавала глубина  колодца... Бух... ух, бух... ух, бух... ух...
        - Я все выполнил, - такой мыслью успокаивал себя Богдан, - сберег маму. А сердце все- таки замирало тревогой, и в душе щемило какое то беспокойство...

                *          *          *               
          Из села  отряд ВСУ вышел под вечер. Он двигался огородами, чтобы не дразнить местных собак. Неожиданно из-под обскубанного стога сена, под ноги солдатам бросился ошалелый петух. Шедший первым Сокирский, словно по бегущей мишени, выпустил  по нему очередь из автомата.
         - Ты что, сучонок, изголодался? Снайпер навозный ! - взводный со всей силы приложился ему по голове прикладом. Сокирский щёлкнул зубами, завалился и затих. По виску на землю сбежала тонкая струйка крови.

         Солдаты достигли дороги. Было  страшно. Предстояло пройти  еще не меньше километра по открытому полю, чтоб укрыться в лесополосе. Спустя пару минут неведомое что–то пронеслось над их головами. И почти рядом страшно ухнуло. Группа непроизвольно бросилась к командиру, окружив его...Второй прилёт угодил точно в цель... Разбросанные взрывом бандиты застыли в разных позах... Все стихло.

                *          *         *               
               

           Не прошло и суток, а Валентину Семёновну было  не узнать: лицо осунулось, опухшие глаза впали, голова совсем побелела. Источилось сердце матери в тяжёлых думах и тревоге. Она, сердечная, только сыном и дышала, а теперь понимала - такое дело он совершил, что и от людей укор и ненависть, и на страшном суде за источник бог ответа потребует.
          Встречая, односельчане здоровались с ней кивком головы тут же отворачивались. Они уже приняли решение - сын её должен покинуть селение , и по- другому быть не может.  Не помня себя и не понимая, что делает, Валентина Семёновна рухнула на колени и закричала не своим голосом:
          - Люди, простите меня!!!
           Богдан отрешенно наклонился к матери и опустил в нагрудный разрез платья скомканные бумажки...
           А люди стояли и смотрели на них с затаенной злостью...

         ... Дома она решила срочно собрать его. Полезла в сундук, придерживая плечами крышку, торопилась и путалась в барахле. А Богдан стоял молча посредине комнаты и внимательно наблюдал за ней, будто старался навсегда запомнить выражение родного лица...

            Он держал путь в сторону " мокрого угла". Так называют здесь северо - западную часть небосклона, откуда большей частью приносятся дожди. В воздухе марило, стояла духота, как обычно после долгого зноя, перед грозой.
            Богдан держался середины дороги, а она, задыхаясь от быстрых ударов сердца, следовала за ним, оступаясь, как за покойником...
             Он знал, что мама сейчас смотрит ему вслед, чувствовал на себе её горестный взгляд , усталый и отрешённый, и ему захотелось обернуться  и увидеть её в последний раз. И он обернулся. И помахал сиротливо застывшей одинокой фигурке.
            
                22.12.2022.